"Порядок, командир!"

"Порядок, командир!"

Во второй половине дня 26 июля нас, как обычно, собрали в штабе. Командир полка скупо подвел итог:

— Ночью поработали неплохо. Отмечено три сильных взрыва, несколько больших пожаров. Надо полагать, что эти эшелоны врагу уже не послужат. Дневная аэрофотосъемка подтвердила: сгоревшие цистерны, разбитые вагоны, развалины станции. Транспортов на воде не обнаружили, торпеды сброшены по запасной цели — порту Феодосия.

Затем кратко ввел в обстановку, поставил очередную задачу. Положение на фронтах еще более обострилось. Оставлен Ростов-на-Дону. Гитлеровцы рвутся на Кавказ.

Одна из группировок противника наступает в направлении реки Маныч, на Сальск, другая — из Батайска на Краснодар. Командование немецко-фашистских войск стремится к Волге, отрезать Москву от южных районов страны, добраться до кавказской нефти. Сегодня ночью полку приказано нанести удар по скоплению вражеских войск на станции Тацинская. Запасная цель — переправа через Дон у станицы Белая Калитва. Три первых самолета наносят удар зажигательными бомбами, остальные — фугасками. Боевой порядок: первым взлетает сам комполка, затем Осипов, Стародуб, Беликов. Экипажу Беликова получить и сбросить двадцать две тысячи листовок.

Штурман Беликова, Василий Овсянников, не выдержал:

— Товарищ майор! Не листовками, а бомбами надо их! Прошу разрешения принять дополнительный боезапас.

— Добавьте, — разрешил Ефремов. — За счет топлива. Но листовки взять все! Это приказ.

Подготовив машину, мы отправились в курилку. Вскоре появился адъютант эскадрильи Григорьев:

— Летчикам и штурманам по самолетам! Изменение в задании: вместо Тацинской удар нанести по переправе у Цимлянской. Все остальное остается в силе. Обращаю внимание: цель ленточная, расчет должен быть ювелирным.

Мы подошли к своей «семерке».

— Ну как, Димыч? Все сегодня зависит от тебя.

— Трудно перебить эту ниточку ночью…

— Нужно, Дима! Слышал обстановочку?

— Сделаю все, но, сам понимаешь, я не бог, законы рассеивания не в нашей власти.

— Сам не рассеивайся, тогда и законы тебе подчинятся!

С Димычем можно шутить.

Через несколько минут взлетаем. Вижу, как машина Ефремова резко снижается, делает два круга над аэродромом, крутой восходящей спиралью набирает высоту. Командир показывает, на что способен самолет с полной бомбовой нагрузкой. Урок для тех, кто впервые идет на задание.

Летим на высоте шестисот метров. В небе яркая, полная луна, видимость отличная. Внизу речки Фарс, Лаба, Синюха, железнодорожная линия Кропоткин — Армавир, [59] Сальские степи. Кое-где мерцают цепочки осторожных огоньков — передвигаются войска. Определить чьи — невозможно.

— Командир, под нами река Сал. Как будем заходить на переправу?

— Сначала найдем ее!

Командую Лубинцу и Панову усилить наблюдение за воздухом. Иду параллельно реке. Луна хорошо освещает берег. Где-то здесь, среди рукавов и петель Дона, наша цель.

— Впереди пожар! Наши сбросили зажигалки, — докладывает Димыч.

— Смотри! Это они проложили створ на цель. Развернувшись, набираю высоту, чтобы подойти к переправе с приглушенными моторами.

— На прямой! Так держать! — корректирует штурман.

Держу. Нос самолета — на центр еще невидимой переправы. Прилагаю все свое умение, чтобы выдержать точный курс и постоянную скорость.

Немцы заметили нас. С земли несутся вереницы разноцветных светлячков. Снижаемся стремительно, и это сбивает наводку вражеских зенитчиков.

— Горизонт! — командует Димыч. — Два градуса влево! Так держать! Бросаю!

И через секунду, разочарованно:

— Проскочили! Повтори заход, командир!

— В чем дело?

— Ветер не учел. Все равно бы промазали!

Захожу второй раз.

— Сбрасывай половину! Посмотрим, как лягут.

Выхожу на прямую. Впереди на реке разрывы — кто-то из наших промазал.

— Боевой!

До боли в руках сжимаю штурвал. Лучи прожектора мечутся рядом с машиной, вот-вот нащупают, ослепят. Огненные шары «эрликонов», строчки пулеметных очередей… Сброс! Резко отворачиваю влево. Прожектора поймали летящий впереди самолет, весь огонь обрушился на него.

— Перелет метров тридцать! — докладывает Панов.

— Мазила! — в сердцах ругаю штурмана.

— Взаимно! Точнее держи курс и скорость. — За Димычем не пропадет.

Повторяю атаку, выход на цель. [60]

— Все поправки ввел? Последний заход! Постарайся, Дима!

Захожу издалека, чтобы дать штурману больше времени.

Слева на большой скорости прошел вражеский истребитель, огненные трассы протянулись к соседу. Вода у переправы кипит, как в котле, бомбы рвутся и слева и справа. Огонь сосредоточился на нас. Лучи прожекторов скрестились. Трассы пулеметов, «эрликонов»… Еще мгновение, и машину разнесет на куски…

Услышав долгожданное "Сброс!", резко снижаюсь и ухожу вдоль реки.

— Порядок, командир! — радостно орет Панов. — Влепили в самую точку!

— Может, так же, как вчера под Керчью?

— Нет, командир, — подтверждает и Лубинец. — Переправа раздвоилась, сам видел!

— Молодец, Димыч!

— Только что был мазила…

— Ладно, ладно, тоже мне девица. Как самочувствие?

— Мокрый я, командир, как мышь! Такую цель нужно фугасками, из кассет…

— Поговорим на разборе. Смотри, аэродром бы не проскочить, горючего в обрез.

Вскоре показался родной светомаяк. Пока Варварычев помогал мне снимать парашют, Саша Загоскин с фонариком успел осмотреть самолет.

— Здорово вас пощипали! Дырок полно в плоскостях, в фюзеляже…

— Это штурман помог фрицам сделать из нас решето.

Димыч добродушно отмахивается:

— Хватит, командир! У меня от этих заходов до сих пор штаны мокрые.

Теперь, когда все позади, можно и посмеяться. Но каждый в душе сделал для себя вывод: надо повышать мастерство, лучше готовить бой на земле. Небо над полем боя — не место для тренировок. То, что сегодня отделались пробоинами, — счастливая случайность.

— Не горюйте, братцы, — успокоил Варварычев. — Птичку мы к утру подлечим, перышки почистим. Но в будущем советую поменьше дырок привозить.

— Так без работы же, Иван, останешься, — обеспокоился Панов. [61]

— Лучше я без работы, чем ты без головы, — резонно отпарировал техник.

В домике КП полка, за длинным столом начальник штаба майор Пересада, пыхтя трубкой, записывал в журнал доклады возвратившихся экипажей. После моего доклада Никитин добавил:

— Товарищ майор, запишите предложение. При выполнении подобной задачи, кроме фугасок, в бомболюках на внешней подвеске желательно иметь ротативно-рассеивающиеся бомбы.

— Завтра обсудим. Идите ужинайте!

Только теперь, когда спало напряжение, по-настоящему почувствовали, как устали. В столовой, несмотря на позднее время, нас ждали накрытые столы. Горками возвышались кубанские огурцы и помидоры. Лубинец восхищенно причмокнул:

— Молодцы, девочки, постарались! Под боевые сто грамм! А, штурман?

Никитин устало отмахнулся.

— Возьми и мои, я пить не буду.

— Ты чего? — всерьез обеспокоился я.

— Знаешь, Вася, никак не могу прийти в себя. Спать лучше пойду.

Назавтра новая задача.

Противник подтягивает войска и технику на Керченский полуостров — очевидно, с целью высадки десанта на Тамань. Полку приказано нанести ночной удар по железнодорожной станции Керчь, где скопилось много эшелонов.

Майор Ефремов начертил на классной доске схему боевого порядка, указал место каждого самолета в строю. Штурман полка капитан Тимохин проложил на карте маршрут со всеми необходимыми расчетами, ознакомил с результатами авиационной фоторазведки станции Керчь-2. Начальник разведки капитан Рябчиков доложил о противовоздушной обороне противника на Керченском полуострове. Капитан Виктор Беликов, которому не раз приходилось встречаться с вражескими истребителями, поделился опытом ухода от их атаки. Фашистские истребители применяли хитрый тактический прием. Ночью барражировали на подходах к охраняемым объектам с включенными бортовыми огнями. Наши принимали их за свои [62] самолеты, возвращающиеся с задания. Тогда-то они и заходили в атаку с нижней полусферы. Затем, выключив огни, повторно атаковали сверху.

— Нужна постоянная бдительность экипажа, особенно стрелков. При своевременном обнаружении заходящего в атаку противника резкое маневрирование по курсу и высоте обеспечивает отрыв от него.

Затем начальник связи воентехник 1 ранга Чобанян ознакомил с системой опознавания и связи.

Тщательно готовился этот вылет, прошлые уроки пошли на пользу.

На аэродроме уже вовсю кипела работа: трещали храповики лебедок, повизгивали тросы и ролики, щелкали замки. Механики заправляли машины бензином, вооруженцы укладывали в ящики ленты с патронами. Со всех сторон доносилось: "Давай! Стоп! Поднатяни… Пошел!" Инженер по вооружению старший техник-лейтенант Иван Иванович Петухов, со слипшимися от жары волосами, в пилотке, сбитой на затылок, носился от самолета к самолету, контролировал, советовал, ругал…

— Все в порядке, командир! Птичка, как новенькая, — устало улыбаясь, доложил Варварычев.

После взлета берем курс на запад. Машина идет хорошо, словно замерла на месте, только монотонный гул моторов напоминает, что мы в полете. Глаза постепенно привыкают к темноте. Справа под крылом просматриваются серебристые излучины рек, темные провалы лесов. Вскоре внизу заблестела морская гладь: вышли к Керченскому проливу. Теперь главное — наблюдение за воздухом. Только собрался предупредить стрелков об этом, как услышал доклад Панова:

— Командир, слева пересекает курс самолет с включенными бортовыми огнями!

— Смотреть внимательнее! Без команды не стрелять!

На всякий случай сбавляю газ и доворачиваю в сторону неизвестного самолета, чтобы ему не было видно пламени из выхлопных патрубков.

— Двухкилевой, сто десятый! — уточняет Панов.

— Без команды не стрелять!

Пересекаем береговую черту.

— Димыч, цель видишь?

— Пока нет.

Впереди по курсу взрывы и пожары, видимо, наши работают.

— Доверни десять градусов влево. Так!

— Цель вижу! Боевой![63]

Входим в зону зенитного огня. Разрывы приближаются, охватывают самолет кольцом.

— Лубинец!

— Есть!

— Листовки!

— Готов!

— Пошел!

Шесть тысяч листовок белыми хлопьями разлетелись в воздухе. Никитин колдует над прицелом, что-то мешкает.

— Штурман, бомбы!

— Секундочку, командир… Доверни на градус вправо.

Я буквально глажу штурвал, чтобы не сбить самолет с курса. Самый ответственный и самый опасный момент: нельзя маневрировать, уклоняться от снарядов, курс и скорость должны быть неизменными, иначе промажем. Идеальные условия для прицельной стрельбы вражеских зенитчиков.

— Так… Еще немного влево… Хорошо! Залп! Машина вздрагивает. Сразу начинаю маневрировать между лучами прожекторов, вспышками разрывов.

— Как легли бомбы?

— Нормально, — скромно отвечает Димыч.

— Веселенькая ночь у фрицев! — смеется Панов. — Устроили им фейерверк!

Выходим из зоны огня, летим над берегом Азовского моря. Вдруг вижу: прямо на нас идет самолет с включенной фарой. Делаю разворот на девяносто градусов, убираю газ. «Мессер» проносится над нами. Быстро снижаюсь, возвращаюсь на свой курс.

На разборе обобщили опыт борьбы с истребителями противника, разобрали приемы уклонения от их атак. Бомбардировщик должен резко отвернуть с курса с потерей или с набором высоты. Успех зависит от своевременного обнаружения истребителей, точного определения момента их атаки. Эта задача возлагается в первую очередь на стрелков.

После разбора всех отпустили отдыхать. Захотелось побыть одному. Перешел железнодорожное полотно, направился к станице. В тени привокзальных тополей расположился маленький базарчик — на дощатых прилавках крынки с молоком, ряженкой, кучки огурцов, помидоров, [64] яблок. Закутанные в платки пожилые казачки лениво перебрасываются певучими фразами, отмахивают от своего нехитрого товара назойливых мух, не теряющих бодрости даже в такую жарищу.

В горле пересохло, но кроме меня покупателей было не видно. Должно быть, заметив мое замешательство, женщины закричали наперебой:

— Эй, морячок, молочка холодного!

— Ряженки, только из погреба!

Подошел к ближней, смущаясь взял протянутую пол-литровую кружку. Разглядел под платком темное, в белых морщинках вокруг добрых, невыцветших глаз лицо. Женщина кивком провожала каждый мой торопливый глоток.

— Пей, сынок, пей! Не спеши, а то горло застудишь…

— Спасибо, — вынул десятку, протянул вместе с пустой кружкой.

— Не надо, не обижай! У самой сын на фронте, где и не знаю. Все вы теперь наши сыновья! Я тебя молочком попою, а твоя мать — моего, может, Леню… — Она поднесла к глазам уголок платка. — Лишь бы вражину остановить. Остановите, а, сынок?

В мокрых от слез глазах ее были страх и надежда.

— Остановим…

— Ну то и главное, ежели так.

— Так, мать, так!

— Хоть бы сюда не пришел, проклятый!

В станицу идти расхотелось, вернулся обратно к ребятам.

— Ты чего? — заботливо оглядел меня Димыч. — Вроде бы не в себе.

— Да так… Насчет задания не слышно?

— Пока нет. Ансамбль приехал!

— Какой ансамбль?

— Песни и пляски! Черноморского флота. Через полчаса начало, в железнодорожном клубе. Ботинки обмахни и айда!

— Чего-то не хочется. Лучше вздремну, наверно…

— Да ты что! В кои-то веки… Культурный отдых! Пошли, пошли, а то места все займут!..

По пути рассказал ему о базаре.

— Да… — вздохнул Димыч. — А что ты ей мог сказать? Ух! — стиснул вдруг зубы. — Ну и дадим им [65] ночью… Только бы цель подходящую, чтобы побольше накрыть!

В клубе свободных мест уже не было, устроились стоя, у входа. Концерт прошел с огромным успехом. «Катюшу» вместе с артистами пел весь зал…