XX. Поручик Лермонтов и маршал Покрышкин
XX. Поручик Лермонтов и маршал Покрышкин
Да, я не изменюсь, и буду тверд душой,
Как ты, как ты, мой друг железный.
М. Ю. Лермонтов. Кинжал
Фрунзенская набережная. Элитный, ухоженный столичный район. В ансамбле «сталинской» архитектуры заметно монументальное здание с гербом и буквами — «С. С. С. Р»— на фронтоне. На барельефах — знамена, строгие силуэты в длиннополых шинелях. По всему видно, что хозяева здесь — люди в военной форме.
Ноябрь 1981 года. Из остановившейся у центрального входа черной «Волги» выходит маршал авиации А. И. Покрышкин. Он прибыл к месту службы — Группа генеральных инспекторов Министерства обороны СССР. Все еще легкой походкой поднимается по ступеням, затем на лифте на шестой этаж. Отдернув красивую светло-серую штору у окна просто обставленного небольшого кабинета, смотрит Александр Иванович на гранитную набережную, на широкую здесь ленту Москвы-реки. Крымский мост, Центральный парк культуры и отдыха на другом берегу… В далеком июне 1943-го фотокорреспонденты снимали вызванного с фронта после Кубани Покрышкина на выставке трофейного вооружения, только что открывшейся в парке. Герой показывал москвичам укрощенных «зверей» люфтваффе. Но сейчас в парке звучат другие мелодии и ритмы…
Далее, правее по берегу видны холмы Нескучного сада, где в Александринском дворце, в своем царском имении останавливались последние Романовы. Совсем недалеко, если плыть по течению реки, Кремль.
За Группой генеральных инспекторов следующих назначений для военачальников не следовало. Все знали, что это финал.
Основной комплекс Министерства обороны расположен на Арбатской площади, но и здесь, на тихой набережной — Главное командование сухопутных войск, ракетных войск и артиллерии. На пятом и шестом этажах располагалась Группа генеральных инспекторов, учрежденная в 1958 году при министре обороны как дань уважения государства стареющим полководцам Великой Отечественной войны. В Группе имелись лишь две должности: генеральный инспектор, на которую мог быть назначен Маршал Советского Союза, Адмирал Флота Советского Союза и Главный маршал рода войск. А также военный инспектор-советник, соответственно генералы армии и маршалы родов войск. Не нашлось места в Группе опальному Г. К. Жукову, чьи характер-глыба и мировое имя пугали партийных лидеров до конца его дней. В немилости оказались и оба Главных маршала авиации военных лет — A.A. Новиков и А. Е. Голованов.
Позднее, в 1970—1980-х, когда фронтовые военачальники уже уходили из жизни и начался связанный с именем А. И. Брежнева «звездопад», в Группе появились и военные консультанты в лице генерал-полковников, среди которых преобладали политработники, имена которых в истории особенного места не займут. Состав Группы — примерно 40 человек — сохранялся до ее закрытия в начале 90-х годов.
В армейских разговорах Группу именовали «райской». Действительно, ее членам выплачивалось высокое жалование, предоставлялись машина и дача. Конечно, ветераны Группы чрезмерно работой не загружались. Приезжали они в Министерство к 10-ти часам три дня в неделю — понедельник, среда, пятница. Но маршалы, генералы и адмиралы продолжали служить, проводили инспекторские поездки в войска, вели депутатскую, военно-научную работу, писали книги.
О работе Группы генеральных инспекторов известно мало, тема эта особенно не освещалась. Почти восемнадцать лет работал в небольшом аппарате Группы старшим референтом полковник Петр Михайлович Дунаев. Энергичный и исполнительный, обладатель сильного безбоязненного характера, П. М. Дунаев пользовался в Группе уважением, входил вместе с маршалами и генералами в партбюро. Военачальники видели в нем собрата-фронтовика из самого юного поколения войны. В 1943 году, в 17 лет, он первый раз был тяжело ранен при взятии Орла. На счету Дунаева — три лично подбитых огнем из 57-мм орудия немецких танка. Завершил он войну в Австрии лейтенантом, кавалером боевых орденов. Закончил Академию им. М. В. Фрунзе, служил в Главном штабе Ракетных войск стратегического назначения. Автор многих публикаций о неизвестных героях Великой Отечественной войны.
«За годы службы в Группе, — рассказывает П. М. Дунаев, — мне довелось встречаться, беседовать, выполнять поручения многих наших полководцев. Такое тесное общение позволило увидеть в них не только крупных военачальников, но и доброжелательных людей с богатейшим жизненным опытом, высокообразованных.
Но Покрышкин — это легенда! В моем понятии это все равно что Георгий Победоносец… Конечно, я услышал о нем, как и все в действующей армии, еще в годы войны. И потом, уже когда служил в Москве, старался хотя бы издали посмотреть на трижды Героя. Разговаривать с ним — это казалось немыслимо…
Но однажды подхожу я к своему кабинетику и вдруг вижу на двери напротив появилась табличка: «Маршал авиации А. И. Покрышкин». Вот это да! Вскоре он зашел ко мне, я встал, представился по форме. Покрышкин — внешне хмуроватый, уравновешенный, спокойный. Был он тогда бодр, хорошо выглядел.
— Ладно, — говорит маршал, — когда нужно, я тебя буду называть Петром Михайловичем. А так — Петя. Ты меня зови Александр Иванович.
— Да неудобно, товарищ маршал…
— Что ты со мной пререкаешься? Все, договорились.
Слава его была велика. Из войск в министерство постоянно приезжали офицеры. Когда они узнавали, что Покрышкин сидит в моем кабинете, сколько раз меня просили: не закрывай дверь, мы пройдем мимо, посмотрим на него. Смотрели как на светило… Помню, как я знакомил двух офицеров из Забайкалья с Покрышкиным. Небольшая беседа с ним стала для них событием.
Еще до прихода Александра Ивановича в Группу о нем среди офицеров шла молва как о доступном хорошем человеке, который может помочь. И меня всегда удивляли в Покрышкине внимание к людям, чуткость, все он замечал. Бывало, посмотрит пристально, вдруг спросит:
— Что-то ты у нас сегодня какой-то не такой… В глазах нет блеска.
Расспросит о жизни, о семье.
… Все годы в Группе Александр Иванович получал массу писем, к нему шли люди, особенно часто, конечно, ветераны. Однажды, помню, снимаю трубку, слышу:
— Товарищ полковник, с вами рядовая говорит.
— Слушаю вас, рядовая. Откуда звоните?
— Из бюро пропусков.
— А что приехали-то?
— Да сказали, что Александр Иванович Покрышкин квартиру даст.
— Ну откуда у Покрышкина дома-то? Все дома у Моссовета…
Поговорил я с женщиной, приехала она из сельского района, положение бедственное — дом развалился, топить нечем. Иду к Александру Ивановичу:
— Тут женщина-фронтовичка просит о помощи, работала в годы войны в банно-прачечном комбинате.
— Ну, пусть зайдет.
Поднимается худенькая пожилая женщина. Говорю ей:
— Сейчас пойдем к трижды Герою Советского Союза маршалу авиации…
— Да кто же не знает Покрышкина?! Мы воевали вместе с ним и даже стирали комбинезоны для его дивизии. Ничего эти комбинезоны не брало, руки в крови, но старались мы…
Заходим в кабинет. Докладываю:
— Александр Иванович, оказывается, она ваш комбинезон стирала.
Он улыбнулся:
— Выдумываешь…
Она вдруг возражает:
— Ничего товарищ полковник не выдумывает! Для ваших гвардейцев наш батальон стирал в первую очередь! Как скажут — для Покрышкина, все бросаем!
Александр Иванович выяснил, в чем дело, и попросил соединить его с первым секретарем сельского райкома партии.
— Знаете такую работницу?
— Знаю, работает в леспромхозе. Работа у нее мужская…
— Ну что, неужели нельзя ей квартиру выделить? Сколько у вас таких, как она, фронтовичек?
— Да человек восемь-десять.
— Неужели на десять женщин нельзя найти десяток квартир? Вдумайся. Я прошу тебя. Она передаст вам мое личное письмо.
Я подготовил письмо. Александр Иванович на уголке написал: «Очень прошу». Женщине говорит: «Ну, на новоселье пригласишь, приеду…» Дело, конечно, решилось самым лучшим образом.
И сколько таких было случаев! Особенно любил Покрышкин простых солдат. Для них к нему — дорога открытая. Зная об этом, я встречал их, разбирался, смотрел документы. Если документов не было, приглашал прийти с таковыми через день. Некоторые, правда, уже не приходили.
Запомнился такой эпизод. Приходит скромно одетый, щупленький ветеран:
— Мне только к Покрышкину!
— Ну зачем сразу к Покрышкину, расскажите, что вам нужно.
— Товарищ полковник, старшина я, танкист, имею пять орденов. Вот вы Александра Ивановича видите каждый день, а я о нем только слышал. В Москве я проездом. Мне ничего не нужно. Хочу увидеть Покрышкина.
И Покрышкин его принял! Этот старшина-сибиряк мечтал увидеть легендарного земляка. Александр Иванович тепло с ним поговорил, расспросил, за что тот получил награды, ведь у танкиста было два ордена Красного Знамени.
Со временем у нас с Александром Ивановичем сложились доверительные отношения. В моем кабинете, небольшом, 13–14 квадратных метров, где я сидел за столом, заваленным бумагами, иногда собирались как в клубе пять-шесть маршалов, генералов и адмиралов. Александр Иванович садился всегда в одно кресло. Когда заходил Иван Никитович Кожедуб, в одной комнате находились два трижды Героя! Отношения у них были товарищеские, но видно было, что Кожедуб признает старшинство Покрышкина.
Посидят ветераны-военачальники два-три часа, поговорят. Я любил их послушать, но укорял за курение: «Александр Иванович, вы здесь самый серьезный человек. Что же так надымили, сколько можно…»
Кстати говоря, в последние год-два Покрышкину врачи категорически запретили курить. Приезжая в Группу, он заходил ко мне с просьбой:
— Петя, стрельни.
Я соглашался не сразу.
— Александр Иванович, на что вы меня толкаете? Что значит стрельни? Вот сейчас позвоню Марии Кузьминичне…
— Ну, брось, ты же знаешь, что Марии Кузьминичне не позвонишь, а стрельнуть — ты стрельнешь.
Я уже знал, кто какие на нашем этаже курил сигареты. Заходил, «стрелял». Меня сразу спрашивали: «Что, Александр Иванович приехал?» Уважали его в высочайшей степени.
Изредка Александр Иванович рассказывал о боях, о том, как добивался побед. Говорил о том, что обычно сбивал, подойдя на дистанцию пистолетного выстрела… Однажды рассказал о бое, который я не нашел в его книгах, хотя есть схожие. В лобовой атаке пуля попала в прицел, деформировалась и пошла ходить по кабине, разбила очки, опоясала летчика, словно ножницами обрезав кожаный реглан…
Александр Иванович писал новую книгу мемуаров. Старался прочесть все выходившие книги военных воспоминаний. Постоянно была у Покрышкина на столе ценимая им книга А. М. Василевского. Некоторые книги Александр Иванович не хвалил, как-то взял две книжки, говорит: «Авторы разные, а содержание одинаковое…»
Мне был известен путь рукописей мемуаров к публикации. Целая группа старших офицеров Главного политического управления Советской Армии и Военно-Морского флота (Главпура) занималась этим, все подгоняла к одному шаблону. Есть уже опубликованная оценка деятельности Ставки, командующих и так далее, значит, последующие должны быть идентичны. Собственного мнения не допускалось. Здесь вина Главпура огромна, непростительна.
В Главпуре к Покрышкину было свое отношение. Особенно у его начальника генерала армии A.A. Епишева, возглавлявшего управление с 1962 по 1985 год. Покрышкин и Епишев — антиподы. Александр Иванович — человек долга и чести, о его отношении к людям я уже сказал. Епишев не пользовался уважением, не имел авторитета в армии и на флоте, в центральном аппарате Министерства обороны. Черствый человек. Много раз я слышал его доклады на совещаниях и просто не мог понять: о чем он говорит — настолько невнятной была его речь. На лекциях начальника Главпура в лекционном зале Генштаба было видно, как многие из присутствующих потихоньку шелестели газетами.
При Епишеве в армии началась «дедовщина». Главпур начал наседать на командиров, власть которых принижалась. Пошла в армии какая-то гниль… Политработники, по мнению многих, распустились. Командира за любой проступок его подчиненных могли строго наказать, а замполит — в стороне, даже когда упущения были именно в воспитательной работе. Ни за что не отвечая, не получая взысканий, политработник начал выходить на первый план, его установки становились ведущими. Покрышкин, и не только он, не мог с таким положением мириться. Что у нас — эпоха гражданской войны? Командир, как и замполит, — партиец, кто в большей степени — еще посмотреть надо. Со своей прямотой в рамки правоверного партийного подчинения Покрышкин не входил. Политработников, в отличие от многих командующих, не боялся и под них не подстраивался.
Главпур во главе с Епишевым все больше превращался в кастовую, высокомерную организацию. На всех оттуда смотрели с неким подозрением… Выбрав момент, они нанесли по Покрышкину удар.
Александр Иванович был депутатом Верховного Совета СССР с 1946 года, последние созывы он избирался от Тернопольской области. Надо было видеть, как Покрышкин относился к своим депутатским обязанностям, считал это святым делом во благо народа. Причем не все маршалы этим отличались…
Александр Иванович не жалел времени для того, чтобы вникать в заботы избирателей. И они его уважали, это на Западной Украине! Нередко я встречался с приезжавшими к нему из Тернопольской области избирателями. Они мне говорили, что другие депутаты проходят там со скрипом, а за Покрышкина безо всяких добавок-прибавок голосуют 95–98 процентов! «Мы за него горой! Это наш Покрышкин!»— слышал я от тернопольцев в неформальных разговорах.
Александр Иванович попросил меня проконтролировать вопрос выделения труб для газификации города Бучача. Избиратели настойчиво просили Покрышкина помочь — лесов на Западной Украине мало, угля и нефти нет. Но труб для газа в стране не хватало. Александр Иванович мне говорит: «Вот смета, сколько нужно труб, схема. Подготовь письмо на моем депутатском бланке». Не раз ездили мы с Покрышкиным в Министерство газовой промышленности СССР. Когда он туда приезжал, его принимал министр или первый заместитель. Александр Иванович никогда не просил лишнего, про запас, а столько, сколько нужно.
Уже после смерти Покрышкина, в 1988 году, я решил узнать, как обстоит дело с газом в Бучаче, о чем Александр Иванович так переживал. Фамилию мою там помнили, пришел ответ за подписью заместителя председателя исполкома областного Совета народных депутатов А. Н. Ягодинского: «Газификация города Бучача начата в 1985 году, проведен отвод от центральной магистрали протяженностью 28 км сметной стоимостью около 1 млн рублей…»
Но вот подошло время новых выборов 11-го, последнего для СССР, созыва. Уже заканчивалась предвыборная кампания. Смотрю, Александр Иванович ходит удрученный. Спросил его о самочувствии, он ответил — ничего, ничего… Через полчаса заходит, говорит: «Слушай, почему же из Тернополя нет вызова, чтобы я дал согласие баллотироваться? Позвони в Тернополь, узнай в чем дело?»
Дорожил Александр Иванович званием депутата, он хотел быть нужным людям. Материально, кстати говоря, депутатство ничего не давало, выделялась незначительная сумма на канцелярские расходы.
Я уже начал понимать, что происходит… По Главному штабу ракетных войск я хорошо знал Виталия Кажарского. В середине 1980-х годов он работал помощником заведующего административным отделом ЦК партии Савинкина. Звоню, спрашиваю:
— Виталий, меня очень беспокоит Александр Иванович. Почему он не стал кандидатом в депутаты? Он неважно себя чувствует. Беречь надо таких людей. Поговори с Савинкиным. Неужели среди депутатов не найдется места для Покрышкина?
— Петр Михайлович, давай перейдем на «кремлевку». Ты немного не понимаешь ситуацию. Мы даем общее количество депутатов на министерство обороны, а превращается эта разнарядка в живых людей в Главпуре. Относительно Покрышкина есть твердая команда сверху от Епишева…
— Да что Епишев?! — возмутился я. — Может быть, его самого надо заменить, зачислить в Группу!
На этом разговор наш закончился. Тут заходит ко мне адмирал Василий Максимович Гришанов, член Группы, в недалеком прошлом — начальник политуправления Военно-Морского флота, моряк, честный порядочный человек.
— Ты что такой взъерошенный? — спрашивает меня.
Рассказал я Гришанову о том, что творит Главпур.
«Пошли!»— говорит Гришанов. И в своем кабинете он при мне звонит Епишеву. Разговаривает с ним энергично, зло.
— Алексей Алексеевич, что ж Покрышкина-то зажал?! Что, он тебе дорогу перешел?!
Епишев, я все слышу — мембрана у аппарата сильная, — мямлит:
— Сколько лет был депутатом… Надо освежать… У нас космонавты появились…
— Я думаю, вы, Алексей Алексеевич, придете к нам на партсобрание и объясните, почему Александра Ивановича не оказалось в числе кандидатов в депутаты.
— Ну а что я буду говорить? Смена кадров…
— Да ты не понимаешь, что такое Покрышкин! Он у нас один! Засиделся ты совсем там. Гнать тебя надо!
Кончилось тем, что Гришанов назвал Епишева одним слишком крепким словом. Но поправить уже было ничего нельзя. Поздно…
Вместе с Василием Максимовичем пришли мы к Покрышкину. Гришанов сказал: «Александр Иванович, проморгали мы ваше избрание в депутаты. Ваш друг, известный вам, не включил вас в список. На ваше место избирается достойный преемник дважды Герой Советского Союза летчик-космонавт Попов Леонид Иванович. Украинец. Совершил три полета в космос».
Александр Иванович молча слушал, своих чувств не показывал. Сказал, что лично Попова знает.
Но после этих выборов стал Покрышкин сдавать… Реже приходил на службу, больше болел. Голова ясная, все помнит, походка уверенная, но вот активность резко упала. Епишев совершил черный поступок, не понимал он, на кого поднимал руку… Ведь, как мне помнится, других маршалов по возрасту и болезни из списков кандидатов в депутаты не вычеркивали. Только Покрышкина…
Как-то он пришел, сел в моем кабинете в свое кресло. Сказал:
— Знаешь, Петя… Дело не в депутатстве. Не в том, буду я депутатом или не буду. Дело в уважении тех званий, которыми гордится наш народ.
Говорил он мне и о том, что пошла атака на фронтовиков, идет их всяческое принижение.
Покрышкин словно предвидел то, что наступит в ближайшие годы. Маршала Жукова будут пытаться шумно, крикливо оболгать и представить то вором, то мародером… Но о таких национальных героях, как Покрышкин или генерал армии Александр Васильевич Горбатов, ничего плохого сказать не смогут. Это чистейшие люди. Поэтому их просто замалчивают, это против них единственное оружие…»
Покрышкин не был избран в высший орган государственной власти, где неизменно находился все послевоенное время. Оглядываясь назад, очевидно, что это оставшееся незамеченным событие стало одним из признаков заката СССР.
Несменяемый Епишев умер на своем посту в сентябре 1985-го, на два месяца раньше Покрышкина. Их могилы на одной аллее Новодевичьего кладбища.
… П. М. Дунаев также написал неожиданную для читателя статью «Я сын страданья» о Михаиле Юрьевиче Лермонтове («Слово», № 6, 1999), о том, какое место занимало творчество гениального поэта в жизни трех военачальников — адмирала флота В. А. Касатонова, генерала армии И. И. Гусаковского и А. И. Покрышкина. И это воспоминание о, казалось бы, частном моменте, о посторонних для военных разговорах, позволяет вдруг отчетливо увидеть Александра Ивановича в последние его, полные тайной боли дни…
В кабинете Дунаева «лермонтоведы», как называл их закоперщик этих собраний адмирал Касатонов, видимо, чувствовали себя свободней. Наготове были полное собрание сочинений Лермонтова, подборки книг о нем. Горячий спор шел о нюансах того или иного произведения, о жизни поэта, обстоятельствах дуэли…
Владимир Афанасьевич Касатонов — Герой Советского Союза, подводник, руководил освоением нового поколения атомных кораблей, участник походов в Арктику, к Северному полюсу, командовал Северным, Балтийским и Черноморским флотами, был начальником штаба Тихоокеанского флота. Из лермонтовских стихов адмирал особенно любил «Парус», написанный в Петергофе на берегу Финского залива, где Касатонов родился и вырос. Владимир Афанасьевич цитировал стихотворения «Дума», «Пророк», менее известное «1831-го июня 11 дня»:
И все боюсь, что не успею я Свершить чего-то! Жажда бытия Во мне сильней страданий роковых…
Иосиф Ираклиевич Гусаковский — дважды Герой Советского Союза, танкист, прошедший войну от Смоленщины и Москвы 1941 года до Зееловских высот у Берлина, где был тяжело ранен. Он был очень скромен, как и все герои-белорусы, которые не стремятся быть заметными, чьи фамилии нередко принимают за русские или украинские. Небесталанный художник-любитель, писавший в часы отдыха тонкие пейзажи, Гусаковский говорил о даре Лермонтова-живописца, о том, например, что взгляд из космоса подтвердил лермонтовское видение: «Спит земля в сиянье голубом…»
Увы, ни Касатонов, ни Гусаковский не оставили мемуаров. Незаслуженно тихо звучат сейчас их некогда громкие имена.
«Они у меня перед глазами… — вспоминает П. М. Дунаев. — Порывистый, взрывной по характеру адмирал, который все делал быстро, у него и в 75-летнем возрасте не хватало терпения ждать лифт, едва ли не бегом он поднимался на шестой этаж. Гусаковский — среднего роста, очень крепко сбитый, мускулистый генерал — настоящий танкист.
Иногда к беседе о Лермонтове присоединялся всеми уважаемый Петр Николаевич Лащенко — Герой Советского Союза, генерал армии. Высокий, мощный человек. Помню, как-то я у него спросил — почему в боях за Львов он, тогда комдив, разместил свой КП в глубине так называемого Колтовского коридора. Лащенко ответил: если командир впереди, то что же остается делать солдатам — только идти за ним… Из сочинений Лермонтова генерал предпочитал прозу, «Героя нашего времени». Сокрушался — такой умный офицер Печорин, а ничего толкового не сделал…
Покрышкин был нетороплив в движениях, я бы сказал, величав. «Когда мне было тошно, — вспоминал Александр Иванович свои злоключения 1942 года, — я открывал томик стихов Лермонтова и читал его стихи о Кавказе, такие, как «Валерик», «Завещание» («Наедине с тобою, брат»), «Сон» («В полдневный жар в долине Дагестана»). С Кавказом связаны многие поэмы Михаила Юрьевича, назову лишь несколько, моих любимых: «Мцыри», «Беглец», «Аул Бастунджи», «Измаил-бей» («Приветствую тебя, Кавказ седой!»). Поэт посвятил львиную долю своих страниц Кавказу, который так много значил для его творчества, боевой деятельности. Да и для моей тоже…»
Как свидетельство гениальности поэта Александр Иванович приводил строки ритмической прозы М. Ю. Лермонтова:
«Синие горы Кавказа, приветствую вас! вы взлелеяли детство мое; вы носили меня на своих одичалых хребтах, облаками меня одевали, вы к небу меня приучили, и я с той поры все мечтаю об вас да о небе. Престолы природы, с которых как дым улетают громовые тучи, кто раз лишь на ваших вершинах Творцу помолился, тот жизнь презирает, хотя в то мгновенье гордился он ею!..»
«Маршал и Лермонтов, — передает высокий настрой тех давних бесед П. М. Дунаев, — как мне казалось, были связаны какими-то могучими силами…
В поэме «Беглец» горца, забывшего «свой долг и стыд», мать проклинает: «Ты раб и трус — и мне не сын!..»
Гаруну, бежавшему в страхе с поля боя, Александр Иванович противопоставлял «Мцыри»:
Я знал одной лишь думы власть,
Одну — но пламенную страсть…
Для юноши пламенная страсть — быть там, где «чудный мир тревог и битв… где люди вольны как орлы…»
Гордясь победой над барсом, юноша воздает должное своему врагу:
Он встретил смерть лицом к лицу,
Как в битве следует бойцу!»
Должно быть те, кто побывал под огнем на переднем крае, как сам поэт и все участники тех «лермонтовских чтений», видят красоту этого мира более ярко. Им доступно восприятие, обостренное риском и близостью смерти…
Любимым у Александра Ивановича было стихотворение «Кинжал». Он читал его наизусть, встав во весь рост, обозначая ритм стиха движением руки:
Люблю тебя, булатный мой кинжал,
Товарищ светлый и холодный.
Задумчивый грузин на месть тебя ковал,
На грозный бой точил черкес свободный.
Лилейная рука тебя мне поднесла
В знак памяти, в минуту расставанья,
И в первый раз не кровь вдоль по тебе текла,
Но светлая слеза — жемчужина страданья.
И черные глаза, остановясь на мне,
Исполненны таинственной печали,
Как сталь твоя при трепетном огне,
То вдруг тускнели, то сверкали.
Ты дан мне в спутники, любви залог немой,
И страннику в тебе пример небесполезный:
Да, я не изменюсь и буду тверд душой,
Как ты, как ты, мой друг железный.
«При трепетном огне» поэзии зримо проступают знаки судьбы Покрышкина. Боевой самолет — этот кинжал XX века из заокеанской стали, могучее оружие мстителя. Лилейная рука… Жемчужина страданья…
И прощальный завет русского героя, в котором главное — твердость характера, воинская честь, служение Родине.