ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

1.

После окончания пяти классов (шестого в Шадринске не было) Камаеву и еще двум Сашам, Чистякову и Секачеву, дали направление в пермскую школу слепых, но он не просидел здесь за партой и одного дня — не понравилась директор школы, которая чуть что выходила из себя, топала ногами и кричала. Саша сорвался, нагрубил и на другой день оказался на улице с чемоданчиком в одной руке и палкой — в другой. Что делать? Прежде чем возвращаться в Сухой Лог, решил заехать в Шадринск, в свою школу, — там что-нибудь посоветуют. На вокзале услышал знакомый перестук палки: «Сашка Секачев! Он зачем здесь?»

— Тебя выгнали — я тоже решил уехать, — объяснил свое появление у железнодорожной кассы Секачев. — Из солидарности, — добавил он.

Первое чувство благодарности тут же перехлестнуло другое, и Саша стал уговаривать товарища вернуться в школу:

— Меня выдворили за дело, а ты при чем? Давай-ка…

— Не. Я с тобой, — стоял на своем Секачев.

Подсчитали деньги. Их хватило на то, чтобы купить билеты до ближайшей станции. Сели в поезд, забрались на третьи полки и поехали.

Ночью растолкал милиционер:

— Эй, огольцы, ваши билеты?

Протянули.

— Во дают! Вы от своей станции километров сто отмахали. А ну, слазьте!

— Нам в Шадринск, дяденька!

— Тогда и билеты надо до Шадринска брать. Все дурнее себя ищете? Нету сейчас таких. Слезайте, и на первой станции я вас высажу — пешком потопаете!

— Дождь на улице, и куда они ночью-то? — раздался жалостливый голос проводницы. — Пусть уж едут — темные они.

— А что ты раньше молчала? — взорвался милиционер. — Ладно, лежите там, но чтобы тихо у меня!

Милиционер ушел, а проводница скоро появилась вновь, протянула наверх по куску хлеба:

— Пожуйте, голодные небось…

Семейный разговор проходил трудно, с большими перерывами и тяжелыми вздохами. Сначала выговорились обе тетки — Наталья и Анна, потом за виновника взялся муж Натальи — дядя Доня:

— Значит, из-за упрямства ты свою жизнь и перечеркнул?

— Нет, из-за отношения.

— Ишь ты! Он уже и отношения к себе особого требует! А о том, что его, это отношение, надо заслужить, подумал? Где там! Тяп-ляп — и в лужу… Эх, Саша, Саша, надеялся я, что хоть ты у нас грамотным будешь, а теперь? С пятью классами так и останешься? Тоже, конечно, образование, но…

Все было правильно в этих словах, и потому они били особенно больно. Саша молчал. Ему нечего было сказать в свое оправдание ни дома, ни в Шадринске — поступил действительно неразумно, по-мальчишески. В школе его тоже отругали крепко, но и помогли, определили на работу в Челябинскую область, в районный центр Нязепетровск.

— Это же у черта на куличках, — прервал молчание дядя Доня. — И как ты там один жить думаешь? Были бы глаза, куда ни шло… — Он свернул цигарку, затянулся. — Вот что, парень, поезжай-ка ты лучше в Пермь, повинись, авось и примут обратно.

— Нет, не поеду, — отказался Саша, — а учиться я и в Нязепетровске смогу.

— Там есть школа слепых? — обрадовался дядя Доня.

— Я в обыкновенной буду.

— Ну, Саша, я считал тебя умным, а ты… — дядя Доня подошел к окну и со злостью выбросил цигарку. — Все! Что с ним толковать — выпрягся парень!

В Нязепетровск, большое, раскинувшееся на холмах село, с базаром по воскресеньям, двумя магазинами и столовой в центре, дощатым тротуаром, ведущим к райисполкому, Саша приехал в солнечный и погожий день. Вышел из раскаленного вагона, отдышался и услышал скрип телеги, потом голос мужчины средних лет:

— Тебе куда, парень?

— В артель пимокатов.

— Садись, довезу, все равно пассажиров нет.

В артель Сашу направили культурником — учить слепых рабочих грамоте. Приняли «первого преподавателя» хорошо. Лучший мастер — Петр Полушкин сводил в магазин, показал дорогу в столовую. Другой — Павел Темников устроил на квартиру, однако первая беседа с пимокатами едва не оказалась и последней. Учиться писать и читать артельщики не хотели.

— Нам это ни к чему, — говорили. — Мы валенки и без грамоты катать можем. Да и сам рассуди: наши пальцы грубые и твои точки не почувствуют. Дай-ка букварек пощупать! Так и есть — неровности чувствую, а как они расположены, сам аллах не разберет. Правильно, что в стране неграмотность ликвидируют, это мы одобряем, но это тех, у кого глаза есть, учить надо. А нас-то зачем? Да и поздно уже…

— Учиться никогда не поздно! — запальчиво возразил Саша, — Я сам только в одиннадцать лет начал!

Рабочие засмеялись:

— В одиннадцать! А нам знаешь ли по скольку? У тебя ум еще гибкий был — у нас уже шерстью покрылся.

— Возраст ни о чем не говорит, — не сдавался Саша. — Вначале я тоже не мог запомнить расположение точек, зато сейчас… Вот послушайте.

Прочитал небольшой рассказ из букваря. Попросили прочитать еще. Хорошо, что захватил с собой книжку Чехова. Часа два читал веселые рассказы любимого писателя. И хорошо, что догадался рассказать о Брайле и его системе.

— Да вы знаете, кто это для нас придумал?

— Кто, кто? Ученые небось…

— А вот и нет! Сын сапожника — слепой Брайль. Мальчишкой еще был! И после него ничего лучшего изобрести не могли. Пощупайте решетку. В каждой клеточке всего шесть точек, а в ней можно разместить шестьдесят четыре комбинации!

— У-у-у-у!

— Вот вам и «у-у-у-у»! В алфавите тридцать три буквы, так что и на знаки препинания, и на цифры остается. Разобраться в этих комбинациях и то интересно.

Еще с час уговаривал, пока Петр Полушкин не сказал:

— Ладно, я попробую, но если не получится, не взыщи.

Павел Темников тоже обещал попытаться.

— Ну, если Темников желает, то и мы тоже, — согласились наконец артельщики.

И как-то быстро втянулись в учебу. По вечерам аккуратно собирались в красном уголке, осваивали алфавит — всем вдруг захотелось научиться читать книги самим, читать много и так же быстро, как Саша. Раньше пимокаты не думали о самой возможности чтения и были спокойны. Теперь ими овладело такое нетерпение, что они были готовы учиться с утра до вечера. Саша часто рассказывал о прочитанных книгах, чем, сам того не подозревая, вызывал еще большее прилежание и заинтересованность.

Все хорошо образовалось и как бы само собой, без больших усилий с его стороны. С первой зарплаты купил валенки, рассчитал деньги на питание. Должно хватать при некоторой экономии. Вот если бы еще…

Школа была рядом. Через дорогу от артели сад, за ним и она. Днем он свободен, Сходил в районо, робко попросил, чтобы разрешили учиться. Над ним посмеялись. Пошел в райком комсомола. Там поговорили участливо, позвонили в районо и сказали, что ничем помочь не могут. Через неделю снова пошел в районо. Тот же красивый пожилой голос выговаривал на этот раз раздраженно: «Ты не можешь учиться вместе со зрячими. В наших школах повышенные требования, и потом существуют же специальные школы для слепых. Там и преподаватели имеют определенный опыт, и наглядные пособия соответствующие имеются… Нет, это совершенно немыслимо! Не будут же учителя только с тобой возиться — у них на руках целый класс…»

Написал в облоно. Там заявление Саши нашли настолько нелепым, что не стали и отвечать. Дядя Доня был прав!

2.

В начале второй четверти, в морозный ноябрьский день, к удивлению учеников Нязепетровской средней школы, Саша поднялся на второй этаж и спросил, как пройти в шестой класс.

— А тебе зачем?

— Буду учиться.

— Такой большой и в шестом классе?!

На это возразить было нечего — ему шел семнадцатый. Саша стоял, неловко переминался с ноги на ногу, растерянно улыбался, чувствуя, как кровь заливает ему лицо, а на лбу проступает липкая испарина. Решившись явиться в школу без направления, он продумал, казалось бы, все, а такого вопроса не ожидал.

Из затруднительного положения Сашу вывела чья-то крепкая рука, взяла под локоть и повела. Нашелся человек, который искренне возрадовался появлению еще одного переростка — второгодник Колька Кудрявцев. Кудрявцев был тоже выше и старше всех, ходил в валенках-бахилах, всегда взлохмаченный и всегда с расстегнутым воротом рубашки. Занятия посещал аккуратно, честно отсиживал на последней парте положенные часы и ничего не делал. Учиться Колька не хотел принципиально и ходил в школу лишь потому, что отец крепко драл ремнем. Когда ему становилось особенно скучно, а такое случалось часто, Колька доставал какую-нибудь приключенческую книжку и углублялся в чтение, чаще же потихоньку мастерил «поджигатели» и всякие другие нужные вещи. К этому привыкли и учителя и ученики и не обращали внимания.

— Садись со мной, — горячо говорил Колька Кудрявцев, — Два двоечника будет — все веселее. Парта вот тута. Садись!

Саша втиснулся в маленькую парту и замер: что будет дальше?

Раздался звонок.

— Какой первый урок? — спросил у Кольки.

— А шут его знает… Вон у девок немецкий раскрыт. А тебе зачем?

— Надо же приготовиться.

Престарелая учительница немецкого языка Эльза Карловна обычно с учениками не здоровалась — боялась, что не услышат и не ответят на приветствие. На этот раз, едва она вошла в класс, все стихли. Это насторожило Эльзу Карловну — готовят какой-нибудь подвох? Но между ними существовал негласный договор: она позволяла на уроках вести себя вольно, ребята, учитывая это, не преступали дозволенного.

— У нас новичок! — пробасил Колька Кудрявцев.

«Сейчас выгонит!» — екнуло сердце, Саша стал подниматься, чтобы безропотно выполнить приказ, но учительница, подойдя к нему, положила ладонь на голову, заставляя сесть, и задумчиво сказала:

— Я знаю, что ты хочешь учиться. Я много раз видела, как ты стоял под окнами школы. Это очень хорошо. Я люблю прилежных учеников, но как нам поступать, если ты не видишь? — голос был усталым, надтреснутым, с явно слышимым немецким акцентом.

Учебники для слепых Саша давно выписал из областной библиотеки и, на счастье, немецкий взял с собой. Раскрыл наугад:

— Можно я почитаю?

— Почитай что-нибудь и переведи, — согласилась Эльза Карловна.

— Ребята, он читает руками! — оповестил класс Колька Кудрявцев, и все сгрудились у задней парты.

Саша читал долго, пока учительница не остановила:

— Достаточно. Я тебе ставлю… Как твоя фамилия? Я с большим удовольствием поставила бы тебе пять, Саша Камаев, но ты не зачислен…

— Правильно, Эльза Карловна! — одобрил Колька Кудрявцев. — А вы запишите его в журнал, и будет полный порядок.

Класс посмеялся и стих. И это мешало Эльзе Карловне сосредоточиться: «Может, ученики нарочно привели этого Сашу Камаева? Может, они что-то замышляют и притихли лишь на время?» Но урок закончился благополучно. «Камаев хорошо повлиял на класс. Вот в чем дело!» — подумала Эльза Карловна и, забывшись, вопреки обычаю, попрощалась:

— До свидания, дети!

— До свидания, Эльза Карловна… — разноголосо ответили ученики.

На перемене весть о событии в шестом облетела всю школу. Ребята из шестого оказались в центре внимания и без устали рассказывали:

— Пальцами по толстой такой книге водит и читает по-немецки…

— Ври больше! По-русски он еще может читать, а на немецком как? Там же совсем другие буквы!

— Не знаю… Но сам видел. Да вот спроси хоть у Наташки. Натка, иди сюда!

В учительской никогда не вмешивающаяся в школьные дела Эльза Карловна уговаривала директора школы Александру Васильевну Лопотышкину:

— Сашу Камаева нужно обязательно принять! Он будет хорошо учиться!

Александра Васильевна молчала. Она знала о решении районо и была довольна, что самозванец поставил ее перед свершившимся фактом. Александре Васильевне нравилась настойчивость новенького, но она сомневалась: немецкий слепой может знать хорошо, по литературе, истории тоже может успевать, а по алгебре, геометрии? Александра Васильевна сама вела эти предметы, и следующий ее урок был в шестом. «Не буду сегодня спрашивать, пригляжусь, а там видно будет», — после долгих колебаний решила она.

Саша тоже знал, что следующий урок директора школы, и из класса не выходил. Пытался сосредоточиться на геометрии, но это не удавалось: то и дело распахивалась дверь — его рассматривали. Рядом вертелся Колька:

— Здорово ты отшпарил! Мне так ни в жизнь!

— Сказал тоже. Тебе проще — ты видишь.

— Само собой, но на черта сдался мне этот немецкий? Без него проживу, — не сдавался Колька.

До звонка так и не удалось ничего вспомнить. Александра Васильевна сделала вид, что не заметила Камаева, и стала объяснять условия новой задачи. Начертила на доске треугольник. Саша ловил каждое ее слово, точками тоже вычертил треугольник, печатными буквами обозначил углы. Кажется, все понял и теорему, с помощью которой решалась задача, вспомнил. Александра Васильевна спросила, кто хочет отвечать. Саша поднял руку.

— Я. Только я не могу на доске, — голос сорвался, и Саша продолжил почти шепотом: — Я сделал свой чертеж и могу объяснить…

Александра Васильевна помолчала, потом согласилась:

— Хорошо. Кудрявцев, принеси.

Колька радостно вскочил, подал чертеж:

— Вот это у него равнобедренный треугольник, с углами АБС. Задачу он решил с помощью теоремы…

— Кудрявцев, — улыбнулась Александра Васильевна, — я тебя просила принести чертеж, а не объяснять его… Кто из вас решал задачу — ты или Камаев?

— Камаев, — буркнул Колька, — но я смотрел, как он делал, и все понял. Давайте на доске покажу?

— В следующий раз я тебя обязательно спрошу, а пока садись, Кудрявцев. Отвечать будет Камаев.

Александра Васильевна не удовлетворилась объяснением одной задачи, погоняла Сашу по другим вопросам и удивленно произнесла:

— Знания есть. Где ты учился раньше?

— В Шадринске.

— В школе слепых?

— Да.

— Хорошая школа. Это чувствуется. — А почему ты ушел из нее?

— В ней нет шестого класса…

Третья отличная оценка была получена по истории. Чтобы не прослыть выскочкой, Саша не поднимал руку. Однако молодая учительница сама спросила его, и повторить только что услышанный от нее рассказ ничего не стоило.

— Экзамен тебе делают! Держись! — догадался Колька, — Жаль, что я подсказывать не могу, а то бы…

Колька оказался прав: учительница русского языка объявила о контрольном диктанте. Как писать? По Брайлю? А кто проверит? Печатными буквами по методу Тебольда, но писать надо быстро и много, где взять столько карандашей? Саша прошептал о своих затруднениях Кольке.

— Это раз плюнуть. Тебе сколько надо? Сейчас будут. Ткнул одну девчонку: — Эй, ты, дай карандаш! — другую, еще кого-то. — Что? Чем точить? Ха! Нож у меня всегда с собой. Шесть штук хватит? Пиши.

Урок начался. Учительница диктовала не торопясь, но Саша все равно не успевал. Колька, видя это, несколько раз просил повторить предложения. Учительница подошла к задней парте:

— Что с тобой, Кудрявцев? Ах, вот в чем дело!

Она взяла написанный Сашей текст.

— Я все разбираю, пока вижу одну грамматическую ошибку. Буду диктовать медленнее.

Были ли в жизни Саши более светлые и радостные, более утверждающие дни? Наверное, были. Но этот, такой напряженный, весь на нервах, на подъеме… После уроков с пимокатами засел за учебники. Утром поднялся рано и еле дождался часа, когда можно было пойти в школу. И шел в нее уже не посторонним, а своим. Сашу уже окликали, с ним здоровались! Порадовал и Колька Кудрявцев — он принес в класс металлическую сетку от решета. С ее помощью стало легче чертить геометрические фигуры. Сложные Колька вырезал из картона или гнул из проволоки. Александра Васильевна снова его похвалила:

— Правильно, Кудрявцев, Камаеву так будет легче.

— А мне интересней, — нахально улыбнулся Колька.

— И это хорошо.

Лентяй, второгодник, одинокий в классе, Колька Кудрявцев приходил на помощь при малейшем затруднении и, помогая Саше, стал работать сам: школьная жизнь впервые приобрела для Кольки определенный смысл. Перед зимними каникулами Александра Васильевна вызвала Кудрявцева к доске и убедилась, что знания по геометрии у него довольно основательные.

— Я выведу тебе за четверть хорошую оценку, Кудрявцев, — пообещала директор школы.

Колька потерял голос:

— Мне? Хор? — просипел он.

— Тебе, тебе, не твоему же другу — Камаев знает предмет на отлично. По алгебре ты заслужил такую же оценку. Если и дальше так будет продолжаться, в отличники выбьешься.

Колька еле проволок валенки-бахилы через класс, втиснулся в парту и долго сосредоточенно молчал. От Кольки несло жаром.

— Чего это она? — наконец пробасил он. — Совсем рехнулась!

После экзаменов Саша зашел к директору за документами.

— Уезжаешь все-таки?

— Да, Александра Васильевна. Меня на год сюда направляли, и я свое дело сделал.

— Жаль… В школу зрячих тебя в Шадринске теперь примут, а как жить думаешь?

— Обещали устроить пионервожатым… Спасибо вам за все, Александра Васильевна! Если бы не вы…

— Ладно, ладно, Саша… Чего там! Будь счастлив!

— Постараюсь, Александра Васильевна.