Умирающая мать

Умирающая мать

Хотя через пятьдесят лет после смерти Иоанна Ватаца православная Церковь канонизировала его, однако ничего особенно святого в сдержанной ярости его письма папе Григорию IX, написанного в 1237 году, нет. Папа упрекает императора за нападения на занимающих Константинополь латинян. Ватац, возражая ему, замечает, что папское послание «представляется ему плодом деятельности человека, пребывающего в последней стадии безумия… Ибо мы вступим в противоречие с законами природы, принципами жизни нашего народа, могилами наших отцов и благословенной святостью нашей земли, если не напряжем все силы для того, чтобы вернуть Константинополь». С какой бы хозяйской заботой ни относились Ласкари к своим азиатским владениям, их всепоглощающей целью было вернуть Константинополь, и ко времени смерти Ватаца в 1254 году Город был полностью окружен византийскими территориями. По злой иронии судьбы честь возвращения столицы выпала не члену этой династии, а узурпатору Михаилу VIII Палеологу, отметившему свой триумф ослеплением последнего отпрыска Ласкарей Иоанна, одиннадцатилетнего сына Феодора II. Перенос столицы в Константинополь не принес никаких радостей Никее и другим городам византийской Азии. Прекрасная интерлюдия завершилась, пришло время поднять занавес и увидеть печальный финал трагедии.

После шестидесяти лет латинского правления Константинополь представлял собой малонаселенные трущобы, так что содержимое никейской казны пришлось потратить в тщетной попытке воскресить нечто, приближающееся к его былой славе. Еще хуже было то, что усилия по отражению непримиримо враждебного Запада истощили силы императора Михаила и военные ресурсы империи, оставив фатально запущенными восточные оборонительные рубежи. Акритам (пограничной страже) не платили денег, их традиционное освобождение от налогов было отменено. Многие из них вскоре покинули свои посты и присоединились к врагам. Когда в конце жизни Михаил объезжал восточную границу, он пришел в отчаяние: некогда цветущие края были разорены и покинуты, причем случилось это, увы, в основном по причине его недальновидной политики.

В последние годы правления Михаила новая турецкая сила – османли, или османы, – заявила о себе в районе Дорилаион, в излучине реки Сангарии, и стала вклиниваться в самое сердце Вифинии. Никея и другие города вскоре были отрезаны друг от друга и от столицы. До поры до времени находясь в безопасности за своими высокими стенами, жители Никеи наблюдали за происходящим и ждали. Приверженцы Ласкарей, они терпеть не могли Михаила Палеолога и его потомков, которые, сражаясь друг с другом, были слишком заняты, чтобы оказывать реальную помощь осажденным азиатским поселениям. Вождь османов эмир Орхан предложил великодушные условия, и в 1331 году никейцы поняли, что сдача города не противоречит их собственным интересам. Те, кто хотел уйти, покинули город, унося с собой свои святыни. Согласно некоторым источникам, большинство решило остаться и вскоре приняло условия завоевателей, хотя есть и другие версии.

Описывая эти события, Дмитрий Кидонис заявляет, что турки «разрушали города до основания, оскверняли церкви, грабили могилы и заливали округу кровью», а югославский историк Георгий Острогорский замечает, что Никея пала после «героической борьбы». Когда арабский путешественник Ибн Батута проезжал в 1333 году через город, он увидел его безлюдным и покинутым. Еще б?ольшую путаницу вносит известие об основании в 1333 году в Никее (или Изнике, как мы теперь должны ее называть) старейшей османской мечети. Что же нам делать с этими очевидными противоречиями? Как свести их воедино, последовательно изложив материал? У нас нет никаких оснований сомневаться в рассказе Ибн Батуты, который все видел собственными глазами, и поэтому можно сказать, что в 1331 году б?ольшая часть населения покинула город. Скорее всего, и после окончательной сдачи многие стремились под защиту Константинополя. Византийские источники XIV века упоминают об огромных потоках беженцев из Азии. Через несколько месяцев после визита Ибн Батуты Орхан начал восстанавливать и заселять опустевший город. Турецкое завоевание произошло только что, поэтому большинство «новых» жителей было православными греками. Вероятно, часть «старых» жителей возвратилась, привлеченная успешным правлением Орхана и религиозной терпимостью, да и кто бы не предпочел жизнь в динамично развивающемся и расширяющемся эмирате прозябанию в умирающей империи?

Процесс мирной ассимиляции продолжался, и в 1339 и 1340 годах патриарх Константинопольский, удрученный известиями о том, что никейские христиане целыми группами переходят в ислам, обратился к ним с посланиями, призывая подумать о спасении души. Но тщетно: вместо этого многие предпочли спасаться от хараджа – подушного налога, который были обязаны платить все христиане, проживавшие на османской территории. Из этих переменивших веру византийцев и происходит б?ольшая часть нынешнего населения Вифинии. Византийская Никея умирала постепенно, и в этом затянувшемся диминуэндо нетрудно различить слабеющий с веками хор голосов, стремящихся выжить несмотря ни на что.

Феодор Метохит, умерший в 1332 году, прожил достаточно долго, чтобы услышать о падении Никеи. Он посвятил ряд ламентаций осмыслению потери Анатолии, но в конце концов впал в отчаяние, ибо не мог найти объяснения случившемуся. Почему Господь оставил империю? Конечно, греки – великие грешники, однако Феодор никак не мог поверить, что они заслуживают столь ужасного наказания. А если взглянуть на ситуацию под другим углом: может быть, причиной стала добродетель турок? Как ни странно, Метохит отдает должное этой идее и вынужден описывать турок (он упорно именует их скифами) как простой и свободный народ, не испорченный цивилизацией. Прочитав его сочинения, невозможно понять, как под управлением сельджукских султанов турки создали процветающую городскую цивилизацию, столь же изощренную и подверженную разложению, как и ее византийский двойник. Изображение Метохитом турок – это историческая беллетристика, составленная из упоминаний о скифах на страницах Гомера, Геродота и других античных авторов. В сущности, перечисление природных турецких добродетелей удивительно напоминает восхваление Платоном Спарты и выглядит столь же неубедительно.

Метохит был благочестивым христианином, однако в конце жизни ему пришлось искать прибежище у языческой богини судьбы, слепой и капризной Фортуны, а не у христианского Бога, неравнодушного к делам людей. Империи возникали и исчезали, ассирийцы уступали дорогу персам, персы – македонцам, македонцы – римлянам, и «эти события совершались попеременно, по прихоти времени и судьбы. Нет в человеческих делах ничего постоянного, нет вечно неизменного». Если в этом холодном осмыслении и было какое-то утешение, то исключительно интеллектуального свойства. В жалобах Метохита сильнее всего звучит нота личной утраты. Анатолия была его «матерью-кормилицей», однако ей, оказавшейся на смертном одре, он был уже не в силах ничем помочь:

«О прекраснейшая Иония, прекраснейшие Лидия, Эолия, Фригия и Геллеспонт… земли… где я жил так сладко… и с юных лет! Теперь же я в печальной ссылке проливаю слезы и горюю, словно на похоронах. О мои любимые города, поля, горы, долины, реки, рощи и луга, источники всякой радости… как тяжко я страдаю, вспоминая вас; и сердце мое, и мысли тают беспрестанно, и я не в силах даже дышать… Анатолия отторгнута от Римской земли! Какое горе! Какая потеря! Мы обитаем ныне в жалких останках тела, которое некогда было величественно и прекрасно, а теперь самые полнокровные его члены отторгнуты. Наше существование проходит в горе и насмешках, с жизнью несовместимых».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.