Еду в Ленинград!
Еду в Ленинград!
Уже был назначен на реампутацию, и вдруг спасительный вызов от Лили — перевод в ленинградский госпиталь.
В Ленинград, в Ленинград! К нашим!
Я просто прыгаю от радости.
Мне выписывают документы и выдают (вот неожиданность!) вместо военного обмундирования шикарный серый американский костюм-тройку. Из нашего госпиталя в строй не возвращаются, поэтому начальство позаботилось о том, чтобы выписывающиеся получали гражданскую одежду из американских подарков.
Я получаю черную шинель-пальто, белую шапку-ушанку и останавливаюсь перед зеркалом — я это или не я?
Последние прощания с родными. Мы с Ниссой идем на вокзал — Ленинградский вокзал!
Смотрю на свой билет и обнаруживаю, что еду в одиннадцатом вагоне.
Это портит настроение — не люблю число одиннадцать. Одиннадцатого ноября началась моя армия. Одиннадцатого июля я был ранен. В одиннадцатой палате мне отняли руку. А теперь этот вагон. Хорошего не жди.
Делюсь своими предчувствиями с Ниссой. Она смеется: не знала, что ты суеверный!
Мы спешим к вокзалу. До отхода пятнадцать минут. Нисса несет мой рюкзак, аккуратно и плотно запакованный ею; мы минуем ступени. Платформа, поезд. Одиннадцатый вагон. Рядом с проводником стоит офицер НКВД.
— Ваши документы.
Показываю заранее приготовленные документы: справку из госпиталя, красноармейскую книжку, билет.
Офицер медленно просматривает все бумаги.
— Почему едете в Ленинград?
— Перевожусь в ленинградский госпиталь.
— На основании чего переводитесь?
— На основании вызова.
— Где вызов?
Нисса начинает нервничать. Часы на платформе показывают пять минут до отхода поезда.
— Вызов в рюкзаке. Я же предъявил все нужные документы.
— Мне не указывайте! Я знаю сам, что нужно. В Ленинград вы не поедете.
— Дай рюкзак, я достану вызов! — Нисса начинает лихорадочно распаковывать рюкзак и срывает ноготь. По пальцу сильно струится кровь, она облизывает ее и выворачивает из рюкзака какие-то тряпки, подарки, конфеты. Все это летит пестрой кучей на перрон.
— Вот вызов — смотрите.
Офицер просматривает вызов.
— Раз вы переводитесь в госпиталь, у вас должна быть история болезни. Предъявите историю болезни.
— Это еще зачем? Вы что — врач?
— Я сказал — в Ленинград не поедете.
Где-то впереди слышен свисток, и паровоз отвечает протяжным гудком.
Нисса вытряхивает на перрон все, что было в рюкзаке, и достает уложенную на самое дно историю болезни, потом беспорядочно запихивает назад всю кучу вещей.
Офицер листает историю болезни.
Поезд трогается.
— Идите в вагон, — говорит он, становясь на подножку. — Вот, держите пока вашу липу, — сует он мне ворох бумаг.
Прыгаю на подножку. Нисса передает мне раскрытый рюкзак.
— До свидания, Ниссочка! Спасибо за все!
Захожу в вагон, волоча за собой рюкзак. Пачка документов — в зубах. Нахожу свое место. Вагон воинский, вокруг меня серые шинели, я один здесь штатский.
Сначала меня принимают как чужого, но потом, разобравшись, в чем дело, дивятся — какой это госпиталь так шикарно одевает солдат.
Поезд постукивает. С каждым стуком — шпала. С каждой шпалой ближе Ленинград!
Ночь — и я дома. Прямо не верится! А пока можно прикорнуть немного.
Меня будит милиционер и требует следовать за ним. Он ведет меня через несколько вагонов, и я оказываюсь в дежурке того самого офицера. Снова проверка документов, на этот раз он перечитывает все медленно, сопоставляя даты, вглядывается в печати, подписи и говорит, что все равно высадит в Бологом. В Ленинграде мне делать нечего.
Не возражая, молча сижу. Одиннадцатый вагон — чего можно было еще ожидать!
Часа через два проверка кончается. Офицер говорит, что займется мной еще в Ленинграде, и отпускает меня.
Возвращаюсь в свой вагон и уже спокойно укладываюсь на скамейке.
Основания для подозрений были, конечно, веские. Пришел я не с группой солдат, а один. Штатская одежда. Провожающая девушка. Деталь — инвалидность — не имела значения.
Поезд замедляет ход. Проплывают мимо окон первые ленинградские дома. Неужели я действительно сейчас сойду на перрон? На наш перрон? Сколько перронов позади… Мантурово, Муром, Вязники, Канаш, Волочёк, Котельнич, Москва…
Мне не сидится на месте. Уже час как я полностью одет и стою у выхода, а поезд все движется, движется, движется…
Мое напряжение достигает предела.
Сейчас должно произойти что-то очень важное, значительное — такое, чего я ждал все эти два с половиной года, которые не был здесь…
И это важное наступает.
Поезд дает мягкий толчок.
Расталкивая людей, я выскакиваю на перрон и обнимаю маму…
Данный текст является ознакомительным фрагментом.