Глава двадцать вторая

Глава двадцать вторая

В 1970 году все письма, которые Джекки написала Росуэллу Гилпатрику, стали достоянием общественности. Чарльз Гамильтон, получил их от кого-то, кто был ранее связан с нотариальной конторой Гилпатрика, где они хранились в сейфе. Гамильтон стал готовиться к аукциону. Репортерам удалось узнать о содержании писем, и они напечатали то, что Джекки писала человеку, который провел с ней день в Кэмп-Дэвиде, когда она находилась на шестом месяце беременности. Но для Онассиса все это уже было далеким прошлым, не имеющим отношения к его жизни.

«Боже мой, какой же я идиот, — говорил он друзьям. — Боюсь, что я женился на расчетливой, холодной и недалекой женщине».

Письма были тотчас же возвращены Гилпатрику, но их содержание уже стало известно всему миру. Третья жена Гилпатрика к тому же подала на развод. Все поняли, что Джекки несет ответственность за охлаждение чувств между шестидесятитрехлетним адвокатом и его женой.

«Все это неверно и нечестно по отношению к ним, — сказала Нэнси Такерман. — Они близкие друзья. Он присутствовал на торжестве в честь годовщины свадьбы супругов Онассис. Он также был хорошим другом президента Кеннеди».

Но третья жена Гилпатрика, Мадлен, не считала намеки неуместными. Она не раз давала понять, что между ее мужем и Джекки существовала любовная связь. В частной беседе она сообщила своим друзьям, что психопатическая привязанность Гилпатрика к Джекки разрушила их брак.

Онассис был унижен теми сплетнями и предположениями, которые высказывались по поводу отношений его жены с Росуэллом Гилпатриком. Теперь уже для него не имело значения, остаются они любовниками или нет. Его жалили взгляды друзей, ядовитые замечания врагов. Он привык к тому, что его превозносят за успехи в бизнесе, и впервые оказался в ситуации, когда было уязвлено его мужское самолюбие. Ее пугала встреча с ним, и она говорила друзьям, что он, скорее всего, разведется с ней. Когда же, наконец, она позвонила ему, чтобы все объяснить и извиниться, его реакция поразила ее.

Он спокойно заверил ее, что все в порядке, и ей не о чем беспокоиться. Он все понимает. Онассис сказал, что это еще один пример того, как средства массовой информации делают из мухи слона. То же самое случилось, когда он появился с Марией Каллас в Париже на премьере ее первого фильма. Лишь самые близкие друзья Аристотеля знали, что история с письмами служит началом разрыва.

Онассис поддерживал с мадам Каллас особые отношения, которые не прерывались даже после его женитьбы на Жаклин Кеннеди. Он продолжал регулярно встречаться с оперной дивой, сначала лишь в интимной обстановке ее парижской квартиры, а позднее и в ресторанах или ночных клубах.

Хотя он и засыпал от ее пения, Онассис радовался мировому успеху певицы и гордился ее широко признанным талантом. Каллас была умна, проницательна, красива и сексуальна. Она была прекрасной спутницей для Онассиса. Ему нравилось то, что она умна, и его влекло к ней как к женщине. Будучи греком, он полностью понимал ее, а она понимала его, хотя временами и выводила его из себя.

Его раздражали ее ядовитые замечания по поводу его свадьбы, но он продолжал встречаться с ней и даже сумел смягчить ее гнев. Онассис все еще нуждался в связи с певицей, ибо она безгранично любила его и принимала таким, как он есть. Она понимала, как важно было для него попасть в нью-йоркский высший свет, двери куда открылись перед ним благодаря его жене. Она также понимала, что он является защитой для Джекки, которая не была так сильна и независима, как Каллас.

Она хотела стать подругой его новой жене, а Джекки не пошла на это. Но Мария продолжала при любой возможности встречаться с Аристотелем у хороших друзей. В Париже они часто ужинали у нее дома или в загородном поместье баронессы ван Зулен. В Нью-Йорке их принимал у себя партнер по бизнесу Онассиса, Константин Грацос.

«Онассис — мой лучший друг, — говорила Мария Каллас. — Мы долго были вместе, и нас многое объединяет. Скандал заключается в том, что я никогда не встречалась с его женой. Но она сама этого не хочет. Если бы мы встретились, то все сплетни в газетах сразу прекратились бы».

Когда ее спросили, не будет ли она страдать при такой встрече, Мария покачала головой. «Онассис нуждается во мне как в друге, ибо я всегда говорю ему правду».

Скрытный человек по натуре, Онассис мало кому доверял, но Мария доказала ему, что ей можно верить. Во многом она была похожа на него, так как сама добилась славы и богатства. Он любил людей, которые с боем пробивались на самый верх. В ней он видел амбициозную женщину, равную себе.

Она же считала его замечательным человеком, гениальным бизнесменом, но она также понимала, что имеет дело с аморальным типом и авантюристом, который иногда идет на преступление, чтобы добиться своих сомнительных целей. В отличие от Джекки она интересовалась его делами, ее восхищали его грандиозные планы. Ей одной он подарил танкер. Годами она наблюдала за тем, как он ведет войну с американским правительством, нефтяными компаниями, перуанским морфлотом и аристократами Монако. Он с наслаждением шел на риск, ввязывался в драку.

Еще в самом начале их отношений Каллас признавала, что ее талант способствует его карьере. Она также понимала, что после того как она перестала выступать на сцене, нечто очень важное исчезло из их отношений. После его женитьбы на Жаклин Кеннеди она вновь начала готовиться к выступлениям.

Вскоре после публикации скандальных писем Онассиса в течение четырех вечеров видели покидающим квартиру Марии Каллас в час ночи. Через три месяца он вылетел на остров Трагонис, где она гостила у семьи Эмбрикосов, и подарил ей пару сережек, сделанных сто лет назад. Его сфотографировали, когда он целовал ее в губы, сидя под пляжным зонтиком. Эта фотография появилась в газетах по обе стороны Атлантического океана. Когда Каллас попросили прокомментировать это фото, она сказала, что очень уважает Аристотеля и имеет право встречаться с ним где угодно.

Джекки увидела эту фотографию, находясь на борту самолета, летящего в Грецию. Через несколько дней она и Аристотель ужинали в «Максиме» и, казалось, веселились от души. Но, несмотря ни на что, Онассис уже не был счастливым человеком. После гибели сына его уже мало что интересовало, и он не находил успокоения в семейной жизни.

Он начал открыто жаловаться на свою жену за то, что она бездумно тратит большие денежные суммы. Он выражал недовольство тем, что она использует самолеты и вертолеты «Олимпик Эрлайнс» для личных целей. Его вывело из себя то обстоятельство, что она, пригласив гостей в свою квартиру на ужин к шести часам, появилась только в 8.30. Более чем два с половиной часа Онассис выполнял роль хозяина, развлекая таких людей, как Фрэнк Синатра, Питер Душин и Леонард Бернстайн. За несколько минут до прихода мэра Нью-Йорка и миссис Линдсей, Джекки, наконец, вышла из своей комнаты, держась так, как будто ничего не произошло.

Он жаловался на то, что она позволяет детям делать все, что они хотят, особенно подчеркивая то, что она разрешает им носить грязные джинсы. Он чувствовал, что она могла бы приложить больше усилий для сближения с его детьми, которые отвергали ее. Онассис свободно говорил на шести языках, но не читал книг и не мог понять, как может Джекки проводить столько часов за чтением в полном одиночестве.

Вскоре он начал проводить еще больше времени без Джекки, чем раньше. Он просил у нее извинения за то, что ему приходится подолгу оставаться за границей, ибо того требуют дела, но в действительности он терял интерес к своей империи.

Оставив Джекки в Нью-Йорке, он совершил продолжительный круиз вместе с дочерью, единственной наследницей империи Онассиса. Естественно, он скептически относился к тому, что женщина может управлять делами, но после смерти сына у него уже не было выбора, и ему пришлось подготавливать Кристину.

Впервые в жизни на Кристину ложился груз ответственности. До этого она вела бессмысленную жизнь, развлекалась с плейбоями и представителями высшего света, теперь же ей пришлось часами проходить науку управления делами. Но она все еще находилась в глубокой депрессии после смерти брата и, в отличие от отца, не могла найти забвения в работе. Она начала удаляться от родственников и друзей. Через несколько недель в Лондоне она приняла сверхдозу каких-то таблеток и была доставлена в больницу под вымышленным именем. Ее жизнь удалось спасти.

Едва оправившись, она узнала, что ее мать, Тина Ниаркос, умерла в парижском отеле от воспаления легких. Услышав это, Онассис немедленно отправился к Ниаркосу, своему давнему врагу. Кристина прибыла через несколько часов и потребовала проведения вскрытия. Ожидая установления подлинной причины смерти матери, она подозревала, что Ниаркос имеет к этому какое-то отношение. Когда ее тетя Евгения умерла, отравившись большой дозой снотворного, вскрытие показало, что у нее на теле имеется 14 ран, которые, по предположению врачей, нанес ей муж, чтобы привести ее в чувство. Делались предположения, что он намеренно пытался убить ее, но ничего конкретного доказать не удалось. Через год мать Кристины, Тина, развелась, с маркизом Блэнфордским и вышла замуж за Ниаркоса.

Вскрытие подтвердило воспаление легких, но Кристину это не убедило. Позднее она скажет, что, если бы Ставрос спал в той же спальне, что и его жена, она была бы жива. Ниаркос чувствовал ее враждебность. В гневе он сообщил репортерам, что его жена впала в депрессию после того, как посетила в больнице Кристину. Он сказал также, что Тина не могла оправиться от шока, вызванного попыткой самоубийства дочери. Факт, который Кристина тщательно скрывала. Позднее Кристина пыталась отсудить наследство в 300 миллионов долларов, которое он получил после смерти жены.

Онассис не в силах был присутствовать на похоронах жены. Он чувствовал себя усталым, старым человеком и стал задумываться о своей смерти. Позднее он слег в одну из нью-йоркских больниц с диагнозом «миастения». Врачи, опасаясь, что болезнь может повлиять на его сердце, настаивали на тщательном обследовании. В случае миастении нарушается правильный обмен веществ, что ведет к нарушениям в деятельности нервов и мышечной системы. У Онассиса болезнь выражалась в том, что он не мог открыть глаза, и его веки необходимо было прикрепить ко лбу. Чтобы скрыть это, ему пришлось носить солнцезащитные очки.

Джекки искренне пыталась облегчить его страдания, связанные со смертью сына. Она пригласила Пьера Сэлинджера с женой в круиз на «Кристине» из Дакара к Антильским островам. Она постоянно говорила Аристотелю, что ему нужно отправиться в путешествие, хорошенько отдохнуть и забыть все дела. Тогда он почувствует себя гораздо лучше. В прошлом это срабатывало, но теперь он получал мало удовольствия от путешествий. Он даже не мог спать ночами.

«Он больше не хотел жить, — говорит Каста Грацос. — Он считал себя виновным в смерти сына».

Чувствуя недоброе, Джекки в январе 1974 года предложила Онассису вылететь в Акапулько, где она проводила медовый месяц с Джеком Кеннеди. Он согласился. Аристотель уже не испытывал никаких иллюзий по поводу их брака, развод же страшил его. Он понимал, что Джекки не должна забывать своего покойного мужа, чтобы ее дети в сознании общества ассоциировались именно с Кеннеди. И все же ему нелегко было сознавать, что она обязана своей славе в большей степени убитому президенту, чем ему. Страдая от депрессии и чувствуя себя больным человеком, он рассвирепел, когда она сказала ему в самолете на пути в Мексику, что хотела бы построить дом в Акапулько. Тот факт, что она провела там медовый месяц с первым мужем, не волновал его. Однако ее расточительность в трудные для него времена бесила Аристотеля.

Отчаянно желая прорваться в нефтяную промышленность, он планировал создание нефтеочистительного завода в Нью-Гэмпшире. Но ему не давали сделать это. Попытка добиться этого дорого ему стоила. К тому же «Олимпик Эйруэйз» стала нести убытки, а эмбарго арабских стран на поставки нефти нанесло удар по его танкерам. Вследствие этого он больше не собирался поощрять экстравагантные расходы своей жены и сказал ей об этом. Джекки вышла из себя и начала кричать, что он ужасный человек, и она ненавидит его. Она с горечью напомнила ему о том, чего ей стоил брак с ним. Ведь в результате ее престиж упал как дома, так и за границей. Она кричала, что ей не нужны его чертовы деньги.

Он невозмутимо отвечал ей, что она их все равно не получит. Затем, не говоря ни слова, Онассис удалился в заднюю часть самолета и написал свое завещание. Большая часть его состояния отходила дочери. Завещание также предполагало создание фонда имени его сына, Александра. Впервые Онассис проявил себя как филантроп.

Никогда раньше он не занимался благотворительностью. Теперь же он создавал центр, который финансировал образование, литературу, религию, науку, искусство и средства массовой информации. Предполагались премии. Все это походило на Нобелевский центр в Швеции.

Он позаботился о Джекки, выделив ей ежегодный пенсион в 155 000 долларов до конца дней. Такую же сумму получали оба ее ребенка, Полагая, что она захочет оспорить это решение, он проинструктировал своих адвокатов, чтобы те препятствовали ей всеми легальными средствами.

После путешествия в Акапулько состояние здоровья Онассиса резко ухудшилось. В это время он занимается постройкой пятидесятидвухэтажного небоскреба в Нью-Йорке с 250 квартирами и девятнадцатью этажами, выделенными под офисы. «Олимпик Тауэрс» — так назывался этот небоскреб — выходил окнами на собор св. Патрика.

Он больше не притворялся, что их брачные отношения с Джекки складываются нормально. Теперь он редко появлялся с ней в общественных местах и всегда в сопровождении других лиц. Джекки жила своей жизнью в квартире на Пятой авеню, он проживал в парижском отеле «Пьер». В конце концов, под давлением дочери Онассис начал готовиться к разводу.

Втайне от жены он поручил своему преданному помощнику, Донни Мейеру, войти в контакт с Ройем Коном и спросить того, сможет ли он представлять Онассиса на бракоразводном процессе. «Он позвонил мне в присутствии мистера Онассиса, — вспоминает адвокат, который в 1950 году входил в комиссию сенатора Джозефа Маккартни по расследованию антиамериканской деятельности. — Он сказал, что мистер Онассис хочет расторгнуть брак». Аристотель также нанял частного детектива, который должен был следить за Джекки, надеясь добыть свидетельства ее неверности, которые можно будет использовать в суде. Хитрый грек понимал, что наличие таких свидетельств уменьшит его затраты. Он полагал, что, если она не спит с ним, значит, спит с кем-то другим.

Онассис тайно делал приготовления к разводу. А Джекки всячески опровергала слухи о разрыве через свою секретаршу, Нэнси Такерман. «Это полный абсурд», — утверждала она. Друзьям Джекки говорила, что ее муж болен, тронулся умом, и что с ним совершенно невозможно иметь дело, но о разводе речь не идет.

Но Джекки не знала, что помощники Онассиса открыто объявили их отношения «несовместимыми». Она понимала, что они не заявили бы этого без его согласия. Тем не менее она не предпринимала никаких попыток поговорить с ним на эту тему и фактически игнорировала его, живя своей жизнью.

Осенью она вместе с детьми и Ли вылетела в Ньюпорт, чтобы присутствовать на скачках. Разыгрывался кубок Америки. Через несколько дней она вернулась в Нью-Йорк, посетила косметолога, совершила пробежки в Центральном парке и сделала прическу в салоне красоты Кеннета. Она купила свой зимний гардероб у Валентино и приобрела за 200 000 дом в Бернардовилле для охоты на лис. На каникулах она возила детей в Кению и вступила в комитет по спасению вокзала «Гранд Централь». Она посетила Международный фотоцентр и написала об этом статью для «Ньюйоркера».

Онассис решил публично унизить свою жену, создав дело, которое оправдало бы его развод. Он попросил своего секретаря пригласить из Вашингтона в Нью-Йорк любителя грязных сплетен, Джека Андерсона. Этот журналист никогда не встречался с Онассисом, и очень удивился, когда ему позвонили и пригласили на обед. Он с готовностью принял предложение. За ним прислали лимузин, который доставил его в «Клуб 21», любимый ресторан Онассиса.

В прошлом магнат со смешанными чувствами любви и ненависти относился к прессе. Он взял за правило поощрять таких журналистов, как Судзи и Эрд Уилсэн, но частенько бранил и даже избивал фотографов и репортеров. Иногда он соглашался давать интервью. Иногда же просто говорил им, что они могут писать о чем нем что угодно, ему наплевать. Когда появились сообщения о его смерти, он рассмеялся и сказал, что не будет опровергать этот слух.

Понимая, какую власть имеет пресса, он теперь хотел использовать ее в своих целях. За обедом с Джеком Андерсоном он начал жаловаться ему на свою жену. «Зачем ей такое количество одежды? — спрашивал он. — Ведь я постоянно вижу ее в одних и тех же джинсах». Он повел Андерсона в свой офис, где представил его своим помощникам и оставил его с ними, чтобы те могли ему все объяснить.

Андерсону показали множество документов, свидетельствующих о транжирстве Джекки. Он узнал, что Онассис давал Джекки 30 000 долларов в месяц, но пришел в ярость, увидев ее астрономические счета. В конце концов, он снизил сумму до 20 000, несмотря на ее протесты.

Джекки чувствовала себя жертвой его тирании и стала ненавидеть его за то, что он ограничивает ее в деньгах. Они начали ссориться. Если верить рассказам друзей, Джекки особенно взбесил эпизод с Элизабет Тейлор в Риме.

Онассис и кинозвезда обедали в ресторане, когда какой-то посторонний человек стал приставать к мисс Тейлор. Онассис плеснул ему в лицо бокал шампанского и постарался, чтобы об этом узнали во всем мире. Джекки была взбешена.

«Мне стыдно за тебя, — говорила она. — Дети прочитали об этом случае и им стало стыдно перед другими людьми. Как ты мог быть таким вульгарным?»

Его простонародные забавы, которые когда-то восхищали Джекки, теперь лишь огорчали ее. Ее ужасали его выходки и дикие оргии, которые он устраивал на «Кристине». Она больше не участвовала в хоровом пении и танцах, которые он обожал. Она не жаловалась на то, что ей «приходится торчать на Скорпио все лето». Британские дипломат, сэр Джон Рассел, который часто бывал на острове, характеризует ее как замкнутую особу, которая ни с кем не могла найти общий язык.

Когда-то ей нравились рубины величиной с куриное яйцо, теперь же она отказывалась носить подарки мужа. Она говорила друзьям, что у него дурной вкус. Драгоценности для Онассиса были средством продемонстрировать меру, чего он достиг. Он ожидал, что его жена будет благодарна ему за подарки. Когда Джекки вновь попросила у него денег, он предложил ей продать драгоценности, которые только зря хранятся в сейфах. Она отказалась сделать это и стала по возможности избегать его.

В то время как Онассис пребывал в Париже и был очень нездоров, Джекки развлекалась в Нью-Йорке. Она появилась на вечеринке в «Ленокс Хилл» и с улыбкой позировала фотографам. Она выставила на аукцион мебель из своего загородного дома в галерее Уильяма Доула и появилась на благотворительном вечере, который устраивал комитет по спасению «Гранд Централь». «Утверждают, что уже слишком поздно спасать вокзал, — говорила она, — но это не верно. Мне не безразлична судьба старых зданий».

Через несколько дней ей позвонили из Афин и сказали, что ее муж слег с сильными болями в желудке. Захватив с собой известного кардиолога, она вылетела в Грецию и прибыла в дом Онассиса в Глифаде. Через несколько дней доктор посоветовал госпитализировать Онассиса, и Джекки согласилась. Его сестры хотели, чтоб он остался дома, где его могли бы лечить специалисты, но Джекки настояла на том, чтобы его отвезли в американский госпиталь, находящийся в предместье Парижа.

В тот же день Джекки и Кристина вылетели в Париж вместе с Онассисом на частном самолете. Во время полета он беседовал с сопровождающим его медиком. «Профессор, вы знаете, как по-гречески смерть? Танатос. И вы знаете, что я уже никогда не выйду из этого госпиталя. Что ж, практикуйте на мне танатос».

В аэропорту «Орли» Онассис отказался, чтобы его выносили из самолета на носилках. Он также настаивал на том, чтобы его сначала доставили в его квартиру на авеню Фох, где бы он мог провести ночь. Оттуда он позвонил Марии Каллас. Утром он отбыл в госпиталь.

В течение последующих пяти недель он находился в полуобморочном состоянии. Ему сделали операцию. Каждые 48 часов ему делали переливание крови. Его сестры и дочь дежурили возле его кровати круглые сутки, чтобы держать его руку, если он вдруг придет в себя. В первые дни Джекки тоже подолгу оставалась с ним, но напряжение, существовавшее между ней и семьей мужа, стало таким невыносимым, что она стала приходить в госпиталь лишь раз в день. Впав в депрессию, она позвонила своему хорошему другу, Полю Матиасу, и пошла с ним посмотреть художественную коллекцию Пегги Гуггедхайм. Они часто ужинали в «Ля Дюмаго», знаменитом кафе предместья Сен-Жермен, и совершали продолжительные прогулки. Она проводила много времени со своими друзьями, Пегги и Клемом Вудом. Она обедала в «Лукас Карте» на площади Мадлен. Смотрела постановку «Инферно» на Елисейских полях. Была сфотографирована с улыбкой на устах за ужином с Франсуа Фабром, президентом французской авиалинии. Она покупала одежду и регулярно делала себе прическу. Фотографии Джекки, разгуливающей по Парижу и его окрестностям в то время, когда ее муж умирает, приводили в ярость Кристину. Не в силах более терпеть присутствие мачехи, она покинула квартиру Онассиса и поселилась в отеле «Плаза Атень».

В те редкие моменты, когда Онассис приходил в себя, он говорил с дочерью о своим бизнесе. Она знала, что он был бы доволен, если бы она вышла замуж за кого-нибудь, вроде Петра Гуландриса, представителя другой греческой кораблестроительной династии. Когда-то они даже были помолвлены, но, к огорчению Онассиса, помолвка была расторгнута. Он знал, что Петр, выпускник Гарварда, достаточно умен, чтобы руководить его империей, и что, объединившись, обе династии будут доминировать в мире. Зная это, Кристина сказала отцу, что опять начала встречаться с Петром. Онассис улыбнулся слабой улыбкой и попросил ее привести молодого человека в госпиталь. Когда она вошла, держа Гуландриса под руку, он велел всем посторонним выйти из палаты, чтобы он мог наедине поговорить с молодыми людьми. Вскоре они заявили, что собираются пожениться. Но Кристина просто обманывала отца из любви к нему.

В конце месяца показалось, что Онассису стало лучше. При помощи кислородных подушек и специального аппарата, поддерживающего работу почек, он, по мнению врачей, мог бы прожить еще несколько месяцев. Джекки, узнав об этом, решила слетать в Нью-Йорк и посмотреть документальный фильм, снятый телекомпанией Би-Би-Си в Апалачах при участии Каролины. Когда она сообщила Аристотелю о своих планах, он не стал ее удерживать. Полагая, что она будет отсутствовать в течение уик-энда, Кристина согласилась разрешить Марии Каллас попрощаться с Онассисом.

Джекки позвонила в понедельник. Услышав, что состояние ее мужа не претерпело изменений, она решила остаться в Нью-Йорке. В конце недели Онассис заболел пневмонией и стал умирать. Джекки оставалась в Нью-Йорке. 15 марта 1974 года, в субботу, Онассис умер. Кристина в момент смерти находилась у его постели, а жена — за 3000 миль от него.