Начало

Начало

Историческим аспектам создания бортовых цифровых вычислительных машин (БЦВМ), особенно авиационных и морских, за последние годы был посвящен ряд публикаций. Что касается разработки БЦВМ для космических аппаратов, тут имеется существенный пробел.

В книге Б.Е.Чертока «Ракеты и люди» эта тема не нашла освещения, но в приведенном ниже абзаце книги «Лунная гонка» подчеркнута важность темы.

Для революционного скачка в технике систем управления оставалось решить самую трудную по тем временам проблему: где взять хорошую бортовую вычислительную машину? История создания бортовых вычислительных машин увлекательна и поучительна. Но ее изложение требует особого места и времени. Бортовые вычислительные машины за последние 25 лет настолько органично вписались в структуру систем управления космическими аппаратами, что молодой специалист, начинающий работать в нашей области, не представляет, как вообще можно было летать без них.

Рассказать современному поколению специалистов, работающих в космической отрасли, как создавалась очевидная теперь бортовая вычислительная техника, — это и есть главная задача моего повествования.

Не соглашусь с поставленным Борисом Евсеевичем вопросом. Первоначально вопрос стоял не о хорошей бортовой вычислительной машине, а вообще о вычислительной машине с минимальными характеристиками, которую можно было бы создать в заданные сроки и установить на борт космического аппарата. Выбора не было.

В истории создания первых БЦВМ следует прояснить и аспект, касающийся роли и участия в становлении космических БЦВМ Филиппа Георгиевича Староса, Иосифа Вениаминовича Берга и возглавляемого ими в 60-е годы КБ-2 в Ленинграде. В последние годы об этих людях, сложным путем приехавших в СССР из Америки, появилось немало публикаций, на отечественном телевидении снято несколько фильмов, а известный писатель Даниил Гранин по мотивам их непростых судеб написал роман «Бегство в Россию». В некоторых материалах упоминалось, что они делали бортовые ЦВМ для Королева и Туполева.

В силу закрытости и относительной давности истинные события тех лет, касающиеся участия этих людей в создании БЦВМ для космической техники, либо вообще не нашли отражения в открытой отечественной и зарубежной печати, либо искажены людьми, практически к ним не причастными.

В связи с этим автор настоящего изложения, как непосредственный и, можно сказать, активный участник рождения космических БЦВМ, решил восполнить этот пробел, а заодно и восстановить историческую правду событий тех лет.

В ОКБ С.П.Королева начало разработки бортовых цифровых устройств для космических аппаратов (КА) относится к 1958 году, когда появилась объективная потребность создания средств программно-логического управления сложными системами проектируемых КА, в том числе для полетов с человеком (экипажем) на борту, а также специальных КА военного применения.

Эти разработки в комплексе Б.Е.Чертока под руководством А.А.Шустова, И.А.Сосновика, а с 1961 года — Г.В.Носкина в конечном итоге завершились созданием целого ряда цифровых программно-временных и вычислительных устройств типа «Гранит» (все КА «Восток», «Восход»), «Ритм» (все КА «Зенит»), «Ранет» (КА «Молния-1»), ПВУ (для всех орбитальных и спускаемых межпланетных КА 2МВ, ЗМВ, 4МВ).

Все устройства были разработаны на потенциальной полупроводниковой и импульсной феррит-транзисторной технике, практически серийно и продолжительное время выпускались на заводе ОКБ-1 и на смежных заводах даже тогда, когда ряд космических аппаратов по инициативе С.П.Королева передали на другие предприятия. Все упомянутые устройства были специализированные, с жесткими или вводимыми по радиолинии программами.

Но ступенью к созданию бортовых ЭВМ универсального типа, конечно, были первые «наземные» вычислительные ЭВМ, разработанные для расчетов в новых отраслях науки и техники. И многие специалисты, получившие опыт в создании и эксплуатации таких ЭВМ, стали участниками создания и бортовых вычислительных машин.

В связи с этим немного коснусь исторических аспектов появления наземных ЭВМ в ОКБ-1, потому что первоначальная структура, идеология построения, базовое программное обеспечение и терминология при создании бортовых ЭВМ во многом брались с этих наземных ЭВМ.

В начале и середине 50-х годов атомная бомба и атомная промышленность, а также развивающаяся ракетная техника превратились в системные факторы, доминирующие в политической научном и промышленном отношениях. Эти факторы буквально взрывным образом толкали новые направления в науке и технике. В частности, они определили и развитие вычислительной техники в мире (в основном в США) и в СССР. В стране началось довольно интенсивное создание средств вычислительной техник и программирования, крайне необходимых для ускорения огромного объема вычислительных работ в многочисленных закрытых ядерных центрах и на предприятиях, создающих ядерное оружие, ядерные реакторы и ракетную технику. В этот период были разработаны и начали эксплуатироваться цифровые электронные вычислительные машины (ЦЭВМ) М-2, МЭСМ, «Стрела», БЭСМ «Урал-1», М-20.

В единичных экземплярах были созданы ламповые ЭВМ М-1 (группа молодых специалистов под руководством члена-корреспондента АН СССР И.С.Брука в лаборатории электросистем Энергетического института им.Г.М.Кржижановского) и М-2 (там же, но уже с главным конструктором М.А.Карцевым), МЭСМ, БЭСМ (под руководством С.А.Лебедева), на которых круглосуточно выполнялись работы по важным секретным работам. В Москве в СКБ-245, созданном на базе завода САМ, с 1950 года под руководством также И.С.Брука начались разработки ЭВМ. Вскоре здесь была создана ЭВМ «Стрела», руководство разработкой которой наряду с И.С.Бруком осуществлял Б.И.Рамеев. ЭВМ «Стрела» стала первой машиной, освоенной в промышленном производстве в СССР. Было изготовлено семь комплектов, которые практически все были направлены в Институт прикладной математики, проводивший расчеты важнейших задач по ядерной и ракетной тематике. Конечно, ЭВМ создавались молодыми коллективами энтузиастов, окрыленных стоящей целью, под руководством более опытных специалистов. Выдающийся инженер, а в дальнейшем создатель в 80-х годах самых быстродействующих ЭВМ в мире (М-10, М-13 в системе ПРО страны), руководитель научно-исследовательского института вычислительных комплексов (НИИВК) Михаил Александрович Карцев вспоминал о том времени.

В 1950 году в лабораторию электросистем Энергетического института АН СССР им. Г.М.Кржижановского, которую возглавлял член-корреспондент АН СССР Исаак Семенович Брук, начали собираться молодые люди, для того чтобы поднимать советскую вычислительную технику. Первым дипломированным специалистом среди нас был Николай Яковлевич Матюхин — молодой специалист, окончивший МЭИ весной 1950 года, и вокруг него было несколько дипломников из МЭИ, МАИ, из Горьковского государственного университета.

А я, инженер-недоучка, студент 5-го курса МЭИ, поступил по совместительству. Всего нас было человек десять. Никто из нас до прихода в лабораторию электросистем не только не был специалистом по вычислительной технике, но даже не знал, что может быть электронная вычислительная система и что такое вообще возможно. Такими-то силами мы начали делать одну из первых советских вычислительных машин — вычислительную машину М-1. Может быть, это было нахальством с нашей стороны, но точно не было халтурой.

Вычислительная техника была очень нужна и коллективу ЦНИИ-58, которым руководил знаменитый создатель артиллерийского вооружения генерал-полковник Василий Гаврилович Грабин (в 1959 году ЦНИИ-58 был присоединен к ОКБ-1 С.П.Королева), куда я был направлен на работу в 1956 году по распределению после окончания Ленинградского Электротехнического института им. В.И.Ульянова (Ленина). Но с обеспечением этой техникой в стране была «напряженка». Выход, если можно сказать, в ЦНИИ-58 был найден в следующем. В 1955 году СКБ-245 вслед за ЭВМ «Стрела» была разработана ЭВМ «Урал-1», переданная в Пензенский филиал этого СКВ для доработки с дальнейшим выпуском на выделенном для серийного производства пензенском заводе. Главный конструктор этой ЭВМ Б.И.Рамеев понимал, что многим предприятиям срочно нужна ЭВМ, и не только для выполнения конкретных вычислительных работ, но и для обучения и подготовки специалистов в этой новой области. ЭВМ «Урал-1» была ламповой машиной для инженерного применения с очень скромными даже по тем временам характеристиками: одноадресная, 36-разрядная с фиксированной запятой, с оперативным запоминающим устройством (ЗУ) на магнитном барабане на 1024 36-разрядных слов и дополнительным ЗУ на магнитной ленте на 40 тысяч слов. Среднее быстродействие ЭВМ составляло 100 операций в секунду. Мощность ЭВМ — 10 кВт, площадь размещения — 75м.

ЭВМ «Урал-1» была передана в серийное производство, и в обозримом будущем ее можно было получить, заняв очередь, которая уже была трехгодичной. Однако оказалось, что получить ЭВМ с пензенского завода можно значительно раньше. Условием такого получения являлось направление на завод бригады специалистов для участия в сборке и настройке выделенного комплекта ЭВМ.

По указанию В.Г.Грабина такая группа молодых сотрудников института была оперативно сформирована в августе 1957 года. В нее вошли молодые инженеры научно-исследовательского бюро (НИБ) института: Борис Пряхин, Николай Рукавишников, Леонид Мезенов, уже немолодой инженер Геннадий Иванович Макаров, техник Александр Шпагин, один монтажник с завода, и, когда бригада уже начала работать в Пензе, к бригаде присоединился вернувшийся из советской армии техник Юрий Стишёв.

Руководителем командированной бригады был назначен Пряхин — специалист по приборам автоматики, окончивший Свердловский политехнический институт в 1954 году. Также выбор пал на Л.Мезенова и Н.Рукавишникова — двух молодых специалистов из МИФИ, поскольку эти инженеры были из тех немногих, кто в МИФИ слушал лекции по цифровой вычислительной технике, которые там прочитал студентам и преподавателям будущий главный конструктор ЭВМ «Урал-1» Б.И.Рамеев. Такие курсы в то время читались только в МИФИ и МЭИ.

Бригада в течение 10 месяцев проработала на пензенском заводе, целиком собрала и сдала под настройку ЭВМ. Благодаря ее самоотверженной работе менее чем через год ЦНИИ-58 получил не только ЭВМ «Урал-1» с порядковым номером 48 (к 1961 году их было выпущено 183 комплекта), но и подготовленных к ее эксплуатации специалистов.

ЭВМ «Урал-1» была не только заметным явлением в развитии отечественной вычислительной техники того времени, но и приобрела известность за рубежом.

В связи с этим можно привести такой забавный факт. Один из основателей корпорации «Майкрософт», американец венгерского происхождения, миллиардер Чарльз Симони, побывавший на Международной космической станции (МКС) в апреле 2007 года, в качестве амулета на счастье, отправляясь на орбиту на российском корабле «Союз», взял с собой бумажную ленту от советской ЭВМ «Урал-1». Видимо, начало его успешной карьеры в области вычислительной техники было связано с работой именно на ЭВМ «Урал-1».

У нас на этой ЭВМ выросла группа программистов: В. А. Степанов, Ж.И.Минаева-Берг, А.Г.Ярошенко и другие, ставшие после объединения с ОКБ-1 ведущими программистами предприятия.

В ОКБ-1 в начале 1959 года тоже поступила первая цифровая ЭВМ. Это была ЭВМ М-20, разработанная в ИТМ и ВТ АН СССР под руководством С.А.Лебедева и запущенная в серийное производство на московском СКБ-245.

ЭВМ М-20 также была построена на ламповой технике, но по своим характеристикам, особенно по быстродействию, существенно превосходила ЭВМ «Урал-1».

Её быстродействие составляло около 20 тысяч операций в секунду, что было тогда высшим мировым достижением, превосходящим по этой характеристике лучшую американскую ЭВМ «Норк».

В августе 1959 года, как раз в период объединения ЦНИИ-58 с ОКБ-1, на ЭВМ М-20 в отделе баллистики под руководством начальника отдела С.С.Лаврова производились пуско-наладочные работы, и программисты с «Урала-1» были привлечены к этим работам. А в марте 1960 года Владимир Степанов уже был назначен руководителем группы программистов, обеспечивающих работу всех ЭВМ ОКБ-1.

Николай Рукавишников после возвращения из Пензы включился в разработку аппаратуры систем управления и защиты ядерных экспериментальных реакторов (СУЗ ЯЭР) в НИБ. В этом сказалась черта его характера — не мог он долго сидеть на одном деле, если на этом участке для него не оставалось новых задач и проблем.

Задача создания бортовых систем управления на базе применения ЦВМ была впервые поставлена в ОКБ-1 в 1959 году перед лабораторией Г.Носкина и рассматривалась применительно к управлению перспективными КА с ядерной энергетической установкой (ЯЭУ), разрабатываемой в ОКБ-1 после слияния с ЦНИИ-58.

Немного остановлюсь на нашем «ядерном» прошлом.

Ядерная тематика в ЦНИИ-58 занимала существенное место, а лаборатория Б.В.Никитина (впоследствии моя) с 1957 по 1959 год приобрела уже практический опыт разработки, изготовления и установки в Обнинске аппаратуры систем управления и контроля четырех экспериментальных ядерных реакторов на быстрых нейтронах.

Тогда технические задания на проектирование экспериментальных ядерных реакторов (ЭЯР) и других реакторов на быстрых нейтронах исходили из отдела Александра Ильича Лейпунского, который в Институте ядерной физики в Обнинске был научным руководителем программы создания ядерных реакторов на быстрых нейтронах и с 1949 года возглавил отдел по реакторам этого типа. В этом перспективном направлении ядерной техники и энергетики отдел А.И.Лейпунского впервые в мире создавал теоретические и научные основы. Но развитие этого направления требовало создания и совершенно новой экспериментальной базы, новых материалов, новых инженерных и конструкторских решений. Направление ядерной энергетики на быстрых нейтронах сулило также возможность создания малогабаритных ядерных установок, пригодных для использования в авиационной и ракетно-космической технике.

Под руководством А.И.Лейпунского в декабре 1955 года был пущен первый в мире экспериментальный реактор на быстрых нейтронах. В научном мире это событие было равно пуску первой и атомной станции на «тепловых» нейтронах, но, в силу особой секретности, совершенно неизвестно в общественных кругах страны. В создании этого реактора успешно принимали участие ведущие конструкторы ЦНИИ-58, а сама работа над элементами реактора выполнялась по личной инициативе В.Г.Грабина, с которой он выступил перед руководителем спецкомитета по ядерным вопросам Б.Л.Ванниковым. Это говорит о дальновидности Грабина и его понимании того, что квалифицированные конструкторские кадры института могут найти успешное применение в новых развивающихся в стране областях техники.

Благодаря высокой квалификации конструкторов КБ и их тесного содружества с молодым пополнением специалистов, получивших образование в новых научных и инженерных дисциплинах, удалось в кратчайшие сроки разработать и воплотить в действие узлы, системы, уникальные экспериментальные стенды и ядерные установки, ставшие базой для развития этого направления в стране.

Система управления и защиты ядерных реакторов должна была включать в свой состав целый комплекс приборов, в том числе работающих в активной зоне реактора, обеспечивающих контроль состояния реактора по уровню потока нейтронов, выработку сигналов и команд аварийной защиты при превышении заданного уровня мощности реактора, автоматический пуск, выход на данный уровень и длительное поддержание мощности реактора.

Измерение потока нейтронов, начиная от нулевого уровня до заданного, должно было перекрывать диапазон в 9 десятичных порядков. Уже одна эта задача требовала поиска новых аппаратных решений, которые были найдены и воплощены в разработанной аппаратуре.

Молодому коллективу предстояло не только создавать схемотехнику аппаратуры, работающей в условиях радиоактивного излучения, но и заниматься конструированием приборов вместе с конструкторами, для которых такая работа тоже была в новинку. Собственно, на начальном этапе работы мы все схемные и конструкторские проблемы штурмовали сообща, объединяя свои коллективные знания и интуицию (она тоже помогала) в разработку конкретных решений.

Испытания и предварительные пуско-наладочные работы проводили в основном во вторую смену или ночью, потому что днем дефицитное время на реакторах занимали специалисты ИЯФ. Поэтому примерно годичное пребывание в Обнинске с середины 1958 года и до мая 1960 года осталось в памяти как непрерывный калейдоскоп: ночная работа — поход в гостиницу — расслабление (редкое) — краткий сон — поход на работу. Но мы на эти особенности пребывания в командировке не жаловались, было очень интересно, и мы сознавали, что делали крайне серьезное и нужное дело, первую большую работу в нашей жизни. И даже маленький успех, и тем более большой, например сдача очередного комплекта СУЗ-ов реактора, приносили чувство удовлетворения от завершения трудной работы, ощущение более приятное, чем, например, после сдачи тяжелого экзамена в институте. Потому что работа эта была очень ответственная, востребованная и являлась плодом напряженного, но уже коллективного труда.

Всего за время работы в ЦНИИ-58 было разработано с выпуском эскизной конструкторской документации, изготовлено в экспериментальной мастерской отдела, доставлено в Обнинск грузовым транспортом «под ружьем», смонтировано и сдано в эксплуатацию четыре комплекта аппаратуры СУЗ для 4-ядерных реакторов. Из этой аппаратуры примерно 70% было унифицированной для всех реакторов, остальная часть для каждого реактора разрабатывалась по отдельным ТЗ.

Все наши разработки СУЗ-ов были выполнены на электронных лампах, в том числе специальных, работающих в условиях высокой радиации, на различных электромеханических реле и вибропреобразователях постоянного тока в переменный. В развитие этих работ для стенда энергетического реактора нами была проработана система поддержания электрической мощности теплового имитатора, с использованием созданного нами трехфазного ваттметра на нелинейных элементах.

Были опробованы первые отечественные полупроводниковые триоды П1Б, П2А, ПЗ, П4 для разработки полупроводниковых преобразователей напряжения для блоков электропитания аппаратуры управления реакторов. В общем, получив определенный опыт разработки и испытания систем управления ядерными реакторами, мы стали двигаться в направлении развития и совершенствования таких систем. Было понятно, что в этой перспективной области техники огромное поле деятельности.

Но дальнейшая трудовая жизнь коллектива сложилась так, что вскоре нам пришлось с головой окунуться в новую область — космическую.

В августе 1959 года состоялось неожиданное для большинства сотрудников присоединение ЦНИИ-58 к ОКБ-1. Основной состав отдела Б.В.Никитина, и я в том числе, находились на пусконаладочных работах своей аппаратуры на реакторах в Обнинске. После завершения этапа работ по отработке автомата по пуску и поддержанию нейтронной мощности реактора я ушел в отпуск — надо было после длительного отсутствия на испытаниях побыть с 11-месячной дочкой. Находясь в отпуске, получил сообщение о слиянии нашего института с ОКБ-1 С.П.Королева и о том, что меня назначили на должность И.О. начальника лаборатории. Нашего руководителя Б.В.Никитина, как радиста по специальности, назначили начальником новой лаборатории радиосистем, которая должна была вести кураторские работы по радиосистемам управления и телеметрии ракет и новым системам космической связи. На базе НИБ-11 был организован новый отдел во главе с Анатолием Александровичем Шустовым, который был в ОКБ-1 заместителем начальника отдела Б.Е.Чертока по вопросам радиоуправления, автономным бортовым приборам и по созданию наземных испытательных систем новых космических аппаратов.

В то время все управление ракетами базировалось на радиотехнических методах и А.А.Шустов, фактически управляя радиотехническими смежниками, и сам являлся одним из главных «управленцев». Так как коллектив нашей лаборатории в то время вел работы только по созданию приборов контроля и управления ядерными реакторами и установкой их на реакторы, то и лаборатория наша пока осталась лабораторией по управлению ядерными реакторами.

Хотя и нет явного подтверждения, но можно было предположить, что первоначально у Б.Е.Чертока и А.А.Шустова были свои виды на наше профилирование, и это, скорее всего, были планы формирования «молодого потенциала» для усиления «родных ОКБ-шных» коллективов, которые вели работы по бортовым приборам управления и наземным испытательным станциям.

Ну а пока наши новые руководители просто не ожидали, что мы столь серьезно завязли в ядерной тематике. С первых дней руководства отделом А.А.Шустов стал разбираться с состоянием наших ядерных дел и с определением возможных сроков их завершения. Однако вскоре понял, особенно после нашей с ним поездки в ИЯФ, что в течение одного-двух месяцев работы в Обнинске нам не завершить. Честно говоря, и нам форсировать завершение этих работ в условиях, когда впереди была неясная перспектива, не хотелось.

Поэтому в составе нового отдела была образована лаборатория приборов управления ядерными реакторами под моим руководством. Видимо, из-за моей молодости и неопределенности перспективы коллектива меня назначили не начальником, а с приставкой и.о., как и руководителей групп Гелия Казаринова и Константина Чернышева.

Кроме нашей лаборатории, в состав отдела вошли:

— лаборатория курирования, или сопровождения, разрабатываемых смежниками радиотехнических систем во главе с Б.В.Никитиным, составленная в основном из сотрудников ОКБ-1 и переведенных туда ряда опытных специалистов «широкого профиля» ЦНИИ-58, к которым можно было отнести Б.Г.Невзорова и А.И.Кузьмина. Они оба занимались разработкой системы инициирования ядерных зарядов артиллерийских снарядов (системой инициирования занимался и я под руководством Б.Г.Невзорова в первый год моей работы в ЦНИИ-58), а в последнее время системой управления противотанковых реактивных снарядов (ПТУРС);

— лаборатория разработки бортовых программно-временных устройств под руководством «королевца» И.А.Сосновика, в основном состоящая из кадровых и уже опытных сотрудников ОКБ-1;

— лаборатория разработки наземных автоматизированных испытательных систем космических аппаратов (КА) под руководством тоже «королевца» В.А.Попова и также состоящая в основном из молодых сотрудников ОКБ-1 с включением в ее состав некоторых молодых сотрудников ЦНИИ-58;

— конструкторский сектор, полностью состоящий из конструкторов НИБ-11 ЦНИИ-58, под руководством «старого грабинца» С.Г.Рыжова;

—экспериментальная лаборатория под руководством М.А.Баканова, который в НИБ-11 был начальником экспериментального участка, оснащенного хорошим металлообрабатывающим оборудованием, со слесарным участком, укомплектованным очень квалифицированными рабочими кадрами, а также большим монтажным участком с относительно молодыми кадрами.

В таком составе отдел практически сохранял «грабинскую структуру комплексного подразделения с включением в него таких коллективов, которые в кратчайшие сроки могли провести разработку бортовых и наземных приборов, создать на них конструкторскую документацию, изготовить и испытать экспериментальные или первые образцы приборов.

Большие возможности такого подразделения руководство ОКБ-1 осознало уже вскоре после объединения с ЦНИИ-58.

Получив новое название, основной состав лаборатории продолжил завершение старых дел — отладку и пуск аппаратуры для последнего, 4-го ядерного реактора. Для выполнения этих работ с ИЯФ был заключен новый финансовый договор. В связи с этим часть лаборатории, до завершения работ в Обнинске, была отрезана от возможных космических работ. Для меня и некоторых сотрудников лаборатории, находящихся в это время в Подлипках, учитывая наше «ядерное» прошлое, а пока и настоящее, А.А.Шустов поставил задачу проработки вопросов создания бортовых систем управления на базе применения бортовых ЦВМ применительно к управлению перспективными КА с ядерной энергетической установкой (ЯЭУ), разрабатывавшейся в ЦНИИ-58 еще до слияния с ОКБ-1 и оставшейся в тематике ОКБ-1 после слияния. Безусловно, это была интересная тема, по которой, можно сказать, у нас уже был задел в виде знания реакторов и вопросов управления этого типа объектов, тем более, что создание ЯЭУ КА предполагалось реализовывать с реакторами на быстрых нейтронах.

Первоначально для управления ЯЭУ рассматривалось применение цифрового дифференциального анализатора (ЦДА), устройства, по которому в то время в стране были неплохие теоретические и практические результаты. Было подготовлено «Предварительное техническое задание на разработку цифровой управляющей машины последовательного действия типа ЦДА». Для обсуждения возможности создания такой машины я был командирован на встречу с директором Особого конструкторского бюро при Ленинградском политехническом институте, членом-корреспондентом АН СССР Тарасом Николаевичем Соколовым (в дальнейшем — главный конструктор систем боевого управления стратегическим ракетным оружием, Герой Социалистического труда, лауреат Ленинской и Государственных премий СССР), коллектив которого разработал и уже изготовил ЦДА со сказочным названием «Спящая красавица» для управления энергетическими установками подводных лодок. Надо сказать, что все изделия, которые тогда разрабатывал этот знаменитый коллектив, по тем временам обладали действительно сказочными характеристиками. Например, Тарас Николаевич заявил, что проблемы надежности для ЦДА «Спящая красавица» не существует — он будет безотказно работать десять-пятнадцать лет и более. Для нас в то время такие заявления казались фантастикой. Действительно, почти вся вычислительная и логическая часть ЦДА была выполнена на магнитных элементах, а законченные платы и блоки заливались специальным составом, исключающим повреждение при механических и прочих воздействиях. Конечно, требования по массе и габаритам на подводных лодках и на космических аппаратах разные, но все равно эти решения ОКБ ЛПИ впечатляли.

Т.Н.Соколов изъявил желание работать с ОКБ-1 над космическим ЦДА, по которому договорились в ближайшее время начать совместную работу по подготовке ТЗ.

Мы вместе с М.Маровым, К.Чернышевым, В.Казначеевым, П.Масенко и Р.Казариновым с энтузиазмом принялись за техническое задание и проработку проблем управления ЯЭУ.

В это же время, по распоряжению А.А.Шустова, часть сотрудников лаборатории (10 человек), не связанных с работами в Обнинске и с вопросами управления ЯЭУ, в октябре 1959 года была временно переведена в лабораторию И.А.Сосновика для усиления работ по созданию бортовых программно-временных устройств космических аппаратов.

Период этот был для ОКБ-1 и тяжелым, и одновременно очень интересным. С осени 1958 года интенсивно велась разработку спутника Земли с человеком на борту и различных вариантов спутников для экспериментальной отработки различных задач и систем. Началась разработка военных спутников-разведчиков. Под руководством А.А.Шустова и И.А.Сосновика для этих космических аппаратов впервые разрабатывались бортовые приборы программно-временного управления на полупроводниковой технике. Конечно, технических проблем и вопросов было много, да и специалистов не хватало. Поэтому решение А.А.Шустова о переводе временно части людей лаборатории к И.Сосновику мною было встречено без особых возражений, хотя я понимал, что временный перевод сотрудников может стать и постоянным.

В итоге цельный коллектив отдела Б.В.Никитина из ЦНИИ-58, а теперь нашей лаборатории, оказался территориально и тематически разделен на три части. Далее А.А.Шустов ставил задачу как можно скорее завершить дела в Обнинске, вернуть «ядерщиков» домой и, видимо, реализовать линию на усиление лаборатории И.Сосновика, а возможно, и лаборатории В.Попова, уже получившими практический опыт специалистами. Но завершение работ объективно затягивалось. И только в феврале I960 года после сдачи в эксплуатацию аппаратуры для управления и контроля последнего, 4-го атомного реактора из обнинской командировки вернулась группа сотрудников лаборатории в составе Г.Казаринова, Н.Рукавишникова, П.Масенко, В.Глазнева Н.Вольнова, Г.Седова, осуществлявшая пуско-наладочные работы на реакторе.

И как раз в конце февраля 1960 года производственная деятельность нашей лаборатории резко изменилась.

Связано это было с тем, что перед ОКБ-1 была поставлена задача создать и запустить к Марсу в конце 1960 года (а чуть позже и к Венере несколько космических кораблей. Я не говорю испытать, потому что «верхние» технократические руководители едва ли сознавали, что впервые создаваемые космические межпланетные корабли еще надо отрабатывать и испытывать на Земле, а на это надо время, которого нет. Значит, если надо, то можно и без испытаний, начиная с февраля 1960 года создать, а в сентябре-октябре осуществить запуск продолжительностью на год путешествия первого космического аппарата к загадочной планете. Вслед за первым должны были туда же лететь еще три корабля. Об обстановке, предшествовавшей принятию решения по созданию этих межпланетных изделий, довольно подробно рассказано Б.Е.Чертоком в его книге «Ракеты и люди. Фили. Подлипки. Тюратам». По этим воспоминаниям ясно, что решение, принятое лично Н.С.Хрущевым, в первую очередь было направлено на обеспечение политической линии. С.П.Королеву и другим главным конструкторам предстояло его выполнять.

Уже значительно позже я понял, что такая большая и плотная программа пусков межпланетных кораблей была связана с подтверждением характеристик и с демонстрацией возможностей страны по массовому применению первой баллистической ракеты Р-7, созданной под руководством С.П.Королева и принятой в январе 1960 года на вооружение. Запуски межпланетных кораблей на ракете, на которой первая и вторая ступени были аналогичны боевой, были своего рода полезной попутной начинкой. И, забегая вперед, можно сказать, что эта первая задача была довольно успешно реализована, в том числе были уточнены параметры модернизируемой ракеты Р-7 А.

Комплексу Б.Е.Чертока необходимо было создать в вышеупомянутые сроки систему управления межпланетными кораблями. Для решения задач управления различными космическими аппаратами, в том числе и для полета к Марсу и Венере, в январе 1960 года в ОКБ-1 специальным постановлением правительства был переведен из Москвы из НИИ-1 Минавиапрома большой коллектив численностью около 60 человек во главе с его руководителем Борисом Викторовичем Раушенбахом. Коллектив этот был в ореоле славы, поскольку успешно решил задачу создания активной системы управления первого управляемого космического аппарата Е2А («Луна-3»), который был запущен 4 октября 1959 года и выполнил фотографирование и передачу на Землю фотоснимков обратной, невидимой земному наблюдателю стороны Луны. Это был большой успех советской космонавтики. Собственно, после этого успеха и было принято решение о переводе коллектива Б.В.Раушенбаха в ОКБ-1 и организации в комплексе Б.Е.Чертока отдела № 27 по системам ориентации и управления космическими аппаратами под руководством Б.В.Раушенбаха.

Начав работы по системе управления первого марсианского корабля 1М, Б.В.Раушенбах уже в феврале обратился к С.П.Королеву за помощью, так как считал, что своими силами, без дополнительного подключения разработчиков-электриков из других подразделений, его отдел не может решить задачу создания системы управления корабля 1М в столь сжатые сроки. Естественно, Б.Е.Черток получил указание: укрепить кадрами коллектив Б.В.Раушенбаха. Деваться некуда — надо было укреплять такой заслуженный коллектив. А где брать разработчиков-электриков? Основные кадры электриков и электронщиков у И.А.Сосновика, но он сам еле сводит концы с концами даже с учетом подключенных сотрудников из лаборатории Г.Носкина. Можно было бы отдать часть ведущих сотрудников лаборатории Г.Носкина, но эти «ядерщики-ламповщики» ведь совсем не знают полупроводниковую технику. А когда стоят такие сроки, отдавать не подготовленные кадры — это ведь не серьезно. Отвечать-то все равно Б.Е.Чертоку. В общем, дело шло к тому, что либо отдать часть опытных специалистов из лаборатории И.А.Сосновика, либо брать на себя, в лабораторию И.Сосновика, часть работы другого отдела. И.А.Сосновик и А.А.Шустов были категорически против передачи сотрудников в отдел Раушенбаха, а первый вообще не хотел участвовать в этом «гиблом» деле, но на Шустова очень сильно давили, и для него наиболее приемлемый вариант заключался в подключении к этой работе лаборатории Сосновика с переводом к нему практически всех ведущих сотрудников моей лаборатории. Однако при обсуждении этого вопроса у Б.Е.Чертока в присутствии А.А.Шустова и меня я высказался категорически против предложения A.А.Шустова, которое означало фактическое расформирование нашего дружного коллектива, сплотившегося и получившего большой опыт на серьезной и ответственной работе по ядерной тематике. Здесь же, опираясь на мнение коллектива, я предложил Б.Е.Чертоку поручить работу по созданию счетно-решающего прибора системы управления корабля 1М целиком нашему коллективу, учитывая, что часть ведущих сотрудников лаборатории в ближайшее время должна была завершить работы в Обнинске и вернуться в Подлипки, а часть сотрудников, временно переданных в лабораторию И.Сосновика, должна вернуться обратно.

А.А.Шустов был категорически против моего предложения. После некоторой перепалки Б.Е.Черток принимает мое предложение, на что А.А.Шустов в заключение произносит фразу, которую я никогда не забуду: «Борис Евсеевич, мы погибнем!» Шустов вложил в этот вопль души все: и ощущение своего тяжелейшего положения как начальника отдела, и неверие в этот неизвестный молодой коллектив, и сознание возможного срыва работы, порученной С.П.Королевым, который, как я потом узнал, его очень ценил и, по словам Королева (это было сказано в моем присутствии), считал его своей правой рукой.

Можно только сожалеть, что после смерти С.П.Королева эта его правая рука была серьезно понижена в должности новым главным конструктором ОКБ-1 B.П.Мишиным, который этим поступком отыгрался на Шустове и других ведущих специалистах С.П.Королева, не испытывавших любви к его первому заместителю.

Забегая вперед, могу сказать, что когда я впоследствии узнал Шустова по этой первой, а потом и по другим, не менее напряженным и тяжелым работам, которые вместе пришлось выполнять, по общению с ним и в неформальной обстановке я понял, что этот человек никогда не кривил душой, всегда отстаивал мнение и выражал свое понимание обстановки на любом уровне, не любил компромиссных решений, но как солдат, воевавший в начале Великой Отечественной войны, даже, казалось, невыполнимые приказы принимал к исполнению.

Летом 1941 года Анатолий Шустов, студент 3-го курса Ленинградского института киноинженеров, вместе со всем курсом в составе дивизии народного ополчения встал на защиту Пулковских высот. По его рассказу, из 150 человек их курса в живых осталось 5 студентов, и среди них он — покалеченный, на грани жизни и смерти. Выдающийся хирург И.И.Джанелидзе сумел сохранить Шустову жизнь. В 1947 году он, окончив МЭИ, стал работать в КБ С.П.Королева и был у истоков ракетной и космической техники С этого времени и до образования нового отдела в ОКБ-1 он уже много сделал в области радиоуправления ракетами и космическими аппаратами (Б.Е.Черток в своих книгах называет его радистом), порядком хлебнул проблем и трудностей становления этой отечественной техники, но привык подчиняться решениям руководителя. Так было и с решением Б.Е.Чертока о привлечении нашей лаборатории к этой «гиблой» работе.

Итак, лаборатории была поручена совершенно авральная работа — создание бортовой аппаратуры ориентации КА и управления движением центра масс первых межпланетных космических аппаратов 1М и 1В для полета к Марсу и Венере. Коллективу «ядерщиков» и «ламповщиков» (как я уже раннее отмечал, вся аппаратура управления ядерными реакторами была выполнена на специальных электронных лампах) предстояло за полгода (!) разработать, изготовить, сдать ОТК и ПЗ (военная приемка) и поставить на испытание с первым КА 1М комплект аппаратуры управления, состоящий из шести приборов, объединенных в единый счетнорешающий блок (СРБ). Естественно, вся аппаратура должна была разрабатываться на полупроводниковой электронике. Отношение к переходу от ламп на полупроводники образно выразил сотрудник лаборатории физик Володя Казначеев: «Не бойтесь, ребята, полупроводник — это та же лампа, только маленькая». Идейнотеоретическое руководство созданием СРБ («что есть управление движением КА») выполнялось «управленцами» Б.В.Раушенбаха — Анатолием Пациорой и Виктором Легостаевым. Об этом кратком (без разделения на дни и ночи) периоде работы нашего коллектива можно написать отдельно, но лишь скажу, что с этой первой «космической» и труднейшей работой лаборатория справилась успешно. Причем технические решения, реализованные в приборах СРБ, были использованы при создании систем управления космических кораблей «Восток», в том числе и на первом пилотируемом корабле с Юрием Гагариным. В этих условиях работы по управлению ЯЭУ с применением бортовых ЭВМ были свернуты, а после выпуска эскизного проекта на ЯЭУ и все управление ЯЭУ, к большому сожалению коллектива лаборатории, из ОКБ-1 в конце 1960 года было передано на другое предприятие.

Работы по применению БЦВМ на разрабатываемых в ОКБ-1 космических аппаратах были продолжены в нашей лаборатории уже после работ по СРБ 1М, 1В, когда мы, заслужив признание начальства и окружающих специалистов, с весны 1961 года уже были заняты новой, не менее сложной и новаторской работой (опять же авральной) — созданием цифровых программно-временных устройств (ПВУ) для следующих шести кораблей (2МВ) для исследования планет Марса и Венеры.

Тем не менее в большом коллективе лаборатории удалось выделить группу специалистов, которая полностью или с частичным отрывом от работ по ПВУ 2МВ стала вести работы по БЦВМ космических кораблей, обозначенных в Постановлении правительства от 23 июня 1960 года «О создании мощных ракет носителей, спутников, космических кораблей и освоении космического пространства в 1960-1967 гг.».

По этому постановлению, кстати сказать выпущенному на основе проекта, представленного в правительство С.П.Королевым, предусматривалось проведение в 1960-1962 годах проектно конструкторской проработки и необходимого объема исследований в целях создания в ближайшие годы новой космической Ракетной системы со стартовой массой 1000-2000 тонн, обеспечивающей вывод на орбиту тяжелого межпланетного космического корабля (ТМК) массой 60-80 т.