Школа — горе!

Школа — горе!

Трое учительниц, набиравших себе учеников в 1-й класс, отказались взять в свой класс нашего Колю. Они знали, что Соколов Коля — сын священника, боялись, что придется с ним проводить воспитательную работу. Но в тот год набор был так велик, что пришлось взять еще одного педагога. И вот новая учительница, сама впервые вступающая на эту должность, согласилась записать Колю в свой класс. Молоденькая, неопытная, она приехала в Гребнево издалека, с грудным ребенком на руках, с веселым мужем-гармонистом. Они сняли комнатушку рядом со школой, решив поочередно сидеть со своим ребенком. Учительницу звали Антонина Гавриловна. Ребята рассказали ей, что Коля Соколов — «маленький поп», так как многие дети видели Колю в храме и на крестных ходах в стихаре и со свечой в руках. Но Антонина Гавриловна решила не заострять на этом ничье внимание.

Коля пошел в школу охотно и смело, так как вместе с ним в школу поступил его двоюродный брат Митя, с которым их посадили за одну парту. Коленька как привык дома по праву старшего руководить всеми детскими играми, так и в школе сразу взял инициативу в свои руки. Он рассказывал ребятам какие-то истории, все его внимательно слушали, учительница то и дело оставляла Колю вместо себя, а сама бегала домой проведать своего ребенка. Об этом мне рассказала уборщица: «Дивлюсь я на Вашего сына! Как он умеет с детьми обходиться! Сидят ребятишки у него тихо-тихо… Одна девочка заплакала, в туалет захотела, а не знала, куда идти. Так Коля ее за ручку повел, потом стоял и ждал, чтобы отвести девочку обратно в класс. А туалет-то далеко, через двор идти надо. Она вышла, да опять плачет: «У меня чулок спускается, не могу резинку пристегнуть…». Так Коля ей и чулочки подтянул, и пряжку пристегнул, и слезки вытер…». Мне это было не удивительно, так как Коля дома всегда помогал мне, одевая младших сестренок. Увидев вдали товарищей, он побежал к ним навстречу. А ребята гурьбой высыпали на улицу с криком: «Ура! Коля идет! Сейчас он игру затеет!».

У меня промелькнула мысль: «Не занимает ли он постоянно детей то играми, то рассказами, чтобы завладеть их вниманием, чтобы они со скуки не стали бы его дразнить «попом», не стали бы смеяться над его положением в церкви?». Но, так как Коле было не привыкать верховодить детьми, то я успокоилась. Да и занятий в школе часто не было, так что ребята то и дело отдыхали. Только проводишь в школу, а дети уж идут назад.

— Почему вернулись? — спрашиваю.

— Да у учительницы дочка заболела, три дня гулять будем. День, два поучатся и опять сидят дома:

— Теперь учительница сама заболела!

Наконец болезни кончились, а дети опять возвращаются, не учившись:

— Сегодня — День танкиста!

А потом гуляют — День космонавтики, потом — День здоровья. Это значит, что пошли гулять в лес, а на опушке всех распустили по домам.

Ну, первые-то классы мы и сами без учителей дома с детьми проходили. Вот сидим осенью на терраске, видим, что Антонина Гавриловна идет к нашим соседям за молоком, несет ребенка на руках. Ветер поднялся, дождь хлынул, учительница забежала к нам переждать непогоду.

— Ну, как дела идут? — спрашиваю.

— Ах, плохо, я то и дело детей распускаю. Муж загулял, ведь он гармонист, на каждой свадьбе играет, домой не приходит. А с кем же мне ребенка оставлять? Вот на вашего Колю класс бросаю, а сама бегу дочку четырехмесячную проведать. Еще беда — крыша потекла. Хозяйка на ремонт деньги с нас требует, а их у нас нет! Пожалуйста, дайте взаймы хоть двести рублей…

Ну как не дать! Ведь плачет бедняжка, пеленкой слезы утирает.

Вскоре я стала замечать, что Коля часто краснеет, у него часто бывает одышка. Он ложится, жалуется на боль в животе, температура у него слегка повышается.

Я пригласила домой знакомого детского врача, ту самую Ольгу Николаевну, которая спасала Колю, когда в трехмесячном возрасте он лежал со мною во фрязинской больнице. Ольга Николаевна внимательно осмотрела Колю, нашла у него заболевание сердца — ревмокардит. «Он не понимает, — сказала она, — что у него не животик болит, а сердечко». Потом приезжал врач-сердечник, велел Коле лежать и прописал кучу всяких лекарств огромными дозами. Сначала трудно было уговорить Колю лежать, но он стал слабеть с каждым днем. Лежал он один в кабинете отца Владимира, так как врачи предписали ему полный покой: «Никакого напряжения, ни крика, ни шума, ни волнений не должно быть около него», — говорил врач.

Полный покой при наличии в доме еще шестерых детей мы Коле обеспечить не могли. Мы почти перестали пускать к себе племянников, своим детям велели играть в других комнатах, любимую скрипочку до поры повесили высоко на гвоздик.

Когда Коленька не дремал, я читала ему вслух, Симочка приходил к братцу и тихо играл рядом с ним, забавляя больного. Так пролежал наш первенец четыре месяца. Но лекарствами мы его не донимали. Бабушка и дедушка привезли из Москвы знаменитого врача-гомеопата. Тот подтвердил, что у Коли — ревмокардит, но отменил всю кучу лекарств, а выписал свои горошинки. Мы запаслись ими и начали лечение сначала.

— Отчего эта болезнь? — спросила я. — Может быть, мы после ангины рано выпустили ребенка на улицу?

Пожилой, необычайно симпатичный врач сказал так:

— Нет, это не от инфекции. Это была сильная нервная нагрузка на неокрепший еще детский организм. Вы говорите, что он пошел в школу? Вот так оно и бывает, когда из мирной, тихой, ласковой семьи ребенок вдруг попадает в новое шумное общество, где окрики, ругань, грубость и постоянное нервное напряжение. Он мог Вам и не жаловаться, переносил терпеливо в себе перемену жизненной обстановки, но вот результат! Ребенок слишком напрягался, теперь ему требуется продолжительный отдых и лечение. Не загружайте его ничем.

Мы поблагодарили врача, он уехал, а мы с Володей многое поняли: излишнее внимание к ребенку пагубно действует на его здоровье. А Коленька наш на самом деле был перегружен: легко ли было семилетнему малышу постоянно владеть вниманием класса, чтобы не вызвать у детей памяти о том, кто он, чтобы предохранить от насмешек и себя, и свою веру.

У постели больного ребенка наша жизнь потекла еще тише прежнего, были отменены (даже на Рождество) всякие праздники, дни рождения и т.п. Как я была этому рада! Как тяжелы для меня были эти гости с прихода отца Владимира, ведь я с детства не привыкла готовить застолья и угощенья. Но мой батюшка считал, что если он посещает своих сослуживцев в дни их семейных праздников, то и он должен, в свою очередь, приглашать к себе батюшек с матушками. А за ними ехали в наш дом и алтарники с дьяконом, и уборщицы, да и все, кому не лень. Счастье, что мы жили далеко от Лосинки, а то бы я пропала. Любопытные так и лезли к нам с подарками, а мне, кроме тишины и покоя, ничего не надо было. Ведь своя семья состояла уже из восьми человек (это со свекровью и нянькой), да три племянника постоянно прорывались в наш дом. Итого, одиннадцать человек надо было три раза в день накормить. А уголь, вода, дрова и стирка — все это было на мне. Зимой беспрестанное поддерживание огня в котле для отопления — это было для меня как работа истопника. От шлака и угля мои руки были заскорузлыми и не отмывались, а концы пальцев часто трескались до крови. Слава Богу, Он помогал мне все терпеть с радостью. С прихода приезжали две-три простые женщины, которые носили воду, стирали белье, кололи и пилили дрова, но это было временами, не часто. Я им была рада. А вот когда праздная, любопытная публика приезжала «поздравить с праздником», то это меня раздражало. Хотелось ответить: «У меня нет ни праздников, ни отпусков, ни дней отдыха. Ежедневная топка печи, ежедневная кухня на десять-двенадцать человек, ежедневный уход за детьми, которых надо одеть, раздеть, девочек причесать и т.п.».

Да, это был обычный «крест» семейной жизни, глядя на который со стороны, люди говорили мне: «Счастливая матушка!». А я, матушка, еле ноги волочила, так как кроме семейных дел была то беременна, то больна: частые ангины очень меня ослабляли, а грипп тоже раза три-четыре за зиму переходил в семье от одного к другому. Так вот я и сказала тогда мужу, что пока Коленька болен, мы не будем устраивать дома никаких застолий. Надо усилить молитвы, надо принести Богу покаяние и вымолить у Него снова здоровье нашему первенцу. Отец согласился. Так тихо протекла зима 1956-57 года, а в следующую зиму… Там был другой «крест».