Мы печем просфоры

На службы к концу Великого поста требовалось много просфор, а печь их никто из нас не умел. Я смутно помнила, как свекровь моя подолгу месила тесто, помнила, в каком порядке она приступала к выпечке просфорок. Но прошло уже тридцать лет, как я к этому святому делу не прикасалась. Однако пришлось купить дрожжей и начать месить тесто.

Было раннее утро, когда я как хозяйка пришла в церковную сторожку. Никого, кроме меня, там не было. Я лазила по ящикам, искала соль, спички, печати для просфор. Их было штук пятнадцать, но какую из них брать? Нашла ведра, кастрюли, противни, всё мыла, протирала столы… Потом месила тесто до полного изнеможения. Устала, вышла на крыльцо. Оно скрипит, доски прыгают под ногами, качаются под ними гнилые столбики. Посидеть не на чем, будто не было тут прежде хозяина. Ищу истопника, говорю ему: «Мы тут с тобой одни, и обратиться мне больше не к кому. Сделай, голубчик, новое крыльцо, а то сломает кто-нибудь ногу — нам отвечать пред Богом. А я тебе заплачу, сколько скажешь».

Старик с радостью исполнил мою просьбу. Однако мне это дело поставили потом в вину. Но откуда я знала, что надо было добиваться разрешения на ремонт крыльца, заключать договор, составлять документы, выдавать стройматериалы и деньги с подпиской свидетелей и т.п. Нет, я — раз, два, — и дело готово. Так-то!

Гуляю в ограде храма, собираю мусор, оттаявший из-под снега. Кто будет убирать территорию парка? Ведь скоро тут ежедневно на Пасхальной неделе крестные ходы пойдут. Но вот идет с колясочкой и двумя крошечными ребятишками Оля, жена Гриши. Я кричу ей: «Олечка, помеси, пожалуйста, тесто на просфоры, а я за твоими детьми погляжу». Оленька моет руки, месит, а я с детьми собираю мусор и пустые банки с бутылками, разбросанные повсюду после ремонта храма. Ох, сколько дел!

Но вот согрело землю весеннее солнышко, подошло время обеда. Тесто поднялось, пора печь. Пошли, Боже, мне помощников.

Влетает в сторожку веселая молодежь — это все певчие Любиного хора. Находим скалки, надеваем белые передники. Я велю всем надеть косынки на головы. Вываливаем тесто на стол, делим на кучки. Ну, где чья кучка? Раскатываем тесто. А чем резать будем? Чем накалывать? Где взять рюмки? Где спицы?

— Бегите домой, тут ничего не сыщешь!

Гриша затапливает русскую печь. Надо смазывать головки просфор крещенской святой водой.

— А где она?

— Несите опять из нашего дома.

Я командую, ребята все делают ловко, но вопрос следует за вопросом:

— А как жарко топить печь? А сколько времени просфорочкам подходить? А когда их в печь сажать? А чем противни смазывать? Я объясняю:

— Маслом нельзя, нужно металл слегка воском потереть, потом мукой присыпать.

— А где взять свечи? Сколько сыпать муки?

— Свечи есть в храме, но храм заперт. А ключи у Гриши.

— А куда он ушел?

— Ищите Гришу!

Так крутились мы все в сторожке до самого вечера, трудились дружно, весело, часто раздавался звонкий смех. Отец дьякон говорит:

— Мне неловко как-то, потому что я — монах, а не знаю, как печь просфоры. Сколько времени им еще подходить?

Кто говорит — не меньше часу, кто говорит — минут десять, кто выкрикивает среднее — полчаса. Ну, решаем мы, оно так и получится. Первые противни вынем через пятнадцать минут, следующие в печь посадим, потом — последние в свою очередь.

Теперь наступает самый ответственный момент: сколько сидеть просфорам в печи? Никто не знает. Докрасна подрумянивать их нельзя, а беленькие могут оказаться внутри сырыми.

— Ребята, шутить нечего, давайте молитвы читать. Это дело святое, его надо сопровождать молитвой, — говорю я.

Все согласны. Засветили лампаду. А где взять молитвенник? Ну, кто еще не бегал до Соколовых?

Но вот и наступает благоговейная тишина, усердно читается акафист. А я вспоминаю:

— Ребятки, мы забыли пять благословенных хлебцев испечь! Кто возьмется колобочки скатать?

Откликнулись супруги Покровские:

— Булочки-то мы испечь сумеем. Да только им тоже еще подходить надо, а угольки в печи погасли. Хватит ли там жару?

Не знаю, что отвечать, голова идет кругом. Мне предлагают пойти и лечь отдохнуть.

Я ухожу домой, падаю от усталости на диван, но быстро вскакиваю: ведь никто не знает, что готовые просфоры надо накрыть сырым полотенцем, чтобы они отпарились. Бегу опять в сторожку. Певчие все ушли на спевку, Гриша и дьякон показывают мне готовую продукцию наших трудов. Одни просфорочки подсохли и поджарились, стали как камушки. Другие вытянулись, как грибочки в лесу, а некоторые из них свернули набок свои головки. Совсем мало хорошеньких, пригодных для службы. «Ну, уж как сумели, первый блин всегда комом», — утешаем мы друг дружку.

Но надо было видеть радостные детские лица в Вербное воскресенье! В этот теплый весенний день, когда толпа ребятишек вышла после обедни во двор храма, я раздала малышам наши неудавшиеся просфоры. Дети были голодными, поэтому с жадностью кушали наши свежие просфорочки. Никого не смущало поджаренное донышко или разросшаяся румяная шляпка просфоры. Дети делились друг с другом, угощали родителей, каждый брал сколько хотел. А «бунтовщики»-старушки укоризненно качали головами. В наш адрес неслись упреки:

— Вот, мы берегли каждую горстку муки, а теперь видим такую расточительность! Это сколько же муки перепортила!

— Так что же никто из вас не пришел нам помочь? Зачем вы бросили все дела на произвол судьбы? — говорила я в оправдание.

Вскоре отец Сергий съездил во Фрязино к одной «взбунтовавшейся» просфорне и с трудом уговорил ее прийти и передать свое искусство кому-нибудь из нас. Иеродьякон Иероним и Ниночка (сопрано), помощница старосты, прошли у старушки «техминимум» и скоро научились сами печь просфоры.

А большие артосы в тот год помог мне дома в Москве испечь в электрической печке мой батюшка Владимир. У него и печать оказалась (наследство от матери), да и сам он не раз помогал своей родительнице месить и печь. Вспоминаю, что мать с сыном в те дни Страстной недели сорок лет назад посылали меня молиться об успехе их труда над артосами.