АРКТИКА

АРКТИКА

Жизнь моряка кочевая, беспокойная. А военного моряка — тем более. Как в песне поется: «По морям, по волнам, нынче здесь, завтра там». Прожив на флоте и с флотом большую жизнь, могу сказать, что есть в этом своя прелесть, своя романтика. Видишь новые места, новых людей, познаешь многое и вместе с тем мужаешь, накапливая знания и опыт.

Ездил я немало. Вот и на этот раз, едва на Волге закончилась боевая страда, я после вторичной недолгой службы в Главном морском штабе был назначен командующим Беломорской флотилией и, получив приказ наркома, поспешил в Архангельск.

Беломорская флотилия была одной из крупнейших по числу кораблей и по масштабам боевой деятельности. Она играла особую роль в обороне наших арктических коммуникаций, но организационно входила в состав Северного флота, и потому дела ее «растворились» в общем потоке боевых свершений североморцев.

…В Архангельске на вокзале меня встретил начальник штаба флотилии контр-адмирал В. П. Боголепов — весьма колоритная и широко известная на флоте личность. Мы когда-то служили на Черноморье, воевали на Балтике и вот теперь вновь встретились. Я был этому рад, зная, что Виктор Платонович высокообразованный человек с гибким умом и широким кругозором. Работать с такими людьми — всегда удовольствие.

— Война, кажется, на исходе, — сказал он, — впору думать о плане боевой подготовки применительно к условиям мирного времени.

— Не торопитесь! — заметил я. — Думаю, что нам еще боевых дел хватит…

[258]

Мы направились в город. Мост через Северную Двину тогда еще не построили. Путь был один — по воде. Мы взошли на штабной катер. Во внешнем виде и поведении команды, как в зеркале, всегда отражается воинская организация. Я сразу обратил внимание на чистоту катера, на опрятную одежду матросов, любовался их безукоризненно четкими движениями. Похоже, тут повсюду прочно утвердился морской порядок. Вскоре я убедился, что флотилия, несмотря на молодость (ее сформировали в августе 1941 года), следовала лучшим традициям советского флота.

Мой предшественник вице-адмирал С. Г. Кучеров и член Военного совета контр-адмирал В. Е. Ананьич — оба опытные, боевые руководители — много сделали для поддержания образцового воинского порядка. Командовать такой флотилией я считал для себя большой честью.

Штаб флотилии помещался в центре города, в красивом двухэтажном особняке на набережной Северной Двины. Недалеко от штаба, тоже на самом берегу реки, в небольшой уютной гавани находился надежно укрытый командный пункт с современными средствами связи, рабочими и жилыми помещениями, кухней и столовой. В ту пору такому командному пункту мог позавидовать любой флот.

Корабельный состав флотилии прежде всего составляли легкие силы, способные вести борьбу с фашистскими подводными лодками и с минной опасностью, оборонять морские коммуникации и базы. В большинстве своем это были промысловые и транспортные суда, во время войны наспех переоборудованные и вооруженные. Кораблей специальной военной постройки было меньше. Правда, их число резко возросло после решения ГКО в марте 1944 года об усилении боевой мощи флотилии кораблями и авиацией. В состав флотилии вошел также морской флот Главного управления Севморпути с ледоколами, авиацией и портовым хозяйством на острове Диксон.

Постепенно осваиваюсь с новой службой. Первое знакомство с личным составом оставляло самое лучшее впечатление. Повсюду видел бодрых, энергичных людей, любящих свой корабль и свою службу и готовых выполнить любое задание. Помню, в полуэкипаже у капитана 2 ранга Белозерова я беседовал с молодыми матросами, только что призванными на флот. Спрашиваю: «Как живете,

[259]

ребята? Чего не хватает?» Хором отвечают: «Хорошо живем!"- и тут же встречные вопросы: «Товарищ командующий! Как дела на фронте? Скоро ли разобьем фашистов? Когда нас распишут на боевые корабли?"

***

Недалеко от мыса Святой Нос, в обширной бухте находилась наша база, охранявшая вход в Белое море. Ее организатор капитан 1 ранга А. И. Дианов был до войны командиром отряда пограничных кораблей, базировавшихся на Кольском полуострове. Затем они перешли сюда, в горло Белого моря. Это были отличные мореходные и быстроходные кораблики. На них служили люди, привычные к суровому северному морю. Прекрасные, выносливые моряки, они сменили зеленый пограничный флаг на бело-синий военно-морской. Бывший пограничный сторожевой корабль «Бриллиант» под командой капитан-лейтенанта А. А. Косменюка первым на флотилии открыл счет потопленным вражеским лодкам. Вторым такую большую победу одержал сторожевой корабль «Бриз» под командой лейтенанта В. А. Киреева.

Капитан 1 ранга А. И. Дианов мог гордиться своими воспитанниками. Флотилия приняла в свои ряды храбрых и умелых воинов.

 На второй год войны оперативная зона флотилии значительно расширилась, и капитану 1 ранга А. И. Дианову поручили сформировать военно-морскую базу на Новой Земле. Под его руководством моряки в короткий срок на голых скалах, где еще вчера обитали белые медведи и дикие гуси, построили служебные и жилые здания, склады, причалы, аэродром и необходимые для обороны базы морские батареи.

Во всех базах и бухтах Арктики, где укрывались от штормов и фашистских подлодок наши транспорты и где мог высадиться десант противника, устанавливались береговые батареи флотилии, а также армейские батареи Архангельского военного округа, с которым флотилия тесло взаимодействовала. Всей нашей береговой обороной руководил генерал-майор П. И. Лаковников.

Виктор Платонович Боголепов докладывал мне о составе флотилии. Я попросил его показать границы нашей оперативной зоны. Начштаба хитровато улыбнулся, посмотрел на члена Военного совета В. Е. Ананича, подо-

[260]

шел к большой карте, висевшей на стене, и повел указкой. Да, вот это масштабы! Указка скользила от горла Белого моря к Новой Земле, очертила Карское море и море Лаптевых — до самой бухты Тикси.

— Только по берегу арктическая зона тянется на четыре тысячи километров, — сказал начштаба.

На первом же этапе войны флотилия оказалась в особом положении: фашисты перерезали Кировскую железную дорогу и Беломорско-Балтийский канал. Союзные конвои с военными грузами из Англии и США могли выгружаться только в Архангельске. Пришлось здесь спешно строить новые причалы и склады, создавать команды для быстрейшей разгрузки транспортов.

Первый конвой в составе семи транспортов прибыл в Архангельск без потерь 31 августа 1941 года, а до конца года в обе стороны благополучно прошло еще 10 конвоев. Фашистский флот на Севере тогда не проявлял особой активности. Фашисты все силы бросали на сухопутное направление, стремясь захватить Мурманск и Архангельск — главные порты, через которые осуществлялись наши морские связи с союзниками. Но планы врага рухнули. Всю войну порты на Севере оставались в наших руках. Убедившись в неудаче, фашисты стали сосредоточивать в фиордах Северной Норвегии свои военно-морские силы с задачей срыва наших коммуникаций. Нам пришлось совершенствовать систему конвойной службы. В этом направлении много сделало управление военно-транспортной службы флотилии, возглавляемое капитаном 1 ранга Богаевым. Это был образованный и инициативный офицер.

Масштаб конвойной службы возрастал. Если в первый год транспорты из Архангельска в конвоях ходили лишь до новоземельских проливов, а далее, в Карское море, шли самостоятельно, то в 1944 году для противодействия фашистским подлодкам мы вынуждены были распространить конвойную службу не только по всему Карскому морю, но и за его пределы — в море Лаптевых и до островов «Комсомольской правды». На каждый наш транспорт назначался морской офицер в качестве помощника капитана по военной части и специальная военная команда, состоявшая из комендоров, пулеметчиков, сигнальщиков и радистов. Формирование этих команд, связанное с непрестанным перемещением людей, как и со-

[261]

здание разгрузочных команд на берегу, требовало большой организационной работы, с которой отлично справлялся капитан 2 ранга Бабинский. Внешне медлительный, а на деле быстрый, расторопный, Бабинский везде успевал побывать, увидеть и устранить неполадки.

Командиром небольшого конвоя обычно назначался старший из командиров эскортных боевых кораблей. Командовать особо ответственными конвоями поручалось кому-либо из командиров соединений или начальников штабов военно-морских баз. Часто в этой роли выступали начальник штаба Карской базы капитан 2 ранга Васильев, командиры соединений капитаны 2 ранга Котенко, Дударев и Агафонов. Когда я принял флотилию, командовать большими конвоями, направлявшимися в Арктику, чаще всего поручал командиру архангельского ОВРа капитану 1 ранга Н. А. Пьявченко — прекрасному моряку, волевому и решительному. Несмотря на частые и упорные атаки фашистских подлодок, Пьявченко проводил конвои без потерь. Он с готовностью шел в любой поход, продолжавшийся иногда по многу недель. Не баловала нас погода: осенние холодные штормы застигали корабли на переходе и трепали их неделями. Все выдерживали наши люди. Помню, рассказывал мне Пьявченко: День идешь, два идешь. Никто тебя не беспокоит. И вдруг акустик с надрывом кричит по трубе: «Справа сорок пять слышу подлодку!» Все на мостике разом приходит в движение, командую: «Право руля». Даю курс, минеры кидаются к бомбометам. Но лодки не видно и не слышно, контакт утерян… А сзади идущий тральщик поднял сигнал «Подлодка противника» и отворачивает в сторону. Слышим глухие взрывы глубинных бомб. Корабль чуть вздрагивает. Все взоры сигнальщиков и офицеров устремлены на воду. Ищем след торпеды или перископ подлодки… Очень неприятно не видеть врага, но чувствовать, что он где-то совсем близко, того и жди, ударит тебя в борт торпедой… Даже в мороз жарко делается, расстегиваю ворот реглана. Проходит десяток минут. Понемногу успокаиваемся, а через час-два все начинается снова. И так каждый день.

Не всегда поход завершался благополучно. В августе 1944 года в Карском море погиб командир конвоя капитан 1 ранга А. 3. Шмелев. Он шел на «ТЩ-114». Фашисты в эту навигацию стали применять гидроакустические элек-

[262]

трические торпеды, которые бесследно мчались на звук работающих винтов, преследовали и настигали корабль. Уклоняться от таких торпед было очень сложно. Теоретически следовало бы застопорить ход, но это по обстановке не всегда возможно, ведь не знаешь, какой торпедой атакует противник. Гибель тральщика удручила нас. Но решимости нашей не поколебала. Моряки еще тщательнее стали изучать тактику врага. Было установлено, что в конце арктической навигации с появлением в Карском море льдов фашистские подлодки переходят в юго-восточный район Баренцева моря с тем, чтобы перехватывать конвои на подходах к горлу Белого моря. Мы это учли и усилили охрану конвоев.

24 октября 1944 года наш конвой шел из Карского моря в Архангельск. В районе Канина Носа его атаковали несколько фашистских подводных лодок. В числе прочих кораблей в охранении транспортов шел тральщик «ТЩ-116» под командованием капитан-лейтенанта Б. А. Бабанова. Моряки этого корабля в августе были свидетелями гибели своих товарищей на «ТЩ-114». Они горели жаждой отомстить врагу. Обнаружив подлодку, Бабанов решительно пошел в атаку и сбросил серию бомб. Видимо, лодка получила повреждение и легла на грунт. Сопровождавший конвой противолодочный самолет обнаружил на воде масляное пятно, снизился и сбросил еще несколько глубинных бомб, за ним этот район пробомбили сторожевой корабль, малый охотник «МО-251» и, наконец, эсминец «Доблестный». Соляровое пятно расплылось, из глубины вырвались воздушные пузыри, а затем всплыли какие-то деревянные обломки.

Обрадованные удачей, мы немедленно донесли в штаб флота и, пользуясь прямым телефоном с Москвой, — также Наркому ВМФ. Но из Полярного и Москвы услышали один и тот же вопрос: «Где доказательства, что лодка уничтожена?»

Несколько дней на поверхности держались масляные круги и лопались воздушные пузыри, но все это еще не считалось неопровержимым свидетельством гибели лодки, и обижаться на начальство не приходилось. Что скрывать, ведь часто боевые донесения о потерях противника грешили, мягко говоря, неточностями. Этим мы сами вынуждали высшее командование требовать веских подтверждений результатов атаки.

[263]

И надо же такому случиться: через неделю при следовании очередного конвоя в том же самом районе «ТЩ-111» и «ТЩ-113» снова атаковали фашистскую лодку.

На мой новый доклад опять в телефонной трубке прозвучало: «Где доказательства?» Но на этот раз все было в порядке. Мы в район атаки послали эсминец «Дерзкий», имевший надежную гидролокацию. Обследовав детально место боя, наши моряки обнаружили лежащие на грунте обе подводные лодки, еще раз сбросили на них глубинные бомбы. На поверхность всплыли деревянные предметы и труп гитлеровца. Теперь уже мы с полным правом докладывали: «Потоплены две вражеские подлодки. Имеются вещественные доказательства!» Я с удовлетворением подписал наградные листы на ордена и медали нашим скромным героям — офицерам и матросам тральщиков.

Кстати, у Бабанова это была не первая победа. 26 августа 1941 года исчез гидрографический корабль «Норд». Командир Карской базы капитан 1 ранга С. В. Киселев выслал на поиск самолеты и один из лучших в базе тральщиков — «ТЩ-116» Бабанова. Несколько дней продолжались безрезультатные поиски пропавшего корабля. А 5 сентября, утром, моряки обнаружили у острова Мон подводную лодку. Бабанов открыл огонь из многоствольных бомбометов. После четвертого залпа лодка пошла ко дну. Всплыли различные предметы. Вскоре прибыли водолазы и обнаружили на грунте немецкую лодку «U-362» с пятью большими пробоинами в корпусе.

В числе моряков, удостоившихся высокой правительственной награды, был юнга с тральщика «ТЩ-116» Володя Коткин. Я вручил ему только что учрежденную медаль Ушакова — в память выдающегося русского адмирала, прославившего еще в 18 веке наш флот в морских сражениях на Черном и Средиземном морях. Эта медаль пользовалась особой популярностью среди наших моряков, заслужить ее хотелось многим. И вот она оказалась на груди пятнадцатилетнего Володи — всеобщего любимца корабля. Несмотря на юный возраст, он выполнял обязанности под стать многоопытному моряку. Сигнальщик по специальности, он всегда исправно нес службу. Глаза у него были зоркие, и не раз он первым обнаруживал перископ вражеской подводной лодки. А кроме того, он

[264]

был превосходный горнист, считался в этой роли просто незаменимым.

^{СЛЕВА: ЮНГА ВЛАДИМИР КОТКИН, СПРАВА: А. И. ДИАНОВ}

Военный совет флотилии всегда с особым вниманием следил за юнгами — их службой и воспитанием. Оно понятно, если учесть, что многие из этих ребят в войну лишились родителей. Мы считали своим долгом поставить их на ноги. Командиры кораблей и политработники с отцовской заботой относились к юным морякам. И благодаря этому большинство наших воспитанников, как говорится, вышли в люди.

Володя Коткин окончил войну с тремя медалями на груди, затем его след потерялся. И вот не так давно, уже в 1971 году, я прочел в газете заметку о нем. Оказывается, Владимир Андреевич Коткин после войны окончил Харьковское училище связи, затем Ленинградский электромеханический техникум и уже много лет работает старшим мастером участка на заводе «Волна» в Новгороде. Его имя занесено в Книгу почета предприятия, он награжден медалью ВДНХ. Работа у него интересная, часто ездит в командировки. И не только по нашей стране, но побывал и во Франции, и в Швеции, и в Югославии. Хочется сказать ему: молодец, юнга, так держать!

***

Гитлеровское командование понимало значение Северного морского пути, особенно во время войны. Из арктических портов мы морем транспортировали печорский уголь, из Амдермы — руду, с Енисея и Оби — тоже различные народнохозяйственные грузы, столь необходимые стране. Велико было и стратегическое значение этого пути: он связывал нас с Дальним Востоком, с Тихоокеанским флотом, от которого мы получали корабли.

Как-то на очередном оперативном совещании начальник разведки флотилии капитан 2 ранга А. Н. Сидоров предупредил, что нам следует ожидать усиления деятельности фашистских подлодок в Арктике.

— Посудите сами. На всех фронтах фашистов бьют, они отступают. А в Северной Норвегии собралось более тридцати лодок. С какой целью? Ясно, для действий у нас на Севере…

Да, в нашей зоне активность противника возрастает. В 1942 году фашистские лодки в зоне флотилии появились 99 раз, на следующий год — 198, в текущем году бы-

[265]

ло отмечено уже 300 случаев обнаружения подводного противника. Было над чем подумать.

Начальник оперативного отдела штаба флотилии капитан 1 ранга Н. Ф. Богуславский сказал:

— Я согласен с начальником разведки. В нашей зоне пройдет в этом году триста пятьдесят конвоев, большая часть из них — арктическим путем. Несомненно, враг не пожалеет усилий, чтобы нанести нам здесь удары, причем не только атаками подводных лодок, но и минными постановками. По нашим данным, он выставил в нашей зоне уже более трехсот мин.

Богуславский подошел к карте и показал мне районы, засоренные фашистскими минами. Все они были перед входом в Белое море, на подходах к нашим базам и проливам.

Тральщики флотилии беспрерывно проводили траление фарватеров. Их команды вели себя героически. Я хочу особо отметить «ТЩ-109» старшего лейтенанта Я. С. Величко и «ТЩ-110» старшего лейтенанта В. В. Михайлина (ныне адмирал и командующий дважды Краснознаменным Балтийским флотом). Мы посылали их на самые ответственные задания для проверки фарватеров и для сопровождения конвоев. В. В. Михайлин в 1943 году прошел с тралом более 4000 миль, уничтожив многие десятки мин, и провел около 60 транспортов. Эти цифры говорят сами за себя. Так же доблестно действовал экипаж Михайлина в 1944 году. «ТЩ-110» удостоился ордена Красного Знамени.

Что касается числа конвоев, то мы в своих расчетах ошиблись. В 1944 году в Белое море пришли не 350, а 487 конвоев (из них 142 союзных), что в общей сложности составляло около 1000 транспортов.

Учитывая, что в светлое время года, в полярный день, союзники воздерживались посылать конвои, фашисты летом 1944 года основные силы бросили на наши арктические коммуникации. Только в Карском море постоянно действовали 7 немецких подводных лодок. Но мы к тому времени получили новые корабли и могли теперь значительно увеличить эскорт — до трех-четырех боевых кораблей на каждый охраняемый объект, а в особых случаях и больше. Гидросамолеты «Каталина», полученные от союзников, производили дальнюю разведку по всему театру. Перед проходом конвоев они осуществляли поиск

[266]

подлодок, а также плавающих мин, сорванных штормами со своих якорей (эти мины были весьма опасны, ибо осенней ночью да и днем в плохую видимость разглядеть их в море было очень трудно). Перед выходом конвоев мы теперь все чаще производили решительное очищение нужных нам районов от фашистских подлодок, направляя сюда крупные силы авиации и сторожевых кораблей. Кроме того, в конвои включались так называемые ударные группы кораблей, у которых была одна цель: искать и уничтожать врага. Такой тактический прием полностью себя оправдал. Теперь эскортные корабли ни на минуту не отвлекались от своих подопечных транспортов. Результаты не замедлили сказаться. Потери транспортов прекратились. Фашистам пришлось менять тактику. Убедившись, что непосредственные атаки конвоев становятся все более трудными и рискованными, гитлеровцы переключают свои лодки на постановку мин, приказывают нападать на наши радиостанции и посты наблюдения, обслуживающие судоходство в Арктике. В зоне флотилии таких постов, расположенных подчас на необитаемых островах, было более двухсот, и, естественно, мы не располагали силами, чтобы обеспечить надежную оборону каждого из них.

Однажды в конце сентября утром пришли ко мне начальник связи флотилии капитан 1 ранга Красносельский и капитан 2 ранга Голосин, ведавший в штабе вопросами противолодочной обороны. Вид у обоих озабоченный.

— Товарищ командующий, — сказал Красносельский, — пост наблюдения и связи на мысе Стерлегова, передавая сводку погоды, настойчиво просит срочно сообщить места конвоев. Что-то тут неладное.

Приглашаю Боголепова. Смотрим на карту. Мыс Стерлегова находится в Карском море, восточнее полуострова Михайлова. Задачи у поста определенные, зачем ему потребовались сведения о конвоях? На полуострове Михайлова стоит наша батарея. От нее до поста более сотни километров. Посылать с нее матросов, пожалуй, нецелесообразно: когда-то они доберутся. Начальник штаба предлагает ничего посту не отвечать, а командиру Карской военно-морской базы дать указание направить к мысу Стерлегова корабль. Так мы и сделали.

В эти дни в Карском море должен был идти конвой

[267]

с четырьмя транспортами. На протяжении суток рация мыса Стерлегова настойчиво запрашивала о его движении. Мы молчали. Вечером 26 сентября уполномоченный Главсевморпути на Диксоне сообщил, что рация Стерлегова больше на запросы с Диксона не отвечает. Командир Карской военно-морской базы приказал всем батареям и постам наблюдения в Карском море повысить бдительность. Не вызывало сомнений: на радиостанции что-то произошло.

Тайна раскрылась прежде, чем к мысу подошел посланный туда корабль. Доложил о случившемся сам начальник радиостанции Бухтияров. Дело было так. 24 сентября он с матросом-сигнальщиком Нагаевым на собачьей упряжке отправился осмотреть побережье: нет ли выброшенных волнами мин и каких-либо предметов с погибших кораблей. Вечером он вернулся на станцию и внезапно был схвачен фашистами. Оказалось, гитлеровцы с двух подлодок высадили десант из 25 автоматчиков и захватили станцию. Зимовщики, кроме двух вахтенных, спали. Силой оружия фашисты заставили радиста Главсевморпути передавать все радиограммы, положенные по нашему расписанию, и, кроме того, запрашивать данные о движении конвоев. Подводные лодки для скрытности легли на грунт в соседней бухточке.

Связанного Бухтиярова гитлеровцы привели на станцию и начали допрашивать. Моряк предпочитал погибнуть, чем выдать военную тайну. Он долго препирался с переводчиком — русским белогвардейцем, часто повторялся, тянул время, внимательно присматривался к обстановке. Наконец, улучив удобный момент, Бухтияров бежал. Хорошо зная местность, он трое суток пробирался по тундре, пока, совсем обессиленный, не достиг соседнего поста, пройдя около ста километров.

Фашисты в дикой злобе разгромили станцию, захватили с собой пленных и вернулись на подлодки. О движении конвоев в Карском море они так ничего и не узнали, лишь вынудили нас сменить все кодовые таблицы связи. Отремонтированная станция вскоре снова вступила в строй.

***

Как известно, во время войны мы получали от наших союзников по ленд-лизу продовольствие, во-

[268]

оружение, военные материалы. Большой грузопоток из Америки и Англии шел, как я уже говорил, через Архангельск и Мурманск. Для организации этого дела и решения многих вопросов, связанных с пребыванием у нас иностранных моряков, были созданы иностранные военно-морские миссии. Поскольку конвойной службой ведало британское адмиралтейство, английскую миссию в Архангельске возглавлял офицер в чине коммодора (капитан 1 ранга). В Полярном при штабе Северного флота размещалась такая же военно-морская миссия, но во главе ее всегда был адмирал. Он подчинялся главе английской военно-морской миссии в Москве. Такой была система руководства конвойной службой союзников на Севере.

Штаб флотилии поддерживал повседневную связь с офицерами миссии, вместе с ними решал вопросы разгрузки судов, снабжения их топливом и продовольствием. Перед выходом конвоя в море обязательно проводилась конференция капитанов кораблей, на которой в присутствии представителей миссии штаб флотилии информировал всех об обстановке на море, сообщал курсы движения конвоя в нашей зоне, а также знакомил с составом эскортных сил, выделенных флотилией, порядком взаимной связи. Капитаны кораблей задавали множество различных вопросов, на которые тут же получали ответ.

Работали мы дружно, при полном взаимопонимании. Английские и американские офицеры из миссии много плавали, хорошо знали морское дело. Видя, какие жертвы несет в войне наша страна, как героически сражается советский народ, английские и американские моряки относились к нам с должным уважением, они искренне желали скорейшего разгрома общего врага. По случаю наших успехов на сухопутном фронте или на море глава миссии коммодор обычно приходил ко мне с бурными поздравлениями. Мы отвечали тем же.

Как-то на одном из приемов в миссии я обратился к коммодору с вопросом о злополучном конвое «РQ-17». Коммодор вздрогнул и промолчал. Я понял, что бывалому моряку, который сам не раз командовал большими конвоями, трудно говорить на затронутую тему. А меня давно интересовала эта печальная история. В 1942 году я служил в Москве помощником начальника Главного морского штаба и принимал участие в решении вопросов конвойной службы на Севере. И вот мы узнали, что

[269]

27 июня из Исландии вышел в Мурманск конвой, имевший литер «РQ-17», в составе 37 транспортов в непосредственном охранении 25 кораблей. Конвой, кроме того, имел мощное оперативное прикрытие из двух отрядов, куда входили два линкора, один авианосец, шесть крейсеров, семнадцать эсминцев, целая завеса из девяти подводных лодок. Прикрытие более чем достаточное, если учесть, что в северных фиордах Норвегии находился всего лишь один фашистский линкор, три тяжелых крейсера и двенадцать эсминцев.

Мы внимательно следили за движением конвоя. Северный флот и Беломорская флотилия с целью его прикрытия развернули свои подводные лодки и легкие силы, а также подготовили авиацию для поиска и уничтожения подлодок противника. Из перехваченных телеграмм мы знали, что фашисты провели несколько воздушных атак по конвою, но все они были отбиты, потерь в судах не было. Это, конечно, нас обнадеживало. И вдруг мы узнали, что 4 июля, не предупредив советское командование, адмиралтейство приказало английским кораблям эскорта покинуть конвой и срочно следовать на соединение с главными силами прикрытия, а транспортам рассредоточиться и добираться до наших портов самостоятельно, без всякой охраны. В чем дело? В Москве были поражены таким решением. Транспорты везли военные грузы, так нужные нам в те трудные дни. И вдруг они брошены на произвол судьбы… Чудес на войне не бывает. Противник не упустил возможности, и 24 транспорта пошли ко дну от ударов его авиации и подводных лодок. После этою англичане долго не решались посылать к нам конвои.

Я вновь повторил свой вопрос:

— Господин коммодор, чем же это объяснить? Мне хотелось бы знать ваше мнение…

Коммодор еще более нахмурился. Наконец проговорил:

— Адмиралтейство узнало о выходе в море фашистской эскадры во главе с линкором «Тирпиц». Мы не могли рисковать своим флотом. Такое решение приняли наши адмиралы…

Я понял, что имею дело со строевым офицером, который не силен в дипломатии, и нет смысла мучить его своими вопросами.

[270]

Многим английским морякам было стыдно за поведение адмиралов из «гранд-флита». В 1956 году в Лондоне вышла книга Алистера Маклина «Корабль его величества «Улисс». Автор пишет: «Получив приказание, отряд прикрытия каравана тотчас отделился к весту, бросил караван на произвол судьбы… Переживания команд торговых судов при этом предательстве военных кораблей ради спасения собственной шкуры легко себе представить». Адмиралтейство, разумеется, знало о значительном превосходстве своих сил над фашистской эскадрой, но не хотело рисковать крупными кораблями.

Адмирал Н. М. Харламов — мой давний друг и сослуживец — был в то время главой советской военно-морской миссии в Лондоне. Он рассказывал о своих неоднократных беседах на эту тему с первым морским лордом адмиралом Паундом. Однако и от него не удалось получить вразумительного ответа.

Не могли мы примириться тогда и с требованием инструкции, разработанной английским адмиралтейством: при малейшем повреждении транспорта команда обязана немедленно покинуть судно. Брошенный командой транспорт поспешно топили, не пытаясь спасти ценнейший груз. Так, при разгроме конвоя «РQ-17» пять судов получили небольшие легко устранимые повреждения. Их расстреляли и потопили свои же эскортные корабли. На дно моря ушли самолеты, пушки, сотни тонн боеприпасов. И это в период самых жарких боев на советско-германском фронте!

Двадцать дней корабли Беломорской флотилии и Северного флота собирали уцелевшие суда. Нашли и привели в Архангельск одиннадцать транспортов. Это все, что осталось от огромного конвоя.

По-иному вели себя команды советских транспортов. Об их героизме, о том, как они спасали свои суда, можно написать целые книги. Помню, один английский капитан, старший в группе транспортов, явился ко мне с визитом и, вспоминая судьбу конвоя «РQ-17», восторженно рассказывал о мужестве моряков советского теплохода «Азербайджан":

— После атаки фашистской авиации теплоход загорелся, накренился. К вашему судну подошел мой друг — командир английского тральщика, чтобы снять команду. Но моряки отказались покинуть свой корабль. Советский

[271]

капитан Изотов ответил на тральщик: «Благодарю за помощь, но, пока судно на плаву, мы его не оставим». Дружными усилиями экипажа пожар был потушен, крен выровнен, и «Азербайджан» малым ходом добрался до Новой Земли, а затем прибыл в Архангельск, отразив на переходе еще несколько воздушных атак противника. Все считали «Азербайджан» погибшим. И вдруг он появился в порту. Стоявшие здесь английские и американские корабли приветствовали его сигналами «Поздравляю» и «Чисто сделано».

Да, так оно и было. Наших союзников изумил подвиг капитана В. Н. Изотова и его подчиненных, которые с риском для жизни тушили пожары, заделывали пробоины, отстаивая свое израненное судно.

***

Собираюсь на Новую Землю. Я давно хотел там побывать, да все не получалось, а тут назрела неотложная необходимость. Капитан 1 ранга А. И. Дианов получил назначение на Тихий океан, в Новоземельскую базу прибыл новый командир. Хотелось посмотреть, как он осваивается с делом, помочь. Командовать соединением после офицера, пользовавшегося доброй славой, всегда нелегко. Тут нужен большой такт, особо чуткий подход к людям, умение сохранить стиль своего предшественника, поддержать и продолжить все ценное в его работе.

В ту пору регулярного сообщения с Новой Землей не было. Людей и грузы везли на транспортах под эскортом боевых кораблей и только почту доставляли на самолетах. Мастерами полетов в сложных арктических условиях считались у нас летчики капитан Таран и старший лейтенант Купчин. Но нас набралась солидная группа, на их небольших самолетах мы не разместились бы. Решили лететь на «Каталине». Этот морской двухмоторный противолодочный гидросамолет американского производства имел неплохие тактико-технические данные: скорость 314 километров в час, дальность полета 3600 километров. На вооружении — пушки, пулеметы, восемь стокилограммовых бомб. Самолет был оснащен радиолокацией. Сейчас эти данные покажутся скромными. Но тогда мы радовались, получив возможность сменить наши устаревшие одномоторные МБР-2 на большую морскую машину.

[272]

Ранним сентябрьским утром мы прибыли на аэродром. Машина была боевая, не рассчитанная на пассажиров, поэтому удобств для нас было мало. Начальник тыла флотилии генерал-майор Павел Селиверстович Гавриков, довольно тучный по комплекции, с трудом протискивался в узкие люки. Я пристроился на мешке с почтой неподалеку от столика штурмана. Рядом со мной уселся командующий авиацией флотилии генерал-майор Г. Г. Дзюба. Сопровождавшие нас офицеры приткнулись кто где.

Загруженная «Каталина», гудя моторами, отплыла от берега. Аквадромом служило большое озеро. Машина начала разбег, вся содрогаясь от ударов воды. Они были настолько сильными, что казалось, вот-вот корпус разлетится на куски. Удары все оглушительнее, в иллюминаторе промелькнул флажок — граница аквадрома, а машина все не отрывалась. Генерал Дзюба недовольно хмурился, но вот удары прекратились. Дзюба облегченно вздохнул:

— Наконец-то!

Он объяснил, что самолет перегружен, да и ветра нет. Вот и разбегались дольше, чем надо.

Управлял машиной заместитель командира полка опытный морской летчик капитан С. М. Рубан. Поначалу все шло хорошо, но чем дальше, тем видимость становилась хуже. Облака постепенно слились в сплошную молочную массу. Машину начало трясти, словно телегу на плохой дороге. А Дзюба, поглядывая на иллюминатор, затянутый белой пеленой, довольно говорит:

— Хорошо! В этой мути фашисты нас не найдут. А то ведь летим мы без истребительного прикрытия.

В самолете холодина. Ежимся. Штурман докладывает, что подходим к Новой Земле. Однако по-прежнему ничего не видно. Спрашиваю Дзюбу:

— Как же мы будем садиться? Дзюба невозмутим.

— Не беспокойтесь, садиться будет капитан Рубан.

Шум моторов стих. Самолет опустил нос. Смотрю на высотомер. Стрелка отклоняется влево, прошла отметку «200», а за иллюминатором все та же вата. Вижу, командир самолета повернулся и что-то тихо сказал генералу Дзюбе. Тот кивнул в знак согласия. Лица обоих серьезны и строги. Оказывается, командир базы сообщил, что бухту накрыло туманом. Капитан Рубан принял смелое

[273]

 решение: сесть в открытом море, а затем под моторами вырулить в бухту.

Стрелка высотомера уже у самого нуля. Немножко жутковато… Но вот резкий удар, как о что-то очень твердое, самолет, показалось, даже затрещал. Еще удар — и резкое торможение. Послышались всплески воды. Все-таки сели! Моторы опять загудели. В тумане показались еле заметные очертания берега. Рывками, припрыгивая, самолет проскочил в бухту. Да, не зря все хвалят летчика Рубана!

К самолету подошел маленький катерок. Жму руку новому командиру военно-морской базы капитану 1 ранга Д.Г. Жмакину. Я его знаю давно. Он из подводников. Смелый, рассудительный, неутомимый, к тому же неистощимо жизнерадостный. Именно такие нужны здесь, на Крайнем Севере.

^{Д. Г. ЖМАКИН}

Штаб и политотдел базы помещались в одноэтажном деревянном доме, очень ладно и крепко посаженном на высоком берегу бухты. В кабинете командира базы уютно, тепло. На стене большая карта Новой Земли.

Начальник штаба базы капитан 1 ранга П. М. Раздобудько докладывает обстановку. Район большой. Новая Земля состоит из двух островов, разделенных проливом Маточкин Шар. Острова протянулись почти на тысячу километров. Ширина их до ста километров. На суше — полное бездорожье. Сообщение между гарнизонами только морем.

На Новой Земле много глубоких, хорошо укрытых бухт, но в то время не все они были освоены. И хотя уже во многих местах, включая даже самую северную точку Новой Земли — мыс Желания, были размещены наши посты наблюдения и связи, некоторые из этих бухт до недавнего времени служили пристанищем для фашистских подводных лодок. Когда наша новоземельская база окрепла, незваным гостям стало крепко доставаться. Разъяренные фашисты участили нападения на наши посты наблюдения и радиостанции, выставляют мины в проливах Маточкин Шар, Карские ворота, Югорский Шар, на подходах к губе Белушьей. Теперь мы разбогатели и можем выдвигать дозоры на наиболее угрожаемые участки, да и батарей на побережье прибавилось.

Подробно о боевых делах моряков базы рассказал Жмакин. Это не только хороший командир, он еще и

[274]

пытливый историк. За короткое время собрал и обобщил множество данных об освоении Новой Земли, ее коренном населении ненцах, о героизме защитников далекого района нашей страны. Кое-что из этого я уже знал по рассказам первого командира новоземельской базы А. И. Дианова. Например, о том, как на второй или на третий день после прибытия наших моряков в бухту Белушья сюда пожаловали две фашистские подводные лодки. Они чувствовали себя тут вольготно, всплыли без всяких предосторожностей и попали под огонь наших кораблей. Поспешно нырнули фашисты под воду и еле ноги унесли. Другие «визиты» вражеских кораблей оканчивались для них более печально. Об этом свидетельствуют пометки на карте командира базы — черные кружочки с крестиками. Вот один из таких кружков — к северу от мыса Желания.

В 1942 году в Карское море пробрался фашистский тяжелый крейсер ("карманный» линкор) «Адмирал Шеер». Он пытался уничтожить порт Диксон, но помешали ледокольный пароход «Сибиряков» и наша батарея на берегу. Слабовооруженный «Сибиряков», конечно, не мог нанести серьезного урона бронированному великану, но все же сражался до последнего. Так же стойко дралась береговая батарея. Несколько ее снарядов достигли цели. Фашистский рейдер не выдержал и отступил.

Наши моряки задумались: как мог такой крупный корабль незамеченным проникнуть в Карское море? Проливы контролируются нашими постами. Оставался один путь — севернее мыса Желания. Сюда стали посылать наши подводные лодки. Подводники невзлюбили эту позицию: условия плавания трудные, все время среди льдов, а за весь поход ни одного вражеского суденышка не встретишь. В начале августа 1943 года сюда пришла подводная лодка «С-101». Командовал ею капитан-лейтенант Е. И. Трофимов. Это был первый поход молодого командира и поэтому его сопровождал опытный наставник — командир дивизиона капитан 3 ранга П. И. Егоров, ранее командовавший этим самым кораблем. Неделю, другую, третью бороздили подводники море — ничего и никого. А экипаж лодки — боевой, на счету уже не один потопленный вражеский корабль. Бесплодность поиска кое-кого начала выводить из себя. Но Егоров оставался спокойным и призывал всех к терпению и выдержке. На-

[275]

стойчивость принесла успех. На восемнадцатые сутки акустик комсомолец Ларин услышал шум винтов. Командир поднял перископ. Налетел снежный заряд, видимость ухудшилась, но все же Трофимов разглядел силуэт немецкой подводной лодки. Она в надводном положении шла из Карского моря на север.

Учитывая серьезность момента, командование кораблем принял Егоров. Ему удалось незаметно сблизиться с противником и выпустить торпеды. Произошло то, что случается нечасто: в лодку попали все три выпущенные торпеды. Фашистский корабль разнесло вдребезги.

На месте гибели фашистской лодки наши подводники увидели огромное пятно соляра, в котором плавали разные обломки, обрывки одежды. Моряки подобрали сигнальную книгу, дневник командира лодки и другие, очень ценные документы. Из них стало известно, что это была большая подводная лодка «U-639». Она возвращалась от устья реки Обь, где поставила мины заграждения. У восточного берега Новой Земли фашистская лодка потопила совершенно беззащитный гидрографический корабль «Академик Шокальский». Людей, плававших на воде, гитлеровцы варварски расстреляли из пулеметов. Предположения о том, что фашистские корабли проникают в Карское море, огибая Новую Землю с севера, полностью подтвердились. Оставалось лишь сожалеть, что в двухсотмильную полосу чистой воды между островом и кромкой льдов мы посылали лишь одну подводную лодку, не учитывая при этом каверз природы — частых туманов и снежных зарядов. Наших подводников насторожило то, что фашистская подлодка уходила не на запад — к норвежским шхерам, а на север. Секрет этот раскрылся, к сожалению, уже после войны. Оказывается, фашисты еще в 1942 году тайно основали базу для своих лодок в проливе Кембридж, на Земле Франца-Иосифа. Здесь лодки, действовавшие в Карском море, заряжали аккумуляторы, ремонтировались, экипажи их отдыхали и перед выходом в море получали последние разведывательные данные об обстановке. Увы, эту базу мы так и не смогли вовремя обнаружить, хотя район островов Земли Франца-Иосифа неоднократно посещали наши корабли и самолеты. На войне бывало и такое…

На маленьком «газике» выезжаем осмотреть хозяйство базы. Побывали на батарее, прикрывавшей бухту, и на

[276]

недавно построенном сухопутном аэродроме. Поражало отсутствие дорог в общепринятом понимании. Острова Новой Земли состоят в основном из сланцев и известняка. Ледники, проутюжившие в свое время острова, а затем беспрерывные ветры так отполировали поверхность, что порой казалось — под нами чисто подметенный и вымытый асфальт. Правда, асфальт не отличался ровностью: машина то бежала, как по мостовой, то вдруг ныряла в рытвину или круто задирала нос, взбираясь на каменистый выступ. Вокруг все голо — ни деревца, ни травинки, только лишайники кое-где облепили камень. Ко всему привыкает наш человек, везде умеет пустить корни. И в этом суровом краю он тоже чувствует себя хозяином.

Приятно было разговаривать с матросами — здоровыми, бодрыми ребятами. Жалоб не было. Все говорили, что живут хорошо, ни на жилье, ни на питание не обижаются. Вот бы почту и кинокартины чаще присылали — тогда был бы и вовсе полный порядок. И как всегда, неизменный вопрос: «Скоро ли разобьем фашистов?» Золотой народ служит у нас за семидесятой параллелью!

На батарее майора Седова мы поужинали. Матросский ужин был вкусный, сытный, чем очень порадовал начальника тыла флотилии Гаврикова. Это его стараниями сюда доставлялись лучшие продукты. Он же заботился, чтобы здесь не иссякал запас витаминных препаратов, изготовлявшихся нашими медиками под руководством начальника санслужбы флотилии полковника медицинской службы Любарского. Флотилъские медики многое сделали, чтобы и в этих суровых условиях люди наши не знали цинги — злейшего бича Севера.

Вечером нас повели в матросский клуб и Дом офицеров. Построены добротно, красиво — и на материке такие не часто встретишь. Мы не смогли сюда завезти мебель — ее сделали сами матросы. Стены украшены картинами местных художников. Мы побывали на концерте художественной самодеятельности — ничуть не хуже, чем у нас в Архангельске. Смотришь, слушаешь, и трудно поверить, что все это происходит у черта на рогах, на самом северном краю нашей земли.

Я от души пожал руку начальнику политотдела капитану 2 ранга Спиридонову — вдохновителю и руководителю всей культурно-массовой работы на островах.

[277]

Ненастная погода не дала мне побывать на северной оконечности Новой Земли — на мысе Желания. Но зато Жмакин познакомил меня с интереснейшим человеком, безусловно, исторической личностью — бессменным председателем островного Совета Тыко Вылкой. Его дед еще в прошлом веке со своей семьей перебрался на лодке с материка и стал первым постоянным жителем Новой Земли. Затем еще несколько ненецких семей осели на островах. Здесь они оказывали неоценимую помощь русским исследовательским экспедициям. Тыко Вылка вырос на Новой Земле, здесь выросли его дети и внуки. Многие из них учились на материке, а потом снова возвращались к родному очагу. В 1909-1910 годах известный исследователь Новой Земли геолог В. А. Русанов часто обращался за помощью к Вылке. Вот как отзывался Русанов о своем помощнике: «Читает книгу природы так же, как мы с вами читаем книги и газеты… Он — живая карта Новой Земли… Обладает большим запасом душевной деликатности».

И вот мы сидим с Вылкой. Коренастый, широколицый. Высокий лоб, опущенные вниз усы, такие же маслянисто-черные, как густые волосы на голове. После разгрома белогвардейщины на Севере в губе Белушьей образовался островной Совет. Председателем его избрали Тыко Вылку. С тех пор он возглавляет Советскую власть на Новой Земле. В 1944 году ему было под шестьдесят. Но выглядел он моложе. Разговаривал Вылка медленно, негромко.

— Не обижают вас наши моряки? — спрашиваю.

— Меня никто никогда не обижает, — улыбается Вылка, — а твои люди хорошие, я с ними дружу…

Вылка курил трубку, аппетитно затягиваясь, и вспоминал многие научные экспедиции, которые побывали в этих краях. Особенно тепло отзывался о Русанове: «Большой был человек, любил Новую Землю, хороший был». Вылка рассказывает, как уже в советское время водил он неизведанными тропами многих исследователей Новой Земли. С гордостью показывал свои подарки, в том числе флотский китель и фуражку с «крабом». Потом извлек из сундука толстую книгу громадного формата, переплетенную в плотную шкуру какого-то зверя. Книга была вложена в парусиновую сумку с наплечным ремнем.

— Тут все люди Новой Земли, — с гордостью говорит

[278]

председатель. — До революции их было всего сто человек, сейчас больше трехсот.

Как только выдастся хорошая погода, Вылка запрягает собак и объезжает все становища. В первую часть своей большой книги записывает родившихся. В середине — пометки о браках, а в конце книги — запись умерших. В отдельном чехле хранится печать островного Совета. Так без всякого канцелярского аппарата регистрировал Вылка жизнь ненцев на Новой Земле. Он же был главным советчиком и судьей во всех их делах.

За активную помощь флотилии я с особым удовольствием подписал приказ о награждении Тыко Вылки медалями «За боевые заслуги» и «За оборону Заполярья».

***

Легли мы поздно и никак не могли заснуть, прислушиваясь к дикому вою ветра за стенами дома. А потом ожил репродуктор:

— Внимание, внимание, говорит радиоузел базы. Хождение по территории прекратить. По служебным делам разрешаются только групповые переходы по установленным маршрутам с предварительного разрешения дежурного офицера…

Значит, задула новоземельская бора. Мокрый снег облепил окна. Утром мы не могли открыть дверь, пока подоспевшие на выручку матросы не разгребли сугроб с крыльца.

Выглянули на воздух и глазам не поверили. Сияет солнце, будто и не было ночной бури. С обрывистого берега доносится оглушительный птичий гомон. Птичий базар! Неисчислимое скопище диких гусей, уток, гагар, кайр, чаек облаком вьется над водой, кипенью облепило скалы. На завтрак нам подали яичницу из яиц кайры. По вкусу эти яйца трудно отличить от куриных, но они в два раза больше. Желток на сковородке чуть ярче, а белок бледнее, с синеватым оттенком. Яичница превосходная.

Яйца и мясо диких птиц, рыба, водящаяся здесь в изобилии, были существенной и очень полезной добавкой к пайку матросов.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.