Глава двадцать вторая Секретарь — патриарх отдела

Глава двадцать вторая

Секретарь — патриарх отдела

Её называли патриархом штабного отдела в системе центрального аппарата военной контрразведки на Лубянке. Она не ходила в атаку, не проводила операций по захвату вражеских агентов, не носила ППШ на плече, но была прямым, непосредственным участником войны в сражениях на незримом фронте.

Секретарем 1-го, штабного отдела ГБ, обслуживающего головные подразделения Генштаба ВС СССР, она проработала более сорока лет. Многие планы операций легендарного Смерша печатались ее руками, а значит, она тоже имела отношение к невидимым боям.

Старший лейтенант госбезопасности в отставке Валентина Андреевна Воробьева — ветеран Смерша и ведущего штабного отдела ВКР, прослужившая в центральном аппарате на Лубянке всю войну вплоть до 1980-х гг. Она стала практически летописцем и свидетелем истории возникновения, развития и существования Смерша и дальнейшего совершенствования контрразведывательных органов.

Война!.. Для многих из сегодняшних современников она виртуальна, познаваема только через книгу, кино, телевидение и, как редкость, через устные повествования тех, кто ее пережил, за исключением «афганцев» и «чеченцев», участвующих в этих сумасбродных сшибках.

А очевидцев, участников Великой Отечественной войны остается все меньше и меньше. Поэтому надо спешить, чтобы уловить через живое слово реальный отзвук того страшного для страны и нашего народа времени, которое наступило после 22 июня 1941 г.

1940-е гг., особенно их первая половина, были своего рода травматической эпидемией, безжалостно отправившей на тот свет миллионы жизней.

Одной из героинь, пытавшейся вместе с коллегами по службе на Лубянке предусмотреть возможность нападения фашистской Германии, а потом участвовавшей в незримой битве спецслужб, была и остается в моей памяти и многих моих коллег В.А. Воробьева. Для старшего поколения военных контрразведчиков — наша «Валюта», для нас — более молодых — наша «Андреевна» — бывший секретарь 1-го отдела 3-го Главного управления КГБ СССР старший лейтенант в отставке Валентина Андреевна Воробьёва.

Это ее мы в шутку называли «Валя-пулеметчица» из-за скорости печатания на пишущей машинке. Нет, она скорее не печатала на своей «Оптиме», а громко писала — быстро и грамотно.

В связи с 90-летием органов военной контрразведки и зная, что 23 февраля у неё день рождения, автор решил с коллегой полковником в отставке В.Ф. Евсеевым навестить нашего дорогого человечка, от звонка до звонка проработавшего в ГУКР Смерш НКО СССР — с 1943 по 1946 гг. Она пережила рождение этого легендарной организации и ее ликвидацию после войны.

Нас встретила ее внучатая племянница Ирина и, словно извиняясь, пропела:

— Бабушка подойти к двери не смогла. Сломала ногу…

— ???

— Ходила в магазин и поскользнулась. Сами знаете, как коммунальщики сегодня с наледью справляются.

И вот мы сидим за маленьким овальным столом в небольшой комнатушке однокомнатной квартиры, быстро накрытом бутербродами и нарезанной колбасой хлопотуньей Иришкой, появились и наши подарки: конфеты, буклеты, книги, торт и цветы.

— Ну, зачем же вы это, у меня все есть, — по обыкновению стеснительно замечает скромная сотрудница Смерша.

— А вы зачем?

— Уж извольте, от нашей славянской традиции никуда не денешься: гость в избе, хлеб на столе. Так уж издревле на Руси повелось.

Она нас узнала, несмотря на почти двадцатилетний перерыв в общении.

Пока обставлялся стол, она подслеповатыми глазами ласково смотрела на нас «молодых» — семидесятилетних мужиков.

— Не представляете, как я рада, что вы пришли в этот день. Ведь я ровесница Советской, а теперь уже Российской армии — родилась ведь 23 февраля 1918 г. Спасибо, мои дорогие, что навестили меня, плохо слышащую и видящую старушку, — знакомым и таким добрым голосом говорила с нами эта мужественная, столько пережившая женщина.

Посыпались вопросы…

— Валентина Андреевна, скажите, когда начался ваш трудовой стаж?

— Сразу же после окончания школы и курсов машинописи. В непростом в смысле продовольствия, даже в Москве, в 1932 г., когда меня приняли машинисткой в одно из управлений Главного штаба ВВС РККА, где я проработала до 1939 г. А потом как-то позвонил мне незнакомый мужчина, предложил встретиться и переговорить в отношении «дальнейшего профессионального роста». Назвал место и время встречи. Адрес был таков — Кузнецкий мост, дом № 4. Побежала на встречу в обеденный перерыв. Так оказалась я там, в кругу сине-красных фуражек. Поняла — это НКВД. Предложили должность секретаря-машинистки оперативного отдела. Я, скажу вам откровенно, с радостью согласилась, т. к. выгадывала материально. Оклад мой в 240 рублей сразу подпрыгивал до 756!!! Разница любого бы обрадовала. Так вот с тех пор я и трудилась на одном месте — в штабном отделе. Офицеры Управления Особых отделов, а затем Смерша обслуживали подразделения Генштаба и центральных управлений РККА.

— Надо понимать, что генштабовский отдел всегда был Первый?

— Нет, нумерация менялась, а вот по степени опытности у нас всегда были высокие профессионалы. В Первом мы с вами работали!

— Работая на Лубянке, вы застали войну, руководителей тех лет, оперативных работников. Расскажите подробнее об этом периоде — молодому поколению будет интересны подробности.

— Общеизвестно, что недавнее забывается быстрее, чем давнее. Оно цепче держится — такая уж особенность человеческой памяти. Действительно, я всю службу прошла в «генштабовском отделе» — подразделении центрального аппарата военной контрразведки. Начала я работать при начальнике 4-го (Особого) отдела Главного управления государственной безопасности (ГУГБ) НКВД СССР генерале Викторе Михайловиче Бочкове. Кстати, он был участником боевых действий на Халхин-Голе и в войне с Финляндией. Закончил он службу, кажется, в звании генерал-лейтенанта.

Его сменил уже начальник военной контрразведки Анатолий Николаевич Михеев. С августа 1940 г. его должность называлась так — начальник Особого отдела ГУГБ НКВД СССР. Вскоре после реорганизации, это было зимой сорок первого, его должность величалась — начальник 3-го управления Наркомата обороны СССР. Скромный и красивый был мужчина. Помню, как сегодня, 19 июля 1941 г. он был назначен начальником Особого отдела Юго-Западного фронта. Погиб в начале войны при отступлении Юго-Западного фронта на территории Полтавской области…

Со многими начальниками работала…

Работала при Викторе Семеновиче Абакумове, а после него руководители быстро менялись: Селивановский, Королев, Едунов, Гоглидзе, Леонов, Гуськов, Фадейкин, Цинев, Федорчук, Устинов. Вышла на пенсию в 1981 г. при генерале Николае Алексеевиче Душине.

Вот видите, сколько мне лет и скольких начальников я пережила! Без кокетства, скажу прямо, — за девяносто перевалило, а жить-то хочется. Есть желание увидеть новую Россию в блеске славы и мощи. Кризисов не боюсь — они всегда были, а мне сегодня всего хватает. Да и много ли мне надо?! В мои годы теперь больше заботит уже не столько качество жизни, сколько количество.

— При каких обстоятельствах вы застали начало войны?

— Войну, мои дорогие, я застала профессионально, печатая

на машинке какой-то срочный материал. Завывание первых бомб над Москвой услышала только через месяц после фашистского нашествия — 22 июля 1941 г. А в конце августа, точной даты уже не помню, я регистрировала оперативные документы: обобщенные справки, агентурные сообщения, приказные брошюры и прочие материалы. Вдруг мой слух четко уловил гул быстро приближающегося самолета. Потом этот звук перешел в дикий рев. Когда я подбежала к окну и взглянула вверх, — Боже мой, буквально вдоль Лубянки не очень высоко пронеслось темное крыло с черно-белым крестом. Затем раздался страшный взрыв с оглушительным треском и звоном разбивающихся стекол. Земля содрогнулась. Я мышкой шмыгнула в подвал — там было наше бомбоубежище. Углового четырехэтажного дома по улице Кирова, теперь это Мясницкая, как не бывало. Удивительно сегодня, но за сутки москвичи буквально руками разобрали кирпичные завалы рухнувших стен, и к утру следующего дня на месте дома стояла чистая площадка. Конечно же, были человеческие жертвы.

С началом войны все без исключения — оперативный состав и руководители отделов — ушли на фронт. А какие красивые мужчины служили в нашем штабном подразделении — с ума можно было сойти, глядя на них в гимнастерках при ремнях и портупеях. Военная выправка у всех была исключительная — наглаженные, подтянутые, подстриженные… Надо заметить, никто из «стариков» не вернулся с войны в родной отдел. Большинство погибло на фронтах.

— А кем же заменили «красивых мужчин»? Работа ведь не должна была стоять?

— Конечно! Пришли выпускники высшей школы НКВД и разных курсов, которых тоже дергали в командировки, а некоторых направляли на фронт. Но постепенно утечка кадров замедлялась по мере продвижения Красной Армии на Запад.

— А какой был режим работы на Лубянке при объявлении воздушной тревоги?

— В нарушение указаний сверху продолжали работать. Ведь было много срочных документов. Окна занавешивали плотными шторами, стекла во избежание ранения прохожих заклеивали крест-накрест бумажными лентами. Правда, руководители нас ругали за то, что не заботимся о своем здоровье и жизнях.

Требовали спускаться в бомбоубежище. Но разумные доводы начальства тогда никого из нас не убеждали. Молодые были — горячие. Тогда мы не размышляли над тем, что молодость — это недостаток, который быстро проходит. Нам казалось, впереди — вечность.

Однажды во время воздушной тревоги я побежала с напечатанным документом к Виктору Семеновичу Абакумову. Он внимательно прочитал справку, встал из-за стола, поправил широкий армейский ремень на ладно сидевшей на нем гимнастерке из темно-зеленого габардина с накладными карманами. Потом заложил руки по-толстовски за пояс, как он нередко практиковал, когда у него повышалось настроение, и, сверкнув карими глазами, совсем не строго спросил:

— А почему это вы, Валентина Андреевна, нарушаете рабочий режим в центральном аппарате — не укрылись вовремя в подвале? По зданию ведь объявлена воздушная тревога! Она же всех, всех касается.

И вот тут я его поймала.

— Товарищ начальник, — сказала я, — потому что знала, вы же будете ждать этот документ, он же очень срочный. Использование его связано с жизнями наших солдат и офицеров на фронте. А еще — где бы я вас искала, если бы вы сами побежали в бомбоубежище?

— Ух, и язычок у вас, ишь как повернула. Быстренько нашлась, что ответить, — улыбнулся начальник, явно в хорошем настроении и, поблагодарив меня за срочно отпечатанную справку, тут же отпустил.

Как говорится, необычные случаи обычно повторяются. Я часто носила ему и запечатанные конверты, и открытые документы. У меня о нем осталось самое приятное впечатление. Он нам, секретарям, никогда никаких разносов не учинял.

— Какой все-таки был Абакумов: апостол или тиран Смер-ша? Ведь вы его часто видели в работе. Каким виделись вам его портрет: внешний вид, черты характера, отношение к подчиненным?

— Красавец — вот мое обобщающее слово, говоря о внешнем виде Виктора Семеновича. Комиссар госбезопасности 2-го ранга был высок, спортивного телосложения. Мыслил он глубоко и перспективно. У него были темно-русые волосы, которые всегда были аккуратно зачесаны назад. Его открыто смотрящие на собеседника карие глаза, прямоугольное лицо и высокий лоб выдавали решительную, сильную и смелую личность. Характером был крут, но за дело. Но вот, что я заметила, к молодежи, хотя и сам был молодым — за тридцать, — относился с заботой, а вот нерадивых начальничков часто распекал за явные ошибки и просчеты. Они иногда в сердцах жаловались на него в секретариате. Но самое главное, о его порядочности говорит тот факт, что, находясь на нарах за решеткой, — в следственном изоляторе, он никого не оговорил и свою вину в предательстве полностью отрицал, несмотря на страшные пытки и издевательства.

Недавно я прочла книгу историка Олега Смыслова «Генерал Абакумов» — советую почитать. Там есть много подробностей о режиме содержания Абакумова и его поведении на следствии.

В ноябре 1952 г. по распоряжению министра госбезопасности Игнатьева заключенного № 15 (Абакумова) поместили в камеру № 77. Его со средневековой жестокостью заковали в кандалы, которые снимали только во время приема пищи. Какое зверство!

Неужели мы, русские, такие? Нет, нет и еще раз нет! Преступники, совершившие преступления, не имеют национальности. А вот допрашивали таким способом генерала — преступники.

Потом, правда, «смягчили» режим содержания — остальное время суток арестованный сидел в наручниках. Причем в дневное время с руками за спину, а в ночное время — с руками на животе. Многие следователи (что ужасно — наши коллеги) пытались сломить его, но он не проявил ни малейшей слабости. Абакумов не дал им повода выбить из него нужные Сталину, а потом и Хрущеву, показания. Последний его очень боялся, понимая, что всесильный хозяин Смерша много знает, какую кровь и сколько крови этот партийный работник пролил на Украине и в Москве. Угробили Абакумова его завистники и шептуны возле Вождя.

И всё же заслуги его были — невозможно отрицать факт успешной работы военной контрразведки во время войны. Я думаю, это мои коллеги той поры из Смерша, руководимые Виктором Семеновичем, в буквальном смысле спасли Красную Армию от развала и паники в самое тяжелое начальное время войны. А ещё я считаю, это мое личное мнение, — нельзя судить человека той сумасшедшей эпохи по меркам сегодняшнего дня, как это недавно делала быстро перекрасившаяся партийно-политическая элита. Чего стоят, например, откровения бывшего заместителя начальника Главного политического управления Советской Армии, генерал-полковника Волкогонова, ставшего сразу же после 1991 г. помощником Ельцина. Быстро поменял окрас, лишь бы попасть в новую властную нишу. Но за этот грех его и ему подобным, наверное, придется отчитываться перед Божьим Судом. Да, ну их в ж…

Продолжим лучше о Викторе Семеновиче.

Как физически крепкий молодой мужчина, он любил спорт. Его главной спортивной страстью был футбол, он опекал нашу ведомственную команду «Динамо». Сотрудники говорили, что ни один интересный матч он не пропускал, как Брежнев — хоккейных баталий.

Причина его падения, скажу по-простому, — элементарная человеческая зависть. И старые кремлевские сидельцы с глубокими корнями в политике и новые, смотревшие им в рот, не могли простить ему того, что Сталин чисто внешне так сильно приблизил Виктора Семеновича к себе и назначил министром госбезопасности СССР. Берия на этот пост все время толкал Меркулова. Они постоянно «капали» на руководителя МГБ и подкапывались под него.

Есть вина и самого Абакумова, который в последние годы из-за близости к вождю посчитал, что «взял бога за бороду». По своей простоте и прямолинейности он считал, что у него в жизни есть только два главных понятия — Вождь и его Последователь, а с остальными «последователями» можно не считаться. Вот и получилось, что эти «остальные» легко подставили молодого министра. Летом, кажется, в июле 1951 г., он был снят с должности министра госбезопасности и вскоре арестован. Расстреляли его при Хрущеве 19 декабря 1954 г. в Ленинграде через 1 час 15 минут после вынесения приговора. Ему даже не дали возможность обратиться с просьбой о помиловании.

— Я все напишу в Политбюро» — успел сказать Виктор Семенович до того, как пуля попала ему в голову. Так, во всяком случае, говорят и пишут многие.

Новый вождь, ещё раз подтверждаю, испачканный кровью невинных жертв, особенно на Украине и в Москве, избавлялся от опасных свидетелей, каким был Абакумов. Руководитель грозного и всевидящего Смерша много знал об ошибках и даже преступлениях новых поводырей советских людей.

В это же самое время по указанию Хрущева был арестован и один из руководителей внешней разведки генерал-лейтенант Судоплатов, отсидевший по прихоти нового вождя 15 лет, как говорится, от звонка до звонка. А вина одна единственная, естественно, надуманная — работал при Сталине и Берии. Но разве человек виновен, что родился в такой период?! Судьба слепа, но разит без единого промаха.

— Не Фортуна слепа, а мы зачастую тащимся с закрытыми глазами по дороге жизни.

— И это верно. Мог бы Виктор Семенович и разглядеть пороги на реке событий и перспектив службы. Высота и знание обстановки позволяли.

— Валентина Андреевна, распространялся ли на женщин, сотрудниц Смерша, сталинский режим работы? Имеется в виду, с ночными бдениями и большим перерывом на обед.

— Конечно, и в войну, и до самого 1953 г. мы работали с 8:00 до 23:00, а то и позже, с перерывом на дневной отдых между 15:00 и 20:00. Много вкалывали и, естественно, уставали, особенно пальцы и мозги. Как тогда говорили мои коллеги-машинистки: «Работают руки — кормит голова».

— При таком режиме не боялись ходить ночью?

— А чего было бояться? Действовал комендантский час. Москва была пуста. Я жила в коммунальной квартире — в районе Чистых прудов — в малюсенькой комнатушке. Всегда смело шла домой, была уверена — никто не нападет. А если и встретится хулиган или бандит — патрули тут же придут на помощь. На всякий случай я носила свисток с шариком. Это не то, что сейчас. Кричи не кричи — все равно тебя ограбят. Люди стали не те. Обеднели душой, здоровую ментальность потеряли. Молодежь стала равнодушной, облученной западной поганью из телеэкранов — кровь, пьянство, наркота, секс и деньги, деньги, деньги… Пустота. А отсюда и порог болевого восприятия в обществе понизился до нуля, как образно говорят, — до уровня плинтуса.

— Как вы оцениваете современные кино— и телефильмы о ваших коллегах периода войны?

— О работе наших ребят во время войны в основном врут фильмы и их создатели… Посмотрела «Штрафбат» и «Смерть шпионам» — передернулось что-то внутри и захотелось сразу же хорошо умыть руки и лицо. Сколько в этих картинах неправдоподобия, грязи, напраслины. Несправедливость так и прет из каждого показанного эпизода. Так и хочется спросить, — а кто заказывает эти пасквили? За какие деньги? Наверное, бюджетные, — налогоплательщиков. Неужели государственным чиновникам безразлично, какое пойло будет пить молодежь? Так мы скоро и Россию потеряем, как потеряли Советский Союз. У предательства одно лицо и нравы одни. Молодежь надо воспитывать на героизме, а не на мерзости… Увы, в нашем несовершенном мире гораздо легче избавиться от хороших привычек, чем от дурных…

* * *

Племянница принесла старые альбомы с затертыми и обломанными на углах черно-белыми фотографиями. Мы подолгу всматривались в просветленные лица людей того поколения. Вот Валя с одноклассниками в школьные годы, потом где-то на улице Москвы. А тут уже Валентина Андреевна в гимнастерке с погонами старшего лейтенанта госбезопасности, с орденом и медалями на груди. С разрешения хозяйки мы сфотографировали некоторые снимки и записали несколько монологов на диктофон.

Потом заговорили о приближающейся весне. Лицо Валентины Андреевны сразу же посветлело и потеплело.

— Знаете, мои дорогие, давайте выпьем по три чарки, — предложила она. — Сначала помянем ушедших, потом — за здоровье живущих, а третью — за процветанье Отчизны.

Мы согласились!..

— Выпьем за тех моих друзей по Лубянке» которые в сорок первом ушли на фронт и не вернулись. Они были чистыми людьми, а не жупелами, какими пытаются их бедных и несчастных сегодня изобразить. Молодые, погибшие на войне, — как изъятая из года весна. Служба в военной контрразведке была настоящей и постоянной войной. Знаете ли вы, что средний срок службы оперативника госбезопасности — военного контрразведчика Смерша — на фронте составлял около трех месяцев, до выбытия по смерти или ранению.

А что видим сегодня: историю переписывают, все время мажут черной краской, рушат памятники, а ведь их много не бывает, по могилам предков топчутся стервецы, дома, в том числе с исторической значимостью, в столице поджигают ради какой-то «точечной застройки». Не по-христиански, братцы, это все… Ох, не по-людски…

Чокнулись рюмками только два раза — за здоровье собравшихся и за Отчизну.

— Моя память держит большой список тех, кого сегодня нет с нами — пусть земля им будет пухом, — опять она вернулась к теме павших.

Иришка сидела за столом и внимательно слушала в знаменательный день свою любимую бабушку и пришедших к ней двух седовласых «молодых» ветеранов — ее недавних и последних коллег по службе. Судя по реакции, ей было интересно узнать о Зазеркалье далекой жизни, в которой она совсем не ориентировалась.

Потом, когда вновь заговорили о войне и ушедших на фронт молодых оперативниках, девушка встрепенулась и промолвила:

— А Валентина Андреевна в войну и за войну тоже награждалась.

Мы вопросительно взглянули на хозяйку стола.

— Почему мы никогда не видели у вас наград? На День Победы вы крепили на груди только красный бант или гвардейскую ленточку. Понимаем, вам нескромно перечислять все, чем отметила служба на Лубянке. Ну, так и быть, назовите, пожалуйста, хотя бы самые близкие вашему сердцу правительственные награды?

— Я бы все показала, только уже не помню, где положила. А что касается самых дорогих, то это, конечно же, орден Красной Звезды, полученный в тяжелом и трагичном 1941 г. и медаль «За оборону Москвы», которую мне вручили уже в конце войны. Они для меня самые дорогие.

Время пробежало быстро, и, когда стали прощаться, Валентина Андреевна смахнула передником набежавшую слезу и промолвила, задыхаясь от волнения:

— Заходите чаще, я вас всегда буду ждать! Мне уже осталось чуть-чуть, поэтому каждый ваш визит — это путешествие не в «тера инкогнито», а в очень знакомую страну под названием Лубянка!

В это время я смотрел на чуть покрасневшее от наперсточных порций «Столичной» лицо нашей Валентины Андреевны и думал, каких красивых внешностью и душой лепила «тоталитарная» система. Она не обкрадывала их нравственно, не заставляла торговаться с совестью, не прививала иглой индивидуализма холодного равнодушия, не втравливала в жизненную гонку за длинным, часто дурно пахнущим рублем. То тяжелое время их закалило морально и сделало порядочными людьми на всю оставшуюся жизнь.

Такими они останутся в нашей памяти…

Данный текст является ознакомительным фрагментом.