Работа в Японии

Работа в Японии

"Сразу по возвращении из Китая, — вспоминал Зорге, — я встретился с генералом Берзиным, шефом 4-го Управления… который встретил меня крайне доброжелательно. Мне было сказано, что в Москве в высшей степени удовлетворены моей работой в Китае, после чего Берзин попросил меня выслушать подробности моей будущей деятельности. Мне не выделили стол в отделе и не назначили на другую работу. Время от времени меня вызывали, чтобы обсудить некоторые вопросы, но по большей части Берзин или его заместитель звонили мне в отель".

Зорге обратился с просьбой дать ему работу чтобы он мог остаться в Москве. Берзин, однако, отклонил его просьбу. По словам Зорге, "мое желание не задерживаться более в Москве не принималось во внимание… Даже когда я полушутя спросил, не найдется ли для меня какая-нибудь работенка в Японии, Берзин ничего не ответил мне. Однако через несколько недель он сам с воодушевлением поднял эту тему".

В "Тюремных записках" Зорге рассказал о своих встречах с Карлом Радеком в 1933 году: "Радек, Алекс (Борович. — Б.С.) и я в течение длительного времени обсуждали общие политические и экономические проблемы Японии и Восточной Азии. Радек проявлял глубокий интерес к моей поездке. Я только что вернулся из Китая, и он рассматривал меня как специалиста по вопросам китайской политики, поэтому наши встречи были полезными и интересными. Ни Радек, ни Алекс не навязывали мне своих указаний, они только излагали свои соображения. Я смог встретиться с двумя сотрудниками Наркоминдела, которые бывали в Токио, и услышал от них много подробностей об этом городе. Однако я не знаю ни их фамилий, ни того, чем они занимаются. Наши разговоры ограничились обменом самой общей информацией. Кроме того, я с разрешения Берзина встречался со своими старыми друзьями — Пятницким, Мауильским и Куусиненом. Они узнали от Берзина об обстоятельствах моей работы в Китае и испытывали чувство большой гордости за своего "питомца". Наши с ними разговоры также касались только общей политической ситуации, и мы общались просто как частные лица, как друзья. Пятницкий, услышав от Берзина о моих планах в Японии, сильно беспокоился, что я, возможно, столкнусь с различными трудностями, но, увидев мой волевой настрой, был очень обрадован".

Карл Радек

Карл Радек

В последующем встреча с Радеком вполне могла послужить поводом для того, что обвинить разведчика в связях с антисталинской оппозицией.

В 1933 году было принято решение о направлении Зорге в Японию. Его путь в Токио лежал через Германию, куда в мае 1933 года Зорге отправился из Москвы.

1 октября 1934 года Рихард стал членом токийской организации НСДАП — без проблем и излишних вопросов, несмотря на прошлое членство в ГКП, о котором в Японии никто не знал. В тот момент был массовый приток членов в нацистскую партию, только что пришедшую к власти, и серьезной проверки биографии новых членов не проводилось. Даже рядовым коммунистам не возбранялось менять убеждения, и многие из них, став членами национал-социалистической партии, сохраняли лояльность Гитлеру до самого конца, тем более, что не могли рассчитывать на прощение со стороны тех своих товарищей, кто сохранил верность прежним идеалам и оказался среди победителей. Но Зорге ни в коем случае нельзя было допустить, чтобы всплыли его прошлые связи с коммунистами, о которых бы могли тогда поставить в известность германское посольство в Токио. И он решил не рисковать.

С помощью Агнес Смедли Зорге получил аккредитацию в Токио в качестве корреспондента крупной немецкой газеты "Франкфуртер цайтунг". Он также получил аккредитацию от "Технише Рундшау" и голландской "Амстердам Хандельсблат".

В Берлине Зорге встретился с резидентом, который ехал в Китай ему на смену. Это был советский разведчик Яков Горев (другая фамилия Бронин, а настоящая, "девичья", — Лихтенштейн). С 1930 года Горев работал в Германии. Он вспоминал: "Когда я подошел ровно в назначенное время, Зорге уже был на месте, он сидел за одним из столиков на открытой просторной террасе кафе… Рихард Зорге был стройным, статным, представительным человеком, выше среднего роста. Где-то я прочитал, что у него было "чуть грустное" выражение лица. Это неверно. Может быть, так получается по фотографиям, но это явно не соответствует действительности. Его светлые глаза, черты лица, жесты, мимика — все выражало волевую решительность, интенсивную работу мысли, убежденность в своих суждениях, проницательный острый ум. Это интересное, значительное лицо очень запоминалось… Рихард был энергичен, но не суетлив, был конкретен и деловит. Не навязывал своего мнения, но убеждал логикой и продуманностью предлагаемых мероприятий. Был живым, интересным собеседником, любил шутку…"

Так состоялась своеобразная передача дел. Но не только.

"Мы договорились о формах конспиративной связи между Токио и Шанхаем, — вспоминал Горев. — С конца 1933 года и вплоть до моего ареста в Шанхае в мае 1935 года мы поддерживали довольно регулярные контакты. В течение этого времени я пять или шесть раз направлял к Рамзаю своих людей за почтой, передавал по своим двум радиостанциям отдельные телеграммы токийской резидентуры, когда у них не ладилась связь… Мы вели с Рамзаем конспиративную переписку (Центр предоставил нам для этого специальный шифр), он имел шанхайский конспиративный адрес на случай срочных сообщений… Впоследствии мне приятно было узнать, что в письме Центру от 1934 года Рамзай подчеркивал "исключительную товарищескую готовность помочь, которую проявляют наши люди в Шанхае"".

Из Берлина Зорге отправился во Францию, в Париже встретился с курьером из Центра и получил от него пароли, явки и места встреч в Токио. Из Шербура на пароходе он поплыл в Нью-Йорк, а оттуда в Вашингтон. У Рихарда имелось рекомендательное письмо бывшего генерал-майора германской армии, а ныне профессора из Мюнхена, Карла Хаусхофера, японскому послу в США Кацуи Дебуси, бывшего заместителя министра иностранных дел, и Зорге получил от него рекомендательное письмо в МИД Японии.

Затем Зорге съездил в Чикаго на Всемирную выставку, где встретился еще с одним курьером из Центра. И только после этого отправился в Канаду, где в Ванкувере в конце августа 1933 года сел на пароход, отплывавший в Иокагаму.

В Соединенных Штатах он встретился с коммунистическими агентами в Калифорнии и, по некоторым данным, женился на американке.

В Японию Рихард Зорге прибыл 6 сентября 1933 года и сразу отбыл в Токио. Там он поселился в роскошном отеле "Санно". Вскоре Зорге снял квартиру в доме под номером 30 в токийском районе Азабуку и стал отправлять информационные заметки и очерки о положении в Японии в газеты Нью-Йорка.

Харих-Шнайдер, профессор консерватории, так описывала этот дом: "В квартире было жарко, как в духовке. Очертания пыльных улиц расплывались в нестерпимом блеске солнечных лучей; на террасе, расположенной на крыше его дома, даже по ночам царила невыносимая духота… Воздух был наполнен ароматом горячего дерева, из соседних домов доносились звуки радио и детский смех…

Дом Зорге затерялся среди жилищ бедных японцев. Построенный в небрежном европейско-японском стиле, он выглядел неряшливо. Две комнаты внизу, вся их убогая обстановка ограничивалась несколькими шаткими столиками, на одном из которых лежал клочок потертого красного бархата… За стенкой находилась кухня. Наверху — его рабочая комната с большим диваном, письменным столом и граммофоном, во всю стену от пола до потолка — книжные полки. За дверью — спальня, которую почти целиком занимала широкая двуспальная кровать. К спальне вел узкий коридорчик. Двери обеих комнат верхнего этажа выходили на террасу".

Сам Рихард писал жене со своим обычным юмором: "Здесь зима выражается в дожде и влажном холоде, против чего плохо защищают и квартиры, ведь здесь живут почти что под открытым небом: если я печатаю на своей машинке, то это слышат почти все соседи. Если это происходит ночью, то собаки начинают лаять и детишки плакать. Поэтому я купил себе бесшумную машинку…"

Он посетил посольство Германии, вступил в Немецкий клуб и скоро стал известным лицом в германской колонии Токио. Первая статья Зорге появилась в "Берлинер бёрзен курир" 18 октября, вторая — 27 ноября. Это были серьезные политические обзоры.

Вскоре в домике появилась и хозяйка. 4 октября 1935 года Рихард отмечал день рождения в ресторанчике "Золото Рейна", где любили собираться скучающие по родине токийские немцы. В заведении старательно поддерживался немецкий дух, даже японских официанток звали европейскими именами. Впрочем, воспитаны они были в лучших японских традициях, были умны и умели развлекать гостей утонченной беседой. В тот день хозяин подозвал одну из официанток, по имени Агнес, и велел: "Этому господину сегодня исполнилось сорок лет. Постарайся, чтобы ему запомнился этот вечер".

Однако, несмотря на все старания девушки, "господин" чем больше пил, тем больше мрачнел.

— Люди веселятся в день рождения. А вам, наверное, у нас скучно… — сказала она, подливая гостю вина.

— Если тебе доведется отмечать сорокалетие так же далеко от родных мест, поймешь, насколько это весело, — мрачно усмехнулся тот.

Через несколько дней они случайно встретились в магазине грампластинок.

— Ты так старалась развеселить меня, что заслуживаешь награды, — улыбнулся гость. Сегодня он был весел и обаятелен, подарил Агнес несколько пластинок. В следующий раз они увиделись весной 1936 года, когда немец вновь появился в ресторане, затем — в июне… "Агнес", на которую он произвел неизгладимое впечатление, помнила каждый его визит. А вскоре они познакомились ближе. Исии Ханако, как звали официантку, стала третьей женой Рихарда Зорге.

Позднее, на допросе в полиции, она кратко определила стиль его жизни: "По утрам он ходил в германское посольство, часто бывал пьян и иногда писал статьи". Если вечером Рихард был свободен, он непременно проводил время в каком-нибудь из любимых дипломатами, военными и журналистами ресторанов. Сказывалось постоянное напряжение. Свойственный Зорге искрометный юмор все чаще уступал место сарказму, и Рихард все больше пил.

Доктор Лили Абегг, корреспондент "Франкфуртер цайтунг" на Дальнем Востоке, вспоминала: "Собственно говоря, как человек Зорге был очень приятен и даже мил — если хотел этого… Он не терпел глупцов или людей, казавшихся ему неинтересными. В таких случаях он не скрывал своего презрительного отношения, а его сарказм мог переходить все границы".

Американский генерал-майор Чарльз Уиллоуби, глава разведки штаба американских оккупационных войск в Японии и первый биограф Зорге, по отзывам людей, знавших Рихарда, дает такой его портрет: "В физическом отношении Зорге был крупный человек, высокий и коренастый, с каштановыми волосами. Как заметил один из его знакомых японцев, с первого взгляда на его лицо можно было сказать, что он прожил бурную и трудную жизнь. В выражении глаз и линии рта сквозили надменность и жестокость. Он был горд и властен, сильно любил и горячо восхищался теми, чьей дружбы искал, но был безжалостен к остальным и откровенно ненавидим ими. Многие его японские коллеги по печати видели в нем типичного головореза, высокомерного нациста и избегали его. Он был горячий человек, любивший сильно выпить и привыкший часто менять своих любовниц. Известно, что за годы службы в Токио он находился в интимных отношениях примерно с 30 женщинами (японские источники говорят о 40 любовницах Зорге. — Б.С.). И все же, несмотря на увлечение женщинами, запойное пьянство и тяжелый характер, он ни разу не выдал себя…"

В "Тюремных записках" Зорге так описал задачи, поставленные перед ним во время командировки в Японию:

"Задачи, поставленные нам в 1933 году и более конкретизированные в 1935 году.

В целом они сводились к следующему:

1) Пристально следить за политикой Японии по отношению к СССР после Маньчжурского инцидента, тщательно изучать вопрос о том, планирует ли Япония нападение на СССР.

В течение многих лет это были самые важные задачи, поставленные мне и моей группе. Не будет большой ошибкой сказать, что эта задача вообще была целью моего командирования в Японию. В 1935 году, когда Клаузен и я были с прощальным визитом у генерала Урицкого из Четвертого управления РККА, он особенно отмечал важность этой нашей миссии. Считалось, что в случае ее успеха Советский Союз, пожалуй, сможет избежать войны с Японией, а это было объектом повышенного интереса всех московских инстанций. При этом мы должны были помнить о чувстве недоверия в Советском Союзе в отношении Японии. А именно Советский Союз, видя возрастающую роль японских военных кругов и их внешнеполитический курс после Маньчжурского инцидента, начал испытывать серьезные опасения, что Япония планирует напасть на СССР. Это чувство подозрительности было настолько сильным, что сколько бы я ии посылал противоположных версий, московские власти никогда полностью не разделяли их, особенно во время боев на Халхин-Голе и в период крупномасштабной мобилизации японской армии летом 1941 года.

Кроме главной задачи по выяснению намерений Японии относительно нападения на СССР, на нас была возложена также обязанность следить за различными внешнеполитическими акциями, связанными с японской политикой по отношению к СССР. При этом, однако, Москва проявляла гораздо больше интереса к маньчжуро-сибирским и монголо-маньчжурским пограничным проблемам, чем к вопросам, касающимся рыболовства или Сахалина.

2) Осуществлять тщательное наблюдение за реорганизацией и наращиванием японских сухопутных войск и авиационных частей, которые могут быть направлены против Советского Союза.

Эта задача была связана с первой. Поскольку японские военные круги для оправдания своих требований по разбуханию военного бюджета объявили СССР своим главным противником, для ее выполнения необходимо было добывать секретную военную информацию, охватывающую очень широкий круг вопросов. В соответствии с этим моя разведывательная деятельность не ограничивалась только вопросами наращивания японских вооруженных сил в Маньчжоу-Го.

Интерес представляли также различные мероприятия, указывающие на планы войны против СССР, и особенно проблемы реорганизации сухопутных войск. Нечего и говорить, что важной частью нашей работы было пристально следить за механизацией и моторизацией японской армии. Общим сюрпризом стали реализация программы значительного роста японских вооруженных сил и их широкая реорганизация, причем считалось, что целью этих изменений был не только Китай, но и СССР. Военная мощь возросла втрое, количество дивизий почти сравнялось с количеством советских, после событий на Халхин-Голе стала быстро развиваться механизация. Это стремительное развитие вместе с публичными заявлениями многих военных лидеров наводило на мысль, что целью приготовлений является СССР, почему и представляло для меня большой интерес. Конечно, я не мог из Японии непрерывно следить за военными приготовлениями в Маньчжурии, поэтому мои наблюдения носили не более чем случайный характер. Но тем не менее я уделял внимание этой проблеме, поскольку не имел возможности судить, была ли создана в Маньчжурии наша секретная организация и занималась ли она непосредственно данными вопросами. Я обязан был постоянно следить также за японскими войсками в Китае, потому что из его оккупированных районов японская армия имела возможность быстро выдвинуться к советским границам.

3) Скрупулезно изучать японо-германские отношения, которые, как считалось, после прихода Гитлера к власти неизбежно станут более тесными.

Конечно, в середине 1933-го и летом 1935 года было еще слишком рано предсказывать, до какого уровня дойдут в своем развитии постепенно улучшавшиеся японо-германские связи. Однако Москва была уверена, что между этими двумя странами произойдет сближение, к тому же направленное главным образом против СССР. В Советском Союзе настолько сильны были подозрения, что внешняя политика Японии и Германии нацелена против СССР, что для Москвы оказалось полной неожиданностью, когда в 1941 году Япония осуществила "большой поворот" в своей государственной жизни и развернула военные действия против Америки и Англии.

Эта особая задача была определена для меня как одна из основных, так как в московском центре, исходя из характера моей работы в Китае, полагали, что я наверняка смогу установить тесные контакты в высших германских кругах в Японии. Конечно, основным объектом, через который можно было бы детально раскрыть эту проблему, было германское посольство, и предполагалось, что я найду там надежный канал получения информации.

4) Непрерывно добывать сведения о японской политике в отношении Китая. Эту задачу можно рассматривать как продолжение моей разведывательной и аналитической деятельности, которую я проводил в Китае. В то время, когда эта задача ставилась мне, никто даже подумать не мог, насколько масштабной она станет летом 1937 года. В Москве лишь полагали, что если знать японскую политику в отношении Китая, то в определенной степени можно судить о намерениях Японии относительно СССР и, даже более того, делать выводы о будущих отношениях Японии с другими странами.

5) Внимательно следить за политикой Японии по отношению к Великобритании и Америке. В Москве полагали, что идея о совместной войне всех великих держав против СССР была не из тех, от которых так легко можно отказаться.

6) Постоянно следить за ролью военных в определении внешнеполитического курса Японии, уделяя пристальное внимание тем тенденциям в армии, которые влияют на внутреннюю политику, особенно деятельности группы молодых офицеров, и, наконец, внимательно следить за общим курсом внутренней политики во всех политических сферах.

Москва поставила эту задачу в связи с тем, что была достаточно осведомлена о решающей роли, которую играют японские военные во всех областях японской политики, и особенно в иностранных делах. Советские власти хорошо знали, как резко возросло влияние армии после 1931 года. Поэтому они не могли не проявить интереса к тому, будет ли и в дальнейшем расти влияние военных на японских политических лидеров. Этот вопрос действительно имел важное значение для Москвы, так как в течение нескольких десятилетий японские военные лидеры считали царскую Россию, а затем СССР единственным своим реальным противником. В 1933 году никто не думал, что в будущем возрастет политическое влияние японского военно-морского флота и что необходимое для военной экономики сырье (нефть, резина, металлы) будет приобретаться на юге. Поэтому для Москвы было естественным предполагать, что если влияние армии, обладавшей решающей силой, будет продолжать расти, оно будет направлено против Советского Союза. Следовательно, и эта частная задача была очень важной.

7) Непрерывно добывать информацию об японской тяжелой промышленности, уделяя особое внимание проблемам развития военной экономики".

Кроме этого Зорге, как и в Китае, ряд задач взял на себя самостоятельно, так сказать, в инициативном порядке. По его словам, "важнейшие задачи, которые возникали в связи с различными политическими событиями, перечислены ниже (я буду излагать их в хронологическом порядке).

1. Так называемый инцидент 26 февраля, случившийся в 1936 г. (имеется в виду неудачная попытка военною переворота. — Б.С.), и его влияние на внутриполитическую ситуацию. Этот случай подпадает в разряд задач, поставленных Москвой и изложенных в пункте (6) предыдущего раздела. Однако значение "Инцидента 26 февраля" было настолько велико, что изучение как самого события, так и его влияния на внутреннюю политику следует рассматривать как специальную проблему. В течение довольно длительного времени, предшествующего 26 февраля, напряженность во внутренней обстановке все более нарастала, но "взрыв" инцидента и особенно его своеобразное развитие явились крайне неожиданными для других государств и иностранцев. Как бы то ни было, инцидент имел типично японскую специфику, и для выяснения его причин необходимы были особо глубокие исследования. Детальное изучение инцидента и выявленных в ходе его социальной напряженности и внутреннего кризиса дало гораздо больше для понимания японской внутренней структуры, чем материалы или секретные документы по вооруженным силам. Прекрасным материалом стали также результаты масштабных исследований внутренних кризисов, возникавших при кабинетах Хироты, Хаяси и первом кабинете Коноэ.

С инцидента 26 февраля фактически начался японокитайский конфликт, что было полностью скрыто, и этот факт оказался очень полезным для понимания японской внешней политики и внутренней структуры. Поэтому естественно, что наша разведгруппа рассматривала инцидент 26 февраля как особую задачу. И Москва проявила к этому большой интерес не только с чисто военной точки зрения, но и по различным политическим и социальным причинам. Нечего говорить о том, что и в дальнейшем мы уделяли внимание вопросам разрешения и подавления этого внутреннего кризиса.

2. Японо-германский союз. Уже на самом первом совещании по так называемому Антикоминтерновскому пакту (имеется в виду договор между Германией и Японией, подписанный 25 ноябри 1936 года. В ноябре 1937 года к Антикоминтерновскому пакту присоединилась Италия. — Б.С.) стало ясно, что как германские правящие круги, так и влиятельные японские милитаристские лидеры хотят не просто политического сближения двух государств, а, насколько возможно, тесного политического и военного союза. Несомненно, что при атом главным пунктом, связывающим оба эти государства, являлся СССР, или, выражаясь точнее, их противостояние Советскому Союзу. Поэтому задача, поставленная мне Москвой по изучению японо-германских отношений, проявилась в совершенно новом свете. До меня давно доходили слухи о том, что идут секретные переговоры между послом Осимой и министром иностранных дел Риббентропом в Берлине, поэтому задача наблюдения за отношениями обоих государств не могла не стать одной из важнейших в моей работе. Тем более, что эти переговоры, как сейчас хорошо известно, проводились о заключении не только Антикоминтерновского пакта, но и подлинного союза. Переговоры проходили через различные этапы, и одновременно менялась международная обстановка, и в течение всего периода моего пребывания в Японии эти проблемы постоянно требовали максимального внимания с моей стороны. Безусловно, значительный интерес для Москвы представляло, насколько сильны антисоветские позиции Германии и Японии на этих переговорах. После начала войны Германии с СССР летом 1941 года наибольший интерес стал представлять вопрос, будет ли Япония предпринимать практические действия в соответствии с ее исходной позицией в начале переговоров о союзе с Германией. Найти ответ на этот вопрос было одной из важнейших задач, которые возникли во время моего пребывания в Японии, и в решении ее моя разведгруппа достигла выдающегося успеха.

3. Японо-китайский конфликт 1937 года. Японо-китайский конфликт явился еще одним непредвиденным событием, выдвинувшим перед нами задачу особой важности. Этот конфликт изменил принципиальную основу японо-китайских отношений и предоставил Японии монопольные права в Китае. Свершилось то, что прежде считалось великими державами невозможным. В результате новой ситуации в японо-китайских отношениях с совершенно новыми проблемами столкнулись не только Великобритания и Америка, но и Москва.

События ограничивались пределами Китая. Но в результате, в период развития конфликта, направление японской экспансионистской политики невозможно было быстро или легко повернуть на север.

Японо-китайский конфликт был очень важен для нас и с экономической точки зрения, потому что именно в это время были осуществлены планы японской военной экономики и поворот к развитию тяжелой промышленности. Наблюдение за переходом Японии к военной экономике было одной из задач, поставленных Москвой, и в результате японо-китайского конфликта мы получили прекрасный шанс для ее выполнения.

Позднее японо-китайский конфликт предоставил нам отличную возможность для детального выяснения способов развязывания войны Японией, структуры и путей укрепления военно-морского флота. Этот конфликт явился испытательным полигоном для развития японского вооружения и реорганизации ее армии, в связи с чем было достаточно легко следить за этими процессами. Помимо вышесказанного из-за этого конфликта коренным образом изменилась и советская политика в отношении Китая. Изменилась также обстановка и в самом Китае, который ранее в течение ряда лет был объектом моей работы. Вот таким образом японо-китайский конфликт и поставил перед нами особые проблемы.

4. Разрыв долгосрочных японских отношений с Великобританией и Америкой. Очевидно, что если бы японо-китайский конфликт вылился в полномасштабную войну, в результате или Великобритания и Америка полностью покорились бы Японии, или разразился бы очень серьезный кризис в отношениях между Японией и этими двумя странами. По прошествии нескольких месяцев после начала японо-китайского конфликта отчетливо прояснились изменения в обстановке. Неясным оставался только один вопрос: уступят ли Великобритания и Соединенные Штаты японской политике или же все-таки возникнет кризис в отношениях между обеими сторонами. В политике Великобритании просматривалась, как хорошо известно, тенденция поддержки Японии и, скорее, одобрения ее китайской политики. Однако после начала войны в Европе усилилась степень зависимости Великобритании от США и ей ничего не оставалось, как пересмотреть свою прояпонскую политику и следовать американскому дипломатическому курсу. Отношения Японии с Великобританией и США окончательно испортились, когда в дополнение к конфликту в Китае и политике германо-японского союза Япония взяла курс на экспансию в южном направлении. Великобритания, которая прежде была союзником Японии, и США, поддерживавшие этот союз, теперь стали противниками Японии.

Поскольку японо-китайский конфликт с самого начала содержал в себе отмеченные выше возможности развития обстановки, все внимательные дипломатические наблюдатели проявляли чрезвычайный интерес к отношениям между Японией, Великобританией и США. Дальнейшее развитие событий подтвердило, что я не зря занялся изучением этой проблемы.

5. Позиция Японии по отношению ко Второй мировой войне и к войне Германии с СССР. Теперь уже можно раскрыть характер и значение задачи, полученной мною в связи с этим. Разумеется, ее важность вполне очевидна, если подумать об усилиях, предпринятых Германией в течение последних двух с половиной лет по вовлечению Японии в войну. Непосредственно перед началом войны Германия стремилась заключить союз с Японией, направленный главным образом против Великобритании. В 1940 году Германия успешно сумела убедить Японию в необходимости подписания договора, направленного против Великобритании и США, В 1941 году она принимала все меры для вовлечения Японии в войну с Советским Союзом. Поэтому естественно, что отношение Японии ко Второй мировой войне очень интересовало Москву Нет также необходимости говорить, что после начала войны с Германией Советский Союз проявлял к позиции Японии чрезвычайный интерес. Ничто другое не имело такой непосредственной связи с выполнением моей важнейшей задачи — проблемы войны или мира между Японией и СССР — как отношение Японии к отмеченным выше двум мировым политическим событиям (Вторая мировая война и война Германии с СССР). Исходя из сказанного, можно понять, почему моя разведгруппа имела особую заинтересованность в этой проблеме и активно стремилась выполнить данную задачу. Во всяком случае, мы выполняли эти обязанности до октября 1941 года.

6. Общая мобилизация лета 1941 года. Задачи по этой проблеме частично затронуты в предыдущем разделе. Но так как в течение нескольких месяцев для моей разведгруппы это была проблема чрезвычайной важности, ее можно рассматривать как самостоятельную задачу. Получение достоверных сведений о масштабах и направленности (север или юг) мобилизации делало ясным, стремится или нет Япония к войне с СССР. Крупные масштабы мобилизации и отправка некоторых резервных частей на север сначала дали нам повод для беспокойства, но постепенно стало понятным, что эти действия не имеют главной целью СССР. Поэтому на вопрос, поставленный в пятом пункте, мы наконец-то смогли дать четкий ответ. Короче, можно было сделать вывод, что этим летом или осенью Япония не планирует нападения на СССР, или, выражаясь иначе, нападения не будет, по крайней мере, до весны будущего года.

После такого заключения перед нами непосредственно встала проблема крупного кризиса в японо-американских отношениях. В декабре этот кризис в конце концов вылился в войну, но мы смогли изучить только начальный его этап и были, к несчастью, лишены возможности завершить свою миссию".

Рихард Зорге в Японии

Рихард Зорге в Японии

Зорге, как и в Китае, стремился снабжать Москву не только фактами о тех или иных событиях, происходивших как внутри Японии, так и в ее взаимоотношениях с другими странами, но и предоставлял аналитические отчеты о том, как все эти события могут повлиять на мировую политику и положение СССР. А за выяснение позиции Японии в случае начала советско-германской войны и за оценку вероятности возникновения японско-американской войны Зорге, как кажется, взялся еще до получения конкретных заданий из Москвы.

В своих показаниях Зорге также изложил "директивы Москвы, касающиеся специальных задач:

В течение многих лет пребывания в Японии я, в добавление к задачам, перечисленным в первой части, получи! множество директив из Москвы. Они передавались главным образом по радио, но иногда я получал их и с курьерской почтой. Директивы носили как общий, так и очень специальный характер. Общие директивы содержали инструкции по активизации разведывательной деятельности, требовали подбора более надежных источников информации и время от времени рекомендовали предпринимать различные меры предосторожности. Специальные директивы предписывали уточнить те или иные конкретные вопросы, например: существует ли на самом деле та или иная дивизия, где она дислоцируется, какие новые типы самолетов приняты на вооружение в японской армии, какие новые типы танков производятся. Иногда также присылались директивы по политическим вопросам. Например, однажды был получен запрос о возможности достижения взаимопонимания между Японией и США в вопросах, касающихся СССР. Однако я не получал новых заданий, выходящих за рамки обязанностей, определенных Москвой или выбранных мной самостоятельно. По крайней мере, я не помню сообщений, содержавших такие задания. Москва полностью доверяла политическому чутью и политической сознательности моей разведгруппы".

Как признавал Зорге, "в период с осени 1933-го по весну 1935 года говорить о реальном выполнении задач почти не приходилось. Это время мы провели в подготовительных работах в условиях очень трудной обстановки в Японии. Надо было организовать разведывательную группу и создать основу для разведывательной деятельности. Будучи иностранцами, мы должны были прежде всего хорошо узнать проблемы, ставшие объектом нашей миссии. Добиться точного понимания различных проблем, которыми мы обязаны были заниматься, сразу было почти невозможно. Даже для Мияги, который долго жил за границей, потребовалось определенное время для того, чтобы войти в курс японских проблем. Нам же, иностранцам, для этого был необходим гораздо больший срок. Начало действительной разведывательной деятельности пришлось на то время, когда я вернулся из своей короткой поездки в Москву летом — осенью 1935 года, а примерно с осени 1936 года группа стала сильной организацией и смогла выполнять свои функции. Предыдущий период следует рассматривать как время изучения ситуации в Японии и подготовки к реальной работе. Критиковать начальный период моего пребывания в Японии значит то же самое, что критиковать и результаты моей плодотворной деятельности. Это означает, что до 1936 года не могли бы быть достигнуты результаты такой же ценности".

Действительно, Зорге, да и другие члены группы из числа иностранцев, впервые оказавшиеся в Японии, не знающие японского языка, считающегося одним из самых сложных для изучения среди всех языков мира, и имеющие лишь очень поверхностное представление об японской культуре, истории, экономике и современной политической ситуации в стране, не могли квалифицированно собирать информацию, равно как и вербовать информаторов. Два года ушло на приобретение минимально необходимых знаний. Ведь для того, чтобы добывать информацию, надо понимать те проблемы, к которым она относится. Это понимание пришло только к лету 1935 года, и Зорге поспешил поделиться этим пониманием с Москвой, чтобы уточнить свои задачи.

По словам Зорге, "план состоял в том, чтобы поручить мне детально разобраться с обстановкой в Японии, непосредственно на месте тщательно изучить возможности разведывательных операций, затем при необходимости кратковременно вернуться в Москву и после этого окончательно решить вопрос о моей будущей деятельности. В московском центре считали работу в Японии чрезвычайно сложной, но важной, и поэтому рассматривали такой подготовительный этап как абсолютно необходимый".

Иностранцам работать в Японии было особенно трудно.

В стране в 30-е годы царила атмосфера ксенофобии и шпиономании. За европейцами по пятам ходили агенты тайной полиции. Коллега Зорге, немецкий журналист Фридрих Зибург, вспоминал: "В двух или трех поездках, предпринятых мной вместе с Зорге, нам пришлось иметь дело с прямо-таки несметным числом полицейских в форме и в штатском, ходивших за нами по пятам, проверявших наши документы и заводивших с нами разговоры… Нередко во время утреннего бритья в моем гостиничном номере появлялся довольно нечистоплотный молодой человек со множеством авторучек в нагрудном кармане; беспрерывно кланяясь и с почтительным шипением втягивая воздух, он представлялся полицейским агентом и выражал надежду, что я чувствую себя в Японии в полной безопасности. То же самое происходило со мной и во время экскурсий, в общественных парках и даже в храмах.

Эти молодые люди с их буквально кричащей "неприметностью" большей частью бывали совершенно удовлетворены, как только я вручал им свою визитную карточку с надписью на японском языке. Агент Кемпейтай, как правило, долго изучал визитку, словно какой-то особо важный документ, отвешивал очередной поклон и просил разрешения оставить ее у себя.

Вместе с Зорге я побывал также в городах Киото, Нара и Ямала, где мы осматривали священные храмы. В поездах к нам то и дело обращались какие-то люди, пользуясь несколькими фразами на ломаном английском или немецком языках, и просили у нас визитные карточки. На вокзале в Ямада нас обступила целая группа полицейских в форме; беспрерывно кланяясь и с почтительным шипением втягивая воздух, они записали наши биографические данные… Как-то раз один из полицейских даже попросил разрешения осмотреть наши авторучки. Позже я узнал, что японцы испытывают особый страх перед авторучками, ибо считают, что с их помощью шпионы производят фотосъемку или разного рода измерения. Постоянно велись также разговоры об инфракрасных лучах, с помощью которых якобы шпионы проделывали свои темные дела…"

Первым радистом Зорге в Японии стал Бруно Виндт, работавший под псевдонимом "Бернхардт". Родился он в 1895 году в Германии, в семье фабричного рабочего. Закончив техникум, работал электромехаником, затем, после призыва, служил радистом на военном корабле. В 1918 году Бруно стал членом "Союза Спартака", а затем коммунистом. В 20-е годы он состоял в "Боевом союзе красных фронтовиков" и готовил радистов для компартии. Виндт был завербован Разведупром в 1932 году. А в 1933 году, после окончания разведывательных курсов в СССР, Бруно направили радистом в группу "Рамзай".

В "Тюремных записках" Зорге так охарактеризовал его: "Мой первый радист Бернхардт работал со мной с 1933 по 1935 год. Его положение было таким же, как и Клаузена. Как и Клаузен, он состоял членом Германской коммунистической партии и обучался в московской радиошколе. Как и Клаузена, его направило ко мне Четвертое управление Красной Армии…

Примерно в конце 1933 года Бернхардт с женой прибыли в Японию. Бернхардт должен был работать в качестве моего радиста. Он развернул одну радиостанцию у себя дома в Иокогаме, другую — в доме Вукелича в Токио. Однако с технической точки зрения его работа была крайне неудовлетворительной, поэтому я мог передавать только очень короткие сообщения и делать это очень редко. И не только поэтому. Бернхардт совершенно растерялся от невозможности защитить обе станции от пеленгации. Когда в Японию приехал Клаузен, положение изменилось. Его способности и энтузиазм в отношении работы поистине не знали границ. При Бернхардте я должен был сам шифровать тексты, в связи с чем это отнимало у меня изрядное количество времени. Но после прибытия Клаузена я с разрешения Москвы обучил его шифру и поручил ему шифровальную работу. По прежним установкам обязанность шифровки возлагалась только на руководителя группы, однако Клаузен был настолько надежным человеком, что разрешение из Москвы было получено беспрепятственно.

Для полной гарантии постоянной радиосвязи Клаузен развернул как можно больше радиостанций. Иной раз он мог вести передачи из четырех различных мест. Обычно в основном он обеспечивал связь по крайней мере из трех точек. Это были дома Клаузена и первой жены Вукелича. Когда Штайн находился в Токио, его квартира тоже использовалась для радиосвязи. Насколько я помню, Клаузен однажды пытался развернуть радиостанцию и у меня в доме, но у него ничего не получилось, и мы решили использовать этот вариант в крайнем случае, если у нас больше не будет выбора".

Вскоре после своей легализации в Шанхае радистка шанхайской резидентуры Рене Марсо (впоследствии Элли Бронина, жена резидента) получила приказ съездить в Токио и разобраться, что такое происходит с передатчиком "Рамзая". Рация была неисправна, и радист никак не мог ее починить, хотя в принципе должен был уметь это делать. Рене, закончившая радиошколу, тоже могла не только починить передатчик, но даже изготовить его. Она с немалым риском добралась до Токио, пришла на квартиру, включила рацию и выяснила, что она вполне исправна. Оказалось, что радист просто боялся выходить в эфир. Тогда Зорге попросил заменить Бернхардта на кого-нибудь знакомого по Шанхаю, в первую очередь на Клаузена.

Тем не менее Виндту после Токио еще удалось побывать в Испании, где его следы теряются. Там он работал радио-инструктором Разведупра, причем вопрос о его командировке решался на самом высоком уровне. Об этом свидетельствуют записка Ворошилова Сталину о назначении военным советником в испанскую республиканскую армию В.Е. Горева и "для обеспечения связи" Виндта, и справка С.П. Урицкого о Виндте: "Родился в 1895 г. До революции был матросом германского военного флота. С 1918 г. член германской компартии. Работал радистом на судах германского торгового флота. С 1929 г. на радиоразведывательной работе в РККА. В течение двух лет осуществлял бесперебойную нелегальную связь Токио — Москва. В настоящее время радиоинструктор Разведывательного управления РККА".

Вскоре после прибытия Зорге в Токио, в конце 1933 года, радист Виндт познакомил его с журналистом Бранко Вукеличем, корреспондентом парижского журнала "Ла Вю" и белградской газеты "Политика" и агентом Коминтерна. Уже после прибытия в Японию Вукелич также стал корреспондентом агентства "Гавас".

Хорват Бруно Вукелич родился в Осиеке в 1904 году. Его отец Миливой был хорватом и служил в австро-венгерской армии, а мать Вилма была из семьи, имевшей немецкие или еврейские корни. В Загребе Бранко поступил в высшую школу, но был вынужден переехать в Париж из-за коммунистических убеждений и участие в движении за независимость Хорватии. Там Вукелич закончил Сорбоннский университет по специальности в области права и восстановил контакты с коммунистами. В 1932 году он вступает во французскую компартию, и в марте того же года некая "Ольга" привлекает его к работе на советскую военную разведку. Вообще-то псевдоним — вещь загадочная, но под кличкой "Ольга" во Франции работала скандально известная баронесса Лидия Сталь. Должно быть, за "блестящую" манеру Бранко присвоили псевдоним "Жиголо".

В феврале 1933 года Вукелич прибыл в Токио, а в конце года установил связь с Зорге. Поначалу Рихард не пришел в восторг от нового сотрудника. В письме Центру от 7 января 1934 года он писал: ""Жиголо", к сожалению, очень большая загвоздка. Он очень мягкий, слабосильный, интеллигентный, без какого-либо твердого стержня. Его единственное значение состоит в том, что мы его квартиру, которую мы ему достали, начинаем использовать как мастерскую. Так что он в будущем может быть для нас полезен лишь как хозяин резервной мастерской". Вукелич стал фотографом группы, переснимал документы на микропленку для дальнейшей передачи их в Центр. Сначала он общался непосредственно с Зорге, а потом — вероятно, с началом Второй мировой войны, когда немцу стало неприлично общаться с французом, посредником между ними сделался Мияги.

Брак между Бранко и его первой женой датчанкой Эдит Олсон, преподавательницей гимнастики, заключенный в 1930 году в Париже, был расторгнут из-за ряда скандалов, после чего он женился на своей японской переводчице Йошико Ямасаки. Зорге не одобрял, что этот брак был заключен без его ведома, но в конце концов выделил датской жене сумму денег, достаточную для ее отъезда в Европу. Он дал ей 5000 долларов из средств группы и еще тысячу долларов добавил от себя. И скорее Йошико стала его любовницей. Бурный роман продолжался три месяца. Вукелич ничего не подозревал, тем более что все ночи девушка проводила с ним. Зорге не думал о том риске, который возникнет, если Бранко узнает, что шеф наставляет ему рога. Японские власти установили, что кроме двух жен в разных частях света у него было по крайней мере сорок женщин, с которыми он поддерживал отношения только в одном Токио.

Эдит же покинула Японию очень вовремя — в сентябре 1941 года, как раз перед арестом группы Зорге.

У Бранко Вукелича были две обязанности: он был фотографом группы и, кроме того, собирал информацию. Именно он подготовил множество микрофильмов, тайно вывезенных из Японии. От своих коллег он очень многое узнавал о ситуации в Индокитае, равно как и о реакции Франции на оккупацию Японией ее владений. Иностранные корреспонденты охотно делились с Вукеличем новостями.

Зорге так охарактеризовал источники информации Вукелича в "Тюремных записках": "У Вукелича было две задачи. Одна касалась технической стороны нашей деятельности, другая заключалась в сборе информации.

Самым важным источником его сведений было информационное агентство "Домэй". По работе он бывал там каждый день и поэтому мог легко заполучить разнообразную информацию, как опубликованную, так и неопубликованную. Кроме того, он мог узнавать скрытые политические нюансы непосредственно в агентстве "Домой" и его отделах. Информация, получаемая оттуда, была чисто политической, а некоторая просто отражала политическую атмосферу. Поэтому в принципе важной информации оттуда не поступало, но она была значимой и интересной как дополнение к огромному количеству сведений, полученных моей группой по другим каналам. Это впечатление особенно укрепилось после докладов Вукелича об атмосфере и агентстве в связи со Второй мировой войной и настроениях, связанных с развязыванием войны Германии с СССР. Агентство "Домой" совершенно не было прогерманским, и такая позиция отражала чувства большинства японцев.

Вукелич часто мог получать сведения, которые были широко известны в "Домой", но из-за цензуры обычно не публиковались. Благодаря этому мы могли изучать политическую обстановку в Японии и знать позицию правительства. Он также общался с французами из отделения агентства "ГАВАС" и получал от них различные отрывочные сведения. Благодаря этому он мог узнавать позицию своих друзей-французов после падения Франции по отношению к Германии и политику Японии по отношению к Индокитаю и южным странам. Однако это были скорее материалы, отражающие общую атмосферу событий, чем достоверная информация.

Отделение агентства "ГАВАС" имело контакты с французским посольством, и Вукелич при случае лично бывал там, в связи с чем нас очень интересовали текущие сведения и капитальная информация, которые он там добывал. Вукелич также несколько раз встречался с военным атташе французского посольства, однако информация, полученная по этому каналу, не была особо важной.

В качестве корреспондента информационного агентства "ГАВАС" Вукелич, с разрешения японских военных властей, смог совершить поездку на Халхин-Гол, и нечего говорить, что благодаря этому случаю он собрал информацию для нас.

В последнее время он получал много информации от иностранных, особенно американских, журналистов, среди которой были очень интересные сведения, связанные большей частью с дипломатической политикой. Например, из представленной им информации наиболее важной была речь посла США Грю в 1941 году. В последнее время он, пожалуй, еще более сблизился с американскими журналистами".

Между 14 и 18 декабря 1933 года в англоязычной газете "Джапанез Эдвертайзер" появилось объявление о покупке японских гравюр XIX века "укуие-е". На объявление откликнулся молодой японский художник Мияги Йотоку, недавно прибывший на родину из США. Он был агентом Коминтерна и таким образом вошел в связь с мнимым покупателем — Вукеличем. При встрече в офисе рекламного агентства они в лучших шпионских традициях обменялись половинками одной и той же долларовой купюры. А через несколько часов Мияги уже был представлен Зорге.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.