15
15
Декабрь стоял морозный, снежный. Леса запахнулись в сугробы, как в белые полушубки.
12-го числа радист, дежуривший у приемника, выскочил из землянки с криком:
— Наши под Сталинградом наступают!
Все, кто оказались на центральной базе, бросив дела, бежали к радиоузлу.
[158]
Радист, как был, в одной гимнастерке, не замечая стужи, вслух читал записанную им сводку информбюро об окружении и разгроме отборной армии Паулюса, о громадном числе убитых, раненых и взятых в плен фашистских вояк, о колоссальном количестве захваченной нашими войсками техники, о том, что наступление продолжает развиваться успешно.
Люди обнимались, кричали «ура». По обветренным лицам текли слезы радости.
— Товарищ капитан, товарищ капитан, началось! А? Началось! Это почище, чем под Москвой!
У меня тоже комок подступал к горлу.
Все лето, всю осень мы страдали молча, слушая о прорыве бронированных полчищ фашистов к Волге и Кавказу.
Невыносимо было услышать, что и моя родная станица Тацинская, где жили старики родители, осталась в глубоком тылу у захватчиков.
Я же своими глазами видел, как расправляются фашисты с семьями советских командиров...
А гитлеровцы все наступали. Бросали в бой новые и новые дивизии. И наконец вышли к Сталинграду, к легендарному Царицыну.
Да что же это?! Неужели их не сломят, не раздавят, не сотрут?! Неужели пустят за Волгу?!
И вот — не пустили! Сломили, раздавили, стирают в пыль и прах! Вот! Наступил наконец тот праздник, которого ждали все от мала до велика!
Сообщение о победе под Сталинградом было тотчас передано на все заставы, во все партизанские деревни, доставлено разведчикам в Микашевичи и Житковичи.
А на следующий день об этом знали и в Барановичах, и в тех селах, через которые проходили отряды Бринского и Каплуна.
Скоро не осталось в наших краях ни одного хутора, где люди не слышали бы о крахе замыслов врага, где не понимали бы, что теперь исход войны предрешен.
Советские люди ликовали, а фашисты нервничали и паниковали.
В Барановичах, Житковичах и Микашевичах немцы держали гарнизоны в боевой готовности, окружили города проволочными заграждениями, усилили патрулирование улиц и ведущих в города дорог.
Особенно тряслись оккупанты в Житковичах. Было известно,
[159]
что на окраинах города немцы и полицаи спешно роют окопы, сооружают огневые точки, расставили орудия. На станции тоже поставлены пулеметы и орудия.
Видимо, гауптмана Дринкеля и его холуев бил озноб при мысли, что вышедший к озеру Червонному отряд Ковпака может ударить по городу.
Посланный нами в Житковичи для выяснения обстановки Коля Лавнюкович чуть не попал в лапы гестапо. Мальчик натолкнулся на улице на начальника житковичской полиции Германа. Тот и раньше встречал Колю в городе, знал, что парнишка живет в партизанском районе, но попыток задержать не делал. На этот раз, едва завидев нашего посланца, начальник полиции истерически завопил: «Партизан!»
Счастье Коли, что он был на санях, а Герману мешал точно прицелиться очередной запой: пули мерзавца просвистели мимо, добрая лошадь выручила паренька...
Вскоре мы узнали, что гитлеровцы высаживают войска в Житковичах, Лунинце, Микашевичах и что среди прибывающих фашистских частей есть специальные карательные команды СС.
Видимо, на этот раз готовилась облава, облава большого района, в котором находилась и наша центральная база...
Как я уже писал, немцы начали облавы против партизан еще с осени сорок второго года.
К этому времени партизаны так активизировались, что на железных дорогах Брест — Москва, Брест — Гомель, Брест — Житомир каждую ночь в десятках мест гремели взрывы.
Противник не мог не заметить, что удары партизан превратились из эпизодических и порою случайных — в массовые, планомерные, хорошо продуманные. Они грозили сорвать, парализовать перевозки фашистских армий, а попытки предотвратить крушения эшелонов, обезопасить дороги не приносили успеха оккупантам.
Противник пытался резко сократить движение поездов в ночное время, а днем гнать эшелоны один за одним — не вышло. К обычным средствам подрыва партизаны прибавили подрыв с помощью мин замедленного действия, и эшелоны продолжали валиться под откосы и гореть даже среди бела дня.
Фашистское командование ставило на всех мостах усиленные отряды охраны, вооруженные минометами и ар-
[160]
тиллерией, вырубало вдоль железнодорожного полотна лес, строило на особо опасных участках дзоты и бункеры по обеим сторонам железнодорожного полотна, бросало на патрулирование дорог регулярные части. Но по-прежнему валились под откос горящие эшелоны, взлетали на воздух мосты.
Тогда гитлеровское командование надумало уничтожить партизан или хотя бы оттеснить их из района, насыщенного железнодорожными магистралями.
Для одновременного удара по всем партизанским отрядам сил у фашистов опять-таки не имелось, и облавы проводились по этапам.
Немцы начали их с запада, из района Барановичей. Первой акцией явилась облава в районе озера Выгоновского.
Затем оккупанты бросили свои части против пинских партизан, действовавших восточнее Барановичей и Лунинца.
В октябре немецкие радисты усиленно засекали наш радиоузел, в начале ноября фашистская авиация бомбила район центральной базы, а в декабре, двигаясь все так же с запада на восток, каратели завязали бои с партизанами Коржа и майора Капусты.
Скоро фашисты должны были вплотную подойти к Булеву болоту. Со второй половины декабря мы спали не раздеваясь, а радиоузел и самое ценное имущество держали на санях.
Вести бой с превосходящими силами противника мы не имели права: не могли рисковать радиоузлом, рисковать связью с Центром и с отрядами.
Решено было в случае непосредственной опасности главным силам отойти на северо-восток, к минским партизанам, оставив в лесах возле Булева болота лишь небольшую группу бойцов для отвода глаз. Группе предстояло обозначать присутствие партизан на старом месте, маневрировать по чащобам, беспокоить гитлеровцев вылазками.
Чтобы обезопасить остающихся от активного преследования, наши подрывники заминировали все лесные дороги и троны, создали могучий взрывной заслон.
Командовать группой остающихся товарищей должен был сержант Петрунин, человек смелый, но расчетливый и осторожный. Людей в группу Петрунин подбирал сам и выбрал наиболее выносливых, бывалых.
[161]
Группе придали радиста с портативной радиостанцией «Север», чтобы постоянно информировал штаб отряда о действиях противника.
Одновременно мы подготовили зимние лагеря для населения деревень, входивших в партизанский район: вырыли землянки, построили стойла для скота, завезли в лесные лагеря продукты. Предполагалось, что при появлении карателей местные жители, известные своей помощью партизанам, немедленно уйдут в лес, а подрывники тотчас заминируют за ними последние свободные тропы...
* * *
Какой бы накаленной ни была обстановка, партизан должен действовать, принося пользу своей армии.
Мы помнили об этом. Каждый день Сеня Скрипник выходил в эфир, передавая Центру сведения, собранные нашими людьми в Барановичах, Микашевичах, Житковичах, а впоследствии в Сарнах и Ковеле. Однако условия работы товарищей в городах делались с каждым днем все труднее.
Фашистские войска и полиция блокировали все населенные пункты и все дороги к западу от Булева болота, устраивали регулярные «прочесы» лесов, и мы не могли уже посылать группы связи под Барановичи, должны были отказаться и от личных встреч с людьми из Микашевичей.
Связь с барановичскими пятерками осуществлялась в то время исключительно по радио, а с Микашевичами только через «почтовые ящики».
В свою очередь, разведгруппы с Выгоновского озера вынуждены были резко сократить личные встречи с товарищами из Барановичей, а порой и вовсе отказываться от встреч: гестапо и жандармерия установили строжайшее наблюдение за лицами, приезжавшими или приходившими в город, перекрыли все дороги контрольно-пропускными пунктами, наводнили город патрулями.
Основная связь с Барановичами шла опять же через «почтовые ящики».
Это беспокоило.
Дело в том, что и радио, и «почтовые ящики» необходимы для передачи информации, для получения тех или иных конкретных указаний, но они не могут заменить личного контакта с руководителем.
Ни по радио, ни через «почтовый ящик» обстоятель-
[162]
ных, развернутых инструкций не передашь, не подскажешь, как поступать в тех или иных случаях. Разведчик же, даже опытный, постоянно нуждается в советах. Объясняется это очень просто: в тылу врага он действует один, а против него работает целая государственная машина, и необходимо постоянно анализировать огромное число фактов, продумывать линию своего поведения, предупреждать возможные ходы противника, вводить его в заблуждение.
Вынужденный собирать важные сведения, устанавливать необходимые контакты, разведчик подчас просто не имеет времени для обстоятельного, всестороннего анализа обстановки.
Вдобавок кругозор его, естественно, ограничен, как кругозор всякого отдельного человека, вращающегося в определенном кругу, имеющего дело с определенным занятием.
Вот здесь на помощь разведчику и приходит руководитель.
Шире зная общую обстановку, имея время для анализа фактов, он как бы берет на себя функции заботливого тренера, направляющего талант игрока.
Сравнение это, конечно, весьма условно: разведка — не игра, и разведчик, допустим, не хоккеист, чья забота — дать шайбу.
Но при всей своей условности такое сравнение может объяснить читателю, в чем смысл взаимоотношений разведчика и его руководителя.
Нашим неопытным разведчикам в Барановичах и Микашевичах повседневная помощь руководителей была особенно необходима, но оказывать ее в условиях облавы разведгруппы порою не могли.
Больше того, при наличии особо тревожных обстоятельств они шли даже на то, что прерывали связь с товарищами на пять-шесть дней, приказывая через «почтовые ящики» ничего не предпринимать без дальнейших указаний.
Это сокращало поток нашей информации в Центр, но зато нам удалось сохранить всех разведчиков в Микашевичах и Барановичах, что в дальнейшем сыграло большую роль.
Впрочем, наши разведчики, как правило, продолжали действовать и в самое трудное время.
Несмотря на резкое ухудшение обстановки в районах
[163]
базирования, несмотря на все усилия карателей, радиостанция Сени Скрипника по-прежнему выходила в эфир, а передаваемые сводки становились все более подробными и квалифицированными.
* * *
Пока отряды Бринского и Каплуна двигались под Сарны и Ковель, искали местных партизан и находили пути проникновения на железнодорожные узлы противника, в оккупированные им города, в гарнизоны, мы давали в Москву сведения о железнодорожных перевозках через Барановичи, Житковичи, Микашевичи и Пинск.
В декабре сводки составлялись ежедневно.
1 декабря мы передавали, что на восток через Барановичи проследовало пять воинских эшелонов противника и что в составе этих эшелонов имелись платформы с двенадцатью танками, тридцатью восьмью зенитными орудиями, двадцатью четырьмя автомашинами, а также тридцать четыре вагона с боеприпасами.
Сводка от 2 декабря информировала Центр, что через Барановичи на восток переброшено по железным дорогам три тысячи восемьсот солдат и офицеров германской армии. В составе эшелонов были также восемь цистерн с горючим, платформы с восьмью автомашинами, четырнадцать платформ с артиллерией и восемнадцать вагонов боеприпасов.
Сводка от 6 декабря сообщала о прохождении через Барановичи восемнадцати эшелонов врага с войсками, бензином и углем...
Барановичские разведчики аккуратно подсчитали, что с 6 по 13 декабря через Барановичи было перевезено на восток семь тысяч двести солдат и офицеров противника, а на запад — одиннадцать тысяч двести тридцать раненых фашистских вояк.
За то же время в сторону фронта проследовали через Барановичи девяносто восемь бронеавтомашин и триста пятьдесят военных грузовиков, а на запад гитлеровцы угнали тридцать шесть эшелонов с советскими людьми, зерном и скотом.
Сведения разведчиков из Микашевичей позволяли уточнять, какие эшелоны двигались по линии Барановичи — Сарпы, а сведения из Житковичей устанавливали, сколько эшелонов и с чем именно прошли по линии Микашевичи — Гомель.
[164]
Партизанские разведчики научились замечать и особенности формы перевозимых фашистами войск, стали приглядываться к опознавательным знакам на технике врага.
Они отметили, что с 1 по 13 декабря через Барановичи проследовали фашистские части, имевшие на технике семь различных знаков, и добросовестно описали эти знаки: черный крест в овале и щит, вепрь, дубовый лист, мчащийся кабан, сидящий волк, радиотелеграфный знак, трясогузка.
Поскольку в германской армии каждая отдельная войсковая часть имела свой собственный знак и знаки эти были уже известны Центру, в Москве могли установить, какая именно немецкая часть, с какого и на какой участок фронта перебрасывалась в ту пору через Барановичи.
Приводить все сводки, переданные нами в декабре сорок второго и в январе сорок третьего года, не имеет смысла.
Упомяну только о сводке за 20 января, сообщавшей данные о Барановичском аэродроме, собранные Иваном Жихарем и Игнатом Сергеевым.
По подсчетам Жихаря, подтвержденным Сергеевым, на 20 января в Барановичах базировались 174 фашистских самолета. Из них 17 истребителей, 11 штурмовиков, 139 двухмоторных бомбардировщиков и 7 бипланов-транспортников.
Жихарь и Сергеев сообщили также подробные сведения о боевых вылетах фашистской авиации с 12 декабря по 8 января 1943 года, указав, в каком направлении совершались вылеты.
За эту сводку Центр объявил нашим разведчикам благодарность.
Вместе с тем Москва продолжала напоминать о необходимости расширения сферы наших действий, подчеркивала, что диверсионную работу надо обязательно сочетать с разведывательной, что мы имеем неограниченные возможности для работы, но используем их еще недостаточно.
Мы нервничали и, грешным делом, чувствовали себя непонятыми.
Отряды только что ушли в новые районы. Разворачивать работу им пришлось не имея опыта, полагаясь только на общие радиоуказания и на собственное разумение.
[165]
Кроме того, из-за строгого режима работы мы не могли передать в Центр даже то, что знали, и ограничивались сообщением самого важного, на наш взгляд.
В часы передачи Сеня Скрипник, к неудовольствию остальных радистов, садился к передатчику сам, натягивал наушники и клал руки на двойной ключ.
Из-под пальцев Сени точки и тире морзянки сыпались с такой невероятной скоростью, что мои уши не улавливали никаких интервалов.
Я тревожно смотрел на руки Сени, беспокойно вслушивался в сплошной треск.
Но лица радистов светлели, обиженные взгляды прояснялись, и я читал в них восхищение.
Видимо, все было в порядке.
Сеня, не глядя, протягивал руку за очередной телеграммой:
— Скорей!
По его просьбе в Москве в шесть часов вечера дежурили самые опытные операторы. Они умудрялись принимать нашу трескотню, ничего не переспрашивая.
И все же за час работы мы не передавали и десятой доли того, что хотели.
Время текло еще быстрей, чем барабанили Сенины пальцы, а ровно в семь Скрипник снимал наушники и распрямлял спину:
— Сеанс окончен.
Радисты бросались отключать питание «Севера», останавливали движок.
Тогда брался за дело Юра Ногин.
Я с нетерпением ждал окончания его работы, торопливо просматривал корреспонденцию, надеясь найти наконец телеграмму с извещением о выброске нам офицеров-разведчиков или приказание встретить самолет с грузом. Однако ничего этого по-прежнему не было.
А обстоятельства между тем складывались неблагоприятно. Мы могли со дня на день лишиться возможности принять самолеты: враг, нанося удары, приближался к центральной базе.
Благодаря нашему начальнику штаба Гусеву, Петру Истратову и их помощникам мы знали о каждом шаге немецких карателей...
В ночь на 11 февраля наблюдатели передали на заставы, что немецкие воинские части двинулись к Юркевичам и Милевичам. Оставаться на базе дольше было нельзя.
[166]
Все имущество погрузили на сани, заминировали землянки и замаскированные склады, и обоз потянулся к Ляховичам. Я задержался, давая последние указания Петрунину.
— Все будет в порядке, товарищ капитан, — успокаивал он. — За нас не волнуйтесь.
Серые глаза сержанта возбужденно поблескивали.
Прискакал связной:
— Немцы в Милевичах! Жгут дома!
Я пожал руку Петрунину, попрощался с остававшимися бойцами и бросился догонять штаб.
На последних санях сидели майор Капуста, приехавший накануне согласовать вопрос о совместных действиях, и секретарь ЦК ЛКСМ Белоруссии Михаил Васильевич Зимянин.
Зимянин был крайне недоволен таким поворотом событий. Он прибыл к нам всего день назад, чтобы пробраться дальше на запад, в другие отряды, а пришлось уходить...
Данный текст является ознакомительным фрагментом.