V. Kaчa

V. Kaчa

Из Качи, из Батайска или Ейска,

Из всех орлиных гнезд большой страны

Взлетали Коккинаки, Ляпидевский,

Все чкаловские братья и сыны.

… Звезда их славы нам в дороге светит,

Как бортовой огонь в полночный час,

Дай Бог всем жизни за чертою смерти,

Кто так любил и Родину, и нас.

К. А. Обойщиков. Из поэмы «Александр Покрышкин»

Долгие шесть лет судьба держала Покрышкина прикованным к земле. Наверно, хранила его до поры… Ровесники-летчики в это время уже воевали в небе Испании, Монголии, Китая, за отличия получали ордена, на петлицах у них появлялись новые «кубари», «шпалы», а то и ромбы высоких воинских званий. А наш герой все в тех же петлицах воентехника второго ранга стоит в ноябре 1938-го на отвале береговой скалы у Черного моря. Он — в знаменитой Качинской летной школе. Наконец-то у цели… Вспоминалась, конечно, встреча три года назад со Степаном Супруном и вольные беседы с ним в лодке, несущейся по гребням штормовых валов. Кстати говоря, С. П. Супрун, став в декабре 1937-го депутатом Верховного Совета СССР от Севастопольского округа, не раз бывал в школе на Каче.

Рядом с Александром — его новые друзья, такие же «страдальцы», добившиеся далеко не сразу права стать курсантом-летчиком. Анатолий Гаврилов — в общевойсковой шинели, Борис Мосягин — в реглане авиатора, он переведен из полка бомбардировщиков, где служил стрелком-радистом. Окрыленная своим долгожданным счастьем, эта троица перед началом учебы целыми днями бродит у черты берегового прибоя, поднимаясь на скальные выступы. Темы разговоров, конечно, ясны. Много лет спустя Александр Иванович вспоминал, приезжая в родное училище, как они «много раз горячо обсуждали вопрос о том, как быстрее стать умелыми летчиками-истребителями. Мы искали ответа во время учебных полетов, в лекциях преподавателей, в книгах, в газетных и журнальных статьях, в задушевных беседах с нашими летчиками-инструкторами».

Истребителей! Больше истребителей! Их собирала в свои воздушные эскадрильи, полки и дивизии, группы и эскадры грядущая мировая битва… Скоро они скрестят в небе, потемневшем от множества крыльев, свои дымные или сверкающие трассы пулеметно-пушечного огня.

В сентябре 1938 года управлением вузов ВВС Качинской Краснознаменной авиационной школе им. А. Ф. Мясникова была поставлена задача переучить на летчиков сто техников и политработников. Кача становится специализированной школой истребителей, которых готовят на самолетах И-15, И-16. Со второй половины 1939-го школа переходит на ускоренную программу обучения — семь месяцев.

Александр Иванович с легкой усмешкой вспоминает свой первый полет на Каче. Молодой курсант, упоенный открывшимся простором, находился под впечатлением от рассказов Степана Супруна, от увиденного при поступлении в Академию Жуковского пилотажа асов.

«В первые дни учебы, вообразив себя уже истребителем, подражая им, я сразу же хватил лишку. Из всех слушателей нашего набора оказалось двое окончивших аэроклуб. Поэтому в один из первых летных дней командир нашей эскадрильи капитан Сидоров решил проверить, как я владею машиной.

После взлета, как только я перешел в набор высоты, Сидоров убрал газ, имитируя вынужденную посадку. Я уверенно пошел на приземление. Когда колеса уже должны были коснуться земли, он дал мотору полный газ. Выдержав самолет, я перевел его в набор. Соображая, что из-за этой имитации мы можем уйти далеко от аэродрома, я на малой высоте отдал ручку и лихо, с большим креном развернулся влево. Затем стал строить полет по кругу.

В воздухе была густая дымка, земля просматривалась плохо, она проступала черными и белыми пятнами. Выпавший за ночь небольшой снег стаял не полностью. Черное полотнище посадочного знака затерялось где-то среди проталин. Я не нашел его. Тут как раз подвернулся мне другой самолет, шедший над аэродромом, и я последовал за ним по кругу. После четвертого разворота, на высоте метров сто, мне показалось, что я вижу «Т» и пошел на посадку. Да, это было «Т», но не мое, а другое, лежавшее в метрах пятистах от моего.

Даю полный газ и с крутым креном отворачиваю на 90° вправо, затем перекладываю самолет в левый разворот, уточняю расчет глубоким скольжением и приземляюсь около «Т».

Зарулил на стоянку, выключил мотор. Слышу сердитый голос Сидорова:

— Вылазь!

Выскочив из самолета, докладываю, что задание выполнено.

Высокий, мощного телосложения, недовольный комэск несколько минут с удивлением рассматривает меня.

— Где тебя учили нарушать правила полетов? — вдруг обрушивается он. — Что за фокусы на такой высоте?! Весь твой полет — сплошное воздушное хулиганство. Тебя прежде всего надо научить порядку. Три дня подежуришь у финиша!

Нелегко было три дня стоять с флажком у «Т» и наблюдать, как непрерывно садятся и взлетают самолеты, как машины проносятся над самым полем аэродрома. Сидоров, отругав за вольности в полете, все же включил меня в отдельную группу, созданную в эскадрилье из десяти человек для обучения на истребителе И-16».

Истребитель-моноплан H.H. Поликарпова И-16, совершивший свой первый полет еще в 1934 году, оставался лучшим в мире в своем классе не один год. И-16 был, как считали Покрышкин и его друзья-курсанты, красавцем по сравнению с предшественниками — бипланами, своеобразен по форме крыльев и фюзеляжа, хотя и строг в управлении. «Мы, — вспоминал Александр Иванович, — были исполнены гордости…»

Есть своя символика и в том, что одновременно с Покрышкиным для учебы на Качу прибыл 17-летний Василий Иосифович Сталин, сын вождя Советского государства. В один из дней той поздней осени 1938 года комиссар перед строем эскадрильи в составе 250 курсантов объявил, что им выпала большая честь учиться вместе с сыном самого товарища Сталина. Сохранилось письмо Л. П. Берии И. В. Сталину от 8 декабря 1938 года, в котором сообщалось, что командование школы поместило Василия не в общежитие, а в отдельный дом для приезжих. Занятия с ним велись индивидуально. Питался он отдельно в столовой комсостава, ездил на машине в Севастополь, катался на мотоцикле и т. д. 12 декабря начальник школы получил телеграмму: «Курсанта Сталина содержать на общих основаниях. Начальник Управления ВВС РККА Локтионов». Что и было, конечно, исполнено. Василия перевели в казарму, он стал старшиной отряда и, надо сказать, по рассказу инструктора Ф. Ф. Прокопенко, пользовался уважением курсантов, успешно освоил более простую, чем И-16, машину И-15. В выпускной аттестации В. И. Сталина 21 марта 1940 года, после детального разбора достоинств и недостатков («резковат в обращении, иногда в разговорах с вышестоящими командирами… летать любит, но недостаточно тщательно готовится к полетам…») следует вывод: «По личным и летным качествам может быть использован в истребительной части как летчик-истребитель и достоин присвоения воинского звания «лейтенанта», т. к. все предметы и технику пилотирования сдал на отлично».

Так началась бурная генеральская карьера Василия, оставившего о себе разноречивые отзывы. Уже 12 января 1942 года он становится начальником инспекции Главного Управления ВВС РККА, затем командует полком и дивизией. После войны судьбы его и Покрышкина пересеклись, но на Каче они обучались в разных эскадрильях и по разным программам. Хотя, конечно, внимательный взгляд будущего трижды Героя не мог не останавливаться на знаменитости школы — рыжеватом невысоком самоуверенном пареньке…

Перед самой войной в Качинскую школу поступили воспитанный в семье К. Е. Ворошилова Тимур Фрунзе, а также Владимир Микоян и Владимир Ярославский (сын известного партийного деятеля Е. М. Ярославского). Летчиками-испытателями, Героями Советского Союза стали сын А. И. Микояна — Степан, сын 1-го секретаря МК и МГК ВКП(б) A.C. Щербакова — Александр. Видным летчиком, генералом авиации был и Алексей Микоян. Избрали авиацию сыновья H.A. Булганина и Н. С. Хрущева. Да, то была воистину эпоха авиации. Самолет стал высшим воплощением техники. Профессия летчика имела высший престиж. Дети партийных руководителей устремлялись не в дипломатию и внешнюю торговлю, а навстречу большому риску, на защиту Родины. Это — глубокий характерный штрих в той главе нашей истории.

… Внутренний распорядок на Каче был жесткий, красноармейский. Физзарядка на улице в любую погоду. В столовую курсанты шли строем. Занятия и отдых расписаны по минутам.

Полеты — главный учебный предмет. Кача, точка на юге России, была избрана для летной школы как наиболее благоприятная по метеорологическим условиям. После полетов — тщательный уход за самолетом, который чистили, мыли с мылом, досуха протирали. Если при проверке инструктор или командир звена находил пылинки, а пыли летом на аэродроме хватало, виновник отстранялся от полетов. Любимым развлечением курсантов в теплые дни было купание в море. Замасленные комбинезоны стирали своим способом — набивали песком и оставляли в волнах прибоя.

Неизбалованному жизнью бывшему технику Покрышкину долгожданная учеба казалось сказкой. Под крылом У-2, УТИ-4, а затем И-16 уходила к горизонту степь, виднелись невысокие Крымские горы. К лету дали окрашивались нежно-фиолетовым цветом, притягивала взгляд синева моря. В Мамашайской долине цвели фруктовые сады.

Белели внизу выстроенные из инкерманского камня двухэтажные дома качинского авиагородка. В двадцати километрах — улицы Севастополя, города русской славы. Малахов курган, форпост легендарной Севастопольской обороны 1854–1855 годов. Херсонес с храмом, где крестился в 988 году святой князь Владимир. Сапун-гора. Силуэты кораблей Черноморского флота в бухтах и на рейде. Видно, с тех пор Александр Иванович с особенным уважением относился к морякам, называя их братьями по риску.

Славой Севастополя навсегда останется и сама Качинская школа. Почти тридцать лет ее питомцы взлетали в небо у самых стен города-героя. Школьная зона пилотирования находилась над долиной, где берет свой исток невеликая крымская речка Кача. В первые полтора года аэродром школы располагался совсем рядом с Севастополем, в месте, которое называется ни много ни мало — Куликово поле… Здесь 14(27) ноября 1910 года начались учебные полеты «фарманов» и «блерио» Севастопольской офицерской школы авиации Отдела Воздушного флота Особого комитета по усилению военного флота на добровольные пожертвования народов России. Школа эта — первая и ведущая, самая знаменитая. Ничего подобного в мире тогда не имелось. Здесь создавалась методика подготовки летчиков, определялись пути военного применения авиации. В год рождения самого известного качинского выпускника — А. И. Покрышкина, в 1913-м, на пустынном морском берегу было построено 18 зданий — штаб, казарма, ангары… Открытие строительства посетил император Николай II. С 1911 по 1916 год Кача выпустила 609 летчиков.

На Каче все дышало недолгой еще историей отечественной авиации. В первые дни пребывания здесь Александр Покрышкин с друзьями нашли на песчаном побережье напоминавший о прошлом обломок крыла… Многое можно было услышать от очевидцев. Покрышкин узнает о том, что в марте 1914-го на Каче побывал, совершая перелет Киев — Одесса — Севастополь, Петр Нестеров и демонстрировал летчикам-инструкторам свой пилотаж. На Каче Александр Иванович прочитал труды выдающегося летчика-истребителя Первой мировой войны Евграфа Николаевича Крутеня, ставшего для него вторым после Нестерова наставником.

Крутень, офицер-артиллерист, впервые поднялся в небо летчиком-наблюдателем в ходе войсковых маневров под Киевом на самолете, который пилотировал сам автор «мертвой петли». После гибели своего учителя поручик Крутень писал в газете «Новое время»: «Итак, начало боя в воздухе положено. И первым бойцом был он же, русский герой, уже носитель венца славы за мертвую петлю Петр Николаевич Нестеров… Слава тебе, русский герой!… Слава Богу, что русские таковы!»

Поставленные на истребителях пулеметы открыли своим огнем новую эпоху. Первым теоретиком воздушного боя стал также русский ас. Крутень сбил около 20 вражеских самолетов — «бранденбургов», «альбатросов» и «фоккеров». По инициативе Крутеня в России впервые формируются специальные истребительные отряды и группы, одной из которых он командует. Направленный в командировку к союзникам, Евграф Николаевич признан французскими асами из знаменитой группы «аистов», награжден высшим боевым орденом Франции — Военным крестом.

Крутеня называли «витязем». Опознавательный знак его «Ньюпора-23» — голова Ильи Муромца в шлеме. Противник знал русского аса и уклонялся от боя с ним даже при численном превосходстве. Погиб Крутень 19 июня 1917 года, сбив в тот день двух немецких разведчиков. При возвращении на аэродром остановился мотор…

В последний год своей жизни Крутень в нелетные дни и часы одну за другой пишет работы по тактике — итог боевого опыта и завещание… В лаконичной статье «Тип аппарата истребителя» он формулирует свои принципы: «Чем выше летаешь, тем меньше противников может наскочить сверху, а снизу труднее подойти незаметно… Чем больше скорость, тем труднее противнику быстро нагнать и застать врасплох, и во всяком случае можно скорее выйти из опасного положения… Чем больше верткость, тем легче летчику озираться все время по сторонам и наблюдать воздух…» Отстаивая идею одноместного самолета-истребителя, Крутень доказывал, что «наблюдатель нужен лишь для охраны тыла летчика во время самой его работы. Но этого проще достичь парным полетом истребителей; причем такая раздельная пара будет всегда могущественнее двух человек, связанных один с другим и сидящих на одном аппарате, без возможности помогать друг другу взаимным маневром». Подчеркивает русский летчик и значимость асов: «Летчиков, слабых духом, пора вовсе выставить из авиации или поставить на корректирование стрельбы. Во всяком случае для истребителей хватит летчиков, был бы лишь строгий спрос и аппараты». Крутень разработал более 20 способов атак и выхода из них. Предупреждал о том, что следует как можно раньше увидеть противника в воздухе, что определяет половину успеха. В статье «Воздушный бой» Евграф Николаевич утверждает: «Надо подойти к противнику в упор и только тогда открывать огонь наверняка».

Именно эти положения применяет и развивает в годы Великой Отечественной войны Александр Покрышкин. Он изучал Крутеня, в отличие от составителей предвоенных советских инструкций и наставлений для истребителей… Связь времен, казалось, разорванная напрочь, жила в недоступной сокровенной глубине.

Во всех изданиях публикуется лишь одна фотография Евграфа Крутеня. Тонкие точеные черты лица, высокие дуги бровей, печаль в глазах… Что-то лермонтовское, трагическое видится в этом образе стройного офицера с Георгиевским крестом на груди. И погиб летчик в лермонтовском возрасте, не дожив до 27 лет. Лишь на полгода переступил этот рубеж Нестеров…

Вся история о первых русских авиаторах — это большая скорбь. Грустную книгу о них — «Летчики России» — издал не так давно Герой Социалистического Труда, специалист в области авиации и ракетной техники В. И. Лавренец. Долгое время нельзя было сказать о том, что боевой друг Нестерова, возглавивший после его гибели отряд, поручик Александр Кованько в ноябре 1920-го вместе с армией П. Н. Врангеля оказался в Турции, а затем в Югославии, где в 1926 году погиб в авиакатастрофе. Его брат Андрей Кованько, пилотировавший самолеты Сикорского, умер в 1970-м в Нью-Йорке. Летчик и конструктор полковник С. А. Ульянин, начальник Гатчинской военной авиационной школы, умер в 1920-м в Париже. Русский пилот № 2, «талантливый летописец эры аэропланов» Николай Попов — бунтарь, революционер, воевавший против Англии на стороне буров, тяжело раненный в бою с японцами под Ляоляном, победитель авиационных соревнований в Петербурге и Канне, покончил с собой во Франции в 1930-м… А первым получил диплом летчика в аэроклубе Франции в 1910-м Михаил Ефимов, лучший ученик знаменитого А. Фармана, один из основателей Качи, полный георгиевский кавалер. Он ушел к красным и был расстрелян белогвардейцами в Одессе в 1919-м.

Рано умер от последствий полученных при авариях ранений легендарный Сергей Уточкин, чьи полеты поразили воображение П. Н. Нестерова и H.H. Поликарпова, С. В. Ильюшина и П. О. Сухого… Была среди плеяды первых авиаторов и «девушка в белом» — дочь генерала, участника Русско-турецкой войны 1877–1878 годов Лидия Зверева, удивлявшая зрителей фигурными полетами на «Фармане». В 1916 году в 26 лет она неожиданно умирает от тифа. Среди ее друзей по авиашколе «Гамаюн» был Александр Агафонов, участник Первой мировой войны. Он уехал во Францию, а в СССР его брат H.A. Агафонов стал конструктором атомохода «Ленин»… Любивший безответно Лидию Звереву Петр Евсюков, за участие в Балканской войне награжденный болгарским орденом «За военные заслуги», погиб в 1914-м при испытании летающей лодки Григоровича. А муж летчицы Владимир Слюсаренко был похоронен в 1969-м в Австралии. За несколько лет до смерти он просил разрешения приехать в Москву и Ленинград, прочитать лекции по истории русской авиации, но получил отказ.

Лишь немногим историкам известен сейчас самый результативный русский летчик-истребитель Первой мировой войны. Забыто имя Александра Казакова. 18 марта 1915 года он таранил по примеру Нестерова немецкий «Альбатрос». Успех сопутствовал поручику. Уничтожив противника, ему удалось спланировать к земле на «моране» с остановившимся мотором. К ноябрю 1917-го кавалер всех русских офицерских орденов и французского ордена Почетного легиона полковник Казаков имел на своем счету 17 (по другим сведениям 30) побед в воздухе, командовал 1-й боевой авиагруппой. А в Гражданской войне — Славяно-Британским авиаотрядом на Севере. После поражения интервентов Казаков отказался от службы в Лондоне и у A.B. Колчака. 21 июля 1919 года он на своем истребителе врезался в землю… Похоронен был 30-летний полковник в часовне в уральском городе Березники.

Перешел к белым и друг П. Н. Нестерова еще по кадетскому корпусу, кубанский казак Вячеслав Ткачев, первым в войне 1914–1918 годов награжденный орденом Св. Георгия, позднее — начальник авиации у Врангеля. Главком белогвардейской «Русской армии» П. Н. Врангель писал: «Наша воздушная эскадрилья, под руководством выдающегося летчика генерала Ткачева, производила в воздухе ряд блестящих маневров, маневров тем более удивительных, что большинство аппаратов пришли в полную ветхость и лишь беззаветная доблесть русского офицера заменяла технику». В 1944 году Ткачев был арестован в Югославии и осужден в Советском Союзе на 10 лет лагерей. Затем жил на родине, в Краснодаре, написал и издал в 1961 году книгу о Нестерове «Русский Сокол».

Свидетель одной из катастроф первых лет авиации Александр Блок оставил такие строки:

В серых сферах летай и скитайся.

Пусть оркестр на трибуне гремит,

Но под легкую музыку вальса

Остановится сердце — и винт.

Благополучную жизнь в первой главе истории авиации России найти нелегко. Командир экипажа «Ильи Муромца» полковник, а затем парижский таксист Роберт Нижевский создал проект церковного памятника российскому воздушному флоту. Памятник установлен в соборе Александра Невского в Париже. Здесь же хранится поминальный синодик всех усопших русских авиаторов и воздухоплавателей.

Немцы, вошедшие в Крым по условиям «похабного» Брестского мира в 1918 году, вывезли с Качи в Германию самое ценное оборудование, уходя, взорвали несколько зданий. Французские интервенты уничтожили до 40 самолетов, электростанцию, сожгли все ангары.

С трудом выходила авиация теперь уже Красной армии из разрухи. Только к середине 1921 года в школе был облетан первый отремонтированный «фарман», возобновилось обучение пилотов. К 1925-му на Каче создана первая единая программа летной подготовки. Среди выпускников 1920-х годов старейшина летчиков-испытателей СССР А. Ф. Анисимов — учитель В. П. Чкалова, С. П. Супруна, П. М. Стефановского и других. Закончили Качу Г. Ф. Байдуков и A.B. Беляков, наиболее авторитетный начальник ВВС 1920–1930 годов Я. И. Алкснис. Среди выпускников школы более 300 Героев Советского Союза, такие дважды Герои, асы Великой Отечественной войны, как Борис Сафонов, Амет-хан Султан, Дмитрий Глинка, Александр Карпов, Александр Колдунов…

В 1925 году школе было присвоено имя погибшего в авиакатастрофе А. Ф. Мясникова (Мясникяна), партийного и государственного деятеля, 1-го секретаря Закавказского крайкома РКП(б), члена РВС СССР, автора трудов по истории революционного движения и армянской литературы. Выбор этот, конечно, был сделан в сферах политических, а не авиационных.

В 1937 году школа переходит к обучению на И-16. Первым на Качинском аэродроме полет на этом истребителе показал перед инструкторами и курсантами сам Валерий Чкалов, приехавший в лучшую школу ВВС вместе с В. К. Коккинаки. В считанных метрах над землей Чкалов прошел вверх колесами, переворачиваясь и вновь набирая высоту, выполнив каскад фигур высшего пилотажа. Курсанты стремились воспринять, освоить весь добытый мыслью, трудом и кровью опыт предшественников.

Еще на заре века А. И. Куприн писал о летчиках: «Я люблю их общество… Как прекрасна в этих сверхъестественных людях-птицах, дерзко попирающих всемирные законы самосохранения и земного тяготения, как живописна в них беспечная и благородная, страстная и веселая, какая-то солнечная и воздушная любовь к жизни!» Сколько неотразимого обаяния в облике лучших советских летчиков довоенных лет… Могучий Валерий Чкалов, чей полет напоминал по резкой веселости и чистоте летний полет стрижей. Чкалов шел к победе напролом, оправдывая чисто волжскую фамилию своих предков. «Чка» — верховой всесокрушающий лед. Михаил Громов, в юности — чемпион страны по тяжелой атлетике, по признанию французских авиаторов, «лучший летчик мира 1926 года». Аналитический ум и воля позволили ему стать абсолютным мировым рекордсменом, избежать гибели в самых рискованных испытаниях. Выдающимися летчиками были сибиряк — земляк А. И. Покрышкина Георгий Байдуков, братья Коккинаки, «тончайший воздушный композитор» Сергей Анохин…

Но, конечно, героем да и просто хорошим пилотом мог стать далеко не любой. Летчики, тем более истребители и испытатели, всегда составляли особое племя, цвет народа. Каждый, даже не боевой полет — это опасность, постоянное, иногда непомерное напряжение духовных и физических сил человека в необычной для него воздушной среде. Научные исследования авиационной медицины показали, что один час полета на истребителе соответствует нескольким часам нагрузки любого водителя на земле. С обычным трудовым днем сложный полет не сравнить. Организм выбрасывает в кровь в 10–12 раз больше адреналина, ферментов, сахара. Он работает на пределе… Одолеть психологический барьер, подавить страх в первых воздушных боях, в секунды молниеносного сближения с самолетами врага может только человек незаурядной воли. Истребитель — один в своей тесной кабине, он и пилот, и штурман, и стрелок, и радист. На бешеной скорости он несется над пропастью, ее дно стремительно вращается перед ним, отдаляется или приближается вплотную. Истребитель — единственный среди других авиаторов, кому для выполнения боевой задачи необходимо вступить в воздушный бой, а не уйти от него. Он должен всегда испытывать себя. М. М. Громов говорил: «Если не рисковать, то можно стать трусом!» Риск нарастает, в отличие от других профессий, даже с мастерством и опытом. Лучшие испытывают новую технику, им поручают полеты на малых высотах, в сложнейших метеоусловиях. В тяжелый бой идут одни «старики»…

М. М. Громов считал, что полет «требует от летчика умения владеть своим вниманием наподобие птицы или дикого зверя, т. е. одновременно все слышать, осязать и помнить». Искусство летчика сравнимо с достижениями в большом спорте, где достичь мастерства нельзя ранее чем через несколько лет целенаправленных тренировок.

Мало исследовано до сих пор такое качество, как «чутье самолета», основанное на летной интуиции и осязании. Существует способность в самом сложнейшем полете всегда видеть реальность пространственного положения. Есть качества, которые даны только летчикам от Бога.

В 1930 годы профессиональный отбор в летных школах проводился главным образом при помощи значительного отсева «непригодных», выявлявшихся в ходе обучения. К середине 1960-х отечественная авиационная медицина разработала оправдавшую себя систему психологического отбора в летные училища. Кандидаты делятся после ряда тестов и испытаний на четыре группы по степени способностей к летной профессии. Чтобы отобрать из числа поступающих ребят с отличным здоровьем наиболее способных (1 и 2 группы), необходим конкурс не менее пяти — семи человек на место. Именно летчики составляют элиту во всех армиях мира.

Один из ведущих ученых в области авиационно-космической медицины генерал-майор медицинской службы запаса В. А. Пономаренко считает: «Чтобы говорить о летчиках, нужно понять, как ими становятся. Летчик начинается до училища, этот человек изначально есть личность. С колоссальным познавательным интересом, тягой не просто к новому, а необычному новому. С ранних лет он начинает проверять себя — прыгает с вышки, гоняет на мотоцикле, ходит на зверя… Следующий момент — фантазия, исключительно развитое чувство эстетики, красоты. Часто они рисуют, любят краски, присматриваются к небу, облакам, сполохам молний… Ярко выражено стремление раскрыть себя. Из 1000 поступивших в авиационные училища — примерно 600, более половины, именно таковы, их отличает повышенная одаренность».

В. А. Пономаренко, а его первым командующим в 1950-х был Покрышкин, за десятилетия труда собрал в своих книгах громаду материала, убеждающего: в целом военному летчику нашего Отечества присущи добродетель, осознание жизни как хрупкого дара, отсутствие чувства превосходства над другими, желание служить народу вплоть до самопожертвования. Со страниц книг ученого звучат голоса лучших летчиков, признания, сделанные сильными людьми в минуты откровений: «Небо зовет! Летческое братство. Страсть по небу, проявляющаяся в особом настрое Души… Я даже ощущаю музыку полета». «Грандиозные по объему картины звездного неба, сполохи полярного сияния подчас порождают в душе ощущения причастности к вечности». «Авиация — хотя и не Божий храм, но дает более острое ощущение понятий добра и зла». «Сам подъем в воздух, удивительная красота земли и неба в полете дает как бы нравственное очищение. Человек становится благороднее, добрее. Особенно это происходит с человеком, влюбленным в небо, в авиацию».

Конечно, и нравственных высот достигают далеко не все, они еще более труднодоступны, чем высоты профессионального мастерства… Но именно таким настроем пронизаны от начала и до конца жития Александра Покрышкина и его боевых друзей. Внимательный наблюдатель замечал, как Покрышкин, обычно сдержанный или даже замкнутый, преображался в кругу летчиков, в родной авиационной среде.

… Подошло время выпуска из Качи. К 20 сентября 1939 года воентехник 2-го ранга А. И. Покрышкин налетал на У-2 40 часов 18 минут — оценка «отлично», на УГИ-4 20 часов 7 минут на «хорошо» и 10 часов 38 минут на И-16 — «отлично». Инструктор младший лейтенант Фатеев дает прекрасную учебно-летную и строевую характеристику:

«Предан делу партии Ленина — Сталина и социалистической родине. Политически развит хорошо. Много работает над изучением краткого курса истории ВКП(б). Общее развитие хорошее. Дисциплинирован. По теоретической подготовке учится только на хорошо и отлично, имея общий балл 4,8. Личные качества — скромный, инициативный, решительный, в полете сообразителен, вынослив, на всевозможные отклонения в полете реагирует быстро и правильно. Летное дело любит, усваивает быстро и закрепляет хорошо. Летает отлично. Взлет отлично, расчет в большинстве случаев точный, исправляет его своевременно и грамотно. Посадку делает отлично. Осмотрительность в полете хорошая. В зоне задания выполняет быстро и точно. Пилотаж на И-16 — «бочки», перевороты через крыло, иммельманы, петли отработаны на отлично, боевые развороты хорошо, штопор — отлично. С товарищами общителен, многим помогает в теоретической подготовке и в общественной жизни активный. В международной обстановке ориентируется хорошо. В комсомольской жизни принимает активное участие, являясь комсоргом звена. Физически развит хорошо, хороший физкультурник.

Выводы по аттестации: Может быть использован в истребительной авиации летчиком на самолете И-16. Достоин присвоения военного звания «Старший лейтенант»».

Кажется, все великолепно. Но и сейчас Покрышкин едва не терпит катастрофу. Видимо, перед самым выпуском подготовленных на лучших по тому времени истребителях И-16 курсантов проверяли еще раз по соответствующим линиям. На запрос пришел ответ из Новосибирска… Сын «лишенца»! Скрывал это несколько лет! В штабе школы, в доме с каменными львами у крыльца, решалась судьба Покрышкина. К счастью, Василию Ивановичу Иванову, командиру школы с 1933 года, удалось спасти будущее одаренного курсанта, которое, должно быть, висело в тот момент на волоске. Летчики отстояли своего собрата. Тем более что уже 1 сентября началась Вторая мировая война, а до 15 сентября шли воздушные бои с японцами на Халхин-Голе.

На заседании бюро ВЛКСМ 5-й эскадрильи 1 октября 1939 года была утверждена комсомольская характеристика, где сказано, что Покрышкин «проявил себя как активный политически развитый комсомолец», который «к работе относится добросовестно, с большим желанием». Вместе с этим «перед окончанием школы низовая комсомольская организация вынесла союзное взыскание, строгий выговор за неоткровенность перед комсомольской организацией, выразившуюся в сокрытии социального прошлого родителей. Бюро ВЛКСМ 5 эск. решение низовой комсомольской организации утверждено».

Затем в летно-строевой аттестации появляются еще несколько строк, подписанных командиром эскадрильи капитаном Сидоровым и военным комиссаром эскадрильи старшим политруком Степановым: «С характеристикой на т. Покрышкина согласен. Т. Покрышкин допустил нечестность, скрывал социальное прошлое родителей (занимавшихся торговлей), что установлено только в конце сентября месяца. Может быть использован в истребительной авиации в должности летчика на самолете И-16. С присвоением звания лейтенант». Как видим, звание все-таки предложено снизить.

И в самые последние дни на Каче Покрышкину пришлось еще раз побороться за мечту. Александр Иванович вспоминал:

«Нам, моим друзьям — Мосягину, Лысенко, Гаврилову — и мне, предложили остаться в школе на должностях инструкторов. Мы понимали, что наше умение грамотно летать, наша выучка очень необходимы школе, ее новому пополнению. Но давняя мечта — стать боевым летчиком звала к заветной цели. Нам так трудно далась первая победа — поступление в школу, мы ее достигли, на отлично окончили учебу. И вот снова препятствие на избранном пути.

Направляемся к начальнику школы комбригу В. И. Иванову. Мы любили этого полного, подвижного, энергичного, прекрасно знавшего авиацию комбрига. Он, в прошлом артист-певец, образованный, подчеркнуто интеллигентный в обхождении с подчиненными, очень внимательно выслушал нас.

— Хорошо. Давайте тогда все поступим так, как вы — оставим Качу и отправимся на Халхин-Гол. Прекратим занятия и уедем. Я тоже хочу летать, хочу сражаться с врагом.

Мы молчали, посматривая один на одного.

— Какие из нас инструктора, товарищ комбриг? — начал прибедняться Лысенко.

— Это уже наша компетенция определять ваши деловые качества. Идите, оформляйтесь на должность инструкторов! — Комбригу уже изменяло терпение.

И тут мы, перемигнувшись, пошли на последний риск. Заговорил, как и условились, Лысенко:

— Мы, товарищ комбриг, от вашего кабинета не уйдем, пока не получим направление в части.

— Как так не уйдете?

— Ляжем под дверью и будем лежать.

— Столько мечтали, товарищ комбриг, о назначении в боевой полк, и вот.

— Ну, идите, ложитесь под дверью. Хочу посмотреть на вас, лежащих, — комбриг еле заметно улыбнулся.

Но Лысенко и впрямь готов был исполнить свое намерение. Он уже обернулся кругом и направился к выходу. И тут комбрига взорвало. Загремел его могучий голос, строгостью сверкнули глаза.

— Уезжайте! Мне такие инструктора не нужны! Но имейте в виду, что в жизни не все можно достичь упрямством. К нему еще нужно много других деловых качеств.

Он хорошо отчитал нас, а на прощанье пожелал счастья и удачи в боевой жизни».

Покрышкин стал одним из 826 истребителей, выпущенных на Каче в 1939-м. 22 декабря Покрышкину вместе с назначением на должность младшего летчика в 55-й истребительный авиационный полк присвоено звание — старший лейтенант. За семь с половиной лет службы он достиг довольно скромного командирского звания…

Настала пора прощания с друзьями. Впоследствии встретиться с ними, как это часто бывает в подчиненной приказу, кочевой жизни военных, Александру Ивановичу не довелось. Лысенко погиб, об остальных точных сведений не было…

В 1944 году Покрышкин встретил своего инструктора, который остался в лейтенантском звании. Тот сделал вид, что не узнает ученика.

Слишком большая, по его мнению, между ними пролегла дистанция. Александр Иванович сам подошел к нему, а затем и помог. Работа инструктора у нас, как он считал, оценивалась несправедливо.

Но 1944 год в довоенном 1939-м — это далекое будущее, до которого доживут не все…

Покрышкин, собрав свой нехитрый холостяцкий багаж, отправился на Украину, в город Кировоград.