Аморион. Часть II: Поля скорби

Аморион. Часть II: Поля скорби

Эмирдаг – милый суетливый рыночный городишко с широкой главной площадью. Ко всему прочему он изобилует такси. За несколько минут мы отыскали водителя, знавшего, где находится Аморион, и погнавшего машину на восток через равнину, оглашая окрестности громовыми звуками радио. На юге голубеет гора Эмирдеде, впереди низкое каре холма разорвано узким проходом, за которым видны дома деревни Хисаркой, сгрудившиеся на фоне холма и защищенные несколькими тополями и ивами. Даже в июне деревня выглядит заброшенной, а уж в зимнее время жизнь в ней, вероятно, совсем замирает. Невозможно было себе представить, что некогда здесь стоял большой город, обороняемый императорами и осаждаемый халифами, что этот длинный плоский холм за деревней и был Аморионом!

Поскольку никакой дороги к развалинам не было, мы просто перелезли через изгородь и побрели по высокой траве к вершине холма, где нас грубовато приветствовали трое седых пастухов. Две телочки резвились, словно школьницы на перемене, овцы паслись среди маков и чертополоха у фундамента Амориона. Этот фундамент виден на всем его протяжении вдоль холма и свидетельствует о том, что стены были сложены из битого камня и облицованы плотно пригнанными тесаными плитами. На северо-восточном склоне холма маячит огрызок некогда возвышавшейся там башни.

Внизу в долине трудилась в поле какая-то женщина в сопровождении черной собаки, и их присутствие лишь подчеркивало необозримость расстилающегося за долиной пространства. Берущие здесь свое начало ручьи печально струятся на север и восток, впадая в конце концов в реку Сакарью, которая гигантскими петлями устремляет свои воды в Черное море. Рядом со стеной возвышается одинокий камень-монолит – надгробие с соскобленной надписью, сохранившее, тем не менее, в центральном углублении крест. Я подумал было, что это все, но на южной стороне холма наткнулся на глубокий раскоп, которого, если верить Норвичу и Манго, здесь быть не должно. Археологи обнажили одни из городских ворот с участком мощеной улицы, ограниченной по бокам несколькими помещениями правильной формы, где, возможно, находилась стража. Одни сооружения выполнены из тщательно пригнанных рядов тесаных камней, другие производят впечатление в спешке сложенных из случайных материалов, включая шесть надгробных памятников, на одном из которых сохранились углубленные панели в обрамлении изысканно вырезанных цветочных гирлянд.

Лишь оглядев окрестности, я понял, какую огромную площадь занимал Аморион. Он не ограничивался вершиной холма, как я сначала подумал: на равнине под нами виднелась линия крепостной стены, окружавшая широкое пространство. Это был нижний город, площадь которого в несколько раз превышала площадь акрополя, откуда мы вели наблюдение. Куски мрамора исключительной красоты, пронизанного пурпурными прожилками, лежали в траве вдоль выкопанных археологами траншей. Профессор Манго явно ошибался: по масштабам раннего Средневековья Аморион – очень большой город. Когда Аль-Мутасим взял его, здесь находилось семьдесят тысяч человек, и даже если принять в расчет посланные Феофилом для защиты города подкрепления и нашедших здесь убежище жителей окрестных деревень, все равно его постоянное население насчитывало около тридцати пяти тысяч. Очень немногие из них пережили события августа 838 года.

Феофил, узнав о вторжении халифа и о том, в каком направлении движется его армия, предпринял отчаянную попытку отразить наступление арабов в Дазимоне, располагавшемся неподалеку от современного Токата в северо-восточной Анатолии, но его солдат обуяла паника под градом стрел, которые обрушили на них тюркские кавалерийские части, бывшие вспомогательными отрядами в арабском войске. Сам император чудом спасся от смерти. Его воины разбежались кто куда, разнося слухи о гибели Феофила. Пришлось ему вернуться в столицу, чтобы показаться народу и усмирить зреющее беспокойство. Аморион остался брошенным на произвол судьбы, и Аль-Мутасим прибыл туда в первых числах августа. Он тут же пустил в действие осадные машины, но городские укрепления были очень внушительные, и целых две недели халиф не мог добиться успеха, пока предатель не указал ему слабое место в крепостных стенах, где они были подмыты ручьем. Вскоре здесь был пробит пролом, и 15 августа арабская армия ворвалась в город. Защитники Амориона собирались дать последний бой в монастыре, но арабы подожгли его, и солдаты сгорели вместе с монахами. Погибло тридцать тысяч человек, более тысячи женщин подверглись насилию. Награбленное добро было поделено между победителями, город сровняли с землей. Оставшихся жителей арабы взяли с собой, когда внезапно отступили через анатолийскую пустыню, так как до халифа дошел слух о готовящемся нападении византийцев и терять время было опасно. Часть пленников бежала, остальных бросили умирать в испепеляющей жаре анатолийского августа. Еще шесть тысяч были без всякой причины обезглавлены. Легенда повествует о том, что вместе с халифом до Самарры добралось всего сорок пленников, но и тех за их отказ принять ислам семь лет спустя казнили.

Слухи об уничтожении Амориона были встречены в Константинополе с печалью, однако в целом произвели на империю не очень сильное впечатление. Можно даже сказать, что в случившемся было положительное зерно, поскольку Феофилу пришлось начать долгожданную военную реформу. Взятие Амориона не принесло особой пользы и халифату, вскоре вступившему в период необратимого упадка, и в итоге оказалось актом бессмысленного варварства. На Феофила эта трагедия подействовала разрушительно. Он слег с жестокой лихорадкой, его сердце и желудок ослабли. Феофил воспринял гибель своего родного города как личное поражение (именно этого и добивался Аль-Мутасим) и понял, что отныне не сможет, как раньше, утверждать, что иконоборчество способствует военным победам. Феофил вынужден был признать, что учение, которому он отдался столь страстно, обречено на гибель. Его жена императрица Феодора почитала иконы в тишине своих покоев, и он нимало этому не препятствовал. В конце концов император и сам смирился с неизбежным. На смертном одре в 842 году Феофил уже думал лишь о безопасности собственной семьи. 20 января 842 года император, которому не исполнилось и тридцати лет, умер от дизентерии, искренне оплакиваемый своими подданными. Несколькими неделями позже скончался Аль-Мутасим. Это был конец эпохи – вскоре Феодора восстановила иконопочитание, а армия халифата впредь никогда не представляла для империи серьезной угрозы.

Отрадно сознавать, что ныне археологи уделяют Амориону внимание, которого он вполне заслуживает, хотя место до сих пор выглядит пустынным и заброшенным. Не следует, впрочем, думать, что история города завершилась в 838 году. Аль-Мутасим не сумел полностью уничтожить огромные стены Амориона, и со временем город вновь заселили и частично отстроили. Он никогда уже не достиг своего былого величия, но все же процветал и спустя два столетия подвергся разрушению со стороны турок. Но и после этого в городе сохранилась епископская кафедра, а окончательно исчез он с исторической сцены только в начале XIV века. В наши дни одинокий путник, оказавшийся здесь среди пустынной равнины, представляет себе улицы и дома, казармы, бани и церкви, покоящиеся в земле под зарослями высокого чертополоха. А на востоке клубы пыли, поднятые словно бы приближающимися вражескими ордами, бессмысленно кружатся в воздухе…

Данный текст является ознакомительным фрагментом.