На боевом задании

На боевом задании

За окном разгулялась непогода: тёмный, песчаный смерч, изгибаясь, мчался меж двух рядов домов и всасывал в себя с мостовой, как гигантский пылесос, обрывки бумаги, папиросные коробки, всякий мусор и даже крутил над землёй газеты и журналы, видимо, только что похищенные им из киоска «Союзпечати».

Со свистом и воем, от которого вздрагивали стёкла окон, мчался он вперёд, загоняя прохожих под случайные навесы и во дворы. Позади смерча оставались пыльные спиральные следы.

Несколько восхищённых мальчишек радостно приветствовали его и, размахивая руками, бежали вдогонку.

Солнечные лучи мгновенно поблекли и как бы растворились в пылевом вихре, вершины деревьев гибко и покорно клонились к земле под напором ветра. Улицы пустели.

— Свежий ветерок! — произнёс Пашков и улыбнулся: в колоссальной силище непогоды заключалась огромная энергия.

Позади неслышно открылась обитая дерматином дверь и чей-то голос вежливо произнёс:

— Товарищ Пашков, можете пройти к командующему.

Иван Фёдорович с трудом оторвался от окна, беглым взглядом проверил в зеркале, в порядке ли форма, и вошёл в кабинет.

… Суть нового, на этот раз правительственного задания сводилась к следующему: надо срочно пролететь несколько сотен километров в северной части Европы и затем… вернуться. Это — с точки зрения лётной…

За окном всё ещё буйствовала непогода. Иван Фёдорович глянул на часы: уже поздно. Но над Ленинградом призрачно сияла белая ночь. Лётчик вздохнул. Свежий ветерок — это хорошо для полученного им задания, а вот белая летняя ночь — плохо…

Взлетев на своем двухмоторном самолёте, Пашков взял заданный курс и набрал 3000 метров. Полчаса спустя Ленинград остался далеко позади. Внизу, к рощам и перелескам (на холмах и в долинах), к берегам бесчисленных озёр кое-где липли белые пушистые клочья тумана, точно здесь проходил недавно сказочный великан с мешком хлопка на спине, а мешок был открыт и ветром изредка выдувало из него белые комки.

В зелёных садах прятались небольшие селения. Дважды прошли под самолётом серебристо-голубоватые струны осушительных каналов, показался населённый пункт, походивший сверху на белую квадратную решётку с зелёными сотами.

Впереди вставали из-за горизонта крутые склоны приземистых гор, а правее темнела громада грозового фронта. У подножья высоких холмов, прямо под самолётом, в жёлтых песках разбежались тонкие жилки речушки.

Пролетев речку, Пашков свернул влево.

Всё отчётливее вырисовывались впереди тёмные тучи, которые, клубясь, низко висели над лесами и озерами. Нижние края туч разлохматились и косыми дымчатыми полосами тянулись к земле… Яркой, огромной искрой вспыхнула первая молния.

— Подоспели вовремя! — сказал бортмеханик. — Начинается…

Он повернулся к бортрадисту и спросил:

— Выключил рацию?

— Пришлось, — сердито ответил бортрадист.

— Ничего, пока обойдёмся без радио, — сказал Пашков.

Чем ближе подлетал самолёт к облакам, тем неприветливее и суровее встречали они лётчиков. Быстрые порывы ветра с протяжным пулом ударяли в самолёт, то накреняя его на крыло, то подбрасывая вверх. От грозового фронта отделилась рваная туча, коричневато-серая, бесформенная и полезла куда-то ввысь, закрывая голубой клочок неба.

На окнах кабины скользили первые крупные капли…

Резкая болтанка стала усиливаться. Самолёт вошел в грозовой фронт и приближался к его самому бурному месту. Обойти грозу стороной нечего было и думать: боевая обстановка не позволяла сворачивать с заданной линии пути.

Оставалось пробивать грозу напрямик.

Это всегда считалось недопустимым, но, если есть боевой приказ, экипаж должен пробиться сквозь грозы и бури!

Пашкову казалось, что они летят в этих чёрных облаках целый час, но когда он глянул на часы, то не удержался от возгласа удивления: они летели в грозе меньше 10 минут!

Он хотел поделиться своими мыслями по этому поводу с бортмехаником, но не успел произнести и слова, как штурвал вырвало из рук и началось что-то невообразимое, самолёт беспорядочно падал на землю.

Пашков поймал руками штурвал, но что с ним делать, куда его крутить, отжимать или брать на себя — не знал: от сильной болтанки приборы давали неверные показания. Да и настала такая минута, когда штурвал сам «заходил» в руках пилота с такой силой, что преодолеть её было почти невозможно.

Экипаж потерял представление о пространственном положении самолёта и был вынужден отдаться на милость стихии. Это длилось, может быть, две, а возможно, три или пять минут, но зато таких минут, что их никогда не забудешь, даже если «зайдёшь на второй круг» и проживёшь дважды…

Самолёт вывалился из облаков, как из куля, который кто-то яростно тряс, вытряхивая из него всё содержимое.

Но теперь, выскочив на свет и увидев землю, Пашков сумел выровнять машину и вернуть в положение горизонтального полёта.

Страшное осталось позади…

Пашков оглянулся: там всё кипело и бурлило, потоки воды низвергались на вершины холмов, от них шёл пар. «Земля банится!», — весело подумал Пашков и облегчённо вздохнул.

— Дал нам Илюша жару! — смеясь, воскликнул бортмеханик.

Им, только что избежавшим смертельной опасности, стало весело.

— Черти бы взяли этого Илюшу, лучше не связываться со святыми, — беззлобно выругался Иван Фёдорович. — Сколько высоты из-за него потеряли!

— Наберём, командир.

— Конечно, наберём! — крикнул командир корабля и сейчас же всё внимание направил опять на выполнение боевого задания, будто и не было в его жизни этого беспримерного по риску полёта. — Значит, так… Где мы находимся? Дай-ка карту. Так-с… Понятно. В основном только время и высоту потеряли, а с пути не сбились…

— Нормально! Зато хоть раз в жизни побывали «в гостях» у самой грозы.

… Дальнейшая обстановка благоприятствовала полёту…

* * *

— Двое наших разведчиков, — сказал командующий, — работают в тылу врага. Сейчас они попали в лапы гитлеровцев. Фашисты устроили засаду для самолёта, что должен прилететь за ними. Понятно?

Так точно.

Ребята славные, честные. Их надо выручить во что бы то ни стало. Они сообщили нам обо всём и имеют сведения чрезвычайно важные для нас. Ваша задача: доставить и сбросить вооружённый десант, но не в квадрат 28, где находятся наши разведчики и подготовлена засада противника, а рядом… Дайте вашу карту. Вот квадрат 28, а здесь, на цель № 2, вы сбросите десант.

— Слушаюсь.

Мы поможем отвлечь внимание фашистов от вас и навести их на ложный след.

— Я думаю, что они туда охотно пропустят нас, — предположил Пашков.

— Они пропустят, но не ваш самолёт, ясно? Вы же в другом месте пересечёте линию фронта; там, где вас не ждут и будут обстреливать…

— Ясно.

— Ваша обязанность: пересечь линию фронта, как можно меньше привлекая к себе внимание. Вылетать ночью. Задание особое, секретное. Подробности — у начальника разведки.

… Безлунная осенняя ночь. Ветер разрывал плотную облачность на «материки» и «острова» и будто образовал меж ними «моря» и «проливы» из чёрных полос звёздного неба. Торопливо пересекая пространства чистого воздуха и, словно с особенным удовольствием скрываясь в облачности, на высоте три тысячи метров летел двухмоторный транспортный самолёт Аэрофлота Л-510.

Земля, погружённая во мрак, казалась сверху огромным чёрным экраном, не пригодным для визуальной ориентировки. Поэтому Иван Фёдорович с особенной тщательностью вёл счисление пути по скорости и времени, чтобы возможно точнее определять место самолёта в необъятном, фантастически пустынном и «мёртвом» небе.

Облаков становилось всё меньше, приходилось подолгу лететь открыто. С земли, конечно, не увидеть маленький чёрный силуэт, а вблизи — можно.

— Лишь бы наши «ястребки» не попались по дороге! — с тревогой произнёс Иван Фёдорович, внимательно всматриваясь в окна пилотской кабины.

— Чего доброго, — согласился бортмеханик, — снимут нас, а потом иди доказывай…

— А вот кто эти? — спросил Пашков и, резко развернувшись вправо, убрал газ и стал круто планировать.

Вверху проплыли пять узких крылатых теней с парными звёздочками выхлопных огней у каждой. Это были фашистские истребители, предвестники линии фронта. Нужно иметь острые глаза Пашкова, чтобы увидеть их. Самолёт Л-510 прошел под ними незамеченным.

Когда голубые огоньки вражеских истребителей растаяли в ночном небе, Иван Фёдорович дал своим моторам разные обороты — отчего ровный гул превратился в собачье подвывание — и взял курс на запад.

Бортмеханик, не заметивший, когда командир корабля двинул сектора наддува, напряжённо прислушался к работе моторов.

— Чего это они завыли, как на немецких самолётах? — сказал он.

— Вот и хорошо, — усмехнулся Пашков. — Передовую проходим, это не помешает…

— Ну и командир! — засмеялся бортмеханик. — Хитёр. Значит, звукомаскировку используете?

— Выходит, так, — согласился Пашков. — Война… Не обманешь противника, домой не вернёшься!

Звукоуловители гитлеровских зенитчиков отметили пролёт «своего» самолёта, и зенитчики пожелали ему счастливого пути.

— Выпустить шасси, — приказал командир.

— Есть выпустить шасси.

Теперь самолёт планировал с приглушёнными моторами, а выпущенные из мотогондол большие колеса, создавая дополнительное сопротивление воздуха, помогали ему быстрее терять высоту.

Квадрат 28 нашли по сигнальным кострам и по ним же сориентировались и отыскали цель № 2. Сбрасывали десант с небольшой высоты, что требовало особенной точности пилотирования и расчёта от Пашкова и расторопности от парашютистов.

Выбросив десант, он набрал высоту и полетел на юго-восток. Задание выполняли на расстроенных моторах.

А на линии фронта их всё же обстреляли. В воздухе вокруг самолёта вспыхивали разрывы, и самолёт немедленно нырял то в одно такое облачко, то в другое. В кабине запахло взрывчаткой. Летели молча, часто меняя направление и высоту полёта; молчали даже тогда, когда линия фронта осталась позади, а на земле в предрассветном сиреневом сумраке сквозь дымку и тонкий береговой туман просматривались маленькие озёра и речушки.

И лишь когда на горизонте блеснули золотистые шпили Адмиралтейства и Петропавловской крепости, Пашков сказал:

— Вот мы и дома.

— А разведчики?

Иван Фёдорович подумал, закурил, и уверенно произнёс:

— Вернутся и они!

Он не ошибся: из всей группы, принимавшей непосредственное участие в этой операции, погиб только один человек.

* * *

… На тот раз маршрут был усложнён несколькими изломами, потому что летели в глубоком тылу врага. А повороты всегда предусматриваются над какой-нибудь точкой. Вот и разыщи её в кромешной тьме!

Держались самых «необитаемых» районов, летели на расстроенных моторах, всем экипажем зорко наблюдали за воздухом и землёй. Разговаривали мало, больше курили — тянули одну за другой. В общей кабине лежал груз для нового партизанского отряда.

Знали расположение немецких аэродромов и крупных огневых точек. На выполнение задания ушла вся ночь. В основном всё происходило, как было задумано, и только один случай на время нарушил планы экипажа — по пути в тыл врага…

Из ночного неба вынырнуло два Мессершмитта-109 и увязались за самолётом Пашкова. Ускользая от огня истребителей, Пашков мгновенно придумал выход из положения. Совсем рядом находился немецкий аэродром, известный экипажу.

Иван Фёдорович взял курс на юго-запад.

— Куда, командир? — воскликнул бортмеханик. — Там же…

— Так вот, к ним и заглянем, — ответил Пашков и коротко объяснил свой план.

Через две минуты весь экипаж узнал о необычном замысле командира и приготовился к его осуществлению.

Когда мессершмитты отыскали тёмный силуэт большого самолёта, едва заметный в темноте, Пашков уже входил в круг над аэродромом и помигал бортовыми огнями.

На земле вспыхнули огни старта, а истребителям передали по радио:

— Куда вы лезете? Это же наш самолёт, видите, он заходит на посадку…

Истребители свечой взмыли вверх и ушли на восток — искать другую добычу.

Иван Фёдорович сделал четвёртый разворот, уточнил заход и стал планировать на полосу, будто и впрямь рассчитывая на посадку.

Метров со ста он дал моторам полный газ и скомандовал:

— Огонь!

Из пулемётов, временно установленных на самолёте для самозащиты, ударили по аэродрому длинные очереди. Стартовые огни погасли…

— А теперь тикаем! — крикнул Иван Фёдорович, развернувшись влево, и они помчались бреющим полётом над глухими лесами, направляясь к своему очередному поворотному пункту.

Хитрость удалась. Истребители были где-то далеко, и вообще отыскать теперь самолёт Пашкова было безнадёжным делом.

— Ох, и чертыхаются они, должно быть! — засмеялся второй пилот.

— А пусть не лезут, — ответил Пашков, доставая папиросу. — Дай огонька…

Перед ним одновременно вспыхнули две зажигалки: второго пилота и бортмеханика.

* * *

Зима 1944/1945 года выдалась на Севере суровая. Частые морозы и сильные бураны затрудняли действия не только авиации, но и наземных войск.

На Н-ском танковом заводе создалась острая нужда в никеле. Дороги занесло мощными пластами снега. На помощь были призваны аэрофлотцы с их изумительным мастерством ориентировки, точностью «слепого» полёта и неутомимостью.

В специально созданной экспедиции принял участие и командир корабля Пашков. Много трудных рейсов пришлось ему тогда выполнить…

.. На аэродроме взлёта ветер достиг скорости 10–12 метров в секунду. На маршруте он дул ещё сильнее; синоптики не обещали ничего успокоительного. А в фюзеляж самолёта уже погрузили никель.

Нужно. Очень нужно доставить его на завод.

Но можно и не лететь: в такую погоду никто не возьмёт на себя смелость приказать пилоту лететь против его воли. Каждый лётчик решал этот вопрос сам, на то он и командир корабля, знающий свои силы и понимающий, что ему не зря доверили самолёт и ценный груз: это — много больше, скажем, одного миллиона рублей!

А на всех фронтах Советская Армия шла в наступление, и там более, чем когда-либо, нужны были танки…

Пашков решил лететь. В обычных условиях такой рейс занимал 6 часов. Сколько он может продлиться сейчас, — неизвестно. Взял побольше горючего. Для этого пришлось снять с самолёта даже часть ценного груза, но благоразумие и трезвый расчёт — основа успеха.

Оторвался без особого труда: на аэродроме ветер был ещё терпим. Шли местами визуально, то есть видя землю, а местами в облаках. На разных высотах замерили путевую скорость и выбрали наивыгоднейшую высоту — 3500 метров, на которой встречный ветер имел наименьшую силу.

Когда земля просматривалась, было видно, что творилось на ней с деревьями и колеблющейся пеленой позёмки. Ветер неистовствовал. Началась буря. Включать автопилот — нечего и думать! Вёл самолёт «вручную», сам.

Могучие порывы ветра порой стремились перевернуть самолёт, и здесь весьма выручала незаурядная физическая сила Пашкова. Напрягаясь до предела, он возвращал машину в нормальное положение.

Тогда ветер хитрил и ударял сперва в левое, а потом, когда рули были отданы для правого крена, неожиданно бил сверху в правое крыло…

Огромные вихри сбивали самолёт с курса, металлические крылья дрожали и поминутно вздрагивали от невидимых ударов, обрушивающихся на самолёт. Ветер мчался навстречу уже со скоростью, превышающей 120 километров в час.

— Силён ветерок, — встревожился бортмеханик Цибасов, не спуская глаз с приборов винтомоторной группы.

— А мы сильнее его! — ответил Пашков.

— Мы стоим почти на месте.

— Почти это ещё не стоим, а всё-таки движемся.

Мало того, они не только не стояли на месте, а вдруг, без всякого желания со своей стороны, полезли вверх и стали набирать высоту с такой скоростью, какой позавидовал бы любой планерист.

Уменьшили обороты моторов, опустили нос самолёта, но воздушный корабль, как песчинку, подхваченную смерчем, несло вверх. Стрелки высотомера двигались так, будто это были часы, и кто-то, не торопясь, устанавливал новое время…

Как ни пытался экипаж уйти вниз, из этого ничего не получалось. Могучий восходящий поток вскоре занёс самолёт на такую высоту, что экипаж стал испытывать кислородное голодание. Лица людей почернели, бортрадист склонил голову на свой столик, а Цибасов упирался слабеющими руками в пульт управления моторами, чтобы не упасть.

Теперь командир вёл самолёт один и метр за метром терял высоту. Никогда ему ещё не приходилось решать такой непривычной для лётчика задачи: во что бы то ни стало потерять высоту!

Вокруг самолёта всё превратилось в бурную серую массу, только высотомер и улучшающееся самочувствие товарищей — их медленное возвращение к жизни — воодушевляли Пашкова и подсказывали ему, что каждая минута приближает их к земле.

Вскоре Цибасов пришёл в себя и стал помогать командиру подбирать нужный режим работы моторов, затем очнулся от обморока бортрадист и взял нужный радиопеленг, чтобы не затеряться в этом царстве обезумевшего ветра.

Когда самолёт добрался до прежней высоты, весь экипаж снова пришёл в полную боевую готовность.

… Такие ветры синоптики называют ураганами, а в учебниках метеорологии они описываются, как одно из грозных явлений природы.

И ураган действительно грозен.

Пашков и его товарищи вели этот выматывающий силы поединок более 11 часов, но задание выполнили: никель доставили на завод.

… Средняя путевая скорость в том рейсе была всего 113 километров в час!

Когда кто-то из рабочих завода спросил у Пашкова, на каком удивительном самолёте они смогли долететь в такую погоду, лётчик лаконично ответил:

— На боевом задании!..