У отцов-иезуитов

У отцов-иезуитов

Случаю было угодно, чтобы юный Хосе, попав в Манилу, оказался в семье одного из казненных патеров — молодого и популярного Бургоса.

Старшего брата Хосе — Пасьяно Ризаля уже раньше отправили учиться в Манилу, в коллегию Сан-Хосе. Воспитателем в ней был казненный впоследствии Бургос, очень полюбивший Пасьяно. Брат Ризаля жил в семье воспитателя, близко сошелся с ним и его родными. Он был уже отнесен властями к числу филиппинских патриотов и даже не был допущен к выпускным экзаменам. Таким образом, Хосе сразу вошел в среду, проникнутую горечью недавней утраты и ненавистью к монахам — виновникам гибели Бургоса. Впечатления от рассказов о жестокой расправе и преследованиях по отношению ко всем либеральным элементам в Маниле упали на почву, подготовленную семейным несчастьем. Приезд Ризаля в Манилу задержался из-за ареста матери и заключения ее в сантакрусскую тюрьму.

В Маниле впечатлительного ребенка преследуют те же картины жестокости колониальных властей. Они затмевают блеск столицы с пышными религиозными процессиями, затейливыми праздниками и иллюминациями, которые устраивают в своих дворцах откупщики-метисы, разбогатевшие на подрядах и новых налогах.

Картины эти, изображенные с художественным реализмом, составляют наиболее яркие страницы романов Хосе Ризаля.

Одно из первых впечатлений Ризаля в столице — измученные принудительной работой арестанты-туземцы, одетые в лохмотья, с ногами, израненными кандалами, дробящие камни для новой мостовой и умирающие тут же, в пыли, под лучами палящего солнца, а рядом равнодушная толпа привыкших к такому зрелищу городских обывателей. «Это трогало лишь его, одиннадцатилетнего мальчика, только-что приехавшего из деревни, ему это снилось потом ночью «тяжелым кошмаром», — пишет Ризаль в романе «Не касайся меня».

У юноши зреет протест против несправедливости и равнодушия окружающей среды, но он еще далек от сознания необходимости бороться за национальное освобождение.

Даже у взрослых филиппинских буржуазных патриотов того времени жестокости колониального режима еще не выковали воли к борьбе с испанским господством. Улучшений в жизни колонии, ограничения роли монахов филиппинская буржуазия ждала в виде реформ от испанской короны. Надежды на уравнение в правах испанских и филиппинских подданных королевы путем либеральных реформ и указов были еще очень сильны даже у наиболее культурной части населения страны.

Хотя Ризаль блестяще выдержал вступительные экзамены, ему едва не отказали в приеме в школу — занятия в «Атенеуме» уже начались, а он к тому же казался таким маленьким и тщедушным. Но вот все улажено, и Хосе с увлечением окунулся в школьную жизнь. Как интересно нарядиться в белый «американский» костюм с галстуком и в первый раз отправиться в столичную школу!

Иезуитская коллегия в Маниле, носившая громкое название «Муниципального Атенеума», считалась в то время лучшим учебным заведением Филиппин.

Активные участники захвата и покорения Филиппин, отцы-иезуиты утратили к этому времени свое былое могущество и должны были завоевывать влияние заново. Еще в 1767 году, одновременно с изгнанием иезуитского ордена из Испании, иезуиты были изгнаны и с Филиппин. Колониальные власти получили распоряжение конфисковать все земли и имущество иезуитского ордена на островах и насильно выслать иезуитов с архипелага. В случае сопротивления, приказано было поступать с ними как с мятежниками.

Говорят, что вследствие попустительства властей иезуитам все же удалось вывезти свои сокровища. Но стоимость конфискованной недвижимости превысила 3,3 миллиона песо, сумму по тому времени — огромную.

Королевским указом 1852 года иезуиты были вновь допущены на Филиппины, но вернуть былое величие им уже не удалось. Их бывшие приходы захватили другие монашеские ордена. Громадные поместья, взятые в казну, разделили между собой испанские помещики и монахи. Монашеские ордена, всегда соперничавшие между собой, очень неодобрительно смотрели на возвращение иезуитов и вовсе не склонны были уступать им свою долю в грабеже филиппинского населения.

Восстановление иезуитского ордена в Европе в XIX веке было продиктовано стремлением католической церкви и колеблющихся королевских тронов использовать это испытанное орудие реакции. Открывая иезуитам доступ в колонии, королевская власть Испании рассчитывала использовать их для идеологической обработки филиппинского населения, для внедрения в мозги юношества чувства лояльности к «родине» — Испании и к «святой католической церкви».

Иезуитам было запрещено владеть приходами и землями на всем архипелаге, кроме крупного южного острова Минданоо, сравнительно недавно окончательно покоренного Испанией; зато им было поручено школьное дело.

Иезуиты с громадным искусством пытались использовать эту работу для распространения своего влияния на филиппинскую буржуазно-помещичью интеллигенцию. Очень характерна в этом отношении была постановка учебного дела в манильском «Атенеуме». В поисках популярности среди зажиточных слоев отцы-иезуиты обратились к некоторым передовым для Филиппин и мало практиковавшимся там педагогическим методам. Они демонстративно старались не делать различий между мальчиками, к какой бы национальности те ни принадлежали. Против всякого обыкновения, предпочтение отдавалось не испанскому происхождению ученика, а его развитию и знаниям. Этими, более тонкими, методами иезуитам удавалось искуснее подавлять растущие национальные идеи и недовольство испанским господством.

Не будь этой тактики иезуитов, Хосе Ризалю, конечно, не пришлось бы первенствовать в школе, несмотря на все его способности и таланты.

И все же нарочитое беспристрастие преподавателей не могло искоренить национальной розни среди воспитанников «Атенеума»: испанцы презирали «жалких индейцев», филиппинцы платили им жгучей ненавистью, хотя и тщательно скрываемой. Антагонизм сплошь и рядом прорывался в драках между воспитанниками разных лагерей.

Наблюдательный Хосе вскоре стал замечать, что испанцам вовсе нечем гордиться перед филиппинцами. Филиппинцы были нисколько не глупее и учились не хуже испанцев, хотя им приходилось преодолевать трудности мало знакомого большинству их испанского языка, на котором велось преподавание в «Атенеуме». Умственное превосходство белой расы, которым так кичились испанцы, оказалось пустым звуком, предрассудком, основанным только на военной мощи победителей. Постепенно Хосе убедился, что колонизаторы сильны не умом, талантами и превосходством характера, а только неорганизованностью филиппинцев, отсутствием у них уверенности в себе — результатом их векового бесправия и эксплуатации. Пусть его народ получит равные права с испанцами — он сумеет проявить себя и доказать, что цвет кожи не играет никакой роли в умственном и нравственном развитии человечества.

Недюжинные способности Хосе проявились с перовых же дней обучения. Через месяц он получил к своему восторгу награду за успехи, через три месяца — другую и громкое звание «императора». Для поощрения прилежания и успеваемости воспитанников «Атенеума» делили на две империи — «римскую» и «греческую», постоянно соревновавшиеся между собой. Лучший ученик назывался «императором». В течение трех месяцев «индио» Хосе Ризаль продвинулся с последнего места, как позже всех поступивший, до вершины школьной славы. Через два-три года он был, уже всеми признанной гордостью «Атенеума».

Блестящие дарования соединились у него с необычайной трудоспособностью и серьезным отношением к делу. Мягкий и мечтательный мальчик обладал силой воли. Уже в юные годы он приучил себя, без всякого понуждения старших, к систематическому распределению времени. Он составил себе расписание занятий на каждый день и строго, не только в школе, но и в быту, придерживался его: столько-то времени на приготовление уроков, столько-то на чтение, от четырех до пяти часов гуляние и игры, от пяти до шести рисование и т. д. Он всегда держал себя в руках, не допуская отклонений от раз намеченной программы. Ни одна минута не пропадала у него даром. Получая за успехи в науках награду за наградой, он находил время с увлечением заниматься поэзией, скульптурой и рисованием. Он успевал даже писать какие-то трактаты по химии. Вспоминая свою юность, Ризаль писал: «Я всегда старался жить, согласно своим принципам и исполнять тяжелые обязанности, которые взял на себя».

Хотя «Атенеум» и считался в Маниле передовым учебным заведением, преподавание велось в нем из рук вон плохо. Схоластические методы — полное отсутствие каких бы то ни было наглядных пособий, неподготовленность учителей, не умевших разобраться в запросах учеников, мало способствовали умственному развитию учащихся. Нужна была вся целеустремленность Ризаля, чтобы получить в иезуитской коллегии какие-то знания.

Но Ризаль всегда с удовольствием вспоминал годы, проведенные в «Атенеуме». Искусной тактикой иезуиты достигли своих целей — он сохранил даже благодарное чувство к руководителям.

Наставникам и товарищам Хосе импонировали его блестящие успехи и знания. Одинаково легко он рисовал, лепил и сочинял поэмы и пьесы на испанском и тагалогском языках. В декабре 1875 года, пятнадцатилетним мальчиком, он написал по-испански поэму «Отплытие» — гимн в честь Магеллана и его флота, а спустя полгода — поэму «Просвещение», в которой воспевал благодеяния науки. Обладая живейшим чувством юмора, Ризаль несколькими штрихами карандаша набрасывал зарисовки и карикатуры на окружающих.

В эти годы Ризаль много читал. Особенно увлекался он романом «Граф Монте-Кристо», прочитанным им в испанском переводе. Незаслуженные страдания Эдмонда Дантеса казались ему созвучными переживаниям его матери во время двухлетнего заключения ее в тюрьме. Влияние этого романа частично сказалось на композиции второй части знаменитого романа Ризаля «Не касайся меня», на романе «Эль Филибустерисмо». Никем не узнанный и сказочно богатый герой пытается отомстить своим врагам за все несчастья, пережитые им, его невестой и родиной. Среди множества прочитанных в этот период книг одна затронула Ризаля особенно глубоко. Это был испанский перевод «Путешествия по Филиппинам» немецкого натуралиста Ф. Ягора. Хосе встретил у Ягора отклик и, может быть, ответ на смутно волновавшие его думы. Не ограничиваясь описанием флоры и фауны Филиппин, немецкий ученый коснулся в своей работе судьбы филиппинского народа. Он утверждал, что филиппинцы — народ, богато одаренный, которому еще предстоит сказать миру свое слово. Естественному развитию народа мешает только иноземный деспотизм, господствующий при помощи грубого насилия и жестокостей. Ягор проводил параллель между методами административного управления в испанской колонии, с одной стороны, и строем Соединенных Штатов, которые он перед тем объехал, — с другой. Ягор подчеркивал влияние Соединенных Штатов на испанские колониальные владения. «…Пленительное, магическое влияние, распространяемое великой республикой на испанские колонии, не может не дать себя почувствовать Филиппинам… Испанскую систему управления ни на минуту нельзя сравнивать с американской системой… Филиппинам не избежать воздействия двух великих держав (Соединенных Штатов и Англии), тем более, что ни колония, ни ее метрополия (Испания) не отличаются прочностью и устойчивостью положения». При этом Ягор отдает себе ясный отчет в неизбежности попыток захвата Филиппин более мощными капиталистическими странами, в том числе и Соединенными Штатами. Но, восхваляя филиппинский народ, он все же не может поставить его на один уровень с европейцами и американцами и не находит для Филиппин лучшего выхода, как сохранение испанского господства. Он пишет: «Желательно, однако, для туземцев, чтобы идеи освобождения не превратились слишком скоро в свершившийся факт, так как туземцы не подготовлены ни воспитанием, ни образованием к соревнованию с любой из этих энергичных, творческих и прогрессивных наций».

На Ризаля, по натуре не являвшегося борцом, эти мысли Ягора произвели громадное впечатление.

Да, его народ невежественен и суеверен. Прежде чем добиваться свободы, его надо учить и учить. В этом Ризаль видит свое призвание. Он посвятит жизнь пробуждению и просвещению филиппинского народа. А затем над просвещенными и объединенными филиппинцами должно засиять солнце свободы.

Школьные дни в «Атенеуме» текли, заполненные разнообразными занятиями. Ризаль по-прежнему с увлечением занимается живописью и скульптурой, пишет стихи, получает награды за школьные успехи.

Праздники и каникулы Хосе всегда проводил у родителей в Каламбе. Он приезжал туда с карманами, полными стихов, чтобы представить их на суд матери — своего первого литературного наставника.

За три года пребывания в «Атенеуме» Хосе из мечтательного мальчика превратился в юношу с твердыми правилами, со строго организованным распорядком дня, позволявшим охватить те разнообразные знания, которые он стремился приобрести.

Жажда знаний была у Ризаля поистине огромна. Но усиленные занятия науками, живописью и поэзией не мешали Хосе участвовать в шалостях и драках своих сверстников и переживать первые страдания несчастной любви. Уже в первые годы пребывания в «Атенеуме» двенадцатилетний Хосе «безнадежно любит» неизвестную пансионерку. Он предается меланхолии и задумчиво бродит по лесам. Но новая любовь к двоюродной сестре Леоноре излечивает его от первого чувства.

Леонора была дочерью дяди Антонио Рибера, брата матери Хосе. Она родилась в 1867 году в Камилинге, в провинции Тарлак. Впоследствии семья переехала в Манилу, и маленькую Леонору отдали в приготовительный класс женской коллегии «Конкордия». Здесь же училась и одна из девяти сестер Ризаля — Соледад.

Навещая по праздникам свою сестру, Хосе подружился с кузиной.

Девочка была не только хороша собой, но умна и понятлива. Она с восторгом слушала речи своего талантливого родственника. Леонора обладала прекрасным голосом и считалась лучшей пианисткой в коллегии «Конкордия», где музыка и молитвы были главными предметами изучения.

Вскоре Хосе пришлось еще больше сблизиться с семьей дяди.

Семья Рибера сдавала в своем просторном доме комнаты студентам «Атенеума» и университета; вскоре к числу жильцов присоединился и Хосе. Братские чувства Хосе к Леоноре постепенно принимали характер увлечения.

Однажды молодого предводителя филиппинских сил «Атенеума» доставили после побоища домой с разбитой головой, покрытого славой и кровью.

Хосе и прежде не раз случалось возвращаться домой избитым в схватках с учениками-испанцами, но Леоноре никогда не доводилось при этом присутствовать.

На этот раз вид раненого героя тронул сердце девочки. Через год, в 1878 году, с согласия родителей, Хосе и Леонора уже были официально обручены.

Жениху было не более семнадцати лет, невесте — одиннадцать. Обычай обручать детей, часто даже без их согласия, был очень распространен на Филиппинах.

Дядя Антонио охотно видел в Ризале будущего зятя. Пылкий и талантливый юноша, блестяще окончивший «Атенеум» и зачисленный в 1877 году в манильский университет св. Фомы, нравился ему всегда. Даже впоследствии, когда на Хосе обрушились гонения монахов и колониальных властей, дядя пытался помочь ему. Он был одним из тех, кто облегчил Ризалю возможность тайного бегства в Европу.