ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Быстро пролетело лето. Кустарник на берегах Вырки поредел, словно кто его прочесал, и трава на косогоре стала жухлой, похожей на мочало. Крепость теперь все чаще пустовала. Школьные занятия, заботы по дому, колхозные дела поглощали все свободное время горцев. Вместе с другими ребятами Саша рыл на колхозных полях картошку, сгребал со стланищ лен. Встречаясь на улице и в школе, ребята хвастались друг перед другом заработанными трудоднями.
— Филька Сыч перещеголял меня… — жаловался дома Саша. — Ночью, что ли, он работает?
— У него отец — бригадир, — намекнул Витюшка. Но Павел Николаевич решительно отверг ничем не доказанное предположение:
— Не таков Егор Сычев человек, чтоб припиской заниматься. Он скорее с себя последнюю рубашку отдаст, чем чужой рубль возьмет… — Успокаивая Сашу, говорил:
— Иногда и последним полезно быть, чтоб нос не задирал, не кичился: мол, я во всем передовой..
Вошла обеспокоенная Надежда Самойловна.
— Что будем делать с Мартиком? — спрашивала она. — Теперь надо решать.
Мартик стал крупным, породистым быком, приметной белой масти, с черными пятнами на спине и боках и с черными, словно в чулках, ногами.
— Зарежем, да и в кадку, — предлагал Павел Николаевич. — По крайней мере солонины до петрова дня хватит.
Саша и Витюшка возмущались:
— Для того мы растили Мартика, чтоб резать?
— Шутит он, — успокаивала ребят Надежда Самойловна. — Поговорю с председателем колхоза. Может быть, колхозной ферме на племя отдадим.
Саша сразу повеселел.
— Вот хорошо бы, — радовался Витюшка. Надежда Самойловна договорилась с председателем колхоза, и ребята сами, как только выпал первый снежок, отвели Мартика на колхозную ферму.
— Смотри не скучай, — напутствовал Саша Мартика. — Теперь ты колхозник.
Мартик только жмурился в ответ. Но когда ребята уходили, было двинулся за ними и замычал, как будто спрашивал: «Надолго ли я здесь остаюсь?»
Без Мартика в доме стало скучно, словно не хватало чего-то. Только отец был доволен.
— Сбыли с рук и ладно, — говорил он. — Кормов мало в этом году запасли. Изгороди во дворе и то не начинишься. Все своими рожищами разнесет.
— Сено-то и воду мы сами носили. И загончик тоже сами огораживали, — возражал Саша.
Действительно, сыновья в меру своих сил помогали по хозяйству. Жаловаться на них не приходилось.
Мать то и дело уезжала по делам в районный центр, в Тулу и даже в Москву. Отец ходил в лес пилить дрова. Ребятам часто одним приходилось домовничать.
Вернувшись из школы, наскоро перекусив и накормив собак, Саша и Витюшка распределяли между собой обязанности.
— Поросенку я снесу, — говорил Саша. — А ты кур и гусей накорми. Корове я тоже дам.
Со двора доносились визг поросенка и протяжное мычание коровы. В сенях толпились куры. Подавал свой голос и ястребенок, сидевший в клетке. Все учуяли, что пришли хозяева, и требовали к себе внимания.
Кряхтя и пачкаясь сажей, Саша ухватом выдвигал из печки чугунок с поросячьим кормом. Наложив сколько нужно в шайку, он направлялся к поросенку, разговаривая по пути с курами, с кошкой, с коровой.
На воле с пересвистом завывал сердитый ветер. Гулял он по соломенной крыше, врывался со снегом в любую щель. А на дворе было тепло, уютно. Накормив всех обитателей двора, братья ставили самовар и садились чаевничать, обсуждая, какие им еще предстоят неотложные дела.
— Корову подоить… картошки набрать… воды принести… дров… — перечисляли они, за обе щеки уписывая из плошки густо политую льняным маслом кашу.
Приходил отец. Он долго и тщательно обивал в сенях веником снег с валенок, а сыновья в это время наперебой сообщали ему, что они делали.
— Сена я принесу и дров наколю, — говорил отец. — А вы садитесь за уроки.
Он видел — сыновья без него и так изрядно потрудились.
Зимой уехала мать в Москву.
— Через неделю вернусь, не раньше, — сказала она ребятам, провожавшим ее на станцию.
Долго тянулась эта неделя. Ребята часто подходили к календарю на стене, загибали листки, гадали, в какой день вернется мать.
— В субботу, — утверждал Витюшка.
— Вряд ли… — сомневался Саша. — В субботу она только выедет из Москвы.
Разглядывая календарь, они мысленно представляли себе, где сейчас мать, что она делает в Москве. Без матери было скучно, особенно теперь, в долгие зимние вечера.
Наконец подошла давно ожидаемая суббота. Вернувшись из школы, Саша и Витюшка принялись за уборку. Начали с самого ответственного дела — мытья пола.
— Много воды-то не лей, — предупреждал Саша Витюшку. — Три больше тряпкой…
Витюшка на коленях старательно трет пол. Но сегодня он то и дело задумывается и начинает шлепать мокрой тряпкой по одному и тому же месту.
— Как думаешь, что мать привезет нам из Москвы?
— Что-нибудь привезет, — отвечает Саша. Он знает: мать никогда не возвращается домой без подарков.
Мытье пола на этот раз затянулось. Все время отрывали от дела. Сначала пришел Серега.
— Задачка не решается, — озабоченно сообщил он на пороге. — Бросил. Ну ее к шуту!
— У нас вот сложнее задачка, и то решаем, — говорит Саша, махая перед носом Сереги мокрой тряпкой. — Приходи попозже, вечером, вместе тогда и решим.
Только выпроводили Серегу — в избу заглянул Ваня Колобков.
— Что это вы налили воды? — спросил он, словно не видел, каким делом заняты ребята. — Не приехала еще Самойловна?
Потом зашла мельничиха и вслед за ней дед Пупырь. Не разобравшись, что происходит, он прошлепал прямо на чисто вымытую половину, оставляя огромными подшитыми валенками жирные, грязные следы.
— Кхе… кхе… — кряхтел он, подслеповато щурясь. «Вот еще приперся», — сердито подумал Саша. Пупырю тоже зачем-то понадобился председатель сельсовета. И так как дед Пупырь все еще топтался на месте, не уходил, Саша спросил его про Мартика. Пупырь в эту зиму работал на скотном дворе.
— Суров очень нравом-то… — заговорил Пупырь, явно обрадовавшись случаю посудачить. — Рожищи отрастил… глазищи огневые. Сущий черт! Намедни собрался я за тобой приходить. Никак не загонишь во двор…
Хотелось еще поговорить о Мартике, но было уже поздно. Выпроводив деда Пупыря, ребята снова принялись за пол. Но тут за окном заскрипели сани, фыркнула лошадь, и сразу же тревожно залаял Тенор.
В сенях снова затрещали половицы.
— Кого-то еще нечистая сила принесла… — громко проворчал Саша.
На пороге в клубах пара появился высокий, худощавый, темноволосый человек в черной шубе и валенках. Саша узнал секретаря райкома партии Калашникова.
Вслед за Калашниковым вошел в избу сероглазый, по-военному подтянутый парень в шинели, в шлеме-буденовке.
— Нечистая сила, говоришь? — Калашников усмехнулся. — Разве она существует? — Но, разглядев, чем занимались ребята, он не стал допытываться насчет нечистой силы и, обернувшись к своему спутнику, досадливо махнул рукавицей: — Надежда Самойловна в Москве на совещании, как это я запамятовал!
— Да, в Москве, — подтвердил Витюшка, выскочив вперед, и сразу же смутился и спрятался за брата.
Погревшись минут пять, приезжие ушли.
Саша уже потом сообразил, что надо было бы гостей пригласить остаться, поставить самовар — так всегда поступала мать, отличавшаяся хлебосольством. Приезжие из района часто останавливались у них в доме.
— Ты знаешь, кто это был второй, в шинели? Я только сейчас его припомнил, — сказал Саша Витюшке. — Андреев. Новый секретарь райкома комсомола. Помнишь, мы его видели на общерайонном слете?
Скоро на чисто вымытом полу лежали половики.
Под шестком белела охапка дров. Кадка в сенях были наполнена водой. Поросенок только тихо похрюкивал, накормленный досыта. Корова молчала, тяжело отдуваясь, пережевывая жвачку. Куры и гуси на дворе тоже вели себя спокойно.
— Вот теперь порядочек. — Саша с удовлетворением оглянулся вокруг.
Выскочив на крыльцо, Саша и Витюшка ждут. В сумерках вечера белеют крутые снежные сугробы. Вдали, на железнодорожной станции, светится красный глаз семафора. Пассажирский поезд уже прошел, а матери все нет…
Данный текст является ознакомительным фрагментом.