29 октября 1987 г.

29 октября 1987 г.

Утром Пашке, Вострику и мне приказали собрать вещи, нас отправляли на заставу в Герот. На мосту реки Герируд нас встретил прапорщик Стасюк. Поздоровался с нашим взводным, о чем-то говорили, мы стояли около своих машин. Я даже не заметил, как нас окружила толпа. Первый спросил: «С Ростова кто-нибудь есть?» Мы ответили: «Нет». «А откуда вы?» — сразу же последовал вопрос. Я сказал, что с Якутии, Вострик: «А я с Алтая», «А я с Перми», — Пашка Артемьев. И тут же посыпались вопросы: «Как там, в Союзе?», «Как в полку?». Мне показалось, что их интересовало все, хотя через эту заставку колонн с Союза проходило, видимо, много. Я заметил, что тут все одеты как попало, по форме N8. Сразу вспомнил, что еще в учебке слышал, что здесь все по форме 8 ходят, то есть — что нашел, то и одел. Мы начали их расспрашивать, много ли нападений бывает, как воюют «духи», но, к нашему сожалению, ничего интересного не услышали. Один сказал, что духи воюют будь здоров, но насчет нападений сюда, наверное, уже как год никто не нападает. Все тихо, ну, иногда с «шайтан трубы» (гранатомета) раз в месяц пульнут и то ночью, а так все тихо. И мы с сожалением вздохнули. Ведь тогда нам так хотелось показать себя, совершить какой-нибудь подвиг, а тут на тебе — ни выстрелов, ни канонад, разве что где-то далеко в горах…

Какой-то солдат, волоча непонятный мешок, подошел к нам и сказал: «Ничего, ребята, самое главное — отсюда выбраться живыми, а каким образом — не волнует. Главное — не «грузом 200». И тут Вострик спросил: «А что такое «Груз-200?». И Леня пояснил, что это — труп.

«Самое главное, — продолжал он, — пока вы молодые «черепа», не стоит борзеть на дедов, иначе будет очень трудно жить; убегать тут бесполезно, духи могут поймать, в кишлак в одиночку не ходить, тоже могут поймать. Лучше от своих за дело получать, чем на духов пахать или же ими быть зарезанными». И начал рассказывать, как он пришел молодым, как с ихним призывом обращались деды, как учили они их всему тому, чему сами научились.

Солнце уже клонилось к зениту. Броня из трех машин двинулась в сторону полка…

Проводив колонну, мы пошли на построение. Лейтенант зачитал наряд, я попал в первую смену вместе с Ростовцевым, Пашкой, Саидом, Востриком и Полищуком.

На посту ночью было холодновато, и я по совету Ростовцева прихватил с собой бушлаты. Ростовцев спросил меня, как я попал в ВДВ.

— Насколько я помню, — сказал он с сомнением, — в ВДВ берут не ниже метра семидесяти.

— А черт его знает, если я здесь, значит, наверное, служу, или как ты думаешь?

— А ты, оказывается, не такой уж глупый, как я погляжу. Ты с Якутии, Говоришь? Правда, что у вас девять месяцем зима?

— Да, конечно, зато остальное — лето, и живём мы в чумах вместе с оленями, собаками, тюленями и белыми медведями, и сношаемся, не снимая лыж.

— Ты че, салага, издеваться вздумал, я же тебя по-человечески спросил, мне же по гражданке рассказывали студентки. Кстати, твои землячки рассказывали еще, что алмазов и золота не меряно, что аж детишки на песке играют ими, что живете не в чумах, а ярангах.

— Ну, ты даешь, если бы так, я бы самым богатым человеком был бы, и жил бы не в яранге, как там эти твои шалавы рассказывали, а в благоустроенном коттедже, и ты бы меня не видел сейчас здесь, а только когда-нибудь по телеку увидел бы. Да, конечно, алмазы и золото добывают, но они же не валяются на улицах. И населенные пункты есть, как и в средней полосе России и в Сибири.

— Да, ладно, откуда мне знать было, ведь я никогда не был там.

— А для этого не надо обязательно там быть, учиться надо было нормально, и по телеку хотя бы один раз в месяц смотреть научно-познавательные программы типа «Клуб кинопутешествий». Я же никогда не был ни в Москве, ни в твоей Калуге, ни в Оренбурге и знаю же почему-то, что в Москве, кроме Кремля, есть Третьяковка, МХАТ, Мосфильм и что в Калуге множество фабрик и заводов или вы думаете, у нас там пятидесятиградусный мороз и мозги давным-давно у всех позамерзали?

— Да ладно тебе, не обижайся, Капитонов. Кстати, как тебя зовут?

— Рома.

— Ладно, давай дуй на кухню, притарань заварку с сахаром, и у повара коробку сухпайка возьми. Скажи, что я тебя послал. Сейчас мы чайку сварганим, есть-то хочешь, наверное. Да, ладно тебе, сам был молодым. Думаешь, не вижу, что ли, иди…

Вечером следующего дня мы занимались техникой, солнце уже клонилось за горизонт, и вдруг около пятого капонира раздался взрыв. Посыпались команды: «К бою!» Я занял свою огневую позицию и не знал, что дальше делать, прозвучала длинная пулеметная очередь в сторону речки тоже. Я дал очередь, хотя никого и не видел. Тут все молодые открыли огонь и прозвучала команда Филимонова (нашего взводного): «Прекратить огонь!». И все затихло. Потом ко мне подошел Ростовцев и спросил:

— Ты чего стрелял?

— Не знаю, все стреляли же, а че, нельзя было?

— Ну ты даешь, вроде бы сообразительный парень, а тупишь. Ну да ладно, идем, «броней» займемся.

Я боялся выйти из укрытия:

— А что, можно сейчас выходить?

— Ну, тормоз! Да, выходи, все уже давно из укрытий вышли. Запомни одно, — продолжал читать наставления Ростовцев, — самое главное здесь — не терять голову, тем более, что ты механик-водитель. Скоро я дембельнусь, через неделю вертушка за дембелями прилетит, так что слушай меня внимательно и жадно глотай то, что я тебе скажу. Если начнется, не дай Бог, обстрел, для начала ты должен укрыться, осмотреться, после чего только должен действовать. А если ты, как сегодня, будешь открывать огонь, не зная куда и зачем, то очень скоро поймаешь «сувенир» от снайпера. Ты понял меня?

— Так точно, товарищ сержант.

— И не надо ко мне обращаться по званию, иначе я твою безмозглую башку сверну, прежде чем ее продырявят. Понял?

— Понял. И запомни: во время сопровождения не бойся держать люк открытым. Здесь мин больше, чем духов, если наедешь на мину, то хоть жив останешься. Ну, а насчет здоровых и целехоньких ног я тебе не обещаю. Но если будешь делать так, как тебя учили в учебке и как я сказал, то тебе повезет. Но от всех случаев жизни у меня советов нет, так что по ходу дела мы с тобой еще вернемся к этой теме. А пока подайка мне ключ на семнадцать…

В середине ноября дембеля улетели, а еще через неделю нашу роту перебросили в Файзобод. К тому времени я не был механиком-водителем в связи с тем, что две «брони»: мою и Пашки не оставили на заставе. На первом рейде из молодых был я один, так как Пашка и Вострик были в наряде. Меня то и дело подгоняли, ругали. После обработки какого-то кишлака «вертушками» пошли мы.

Я шел замыкающим, и вдруг увидел женщину с пробитым бедром. Она лежала и молча смотрела на нас. И я услышал то, чего боялся: «Ну, парень, сделай-ка»! Я направил ствол и… сделал. «Убиваешь не ты, — подумал я, — убивает твой автомат, ты только нажимаешь на курок. Трудно убивать, ножом или рукой. Самое главное, чтобы после твоего выстрела человек сразу же умер, не мучился».

… Мы пошли дальше. Шел дождь. Скользкая, липкая грязь затрудняла движение. И проклиная эту страну, все это лживое вонючее правительство на чем свет стоит, а заодно и самих себя за то, что ввязались в эту войну, шла наша рота. Нам было противно все: и этот разбомбленный кишлак, и та женщина, которая лежала посреди дороги, эта грязь. Мы желали только одного — окончания рейда…

Данный текст является ознакомительным фрагментом.