Глава десятая ВТОРАЯ АТАКА ИЕЗУИТОВ

Глава десятая

ВТОРАЯ АТАКА ИЕЗУИТОВ

Не бывает огня без дыма, но зато дым мне много раз пришлось видеть и там, где никакого огня не было.

Маргарита Наваррская

В январе 1652 года канцлер Оксеншерна и большинство членов Государственного совета уехали из столицы в родовые имения на отдых, и Кристина, воспользовавшись их отсутствием, взяла бразды правления государством в свои руки. Основное дело — исправление финансового положения Швеции — она поручила своему фавориту графу Магнусу Делагарди. Государственного казначея Г. Б. Оксеншерну, брата канцлера, она перевела на пустовавшую должность риксадмирала. Престарелого министра унизили и другим способом: не без участия королевы у его старшего сына увели невесту — ту самую Эббу Спарре, подругу Кристины — и выдали её за младшего брата фаворита Якоба Казимира Делагарди, шефа королевской лейб-гвардии. Кристина навела также порядок в канцелярии и назначила туда своих людей.

Когда весной 1652 года Аксель Оксеншерна вернулся из «отпуска», он не поверил своим глазам: всё в правительстве изменилось, кругом были новые люди. Впрочем, проблемы остались те же самые, казна была по-прежнему пуста, как и «реформаторская» голова Магнуса Делагарди. Ю. Экеблад, камергер двора, писал своему брату в провинцию: «Мы здесь при дворе ввели новую манеру оставлять объявления на наших дверях — point d’argent, то есть денег для кредиторов нет. Из нашего жалованья мы давно не видели ни эре». Кристина сразу признала свою ошибку и попросила канцлера снова заняться своим делом. Впереди предстояли сложные переговоры с правительством и парламентом, и ссориться с «папой Акселем» и его партией было просто неразумно. Королева уже видела никчёмность и непригодность фаворита и планировала его удаление.

Но каковы же были результаты миссии неутомимого патера Мачедо?

Покуда в Стокгольме члены правительства уговаривали королеву Кристину «образумиться» и не покидать отцовского трона, иезуитская и вообще ватиканская верхушка никак не могла справиться со своими эмоциями, вызванными потрясающей новостью, которую доставил ей из «еретического логова» патер Мачедо. Иезуитов трудно было чем-то удивить, на своём веку они много повидали князей, герцогов и королей, перешедших в «истинную» веру, но такое они видели в первый раз.

Генерал ордена Пикколомини к этому времени умер, и Мачедо вручил послание Кристины исполнявшему его обязанности заместителю Госвину Никкелю[65]. С. И. Улофссон сообщает, что Г. Никкель 4 ноября 1651 года отправил Кристине письмо с подтверждением о получении её обращения к ордену. В начале 1652 года королева поблагодарила Никкеля за ответ, а 6 апреля того же года уже иезуит выразил благодарность Кристине за новое письмо.

Дело Кристины взял в свои кураторские руки папский статс-секретарь Фабио Киджи, будущий папа Александр VII (1599, 1655–1667), который выбрал для продолжения вербовочной миссии в Стокгольме математика и лингвиста Франческо Малинеса, пьемонтского дворянина, профессора теологии в Турине, и Паоло Кассати, профессора математики и теологии из Collegio Romano в Риме[66].

Оба иезуита как нельзя лучше соответствовали пожеланиям королевы Кристины.

В дальнюю «командировку» вербовщиков готовили по всем правилам конспирации. Ф. Малинесу на первых порах было приказано отрастить волосы и бороду, а потом уже вступить в Венеции в контакт с Кассати, который, имея на руках инструкции от Никкеля, и ввёл его в курс предстоящего дела. Им выдали паспорта соответственно на данные Д. Лючио Боннани и Д. Бонифачио Понджиниббио. С собой они везли ответ Госвина Никкеля королеве Кристине. О их миссии и маршруте знали несколько человек. Их официальная задача, согласно полученным инструкциям, заключалась в распространении католической религии и в оказании помощи тем, кто хотел перейти в католическую веру. В целях конспирации в шифрованных отчётах о своей работе в Рим им было приказано называть королеву Кристину «синьором Теофило», Никкель получил псевдоним «Амиано», Малинес — «Аполлонио». Инструкции Никкеля категорически запрещали им вмешиваться в мирские дела, в том числе в политику, и предписывали беспрекословно повиноваться во всём «синьору Теофило». Вербовщики получили от Мачедо информацию о том, что шведскую королеву в первую очередь интересовали греческая литература, античная философия и конфликт религии с наукой, а потому перед отъездом из Рима изрядно «подзубрили» эти предметы.

Пока Малинес и Кассати добирались до столицы Швеции, какой-то заграничный источник сообщил кому надо в Стокгольме, что болтающийся при дворе Кристины «математик» Нутиус прибыл в Швецию «ловить блох»[67], и скоро миссионер был разоблачён. Кристина показала Нутиусу донос, но не прервала с ним связи и стала играть с ним в «кошки-мышки». Она предложила ему создать препятствия на пути ватиканских иезуитов, хотя ей прекрасно было известно, что оба итальянца к этому времени уже находились в Стокгольме.

Нутиус продержался в столице Швеции до мая, а потом благоразумно исчез. За ним последовали Франкен[68] и Ланглуа. Госвин Никкель счёл целесообразным расчистить поле деятельности для своих эмиссаров и убрать из Стокгольма испанских и французских конкурентов. (В дальнейшем между итальянскими, испанско-фламандскими и французскими иезуитами возникнет спор за честь обращения шведской королевы в католическую веру.)

…Своё путешествие в Швецию Кассати и Малинес начали в декабре 1651 года из Венеции. Промежуточная остановка у них была в Гамбурге, где они по предъявлении письменной рекомендации и золотой цепочки Кристины, полученной от падре Мачедо, взяли кредит у португальского еврея Диего Тексейры. Из Гамбурга «сеньоры Боннани и Понджиниббио» отправились в Ютландию (Дания), где удачно присоединились к шведской дипломатической миссии во главе с государственным советником Шерингом Русенхане. С ним они добрались до города Роскильде, а в Швецию въехали в составе кортежа риксшталмейстера Кристины генерала Вахтмейстера, возвращавшегося в конце февраля 1651 года с мирных шведско-польских переговоров в Любеке. Вахтмейстеру миссионеры объяснили, что являются путешествующими итальянскими дворянами, и назвали свои вымышленные фамилии. Вахтмейстер, и глазом не моргнув, предложил им присоединиться и продолжить путь вместе.

Докладывая о результатах своей миссии Кристине, риксшталмейстер, между прочим, упомянул о двух «добрых парнях» из Италии, приехавших посмотреть на то, как живут шведы. Королева поинтересовалась, не являются ли они музыкантами. Нет, ответил риксшталмейстер, эти два благородных дворянина прибыли в Швецию для ознакомления со страной. Как ни странно, появление двух итальянских «туристов» не вызвало со стороны шведских властей никакого удивления, как будто туризм из Италии тогда был обычным делом[69]. Но королеве стало ясно, какие «туристы» прибыли в Швецию, и она немедленно пригласила их на приём во дворец. Чтобы усыпить бдительность придворных, королева обратилась к Ш. Русенхане и спросила его об этих двух иностранных кавалерах. Госсоветник ответил, что это — великолепные ребята и для беспокойства её королевского величества нет ни малейших оснований.

Приём «антикваров» прошёл в соответствии с придворным этикетом в присутствии свиты и придворных. Итальянских гостей официально всем представили, произошёл обмен стандартными любезностями. Бывший граф Малинес блеснул изящными манерами и тонкими комплиментами. Улучив минутку, когда поблизости никого не оказалось, Кристина вполголоса быстро спросила Кассати (Понджиниббио):

— Может быть, у вас есть письмо ко мне?

— Да, — так же тихо и незаметно ответил иезуит, не меняя выражения лица и не оборачиваясь на голос королевы.

В этот же день сгоравшая от нетерпения Кристина послала своего слугу Юхана Хольма к иезуитам за письмом Г. Никкеля, а на следующий день дала им приватную аудиенцию. Ю. Хольм незаметно ввёл иезуитов во дворец и оставил их в большой зале, в которой стоял лейб-гвардеец. Скоро вошла королева Кристина. Обнаружив посланцев Рима, она выразила громкое удивление слишком ранним их появлением и стала вести беседу о их долгом путешествии. Потом спросила гвардейца, не появились ли её секретари, и, получив отрицательный ответ, отослала его прочь поискать кого-нибудь из них. Пока гвардеец исполнял это поручение, она в течение часа говорила с Малинесом и Кассати собственно о деле, расспросив их о подробностях путешествия в Рим падре Мачедо, о его приёме в Риме и о том, каким образом они сами были выбраны для выполнения стокгольмской миссии.

Уже на первых встречах с королевой Кассати и Малинес увидели, что в её «вербовке» не было никакой необходимости, потому что «объект» уже созрел для смены веры. В отчёте Никкелю Малинес писал, что королева подробно рассказала о своих поисках, о сравнительном изучении разных религий, включая иудаизм и мусульманство, и о сделанных ею выводах о том, что религия — это политический инструмент для удержания обычных людей в рамках. Она пригласила многих иностранцев ко двору не только из-за их знаний, но и для того, чтобы понаблюдать за тем, как они относятся к своей вере. При этом она подчеркнула, что не дошла до того, чтобы вовсе отрицать Бога. Католицизм, по сравнению с другими религиями, показался ей привлекательным во всех отношениях. Остались лишь кое-какие вопросы, которые следовало выяснить для успокоения совести.

Как представляется, королеве нужно было сохранить чувство собственного достоинства и не показывать иезуитам, что она готова беспрекословно пасть в ноги римскому папе. Кристина хотела, чтобы Ватикан заплатил за её душу высокую цену, дал ей гарантии безоблачного существования в будущем и обеспечил высокими покровителями. Без этого ей трудно было бы выжить в чужом и новом мире.

«Мы были изумлены, — писал Малинес Никкелю, — встречей с 25-летней королевой, найдя её абсолютно лишённой всяческого тщеславия, так типичного для мирского величия…» От обсуждения личных религиозных проблем королевы иезуиты пока воздержались — в первую очередь им нужно было разобраться в её мировоззрении.

Какие же вопросы оставались невыясненными для Кристины? К величайшему разочарованию учёных-иезуитов, догматика католицизма её не интересовала вовсе. Практически она задавала иезуитам те же самые вопросы, что и учёному Декарту: существовала ли на самом деле разница между злом и добром или следовало оценивать действия людей по ущербу или пользе, которые они на- или приносили? Есть ли в мире бессмертие и на самом ли деле Церковь полагает, что человеческая душа навечно остаётся с Богом? Если религии постоянно конфликтуют друг с другом, то не лучше ли следовать традициям страны и разуму? Как католицизм относится к святым? Как доказать, что именно католическая вера является истинной, и каковы тут могут быть критерии? Как соотносились результаты науки с библейскими представлениями и в какой степени последние следует воспринимать чисто символически?

Ответить на все эти вопросы опытным «волкам» из иезуитского ордена было не так уж трудно. И Малинес, и Кассати были хорошо подготовлены и владели искусством риторики и казуистики не хуже королевы. Естественно, они не ставили своей целью довести до неё истину в последней инстанции. Их главная задача состояла в том, чтобы показать привлекательность католицизма, поэтому они могли врать августейшей особе что угодно и как угодно, лишь бы произвести на неё благоприятное впечатление. Впрочем, католикам объективно помогал сам Лютер, который априори предполагал бесперспективность освобождения человека от греха, в то время как католицизм оставлял возможность грех победить.

И вербовщики были приятно удивлены тем, как быстро, почти на лету, схватывала всё королева. Удивляться, однако, было нечему: они преподали ей «модернизированный» вариант католичества, приспособленный под успехи естественных наук, и он вполне соответствовал её либертинским настроениям. Фундаментализм католической веры остался за скобками. Королева поинтересовалась у итальянцев, могла бы она, уже будучи, к примеру, тайной католичкой, раз в год принимать причастие по лютеранскому обычаю. Такое Малинес и Кассати не имели права разрешать, даже если бы очень хотели, а потому ответили ей решительным «нет». В таком случае, заявила Кристина, ей придётся пройти через процедуру отречения от престола и покинуть Швецию.

Тут королева, конечно, лукавила и вновь проявила свою способность к мистификации и «диссимуляции»: отречение от престола было мотивировано отнюдь не религиозными проблемами, а её нежеланием вступать в брак. Смена религии была лишь предлогом и средством для получения личной свободы и устройства новой жизни. Д. Мэссон пишет, что эта «диссимуляция» была нужна Кристине для того, чтобы повысить свой престиж в глазах Рима и показать Ватикану, какую большую жертву она собирается принести ради перехода в католическую веру. «Очевидно, что активный ум и острое чувство личной заинтересованности Кристины ни на момент не покидали её даже на фоне высокодуховного и эмоционального решения о перемене веры», — замечает историк.

В конце всех этих бесед и дискуссий Кристина удивила иезуитов своими выводами: она хорошо поняла всё, что ей тут рассказали, но её сердце к католической вере пока остаётся безразличным. Вероятно, увидев на лицах учёных отцов растерянность и смятение, она тут же поправилась и добавила, что приблизилась к католицизму больше, чем они могли бы себе предположить. И тогда они поняли, что цель почти достигнута.

Проведя с Кристиной несколько «учёных бесед», Малинес и Кассати не были столь самонадеянны, чтобы не обнаружить, что их подготовки оказалось всё-таки недостаточно. В марте 1652 года они по просьбе королевы попросили Рим немедленно прислать им книгу известного итальянского учёного (разумеется, иезуита) и своего близкого друга Даниэлло Бартоли (1608–1685), в которой автор попытался примирить античную философию с христианством, а церковную схоластику с экспериментальным методом Галилея. Их запрос наглядно демонстрирует, какие вопросы волновали королеву и какие аргументы она мобилизовала во время душеспасительных бесед с ней учёных-иезуитов[70]. Д. Мэссон считает, что эта книга понадобилась Кристине для того, чтобы убедиться, какая степень свободы будет ей предоставлена как католичке. Отказываться от фривольных либертинских замашек она отнюдь не собиралась.

По завершении миссии Кассати поехал в Рим с подробным отчётом к Г. Никкелю, в то время как Малинес, благодаря своим светским манерам вызывающий меньше подозрений, должен был дождаться результатов его поездки в Стокгольме. Он с интересом наблюдал, как недавно прибывший из Франции лекарь Бурдело демонстрировал свои способности при дворе королевы Кристины. Что думал иезуит, глядя на королеву, которая, вместо того чтобы посвятить себя глубокому и вдумчивому погружению в новый религиозный мир и осознанию важности предстоящего шага, напропалую веселилась в компании с «французским цирюльником»? Именно в это время стали распространяться по всей Европе слухи о «распутной» королеве Швеции и её репутация безупречной и мудрой правительницы подверглась сомнениям.

Д. Мэссон признаёт, что во дворце и в самом деле происходили вещи, мало украшавшие авторитет королевы. Взять хотя бы описанные выше эпизоды с Бошаром, Ноде и Мэйбумом или пресловутые заседания академии, учреждённой по проекту Декарта и возглавляемой теперь Бурдело. Там её президент высказывал вещи, которые не только считались зловредной ересью, но и «тянули» на высшую меру наказания (например, его утверждение, что ни в Италии, ни во Франции никто уже не верит в Священное Писание, или заявление королевы о том, что она не верит ни в ад, ни в рай, ни в воплощение, ни в воскрешение, ни в бессмертие души; что личная вера каждого лучше любой религии; что религия представляет собой всего лишь сгусток суеверия и ошибок и что люди верят в Бога, потому что хотят, чтобы их обманывали).

В своё оправдание Кристина говорила Малинесу, что она специально делает подобные провокационные заявления, чтобы якобы испытать веру других людей. Но всё это были отговорки. Еретические выступления звучали и после убытия Кассати в Рим, то есть после того, как она уже недвусмысленно дала понять обоим иезуитам, что готова перейти в католичество. Более того, пишет Мэссон, королева даже в конце 1653 года продолжала поиски фривольной и еретической литературы, например книги «Три обманщика», которую она не обнаружила в библиотеке покойного Сальвиуса.

Есть сведения о том, что из Рима в этот период на королеву Швеции оказывал влияние каноник собора Святого Павла и заведующий библиотекой Ватикана Лукас Хольштениус, перешедший в своё время из лютеранства в католичество. Некоторые факты свидетельствуют о том, что этот специальный канал влияния был создан в последние годы правления королевы. Связующим звеном между ними, по всей видимости, был некто Томассо, итальянский музыкант при шведском королевском дворе, вернувшийся потом в Рим и игравший на органе в соборе Святого Павла. Когда наступит время, папа римский выберет именно Хольштениуса для совершения над королевой обряда перекрещения. Массированная атака Ватикана на шведский трон теперь не прекращалась ни на один день.

В марте 1652 года, в самый разгар иезуитской вербовочной акции, Кристину посетил Карл Густав. Он был сильно обеспокоен известием о том, что граф Фредрик Гессенский, только что женившийся на его сестре, вслед за ландграфом Эрнстом Гессенским собирался принять католическую веру. Наследник просил Кристину написать Фредрику письмо и попытаться отговорить его от такого позорного шага. Какова ирония судьбы: обратиться с подобной просьбой к Кристине, которая сама должна была стать перекрещенкой!

И Кристина согласилась помочь. И вряд ли у неё дрожала рука, когда она по просьбе кузена писала графу Фредрику увещевательное письмо. В нём она в ярких красках рисовала неприглядную картину измены вере и предрекала мрачное будущее всякому, кто оторвётся от своей родной среды и кто будет вынужден жить среди чужих, которые всё равно никогда не признают в нём своего. Лицемерие королевы тут уступало, возможно, только её тщеславию и гордости. Но это было нужно, чтобы лучше замаскировать собственные коварные планы и лишний раз продемонстрировать свою приверженность лютеранской религии.

Письмо Фредрику Гессенскому не было отправлено, поскольку слухи о его переходе в иную веру оказались ложными. Но сам факт поведения Кристины является весьма показательным.

Для маскировки своих действий у королевы были веские основания. Пребывание Мачедо в Швеции всё-таки привлекло внимание, и весной 1652 года по столице стали распространяться слухи о том, что королева Кристина задумала нечто экстраординарное. При этом ссылались на придворного музыканта Томассо, который-де что-то услышал при дворе. Шведский резидент в Вене Матиас Бъёренклоу доносил в Стокгольм, что прибывшие из Швеции четыре иезуита рассказывали об установлении связей на самом высшем уровне. Резидент жаловался на то, что пока ему не удалось выяснить, кого иезуиты имели в виду, но обещал приложить все силы, чтобы внести в это дело ясность.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.