4. Снова Днестр

4. Снова Днестр

Сорок пятой дивизии, вновь устремившейся к Днестру, предстоял нелегкий путь. Особенно много забот легло на плечи ее «стариков». Тут и перевоспитание новых, пришедших в дивизию от Деникина и Махно людей, и политическая работа среди населения, в значительной своей части зараженного демагогией махновских агитаторов.

От Александровска до Тирасполя, раскинувшегося на левом берегу Днестра, в общем-то не так уж далеко — по прямой верст пятьсот. Но это для птичьих крыльев, а для солдатских ног и в шестьсот не уложиться! Словом, в полтора раза больше пути, пройденного в сентябре войсками Южной группы. Но разве сравнить обстановку тех черных дней с нынешней?! Ведь тогда бессарабцы, одесситы, подоляне с горьким чувством прощались с родными местами, как говорили некоторые из них, «бросали свое и шли защищать чужое». Теперь же с каждым днем, с каждым часом они приближались к Одессе, к Днестру, к Подолии.

Среди бойцов велись разговоры, будто теперь румынская армия для них трын-трава и Днестр, тем более замерзший, препоной не будет. В действительности все оказалось гораздо сложнее. Если «махновская проблема» на берегах Днепра стала предметом высокой политики, то румынская на берегах Днестра — объектом высшей дипломатии.

Но это позже. А пока в полусотне верст от Никополя второй бригаде пришлось три дня, с 15 по 18 января, вести ожесточенные бои с 34-й пехотной дивизией генерала Склярова. Дивизия эта входила в состав киевской группы войск генерала Бредова, отступавшей под напором 44-й дивизии Дубового и 60-й — Крапивянского. Выход 14-й армии Уборевича в район Александровска вбил клин в деникинский фронт и разорвал его на две части — крымскую и одесскую.

Стал вновь советским Кривой Рог. Первая и третья бригады из дивизии Якира вышли на линию реки Ингулец. В эти дни вернулся из гатчинского госпиталя Котовский. Прежде чем ехать в Николаевку, где находился штаб второй бригады, он явился к начдиву.

— Крепко измотал вас сыпняк, Григорий Иванович, — тепло поздоровавшись, сказал Якир, глядя на исхудавшего комбрига.

— К-к-как-никак п-пуд в лазарете сбросил. Я теперь, товарищ начдив, слабосильная команда, — улыбнулся Котовский. — Зато мой к-конь скажет спасибо.

— Вот о конных делах у меня и будет разговор с вами. Садитесь и слушайте, «слабосильная команда»! Небось подковы и сейчас гнете? В свою бригаду вам возвращаться не за чем. Пусть ею командует Каменский. Вы прошли хороший курс пехотного командира, а теперь будете кавалерийским начальником, командиром конной бригады.

— А где она, та б-б-бригада? — насторожился Котовский.

— В том-то и дело, что ее пока нет, — ответил Якир. — Бригаду вы создадите сами. Поезжайте в Лозоватку. Это в десяти верстах от Кривого Рога. Там стоит полк Няги. Он и составит ядро будущей бригады. Штаб дивизии приказал всем командирам пехотных бригад откомандировать в Лозоватку кавалерийские дивизионы. Из них создадите второй полк. Вот вам и кавбригада.

— И это все? Два полка? — разочарованно развел руками Григорий Иванович.

— Дорогой товарищ Котовский! — улыбнулся начдив. — Ведь дело вовсе не в количестве полков. Вон у Махно неделю назад было их с полсотни. А где они теперь, сами знаете. Главное — качество! Кто наш главный судья? Противник! И не столько генералы, сколько солдаты. Создадите вы конную бригаду, ее непременно прежде всего похвалят наши бойцы. Они очень любят, когда во время боя на флангах дерется, а иногда даже лишь маячит наша кавалерия. Конники Котовского! Уверен, что это будет звучать солидно. Но это не все. Надо, чтобы вас знали все деникинские солдаты и петлюровские гайдамаки. Вы, к примеру, еще далеко, а им уже мерещатся всадники Котовского. Вот тогда можно будет сказать, что вашей бригаде нет цены.

— Ну что ж, — согласился будущий командир кавбригады. — Многие царские тюремщики знали арестанта Гришку Котовского, а теперь все контрики узнают кавалерийского комбрига Григория Котовского. Вспомнил, Иона Эммануилович: «Если прорвется одна сабля, она потянет за собой сотни других». Быть по сему!

— Надеюсь, что вы носа не задерете, Григорий Иванович, и о дружбе со своей старой сорок пятой дивизией не забудете? — лукаво прищурившись, спросил Якир и положил руку на крепкое плечо земляка.

— Сорок пятая — это наша боевая семья! — ответил Котовский.

Якир извлек из-за пояса карту, развернул ее на столе:

— Смотрите сюда, Григорий Иванович. Вот в этом пространстве между Днепром и Збручем — беляки. Идут они из-под Киева и Житомира. Тут изрядно потрепанные войска генералов Павловского, Склярова, Мартынова, Стесселя. До сих пор их гнали с севера на юг дивизии Княгницкого, Дубового, Крапивянского. Но опять зашевелились наши старые противники — пан Пилсудский и добродий[14] Петлюра. Пятьдесят восьмой, сорок четвертой и шестидесятой дивизиям пришлось круто развернуться на запад. К югу они выставили лишь заслоны. Беляки очутились теперь как в шприце. Сначала поршень их выжимал с севера, сейчас с востока. Теперь роль поршня будут играть наша сорок пятая и соседняя слева сорок первая дивизия Осадчего. Снова, как и летом, нам придется раскинуть части очень широко. Театр войны обширный, а сил — раз, два и обчелся. Там, где в мировую войну разворачивались целые армии, сейчас мы обходимся бригадами, а то и полками. Ничего удивительного в этом нет: царь поставил под ружье восемнадцать миллионов, а в Красной Армии только пять миллионов бойцов. Ну теперь о наших силах. Пока они еще в кулаке. А дальше третья бригада выходит на Черный Ташлык к Ново-Украинке и Помошной, первая и вторая — на Южный Буг к Вознесенску и Веселинову. Вот на каком фронте раскинется наша дивизия! Все сто верст! Теперь учтите, каково придется вашей новой кавалерийской бригаде.

— Учту, товарищ начдив! Не забуду девиз сорок пятой: «Всегда вперед!».

— И еще запомните, товарищ Котовский, с кем придется иметь дело. Все мобилизованное, насильно поставленное Деникиным под ружье уже отсеялось, дезертировало. Остались те, кого объединяет классовая ненависть к Красной Армии или же боязнь расплаты. Тут и ветераны первых походов, и те, кто летом свергал в Одессе, Киеве, Житомире Советскую власть. Одним словом, оголтелые! Потому-то они с таким остервенением и дрались четыре дня у Апостолова.

— Там, я слышал, бывшая моя бригада отличилась. Хорошо дрались земляки, набили морду оголтелым! — восторженно проговорил Котовский.

— Все показали себя хорошо, — поправил его начдив и продолжал: — Так вот, Григорий Иванович, поезжайте в Лозоватку. Действуйте. Надеюсь не позднее двадцать второго января получить от вас донесение о том, что бригада сформирована и готова к боям. Срок короткий. Но, сами знаете, время такое. Страна уже знает вожаков конницы Буденного, Примакова, Каширина, Думенко, Жлобу, Блинова, Гая. Уверен, теперь она узнает и Котовского. Буду гордиться, что нового славного конника дала боевая сорок пятая!

В тот же день Котовский вместе с эскадроном Ионы Гайдука отправился к месту формирования новой бригады. По дороге Григорий Иванович, знавший почти всех командиров сорок пятой, особенно конников, обратил внимание на одноглазого взводного. Поравнялся с ним, спросил:

— Новичок? Как запахло мамалыгой, так пристал, к сорок пятой. Небось перебежал из сорок первой, покинул батьку Осадчего!

— Да, товарищ Котовский, покинул батька, только не Осадчего, а Махно, — ответил Халупа. — И не через то, что запахло мамалыгой, а через то, что запахло дерьмом. Вот ушел, хотя и знался с ним не день и не два. Один ваш говорил, что так оно и будет. Я ему ответил: «Не дождешься!» А вышло, что ваш товарищ дождался.

— Ты, борода, левый эсер, анархист или еще там какой-нибудь партии?

— Нет, я кругом беспартийный.

— Вот и я беспартийный. Только не кругом, а так, наполовину. Одно скажу — запомни это крепко, потому что теперь ты уже служишь в бригаде Котовского, — я пока не коммунист, но всякий, кто идет против коммунистов, идет и против меня. А дальше вот что: за свою службу у Махно не сомневайся, воюй честно за Советскую власть, будет тебе почет и уважение. Я и сам когда-то грешил — это было еще при царе, — признавал Кропоткина, а теперь понял: есть одна народная правда, ленинская. Вот ты и докажи, что верен этой ленинской правде не на словах, а на деле. Доказать еще можно. Не сегодня — завтра пойдем в бой на оголтелых.

— А что это? — изумился бывший махновец. — Новая партия объявилась — голотелые?

Подъехал Гайдук.

— Эх, Свирид, Свирид! До чего же ты необразованный, — с укором глядя на друга, проговорил он. — Ну ничего, у нас тебя в два счета образуют. Оголтелые — это не те, кого в бане или летом на Днестре можно встренуть. Это, которым все нипочем. Такая особая, трехсот тридцати трех святителей порода бешеных контриков.

С такой «особой породой» бешеных контриков и пришлось вскоре встретиться дивизии Якира.

Части второго добровольческого корпуса генерала Павловского через Долинскую пробивались к югу. Деникинская офицерня, невзирая на стужу и морозы лезла напролом. Каждому из них мерещился Крым, где по указанию Деникина генерал Слащев собирал остатки разбитых белогвардейских корпусов и дивизий.

Пока полки Каменского продолжали движение на Вознесенск, первая и третья бригады 45-й дивизии, а вместе с ними вновь сформированная кавалерийская Котовского, 22 и 23 января отбивали яростные атаки белогвардейцев в районе Долинская — Казанки. Не дав четырем дивизиям генерала Павловского прорваться в Крым, Якир, не меняя маршрута для бригады Каменского, продвигавшейся к станции Помошная, остальными силами гнал беляков на Вознесенск. Левее, с осью движения на Николаев, наступала 41-я дивизия Осадчего.

Пять дней части дивизии Якира вели тяжелые бои с войсками генерала Павловского на Южном Буге у Вознесенска и три дня уже за этим рубежом у Веселинова. И здесь сорок пятая дивизия снова сорвала отчаянную попытку деникинцев пробиться через Николаев и Херсон в Крым. Белые повернули на Березовку, но и там не удержались. 3 февраля Березовка стала советской. В тот же день бригада Голубенко вошла в Голту, в ста верстах севернее Березовки. До Одессы осталось семьдесят верст.

Командующий 14-й армией Уборевич приказал 41-й дивизии освободить Одессу, а 45-й — выйти на линию Рыбница — Маяки и занять на Днестре все переправы.

Таким образом, сорок пятой предстояло вернуться к тому же рубежу, который она занимала летом минувшего года. Однако теперь вправо от Рудницы, где действовали, как и в прошлом году, петлюровцы, наступали левофланговые части 12-й армии. В тот же день командарм обязал Якира направить в помощь Осадчему — к Одессе — бригаду Левензона и кавалеристов Котовского.

4 и 5 февраля бригада Каменского сдерживала на линии Николаевка — Демидовка рвавшуюся к Тирасполю сильную группу генерала Бредова. В этом бою дивизия потеряла лучшего командира полка Федора Криворучко (однофамильца кавалериста), создателя Ямпольского партизанского отряда, из которого и вырос боевой 402-й полк. Со своей «золотой братвой» — так Федор Криворучко звал бойцов — он колотил австро-венгерских оккупантов, петлюровцев, деникинцев, совершил поход от Балты к Житомиру, от Глухова к Александровску, от Александровска к Днестру. Всего несколько дней оставалось до исполнения его заветной мечты — до возвращения в родную Ямпольщину. Но не дождался Федор этого светлого дня. У Николаевки Якир не мог создать перевеса в силах, потому что бригада Голубенко находилась в ста двадцати верстах у Бирзулы, а бригады Левензона и Котовского, выполняя приказ командарма, приближались к Одессе. Бригаде Каменского пришлось поэтому выдержать очень трудное, тяжелое сражение.

7 февраля 1920 года была очищена от белых Одесса, и дивизия Якира уже в полном составе продолжала движение на запад, отбрасывая группы генералов Бредова и Павловского к Днестру. Поршень шприца все больше и больше сжимал три плотных сгустка белогвардейцев в районе Маяков и Овидиополя, Тирасполя и Слободзеи, Рыбницы и Выхватинцев.

Для ветеранов сорок пятой наступили волнующие дни. Многие из них надеялись, что румыны пропустят деникинцев в Бессарабию и тогда, преследуя беляков, на законном основании можно будет хлынуть вслед за ними на родную землю. Но румыны, понимая, чем грозит им такое «гостеприимство», выставили против беляков стену пулеметов. За крупные суммы денег румынские офицеры, правда, пропускали к себе некоторых белогвардейских офицеров, да и то только ночью, остальные же борцы «за единую, неделимую», укрывшись в днестровских камышах, решили биться до последнего патрона.

Ликвидация остатков белогвардейских сил на этом участке была завершена частями дивизии Якира 18 февраля 1920 года: весь левый берег Днестра, от Ямполя до Днестровского лимана, стал советским.

Красноармейцы и командиры, вняв доводам командования, дали слово не переходить линию Днестра. Это была трудная клятва: ведь там, за замерзшей рекой была их родная земля, томились в помещичьей неволе их семьи. Но такой клятвы требовали интересы революции, интересы Советской республики.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.