Первые репризы

Первые репризы

Дрессировщик А. Цхомелидзе рассказывал сегодня за кулисами, как раньше, в дореволюционном цирке, клоуны поражали публику танцующими курами. На манеж ставили металлический ящик с загородками. Пол у ящика двойной. Внутри горячие угли. Затем клоун выносил самых обыкновенных кур, крылья у них связаны, и поэтому вылететь они не могли. Перед началом клоун держал речь, в которой сообщал, что после долгих трудов он научил глупую птицу танцевать. Оркестр играл какой-нибудь модный танец. Клоун сажал кур в ящик, и они, обжигаясь, поднимали одну ногу за другой. Создавалось полное впечатление, что куры танцуют. Успех был грандиозный. А мне об этом было страшно слушать.

(Из тетрадки в клеточку. Июнь 1957 года)

Мы работали снова в Калинине. Москва готовилась к открытию Всемирного фестиваля молодежи и студентов. Нам очень хотелось побывать на нем, и мы решили, что в один из выходных дней съездим в столицу. В это время в Калинин приехал Марк Соломонович Местечкин, который подбирал номера для московской праздничной программы.

В дни фестиваля в цирке решили показать водяную феерию, и наш номер планировалось включить в программу. Местечкин предложил наших «Рыболовов» перенести с воображаемой воды на настоящую.

Закончив выступления в Калинине, мы приехали в столицу, чтобы принять участие в репетициях представления «Юность празднует». На репетиции ушло больше месяца. «Рыболовов» пришлось значительно переделать. Перед премьерой, как всегда, нам не хватило одного дня, поэтому мы репетировали всю ночь.

Премьера прошла отлично. В программе принимали участие молодые артисты. Когда на манеж пускали мощным водопадом воду, зал аплодировал. Вода подсвечивалась цветными прожекторами, и зрелище получалось эффектным.

Осенью работать стало трудно, хотя воду и подогревали.

Кто-то пустил слух, что раньше во время водяных пантомим дирекция выдавала артистам после представления по пятьдесят граммов коньяку. Поверив в это, мы с тайной надеждой пошли к Байкалову. Николай Семенович внимательно нас выслушал и, рассмеявшись, сказал:

— Может быть, вам еще тут и бар построить со стриптизом?

В декабре меня на неделю уложил в постель радикулит — следствие ежедневных купаний на манеже. Лежа в постели, я мысленно подводил итоги работы. Десять лет прошло, как я в цирке. За это время многому научился. И теперь с превосходством смотрел на того напуганного и беспомощного Никулина, который выступал со своей первой клоунадой «Натурщик и халтурщик». За время болезни я придумал две пантомимические репризы: «Насос» и «Стрельба бантиками». Лежа в постели, я представлял, как мы с Мишей будем их делать. Для меня сразу определились наши взаимоотношения на манеже: Миша будет активным, начнет заводить меня, командовать (как в «Маленьком Пьере»), а я, туго соображающий, буду все путать.

Содержание реприз рассказал Тане. Она посмеялась, а потом сказала:

— Глупо все это, но, наверное, будет смешно.

Смешно — это уже хорошо. Ведь именно для того, чтобы смеялись, мы и выходим на манеж.

Придумав первые репризы, я, ярый противник перехода в жанр коверных, в глубине души понимал, что в конце концов желание Миши осуществится и мы рано или поздно станем коверными.

После болезни я рассказал Мише о «Насосе» и «Стрельбе бантиками». Ему репризы понравились, и мы начали их готовить. Потребовался реквизит. Тут нам пригодились «тамаринские» пищики, мы использовали их в репризе «Насос» для имитации звука выходящего воздуха.

Часами разрабатывали сложную иллюзионную технику для «Стрельбы бантиками». Казалось бы, готовим всего две репризы, а ушло на них месяц с лишним. Обе репризы показали в гардеробной Местечкину.

По-моему, неплохо, — сказал он. — Нужно проверить на зрителе. Покажите их в воскресенье на утреннике.

Дети смеялись, когда в первой репризе Миша «накачивал» меня автомобильным насосом, чтобы я стал здоровее и смог выполнить акробатический трюк. После каждой накачки воздух со свистом выходил из меня, и Мише приходилось начинать все сначала. Во второй репризе мы, зарядив пистолет яркими бантиками, начинали по очереди стрелять друг в друга. Бантики таинственным образом прилеплялись к моей рубашке и брюкам, вызывая смех в зале.

На шефском спектакле в День Советской Армии мы опять показали эти репризы. Принимали хорошо, хотя в некоторых местах возникали незапланированные паузы, чувствовался спад по ритму. И мы поняли — многое еще придется доделывать.

— Вот видишь, — сказал Миша после дебюта, — еще несколько таких реприз, и мы сможем работать коверными.

В феврале 1958 года в Московском цирке шла программа «Арена дружбы», в которой мы показывали «Насос» и «Бантики». Репризы от представления к представлению проходили лучше. В этой программе основным коверным работал Карандаш, принимал также участие и талантливый клоун Анатолий Векшин, с которым мы подружились.

Через неделю после премьеры Мишу, меня и Анатолия пригласил к себе Байкалов.

— Вот что, хлопцы, — начал заговорщицким тоном Николай Семенович, — в апреле намечается поездка советского цирка в Швецию. Меня назначили руководителем. Вас беру коверными. Готовьтесь. Думайте, что будете показывать, но пока об этом ни гугу. Ясно?

Вышли мы из кабинета потрясенные. В душе я ликовал.

С этого дня Миша, Анатолий и я репетировали ежедневно.

В апреле 1958 года мы вылетели из Москвы в Стокгольм в составе большой группы цирковых артистов. Гастроли продолжались пятьдесят дней.

Первые самостоятельные репризы, первые шаги в жанре коверных сразу определили наши клоунские характеры и маски. От репризы к репризе я старался уточнять свой характер клоуна. Я обыгрывал свою фигуру в кургузом пиджачке, ходил заплетающейся походкой и старался как можно серьезнее относиться к самым нелепым ситуациям, возникающим по ходу реприз, считая, что во все, что делается на манеже, нужно предельно верить. Если, скажем, я пугаюсь громадной бутафорской булавки в руках партнера, то я должен бежать от него с криком, веря, что он этой булавкой может меня проткнуть.

С самого начала нашей работы Миша стал меня звать на манеже Юриком.

— Ю-рии-ик! — звал меня партнер, когда я застревал где-нибудь за кулисами или среди реквизита, который то уносила, то приносила униформа.

И по ходу спектакля, когда Миша в очередной паузе снова звал меня, то на «Ю-рии-ик!» публика уже реагировала.

Зрители смеялись, зная, что я снова появлюсь перед ними в своих громадных ботинках, испуганно озираясь по сторонам.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.