Одиссея одного экипажа

Одиссея одного экипажа

О подвиге экипажа Осипова много говорили в полку. Восхищались стойкостью и взаимовыручкой отважных ребят; вспоминали подобные эпизоды. Особенно запомнился рассказ штурмана Алексея Зимницкого о случае, происшедшем в самом начале войны. [133]

Утром 25 июня 1941 года с аэродрома поднялось дежурное звено ДБ-3ф 2-го минно-торпедного полка 63-й авиабригады. Экипажам поставили задачу: нанести первый удар по складам и нефтехранилищам в румынском порту Констанца. Зимницкий был штурманом на машине, пилотируемой лейтенантом Мизаиром Абасовым. В полете неожиданно отказал мотор, новый, который поставлен был накануне.

Самолет стал терять скорость, высоту. Товарищи уходили все дальше и дальше. А на горизонте, подернутом легкой дымкой, уже просматривался румынский берег.

— Штурман, сколько до цели? — спросил Абасов.

— Километров шестьдесят — семьдесят.

— Пойдем на одном моторе со снижением, после бомбежки сядем в Измаиле. Дотянем?

— Попробуем.

Пилот до максимума увеличил обороты левого мотора. Он натужно взревел, работая с перегрузкой.

Тут же в наушниках раздался возглас стрелка-радиста Виктора Щекина:

— С задней полусферы «мессер»!

Очереди пулемета бомбардировщика и нападавшего врага прозвучали одновременно. Точно горохом обсыпало правое крыло, в нескольких местах продырявило капот. Самолет тряхнуло, и второй мотор захлебнулся. Наступила оглушающая тишина. Блеснув желтым брюхом, пронесся «мессер», разворачиваясь для повторной атаки. Щекин поймал момент и влепил в него меткую очередь. Фашист свалился на крыло и, волоча за собой черный хвост, рухнул в море.

Тяжело нагруженный бомбардировщик также быстро терял высоту. До катастрофы оставались считанные минуты.

— Сбрасывай бомбы по-аварийному! — приказал командир.

Штурман рванул рукоятку, бомбы понеслись к морю. Но это только немного оттягивало развязку.

— Что будем делать, штурман?

— Тяни, сколько можешь, к своим берегам и садись на воду. Иного выхода нет.

— Хорошо! Готовьтесь к посадке!

Теперь они жалели, что столько времени тянули к цели на одном моторе. Летчик развернулся и стал планировать, стараясь сохранить высоту как можно дольше. [134]

— Ребята, — напомнил Зимницкий стрелкам, — готовьте шлюпку, бортпаек, анкерок не забудьте! Как только сядем, сразу выбирайтесь на крыло. Машина продержится на воде пару минут, не больше!

Когда до воды осталось метров двести, Абасов довернул против ветра и пошел на посадку. Состояние моря позволяло посадить самолет "на брюхо", навстречу бежали небольшие зеленые волны.

— Держитесь, ребята!

Самолет затрясло, как на ухабах, все скрылось в белой пене брызг. Попрыгав на волнах, машина замерла. В наступившей тишине отчетливо послышалось журчание десятков ручейков: сквозь щели в фюзеляж устремилась вода…

Когда штурман с командиром выбрались на крыло, стрелки уже возились со шлюпкой. Рядом плавал ящик с бортпайком и анкерок. Сообща присоединили к шлюпке мех, несколько раз качнули. Остальное пришлось доделывать на плаву.

— Скорей отходите от самолета! — предупредил Зимницкий, вспомнив, что от тонущего корабля моряки отплывают подальше, чтобы не затянуло в воронку.

Абасов, лежа на спине, торопливо работал мехом, штурман поплыл за бортпайком, который уже отнесло метров на двадцать. Самолет высоко задрал хвост и ушел под воду. Осталась безбрежная гладь моря, маленькая резиновая посудина и на ней четыре человека, тесно прижавшиеся друг к другу…

Когда проверили, что удалось взять с собой с тонущей машины, то обнаружился ряд серьезнейших промахов. Никто из экипажа не был знаком с морем, кроме Зимницкого, которому приходилось ходить на шлюпке во время учений в 1935 году на Балтике и затем в Николаевском военном училище морских летчиков.

— А где весла? — спросил он у стрелков. Весел не было. Проверили анкерок и только сейчас обнаружили, что в нем нет ни капли воды.

— А парашют зачем взяли? Собираетесь к Нептуну на нем спускаться?

Стрелки смущенно улыбнулись.

— По привычке…

Делать нечего, пустой анкерок выбросили в море, а парашют оставили, может пригодится на что-нибудь. Измученный и огорченный экипаж угомонился, притих. Бесконечная [135] морская равнина подавляла, заставляла осознать свою беспомощность. В маленькой шлюпке, рассчитанной на троих, четверым в меховых комбинезонах было тесно. На несколько минут каждый ушел в свои мысли. Самым большим несчастьем было отсутствие питьевой воды. Для людей, не привычных к морю, это казалось каким-то бессмысленным парадоксом: вокруг миллионы кубометров воды, а приходится тосковать о незаполненном анкерке в несколько литров. Положение было отчаянное, помочь мог только случай.

Старшим по возрасту в экипаже был штурман Зимницкий. Все комсомольцы, он — коммунист.

— Ну, что ж, друзья, — обратился он к остальным. — Еще не все потеряно. Мы живы, у нас отличная посудина, на такой можно плавать долго. Давайте-ка разберемся, для начала, что у кого в карманах.

Самой ценной находкой оказались три бутылки нарзана, которые штурман купил перед самым вылетом в военторговской автолавке и передал стрелкам. Выпить не успели, засунули в комбинезоны и забыли о них. Проверили оружие — два пистолета, два нагана и ракетница с подмокшими ракетами. Кроме того, было найдено две пачки галет, две банки консервов, восемь плиток шоколада.

— Ну что ж, жить можно. Нарзан будем пить по норме — глоток в день.

Унты и два мокрых комбинезона выбросили в море, оставили два сухих, шлемы и, конечно, спасательные жилеты.

Подходил к концу первый день плавания. Солнце опустилось к горизонту, стало прохладно. Ветер усиливался, волны росли на глазах, обдавали лицо солеными брызгами. Зимницкий распорядился, чтобы все привязались парашютными стропами к шлюпке: сонных могло смыть за борт. Однако никто в эту ночь не мог уснуть. Ждали утра, как надежды на спасение. К рассвету ветер задул еще сильнее, нагнал сплошную облачность. К счастью, шлюпка вела себя великолепно, легко взлетала на волну, плавно соскальзывала с нее, не черпая воду бортами. Экипаж привык к качке и опасался лишь дальнейшего усиления шторма: у резиновой шлюпки есть предел прочности. Волны и ветер гнали легкое суденышко неизвестно куда. Только к полудню, когда в прореженных облаках на миг обозначилось светлое пятно, стало понятно, [136] что шлюпка дрейфует куда-то на юг или юго-запад. Если ветер не изменит направление, ее вынесет к берегам Турции или Болгарии. Об этом открытии штурман, понятно, умолчал. К счастью, к вечеру стало стихать, волна улеглась. Измученный экипаж забылся тяжелым сном.

Проснулись с восходом солнца. Полный штиль, море играет тысячами слепящих зайчиков, блещет, искрится. Но неподвижность вскоре начала раздражать. Надо что-то предпринимать, действовать. На глаза штурману попался ящик с бортпайком.

— А ну, ребята, разбирайте ящик!

Сняли крышку, к двум дощечкам привязали половинки третьей, получилось два коротких весла.

По очереди работая изо всех сил, кое-как двигались вперед, по направлению к своему берегу. По крайней мере, это отвлекало от мыслей о безнадежности положения.

Солнце начало припекать, усилилась жажда. Осталось две бутылки нарзана.

Через час заметили на поверхности моря какой-то предмет. Подплыли. Это оказался щит из трехметровых досок. В результате дружных усилий удалось оторвать от него три доски с гвоздями. Из двух сбили мачту, третья пошла на руль. Вот когда пригодился бесполезный, казалось бы, парашют. Он послужил парусом. Основание мачты приходилось держать, прижимая спиной к носовой части борта.

Все готово. Теперь дело за ветром. Но его, как назло, долго не было. Только после полудня зеркальная поверхность моря чуть зарябилась. Постепенно ветер начал крепчать, он дул в сторону севера. Команда ликовала. Штурман вступил в права капитана парусника, обучил управлению шлюпкой Щекина. Остальные удерживали мачту. Зимницкий прикинул: при благоприятных обстоятельствах шлюпка причалит к родным берегам дня через два-три. Команда встретила это сообщение дружным "Ура!". Пошли шутки, смех, разговоры. За шумом не сразу услышали нарастающий гул моторов. На малой высоте на них шли две летающие лодки.

— МБР-два! — определил воздушный стрелок Кузнецов.

Все закричали, замахали руками. Но когда самолеты развернулись, стало ясно: «дорнье»!

— Прячьте нашивки! — крикнул Абасов. [137]

— Сейчас полоснут из пулеметов, и все, — почти равнодушно проговорил Кузнецов.

Все невольно сжались.

Но самолеты без единого выстрела ушли. Это было совершенно непонятно. Если приняли за своих, то должны были бы подобрать, за чужих — расстрелять. Но ни произошло ни того, ни другого.

— Черт их поймет! — выругался Абасов, распрямляясь. — Никакой логики!

— Может, еще вернутся, — задумчиво глядя в ту сторону, куда ушли «дорнье», предположил Зимницкий.

Часа через два снова услышали рокот моторов. Моментально убрали парус, притаились. Это были те же «дорнье». Пролетев в стороне, они сделали два круга, очевидно, разыскивая шлюпку. Не обнаружив, снова улетели.

Экипаж продолжал свой путь. Все сильнее мучила жажда. Нарзана оставалось совсем немного. Попробовали полоскать рот морской водой, но это лишь вызвало тошноту. Близились сумерки. Парус сняли. Ночью решили поспать, чтобы сберечь силы на день.

На рассвете 28 июня, когда приготовились ставить парус, опять услышали звук самолета. Немецкий «хеншель» прошел в стороне, ничего не заметив.

— Счастье, что не успели поставить парус, — порадовался Зимницкий. — Этот бы сделал из нас окрошку!

За ночь ветер не изменил направления, и шлюпка ходко шла к родным берегам. На большой высоте стали часто пролетать и свои, и немецкие самолеты. Признак, что берег не так далек. Посоветовавшись, решили идти и ночью. Вахту несли по двое: один на руле, второй держал мачту. Прошли еще сутки. Жажда не давала покоя даже во сне.

Наступило 30 июня. Днем дожевали последний шоколад, запили глотком воды. Ее осталось еще полбутылки. После обеда Саша Кузнецов, устраиваясь на очередную вахту у мачты, вдруг заметил на горизонте тонкий крест, торчавший из воды. Постепенно выросла рубка, затем и корпус корабля. Он казался огромным, спокойно стоящим в лучах предвечернего солнца. Но затем у форштевня появились белые бурунчики — корабль шел в сторону шлюпки. Свои или враги?

— Приготовиться к бою! — скомандовал Абасов. — Живыми не дадимся! Допьем воду, это прибавит сил.

Бутылка пошла по рукам. Затем достали наганы, пистолеты. Несколько минут напряженно вглядывались в выраставший на глазах корабль.

— Ура! Наши! — обнимая друг друга, закричали вдруг разом.

В воздух полетели шлемы. На мачте морского охотника развевался советский флаг.

Катер подошел на большой скорости, лихо застопорил ход, с борта на шлюпку уставился крупнокалиберный пулемет.

— Кто такие? — раздался зычный, усиленный мегафоном голос.

— Свои! Свои! Советские!

И вновь гремит мегафон:

— Подойдите к борту!

Через несколько минут счастливых авиаторов подняли на борт крепкие матросские руки.

Это произошло на шестой день их одиссеи, в двадцати километрах юго-восточнее Тендровского маяка.