Глава восьмая МОСКВА — КРАСНОДАР — РОСТОВ-НА-ДОНУ — МОСКВА

Глава восьмая

МОСКВА — КРАСНОДАР — РОСТОВ-НА-ДОНУ — МОСКВА

Трудности, как известно, людей слабых ломают, а сильных, наоборот, закаляют… Когда Хрущев сменил гнев на милость и решил вернуть Байбакова в столицу (это произошло в марте 1963 года), между ними состоялся откровенный разговор:

— Вы что, обиделись, что ли, на меня, когда я вас освободил от Госплана и послал на Кубань?

— Наоборот, спасибо вам! — искренне ответил Байбаков. — За пять лет я очень многому научился. До этого я знал только газ и нефть, а теперь я знаю, как варить сахар, делать шампанское, сеять кукурузу…

Победа на высоких каблуках

Поначалу, конечно, было тяжело. Гнетущее чувство опалы, неустроенность. В Краснодар приехал один. Договорились, что жена приедет позже, когда у детей закончится учебный год. Новости из дома не радовали. Таня и Сережа рассказывали, что некоторые знакомые перестали с ними здороваться. Дети-то при чем? — расстраивался Николай Константинович.

А на новом месте Байбакова приняли радушно. Среди сотрудников совнархоза он встретил много старых знакомых, готовых помочь всем, чем могли. Включился в работу моментально. Дел было невпроворот. «Повседневные проблемы переплетались с перспективными, а решать те и другие приходилось одновременно», — рассказывал Николай Константинович.

Краснодарский край — огромный регион, 83 тысячи квадратных километров. Население в те годы — 3,8 миллиона человек. Плодородные равнины, горы, море. Крупнейшие города — Краснодар, Сочи, Новороссийск, Армавир, Туапсе. Кубань славилась сельским хозяйством, нефтяной промышленностью, черноморскими курортами. Благодатное место — всесоюзная кормилица и здравница.

По Кубани Байбаков колесил целыми днями. Мотался с утра до ночи по фабрикам и заводам, стройкам и промыслам. Ему хотелось увидеть все самому, понять, как и что. К тому же, говорил Николай Константинович, «люди не могут плодотворно работать, если первые руководители не будут интересоваться результатами труда». Свой служебный автомобиль ГАЗМ-72 он называл «победой на высоких каблуках». Это и впрямь был гибрид «Победы» и «газика» (ГАЗ-69). Уникальная модель, сочетающая комфорт легкового автомобиля и проходимость серьезного внедорожника. Машина очень удобная — могла пройти по любому бездорожью, да и поездки на дальние расстояния в таком авто были менее утомительны…

Двоевластие

«Сам Байбаков у нас на Кубани…» — с уважением говорили о Николае Константиновиче директора заводов и начальники строительных трестов. Председатель совнархоза — опытный, грамотный, энергичный, ответственный, пробивной, и на стройку сам приедет, и ученых из Москвы выпишет. Хоть и опальный, но к кому обратиться, знает. Чего еще можно желать? Хозяйственники радовались.

А партийная элита края с осторожностью следила за растущим авторитетом Байбакова. И дело было даже не в людях. Сама управленческая структура предполагала некую не очень понятную двоевластную модель. Совнархоз не подчинялся крайкому, а лишь информировал его об итогах своей деятельности за месяц, квартал и год. Первый секретарь не мог дать указания председателю совнархоза, что и как делать. Ситуация «усугублялась» еще и тем, что совнархоз отчитывался за промышленность и строительство. А первый секретарь крайкома в первую очередь отвечал за сельское хозяйство, которое, как известно, в хрущевский период не отличалось блестящими достижениями. В 1962 году случилось невероятное — Советский Союз закупил зерно у Соединенных Штатов. Простым людям объясняли, что фуражное. Но батоны-то с горохом из магазинов все-таки пропали!

Байбаков и партийное руководство края — слишком разные это были люди… Их стиль, методы, подходы к решению основных задач! Работали, как говорится, на контрасте. У Николая Константиновича — всегда хорошо продуманная, выверенная стратегия. У Краснодарского крайкома — непрерывные поиски чудодейственных методов. У Байбакова — главный девиз «без шума и пыли», сначала результаты — потом разговоры. А у партийных руководителей края — с точностью наоборот. «Стать фабрикой молока и мяса», «обогнать штат Айову по производству кукурузы», «превратить Тамань в советскую Шампань». Всех этих громких призывов и не перечесть. Особенно на этом поприще отличился Дмитрий Михайлович Матюшкин, который возглавлял Краснодарский крайком КПСС с марта 1958-го по июнь 1960 года и за это время твердо пообещал выполнить семилетний план по животноводству за три года. Стоит ли говорить, что амбициозные задачи первого секретаря так и остались на бумаге. Как не справившегося с должности его сняли. Но преемник Матюшкина Георгий Иванович Воробьев (1960–1966) по сути продолжил ту же линию… Из Москвы зорко следили, как идет соревнование колхозников Кубани с американскими фермерами и когда, наконец, советские виноделы утрут нос французским шампанистам.

Товарищ Полянский

Особо ревностно к успехам и неудачам Краснодарского края относился Дмитрий Степанович Полянский. Это был любимец Хрущева, молодой (1917 года рождения), энергичный, напористый руководитель, само олицетворение «смелости, быстроты, натиска»… Никита Сергеевич заметил его, когда тот работал в Крыму, двинул на освоение целины (в 1955–1957 годах Полянский возглавлял Оренбургский обком), а затем перевел его на Кубань.

Первым секретарем Краснодарского крайкома Полянский поработал чуть больше года — с февраля 1957-го по март 1958 года, то есть еще до приезда Николая Константиновича.

«Обогнать», «превзойти», «перевыполнить»… Дмитрий Степанович не скупился на обещания. Да и генеральную линию партии понимал: «Как сказал Никита Сергеевич», «как отметил Никита Сергеевич», «мысли, высказанные Никитой Сергеевичем». Такие люди определенно нужны были в Москве. В марте 1958 года Полянского назначили председателем Совета министров РСФСР, а в 1962 году он стал заместителем председателя Правительства СССР.

Как вспоминал Байбаков, Дмитрий Степанович часто бывал на своей кубанской «вотчине». В первые приезды держался с ним настороженно, сухо. Внимательно смотрел, не выкинет ли какой номер Байбаков, не предложит ли чего крамольного. Но у Николая Константиновича были совсем другие заботы — как найти дефицитные материалы, как заказать современное оборудование для завода, как отправить специалистов на учебу… С каждой новой поездкой Дмитрий Степанович убеждался — с председателем совнархоза Краснодару повезло. «О-о, Николай Константинович, какую большую работу вы провели…» — только и удивлялся товарищ Полянский.

Сладкая жизнь

Чем запомнился Байбаков на Кубани? Удивительно, но у жителей Краснодарского края нефтяник № 1 ассоциировался прежде всего с сахарными заводами.

О сладкой жизни в СССР задумались всерьез в 1957 году. Рассказывают такую историю, что во время посещения Тамани Никита Сергеевич Хрущев беседовал с жителями одной прибрежной станицы. Разговор был самым непринужденным. Речь шла о полеводстве и животноводстве, о рыбном промысле и жизни людей. Один старый рыбак сказал, что живут они хорошо, доходы имеют подходящие. Тут же похвалился, показал свою сберегательную книжку. «Я старик, — сказал он, — но еще рыбачу и зарабатываю неплохо. Все у меня есть… Сахара вот только недостает. Мало его у нас. Почему это?» Хрущев, обладавший молниеносной реакцией, в одно мгновение превратил бытовой вопрос в государственный. «Кубанцы научились выращивать зерновые культуры… — отметил он. — Это хорошо, но нам нужен сейчас от кубанцев не только хлеб, но и сахар». По всему краю развернулись ударные стройки.

А если строить, то по последнему слову техники, — был убежден председатель совнархоза Байбаков. Новенькие сахарные заводы должны были быть удобными, современными, чтобы и работалось комфортно, и жилось хорошо. Механизированное производство, высокотехнологичное оборудование, для рабочих — общежития, столовые, магазины, бани, школы, больницы, клубы… Как же не воспеть такое чудо в поэтической форме?

Белый пар под синью небосвода.

Мощный гул в торжественной тиши.

Первое дыхание завода.

Ровный путь разбуженных машин.

Он стоит величественно, строго —

Новый сахарный. И на него

Смотрят с удивленьем и восторгом

Славные строители его…

Главный корпус, запах свежей краски.

Вакуумы выстроились в ряд.

Медленно вращается гигантский

Вал — диффузионный аппарат…

Виктор Подкопаев. 1958 г.

А если говорить серьезно, то строили добротно и быстро. Средний срок возведения сахарных заводов составлял меньше двух лет. Николай Константинович лично приезжал на стройки, смотрел, как идут дела, в чем нужно навести порядок, какие проблемы решить. Виктор Данилович Артюшков, в те годы начальник строительного треста в Армавире, хорошо запомнил, как председатель совнархоза Байбаков впервые посетил его объект: «…мгновенно оценил ситуацию и, сказать откровенно, проявил, к всеобщему удивлению, прекрасную осведомленность в строительных делах. Поставил на место подрядчиков и „субчиков“ — так мы называли субподрядные организации. А вообще Байбаков — это… глыба, — говорит Артюшков, — интереснейший и уникальный человек. Организатор от бога».

Новокубанский, Усть-Лабинский, Адыгейский… Сахарные заводы росли как грибы после дождя. «Создание крупной сахарной промышленности положительно сказалось на развитии экономики края, значительно изменило лицо Кубани, — отмечал Н. К. Байбаков в своей статье „Рождение новой отрасли“, опубликованной в газете „Советская Кубань“ 28 января 1960 года. — При большинстве новых заводов в целях экономии средств и круглогодичной загрузки теплоэлектросетей, водного хозяйства, подъездных путей и других сооружений строятся другие предприятия пищевой промышленности. При всех заводах создаются крупные откормочные хозяйства. В связи со строительством сахарных заводов Краснодарский край покрылся густой сетью газопроводов. Коллектив строителей Главгаза СССР проложил уже около 500 километров магистральных линий».

Много лет спустя он вспоминал: «Работа по строительству сахарных заводов увлекла меня, мы с товарищами порой сутками находились на стройках. В результате за три года было построено 13 сахарных заводов и реконструировано два старых. При всех заводах возведены благоустроенные поселки для работников. Таких рекордно коротких сроков создания целой отрасли промышленности в одном экономическом районе практика еще не знала. Причем затраты на строительство заводов окупились довольно быстро». Когда Николай Константинович приехал на Кубань, два действующих завода (Кореновский и Гулькевический) выпускали всего 68 тысяч тонн сахара за сезон, а когда уезжал — производство достигло 800 тысяч тонн. За пять лет двенадцатикратный рост! Что-что, а вот сахарный вопрос на Кубани решили…

И совсем не ведомственник

Когда-то Хрущев кричал Байбакову: «Вы ведомственник!» И был не прав. Для нашего героя превыше всего была хозяйственная целесообразность.

Эту историю нам рассказал Дмитрий Владимирович Украинский. С Николаем Константиновичем он познакомился осенью 1958 года. Тогда он работал в плановом управлении совнархоза в Ростове-на-Дону, который возглавлял Павел Иванович Оброскин. «Мы были заинтересованы в развитии производственных связей между нашими предприятиями, — вспоминает Украинский. — И решили обратиться к Байбакову. Николай Константинович пригласил нас к себе в выходной день. Мы приехали. Принял он нас у себя в кабинете очень гостеприимно. У него был какой-то запас продовольствия. Мы что-то с собой привезли. Накрыли стол. Местное хорошее вино. Сидели, беседовали». Тогда Дмитрий Владимирович и подумать не мог, что с этим человеком судьба свяжет его на долгие годы. Сначала это будет Северо-Кавказский совнархоз. А потом 20 лет (1965–1985) он проработает под началом Байбакова в Госплане СССР…

Тот скандал Дмитрий Владимирович помнит в деталях. В 40 лет слечь с инфарктом — такое не забудешь. А дело было так. «Шел 1967 год, — рассказывает Украинский. — Я тогда работал в отделе новых методов планирования и экономического стимулирования Госплана СССР. И от одного из своих товарищей из Краснодара узнал о жутком безобразии. В свое время на базе Динского сахарного завода Байбаков создал крупный пищевой комбинат. Сахарное производство — сезонное. Чтобы мощности не простаивали, он подключил туда молочный завод, сыродельный завод, мясокомбинат… Соединил сахарный завод со спиртовым заводом трубопроводом, по которому подавали патоку. Прикрепил даже бесхозную скаковую площадку, где разводили породистых лошадей. Эффект был поразительный. А что потом? Когда восстановили министерства, налаженное производство растащили по главкам. Так, например, Главпиво первым делом разрезал шикарный трубопровод из нержавейки и стал строить собственную базу по приемке и хранению патоки. То есть все, что было создано в период совнархозов с точки зрения концентрации производства, технического перевооружения, — все было разгромлено».

Обо всем об этом Дмитрий Владимирович написал статью, которая была опубликована в «Экономической газете». Тут же поднялась шумиха. «На меня покатили бочку, особенно пищевики, — вспоминает Украинский. — Как это так: работник Госплана поносит линию партии и правительства по ликвидации совнархозов! Байбаков меня вызвал и говорит: „Дмитрий, ты затронул тему, которая вообще-то политическая. Но то, что ты написал, все правильно. Я звонил в Краснодар, узнавал. Так вот лети туда, найди людей и напиши с ними вместе докладную записку. Я этот вопрос поставлю на коллегию. Это безобразие“».

И Дмитрий Владимирович поехал в Краснодар. «Сначала партийные органы смотрели на меня косо, — продолжает он свой рассказ. — Мне дали паршивый номер в гостинице, прикрепили к ужасной столовой, выделили какую-то разбитую машину — а мне надо было много ездить. Одним словом, дали почувствовать соответствующее отношение. Тогда я решил пригласить их к себе в номер. Позвонил секретарше, передал приглашение. И вскоре ко мне приехали руководители райкома. Разговорились — то да се. И тут неожиданно меня спросили: „Дмитрий Владимирович, а кем вам доводится Украинский Владимир Тимофеевич?“ Я ответил, что это мой отец. Оказалось, что среди них были выпускники того института, который возглавлял мой отец. „Тогда совсем другое дело, — отношение ко мне тут же изменилось. — Мы вам все расскажем“. И стали „колоться“. Выяснилось, что все, о чем я написал в статье, оказалось бледной тенью по сравнению с тем, что там было на самом деле».

Вернувшись в Москву, Дмитрий Владимирович прямо с чемоданом приехал в Госплан и доложил обо всем Байбакову. Вопрос тут же вынесли на коллегию. Приглашенные пищевики, конечно, старались защищаться. Но Николай Константинович был категоричен. Как рассказывает Украинский, «Байбаков выступил очень резко. Говорил о том, что терпеть такое положение дел немыслимо, что такими действиями страну возвращают на 10 лет назад». Вот так бескомпромиссно «ведомственник» Байбаков отстаивал то, что удалось сделать в период существования совнархозов.

Кукуруза Никитична

Как ни странно, строительство сахарных заводов натолкнуло Байбакова на интересные решения другой проблемы — кукурузной.

До наших дней о кукурузе дошло немыслимое количество анекдотов… О том, как русских узнавали на Марсе, потому что они сеяли там кукурузу. О том, что кукуруза — это страшная штука, если ты ее не уберешь, уберут тебя. О том, как воскрес Сталин, и это время Никита Сергеевич решил пересидеть в кукурузе. Но наш герой относился к кукурузе положительно. Конечно, выращивать «царицу полей» на Крайнем Севере — абсурд. А вот в Краснодаре — почему бы и нет?!

Официально вторым хлебом в СССР эта сельскохозяйственная культура стала в сентябре 1956 года. Тогда в Москве состоялся всесоюзный семинар по кукурузе. Именно на нем Хрущев произнес крылатую фразу: «Кукуруза, товарищи, это танк в руках бойцов». Советская пропаганда объясняла: «Каждый гектар кукурузы при урожае 30 центнеров дает 7 центнеров свинины, 85 центнеров молока, 40 тысяч яиц». Кукурузе отводилось важное место в решении острой животноводческой проблемы. «Догоним Соединенные Штаты по производству мяса, масла, молока», но прежде еще и по кукурузе!

Когда Байбаков приехал на Кубань, край уже вовсю соревновался со штатом Айова. Однако оказалось, что фермеры США стабильно собирают урожай в пределах 50–55 центнеров с гектара, а Кубань — 25–30 центнеров. Что делать? По своим обязанностям Николай Константинович мог и не вникать в тонкости выращивания кукурузы (в первую очередь совнархоз отвечал за промышленность и строительство), но разве мог он пройти мимо такой задачки?!

По его просьбе агрономы проанализировали причины расхождения в урожайности кукурузы. Оказалось, что качество почв Айовы и Кубани, количество вносимых удобрений и солнечный градиент идентичны, но по количеству осадков эти районы резко отличались. В Айове в год выпадало осадков в среднем в 3–4 раза больше, чем на Кубани, что и явилось главной причиной такого большого различия в урожайности кукурузы. «Значит, нужна мелиорация», — заключил Байбаков и начал действовать. Рецепт у него уже был готов — использовать созданные при сахарных заводах водоемы. Да и с трубами проблем не должно было возникнуть. В Краснодарском крае удалось наладить собственное производство.

На одном из пленумов крайкома Николай Константинович выступил со своим предложением. Партийные руководители насторожились — и чего это Байбаков полез в кукурузные дела? Битва за урожай была их стихией! Инженерные новации председателя совнархоза были встречены без энтузиазма. «К сожалению, на мое предложение отозвался лишь секретарь Малороссийского райкома, — рассказывал Байбаков. — На следующий день он пришел в совнархоз и мы с ним обсудили, как и в какие сроки оросить 40 гектаров его угодий под посев кукурузы. Прикидывали и так, и эдак, спорили, доказывали друг другу целесообразность использования тех или иных способов, а вскоре приступили к делу. Проложили водопроводы к этому участку от насосных станций сахарного завода, сделали два полива: сначала в феврале, когда завод закончил переработку свеклы, затем в августе, перед началом переработки. И что же? К удивлению скептиков, урожай кукурузы оказался очень хорошим: на контрольном участке — 27 центнеров с гектара, а на нашем, орошаемом — 83 центнера. То есть в три раза больше».

Американский фермер Росуэлл Гарст — а это был непростой фермер: он переписывался с Никитой Сергеевичем, встречался с советским лидером в Москве, а в 1959 году принимал Хрущева на своей ферме в городке Кун-Рэпидс — отнесся к успехам кубанских кукурузоводов с недоверием и лично приехал в Краснодар, чтобы своими глазами увидеть эти достижения. Он побывал в ряде районов, ему показали все, что было сделано. «Не знаю, убедили ли Гарста наши результаты в чем-нибудь, — продолжал свой рассказ Николай Константинович, — но опыт в Малороссийском районе подтвердил огромные возможности мелиорации земель. На таких землях при хороших климатических условиях кукуруза почти везде дает высокие урожаи… К сожалению, напористое требование Хрущева повсеместно расширять посевы кукурузы без учета климатических условий ухудшило отношение к этой культуре».

In vino veritas

Все, кого мы спрашивали об увлечениях Байбакова, обязательно говорили: Николай Константинович был большим ценителем напитков, знал в этом толк, разбирался, а дома у него был просто фантастический бар… Внучка Маша подтвердила. «Смотрите, — показала она шкафчик времен 1980-х годов, и мы увидели бутылки всевозможных цветов, размеров, форм, — это лишь малая часть того, что было у деда».

Разбираться в алкоголе и прежде всего в вине Николая Константиновича научили в Краснодаре. Историки утверждают, что еще древние греки оценили уникальные климатические и почвенные условия Кубани. В период великой колонизации они прочно обосновались на Черноморском побережье и основали здесь ряд колоний-поселений. Легенда гласила, что некий Фанагор привез благородную греческую лозу, бережно и настойчиво привил ее на капризной земле новой родины и был вознагражден за свое упорство вином, которое напомнило грекам их далекую родину. С тех пор это место называют Фанагорией…

В Краснодарском крае Байбаков с увлечением взялся за развитие винного производства. За короткое время он вник в тонкости технологического процесса. А будучи профессиональным инженером, быстро увидел узкие инженерные места. «Помню, когда я впервые (1958) приехал в „Абрау-Дюрсо“, этот завод шампанских вин производил 1,2 миллиона бутылок в год, — вспоминал Николай Константинович. — С директором обсуждали вопрос: как расширить производство? Самое главное, по его мнению, состояло в том, чтобы построить подземные туннели, где можно было бы выдерживать вина в течение трех лет при температуре плюс 14–15 градусов. Побывал в Москве в Метрострое. С его помощью мы построили большое количество таких туннелей, и завод „Абрау-Дюрсо“ через несколько лет стал выпускать более 3,5 миллиона бутылок первоклассного шампанского в год. Это шампанское славится во всем мире. И не случайно королева Англии покупала его и другие вина завода „Абрау-Дюрсо“».

Улыбка

Поначалу мы не обратили внимания на эту историю. Но детали… Порой в них и скрывается главный смысл. Надо лишь повнимательнее приглядеться.

В 2005 году легендарная прима Краснодарской оперетты Евгения Михайловна Белоусова отмечала 80-летний юбилей. Как это принято, налетели журналисты — стали расспрашивать о театре, времени да и вообще о житье-бытье. Между прочим, поинтересовались: а правда ли, что ее портрет украшал этикетку знаменитого краснодарского вина? Евгения Михайловна подтвердила и поделилась воспоминаниями: «В 1961 году виноделы „Абрау-Дюрсо“ создали новое вино из особого сорта винограда золотисто-желтого цвета. У авторов возникла ассоциация с блондинкой, и поначалу вино хотели назвать „Улыбка блондинки“. Но если на этикетке будет изображена блондинка, то тогда в названии это слово оказывалось лишним. Вино назвали просто „Улыбка“, а на этикетку я попала благодаря тогдашнему председателю совнархоза Краснодарского края Николаю Константиновичу Байбакову. Он и его жена были страстными поклонниками оперетты и часто ходили на мои спектакли. У меня до сих пор сохранились чайные ложечки и напольные весы, которые мне подарила Клавдия Байбакова».

А теперь те самые детали. Женя Белоусова родилась 10 марта 1925 года в простой крестьянской семье в псковской деревне. Вскоре девочка вместе с родителями переехала в Ленинград. Мама устроилась домработницей, отец — рабочим на заводе. Именно в Ленинграде начался у Жени путь актрисы: сначала она поступила в балетную студию, потом в хор районного Дома культуры. Там ее заметили и направили в ансамбль Дворца пионеров, которым руководил композитор Исаак Дунаевский. Прослушав Женю, он остался очень доволен. Ее голос уже звучал по радио: «Белеет парус одинокий», на пластинке она запевала «Эх, хорошо в стране советской жить». В 1941 году Женя в числе семи самых одаренных детей должна была ехать на московскую Олимпиаду детского творчества. Поездке этой не суждено было состояться: война застала Женю в деревне, куда она каждое лето ездила отдыхать к бабушке. Чтобы не попасть в плен, девушка отправилась к партизанам, стала связной. В 1944 году немцы арестовали ее, чудом Жене удалось избежать расстрела, потом был опять плен, концлагерь… А когда на исходе войны она добралась, наконец, до своих, угодила в сталинские лагеря и пробыла там 10 лет.

Знал ли Николай Константинович о непростой судьбе Евгении Белоусовой? Кстати, ее реабилитировали лишь в 1989 году. Конечно же знал. «Пусть ее улыбка порадует людей, — решил председатель совнархоза. — Да и самой ей будет приятно». В этом был весь Николай Константинович. Для него жизнь складывалась не из громких слов, а из дел — больших и малых.

Нефть и газ Кубани

Конечно же большое внимание Байбаков уделял и своей родной отрасли — нефтегазовой промышленности. Кубань — колыбель отечественной нефтянки. Именно здесь в 1864 году была пробурена первая скважина с применением механического ударно-канатного бурения на Кудако-Киевском месторождении, а через два года забил первый нефтяной фонтан. К середине XX века это был старейший нефтедобывающий регион. Казалось бы, все самое интересное позади… Но оказалось, что нет.

В 1950-е годы в Краснодарском крае был открыт ряд крупных газоконденсатных месторождений. Не газ в чистом виде, а жидкая смесь высококипящих углеводородов различного строения. Опыта разработки таких объектов в стране почти не было. Поэтому начался поиск технологий и методов — интеллектуальный штурм. Бурение, эксплуатация, транспортировка — все эти вопросы пришлось решать по-новому. Работа была сложной, но увлекательной. Специалисты во главе с председателем совнархоза Байбаковым понимали — если удастся найти «ключ», то открываются громадные перспективы! И они не ошиблись. Благодаря новым инженерным решениям добыча голубого топлива за время существования совнархоза возросла с 1 до 25 миллиардов кубических метров в год, что позволило «экспортировать» газ в другие районы по выстроенному в рекордные сроки газопроводу Кубань — Ростов — Донбасс — Москва — Ленинград. В 1963 году большой группе специалистов, среди которых был и Н. К. Байбаков, была присуждена Ленинская премия за комплексное решение проблем бурения и эксплуатации газовых и газоконденсатных месторождений.

Кропотливую, ювелирную работу развернул бывший руководитель отрасли и на нефтяных месторождениях. «Представьте себе, — объяснял Байбаков, — нефтяная залежь выработана, нефть выкачена, но породы, ее содержащие, залегают не сплошным полем, а их отдельные узкие заливы („рукава“) отходят от основного поля в слабопроницаемые окружающие породы. Основная нефть взята, а в рукавах она остается». Что же делать? Николай Константинович обратил внимание на большие перспективы таких методов повышения нефтеотдачи, как газовое воздействие на пласт и термические методы добычи нефти.

Конечно, было нелегко. В каждом отдельном случае требовалась геологическая проработка, решение неординарных технических задач и экономических расчетов. К новаторским идеям краснодарцев относились по-разному, были и скептики. Но «Краснодарнефтегаз» под руководством В. А. Брагина (это объединение он возглавлял с 1959 по 1980 год) и при поддержке Байбакова последовательно проводил исследовательские и промысловые работы. Сегодня, когда за газовыми и термическими методами признается будущее отечественной и мировой нефтяной промышленности, специалисты-разработчики с большим вниманием изучают пионерские шаги по применению этих технологий на Кубани.

Семейные радости

Время работы в совнархозе Николай Константинович вспоминал с особой теплотой. Ссылка обернулась интересными делами, новыми друзьями, а еще тихими семейными радостями.

Пока не приехала Клавдия Андреевна, все заботы о нем взяла на себя сестра Наталья. В молодые годы она работала в детских учреждениях, потом вышла замуж, родила двух сыновей Владимира и Александра — Волика и Алика. Ее муж Михаил Николаевич Стерхов много лет работал в Нефтеснабе. Прекрасная хозяйка и кулинарка, больше всего на свете она любила готовить и угощать. Каждое утро поила домочадцев парным молоком, потом следовал первый завтрак, второй… На обед — новое испытание — пять-шесть блюд и все нужно было попробовать! То же самое повторялось и на ужин… Николай Константинович, который поесть любил, но старался придерживаться диеты, однажды не выдержал и дал жене телеграмму: «Клава, приезжай скорее, меня сестра Наталья тут закормит!»

Из того времени особенно запомнились летние месяцы на Черноморском побережье. На совнархозовской даче в Геленджике собирались шумные молодежные компании — дети, племянники и племянницы, друзья. Жарили шашлыки, купались, играли в волейбол… А однажды Николай Константинович повез молодежь в Абрау-Дюрсо. «Мы жадно слушали главного технолога-винодела, который рассказывал председателю совнархоза о технологии изготовления шампанских вин, коньяка, об объемах и выполнении годового плана завода, — вспоминает племянница Галина Александровна Байбакова. — Потом мы 5 километров шагали по холодному туннелю, по стенам которого громоздились стеллажи с бутылками шампанского, которые выдерживались там годами. Пройдя многочисленные цеха, мы вошли в дегустационный зал. Озеро Дюрсо — темно-голубое, склоны гор вокруг него розовые от спелого винограда! На обратной дороге Николай Константинович ехал в нашей машине, с молодежью, и вместе с нами пел „Сердце, тебе не хочется покоя“, „Что стоишь, качаясь?“».

О тех годах сын Сергей вспоминает, что именно в Краснодаре он по-настоящему сблизился с отцом. Если раньше его воспитанием занималась в основном Клавдия Андреевна, а отца он видел редко, то теперь Николай Константинович стал брать его в рабочие поездки, рассказывал, показывал… В 13–14 лет он уже знал, как работают скважины, как строятся заводы, как производят шампанское. Кроме того, Сережа до тонкостей научился разбираться в морской рыбалке. «Это было очень серьезное увлечение отца, — рассказывает Сергей Николаевич. — Морскую рыбалку он обожал. Садился на катер с мотором, и вслед за чайками… Единственно, он был очень нетерпеливым — если чуть похуже начинало клевать, то сразу перебазировался в другое место. Он не мог сидеть на месте». Запомнился Сергею Николаевичу и такой случай: «Это было в 1958 году. Как говорится, собрались „трое в лодке“ — я, отец и полковник в отставке, муж начальницы санэпидемстанции города Геленджика Федор Калистратович Костюк. Ловили ставриду. Отец был очень азартным рыбаком. А клев — потрясающий. Мы заполнили всю тару. А ставрида все шла и шла. Тогда отец снял брюки и стал складывать рыбу туда. Мы последовали его примеру. Так и вернулись на берег все без штанов, но с рыбой. Торжественно причалили к крайкомовским дачам».

Проект «укрупнение»

На первых порах совнархозы показали себя хорошо. Этого никто не мог отрицать. Общая экономическая активность в стране возросла. Местные руководители наводили порядок в ставшем теперь их, а не «дядином» хозяйстве. Однако вскоре проявилось то, о чем предупреждали скептики — началась регионализация хозяйственной жизни — по сути та же «министерская болезнь», но в территориальном преломлении. Боролись с ней подручными способами. Мелкие совнархозы укрупняли, объединяли их в суперсовнархозы, учреждали различные, вплоть до всесоюзных, надсовнархозные координирующие структуры. В общем делали то, о чем говорили «скептики» реформы 1957 года, среди которых был и Байбаков.

Так, в конце 1962 года резко сократили количество совнархозов в Российской Федерации. На Северном Кавказе, где прежде находилось семь совнархозов (Ростовский, Краснодарский, Ставропольский, Дагестанский, Кабардино-Балкарский, Северо-Осетинский, Чечено-Ингушский), был создан единый совнархоз с административным центром в Ростове-на-Дону. Руководить им поручили Байбакову. Почему выбрали его? Во-первых, он отлично зарекомендовал себя на Кубани. А во-вторых, именно он принимал самое активное участие в подготовке нововведений.

Вспоминает Дмитрий Владимирович Украинский, в те годы руководитель планово-экономической службы совнархоза в Ростове-на-Дону: «Совнархозы создавались по принципу партийных органов. Однако с точки зрения экономики они оказывались мелкими. Для меня это было понятно сразу и, занимаясь экономическими вопросами в ростовском совнархозе, я начал собирать данные по другим шести совнархозам, которые находились на Северном Кавказе — какие предприятия, что за продукция, как налажены межхозяйственные связи. Когда мы первый раз встретились с Николаем Константиновичем в 1958 году, я показал ему эту папку и рассказал о том, что, на мой взгляд, было бы целесообразно объединить семь совнархозов Северного Кавказа в один крупный. Он тогда внимательно посмотрел мои материалы, но ничего не сказал. Потом мы много раз общались по разным вопросам. А в 1962 году Байбаков позвонил мне и неожиданно спросил: „Дмитрий, а у тебя сохранилась папка, которую мы смотрели в 1958 году?“ Я ответил положительно и добавил, что эта папка „живая“, что она постоянно пополняется новыми данными. „Очень хорошо, — сказал Николай Константинович, тогда найди повод и приезжай в Москву, найдешь меня у Афанасьева (это был председатель Совнархоза РСФСР), мы с тобой должны тут поработать“. Если честно, я думал, что будет какое-то совещание или пленум… А когда приехал в столицу, выяснилось, что ведется большая работа по укрупнению совнархозов, для чего приглашены многие руководители с мест. Сразу же объяснили: строгая секретность. Предупредили, чтобы мы никого не ставили в известность. А что это значит? Нужно разрабатывать структуру укрупненных совнархозов, а звонить „по адресам“ запрещено. Тем не менее, благодаря тому, что у нас с Николаем Константиновичем была папка, мы сразу выдвинулись вперед. Структура укрупненного Северо-Кавказского совнархоза была готова первой».

Дмитрий Владимирович рассказывает, что уже тогда он обратил внимание на важнейшую черту Байбакова: «Для людей, с которыми Николай Константинович работал, он создавал максимально комфортные условия. После того, как мы посидели, посмотрели и сделали первый чертеж-схему укрупненного совнархоза, Байбаков сказал мне: „Дмитрий, ты будешь работать в Москве, а я не смогу бывать здесь подолгу, буду приезжать на два-три дня. Поэтому идем, я тебя познакомлю с людьми, которые могут тебе пригодиться“. Так, мы пошли в машинное бюро, потом на телефонный узел и так далее. Помещение, связь, бумага… — у меня не возникало никаких проблем. Я ни на что не отвлекался. Работа шла быстро».

А после того как структура укрупненного Северо-Кавказского совнархоза была готова, ее предстояло согласовать. «По нашей схеме управления, — рассказывает Дмитрий Владимирович, — у нас получилось 11 замов председателя совнархоза. Но Сергей Александрович Афанасьев сказал, что Хрущев перед очередной поездкой подчеркнул, что замов должно быть всего два. Один — по обороне, а другой — по всем остальным вопросам. И Афанасьев настаивал: „Чертите на двух замов“. Мы сначала сократили число замов до девяти, потом до семи. Но два зама — это было нереально. Тогда Байбаков решил отстаивать нашу схему. Написал все, как задумывали… И наши предложения утвердили».

И вновь Москва

В декабре 1962 года Николай Константинович с группой сотрудников выехал в Ростов-на-Дону. Однако на новом месте он проработал совсем недолго. Через три месяца (в марте 1963 года) ему позвонил председатель Бюро ЦК КПСС по химии П. Н. Демичев: «Срочно прилетай в Москву. С тобой хочет побеседовать Никита Сергеевич».

Он летел в Москву и думал, с чем же связан этот неожиданный вызов. Вспомнил и поездки Хрущева на Кубань. Встречи были недолгими, разговоров обстоятельных не велось, все как-то на ходу. В память будто врезался пристальный взгляд первого секретаря ЦК КПСС во время одного из посещений, словно тот пытался понять — не держит ли Байбаков обиды…

— Вы проделали большую работу, — начал разговор Никита Сергеевич. — Надо вам в Москву переходить. Хотим назначить вас председателем Госкомитета по химии.

— Никита Сергеевич, не трогайте меня, — попросил Байбаков, — мне там нравится. Тем более что мы образовали региональный совнархоз.

— Нам ваши заслуги известны, — Хрущев был настроен решительно. — И то, что вы принципиальны, мы тоже знаем. Мы же с вами не расставались. Вы были назначены председателем Госплана РСФСР, но повели себя не так, как нужно.

— Я вел себя так, как подсказывал мне мой разум.

— Вы что, думаете отказаться? — Никита Сергеевич уже начинал сердиться.

— Нет, я не могу отказываться. Если я нужен здесь, то остаюсь. Но председателем Госкомитета по химии? Я же не химик.

— Но вы же нефтяник и занимались добычей нефти и газового конденсата, а это — ценное сырье для химической промышленности.

Так состоялось его возвращение в Москву…

Но ничему не научился

Байбакову Хрущев доверил самое сокровенное — химизацию страны. «Людей нужно накормить», — не сдавался Никита Сергеевич. Целина, кукуруза, теперь на передний план выдвигались минеральные удобрения. К тому же без химии невозможно было продвигать легкую промышленность. В духе времени ленинская формула о том, что такое коммунизм, зазвучала по-новому — «советская власть плюс химизация народного хозяйства»! Соответствующее постановление Пленума ЦК КПСС было принято в мае 1958 года, но с химией дела шли откровенно плохо.

Хрущев метался. То объявлял, что нужно «сократить расходы на оборону и эти средства направить на производство минеральных удобрений», то призывал «заморозить на три года металлургию и отдать деньги на химию». А еще его очень беспокоило сырье для химической промышленности. В середине 1963 года Никита Сергеевич направил в Президиум ЦК КПСС записку, в которой поставил вопрос о целесообразности быстрого развития газовой промышленности. Газ нужно беречь для потомков, доказывал Хрущев, использовать только на бытовые цели и нужды химии. Реакция последовала незамедлительно — тут же по распоряжению Кремля были приостановлены работы по строительству газовых магистралей, по поиску и разведке новых месторождений… Газовики были в ужасе!

Но не из робкого десятка оказался руководитель отрасли Алексей Кириллович Кортунов. Человек, прошедший всю Великую Отечественную войну и удостоенный звания Героя Советского Союза, он умел идти на риск и брать на себя ответственность. Во что бы то ни стало начальник Главгаза СССР решил отстоять отрасль. Вместе с заместителем председателя Госплана СССР Вартаном Александровичем Каламкаровым, отвечавшим за топливо, энергетику и химию, он начал готовить записку в ЦК. Нужно было объяснить первым лицам, что основным источником получения сырья для химического производства является не природный, а попутный нефтяной газ. Именно этот газ содержит тяжелые углеводороды, необходимые для выпуска полимеров. Кроме того, «себестоимость природного газа непосредственно у потребителя, с учетом всех затрат, ниже себестоимости угля в 5 раз, а производительность труда в добыче газа выше, чем при шахтной добыче угля, в 30 раз. Общая экономия от применения газа за истекшие четыре года семилетки составила 3,3 миллиарда рублей, всего же за семилетие она должна превысить 8 миллиардов рублей. Это в два раза больше всех капитальных вложений в газовую отрасль».

Перед тем как направить письмо в ЦК, Кортунов и Каламкаров решили посоветоваться с Д. Ф. Устиновым, тогда председателем Высшего совета народного хозяйства. Дмитрий Федорович внимательно прочитал документ, выслушал объяснения и сказал: «Если вы решили послать записку, надо это делать не за двумя подписями, а с бо?льшим числом подписей, чтобы не получилось, что вы, топливники, ставите этот вопрос с узковедомственных позиций. Сами понимаете, что случай этот беспрецедентный и очень серьезный». Устинов посоветовал обратиться к специалисту по химии — заместителю председателя ВСНХ СССР С. М. Тихомирову, министру геологии А. В. Сидоренко и Н. К. Байбакову. Сам он обещал поддержку, но подписывать записку не стал…

Прямо от Устинова Кортунов поехал к Николаю Константиновичу. Они были давно знакомы, вместе работали. В 1958 году, когда Байбаков отправился в краснодарскую ссылку, именно Кортунов помог ему сохранить московскую квартиру. Никита Сергеевич распорядился жилье отобрать, но в столице оставалась дочка Таня, студентка Московского нефтяного института. Что делать? В Моссовете пообещали закрыть глаза на то, если квартира бывшего председателя Госплана РСФСР будет разделена на две части — так они смогут отчитаться в том, что вернули жилье городу. Но как провести строительные работы? Николай Константинович обратился к своему бывшему заместителю по министерству Кортунову… И тот не отказал! Эту историю в моей семье хорошо знают. Строительными работами по «расчленению» байбаковской квартиры руководил мой дед — Семен Исаакович Гинзбург, многие годы трудившийся под началом Алексея Кирилловича.

«Может быть, ты с чем-нибудь не согласен?» — спросил Кортунов Николая Константиновича, когда тот прочитал записку. Байбаков был явно озадачен. Он понимал, чем ему грозит подпись на таком документе… Но решил рискнуть. На следующий день, внеся редакционные поправки, со словами «Эх, была не была» — поставил свою фамилию. Подписали и другие участники «заговора» — Кортунов, Каламкаров, Сидоренко, Тихомиров.

Они еще не успели направить записку по адресату, как 1 августа 1963 года их вызвали на совещание к Хрущеву. Кроме главы правительства на нем присутствовали Д. Ф. Устинов, секретарь ЦК КПСС А. П. Демичев, председатель Госплана СССР Н. Ф. Ломако. На повестке дня стоял вопрос о производстве удобрений. Почти сразу Хрущев обрушился на газовиков и нефтяников, обвиняя их в неправильной линии на развитие газовой промышленности и разбазаривании богатства недр страны…

Казалось, это был полный провал! Но слова попросил Кортунов и, не дожидаясь разрешения, вышел на трибуну и зачитал текст подготовленного письма. «Разрешите передать вам, Никита Сергеевич, эту записку, подписанную пятью министрами?» — спросил он. «Давайте, но это ничего не изменит», — буркнул Хрущев и быстро закрыл заседание.

А вскоре после совещания состоялось заседание Президиума ЦК КПСС, первым вопросом повестки дня которого была «записка пяти министров». Кортунов вызван не был. А Комитет газовой промышленности представлял его заместитель Ю. И. Боксерман, которого Хрущев хорошо знал лично еще со времен работы первым секретарем ЦК Компартии Украины, а затем и первым секретарем Московского комитета партии.

«А. Боксерман, сколько лет — сколько зим…» — тепло поприветствовал Никита Сергеевич своего знакомого и начал совещание: «Давайте послушаем Юлия Ильича, что он скажет?» И Боксерман не подвел — доложил четко, ясно, все по делу… А после его речи слово взял Хрущев. Он заявил, что знает и Кортунова, и Боксермана уже много лет и что это люди надежные, как и те министры, которые поддержали их мнение… «Если дело обстоит так, как изложено в представленных документах, значит, у нас нет основания не доверять специалистам своего дела», — подытожил первый секретарь… Газовую отрасль отстояли! На этот раз все обошлось…

Телега переехала, но не задавила

Но отношения с Хрущевым так и не наладились. То одно, то другое… Ну вот зачем, к примеру, Байбакову понадобилось выступать с инициативой передачи ряда химических предприятий из подчинения совнархозов Госкомитету? Разве он не знал о ревностном отношении Никиты Сергеевичу к данному вопросу? Конечно, знал, но считал, что интересы дела превыше. Нужно было форсировать производство химических реагентов, а у совнархозов до этого никак не доходили руки… Узнав об очередной инициативе Байбакова, Хрущев на заседании Президиума ЦК КПСС обрушился на него: «А мы что, не знаем, чьих это рук дело? Вон сидит товарищ Байбаков! Его телега переехала, но не задавила! Вот он и продолжает разрушать совнархозы, ведя работу по их дискредитации».

Николай Константинович вспоминал: «По тому, как затем менялись взаимоотношения с секретарями ЦК и членами Президиума, я чувствовал, что вокруг меня сгущаются тучи». Сам он признавался, что готовился к тому, что его «вышибут» из комитета. Даже предупредил жену: «Клава, может случиться так, что придется поехать на работу в Сибирь». Но Байбаков ошибся — с химизации его, действительно, сняли (разве можно было доверять столь важное дело такому «ненадежному» человеку?), но назначили руководить Государственным комитетом по нефтяной промышленности при Госплане СССР. «Байбаков — нефтяник, вот пусть и занимается нефтью!» Новым назначением Николай Константинович был доволен. Только вот мучил вопрос: надолго ли?

Дорогой Никита Сергеевич

Тринадцатое октября 1964 года. Половина третьего. Ил-18 успешно завершил перелет из Пицунды в Москву и приземлился во Внуковском аэропорту. Оттуда Никита Сергеевич прямиком отправился в Кремль на последнее в своей жизни заседание Президиума ЦК. Заседали два дня. Все завершилось 14 октября. Заявление об отставке по причине «преклонного возраста и слабого здоровья». Собравшийся Пленум ЦК освободил Хрущева от всех занимаемых постов. Никита Сергеевич подвел итог: «Если бы в своей жизни я сделал только одно, изменил нашу жизнь так, что стало возможным отстранить первое лицо от власти без крови, простым голосованием, я бы мог считать, что прожил свою жизнь не напрасно».

В тот день Байбаков вернулся домой поздно. На заседании он не присутствовал, но подробности были уже известны. Домашние кинулись с расспросами: что? как? Николай Константинович был потрясен. Ни один из доверенных людей Хрущева не поддержал его в трудную минуту. Возможно ли такое? Еще недавно, в апреле, пышно отмечали 70-летие первого секретаря. «Соратники» на льстивые речи не скупились. Указом Президиума Верховного Совета СССР от 16 апреля 1964 года «за выдающиеся заслуги перед Коммунистической партией и Советским государством в строительстве коммунистического общества, укреплении экономического и оборонного могущества Советского Союза, развитии братской дружбы народов СССР, в проведении ленинской миролюбивой политики и отмечая исключительные заслуги в борьбе с гитлеровскими захватчиками в период Великой Отечественной войны, в связи с 70-летием со дня рождения» Никите Сергеевичу было присвоено звание Героя Советского Союза с вручением ордена Ленина и медали «Золотая Звезда». А теперь? Очевидно, страна изменилась и стала совсем другой…