Истребители идут наперехват

Истребители идут наперехват

Неожиданно наступило затишье. Несколько дней гитлеровские самолеты совсем не показывались ни над морем, ни над сушей. Мы летали в глубокую разведку, но врага нигде не встречали.

Время тянулось медленно. Особенно для меня.

Я дал себе слово, что в ближайших схватках с врагом сделаю все, чтобы вернуть уважение Сафонова и товарищей. А тут, как назло, — затишье.

Но мы все время находились в готовности № 1, в ожидании «работы».

Так продолжалось до 19 июля. Этот день я запомнил на всю жизнь. Утром с командного пункта сообщили, что по направлению к нашему аэродрому летят самолеты противника. Мы должны были немедленно подняться в воздух и отразить налет врага. Но сигнала на взлет не было, и мы с нетерпением ждали появления ракеты. Минута, вторая… Нервы напряжены до предела. «Чего же мы ждем?» — думал я. Но вот зеленая ракета: «Мигам» идти в воздух».

Вылетели вчетвером: командир звена старший лейтенант Иван Кулагин, лейтенанты Николай Толстиков, Василий Цибанев и я.

Стремительно набираем высоту.

С земли передали:

— Самолеты противника идут с северо-запада.

— Вас понял, — ответил Кулагин, — выполняю.

Идем к Губе Грязной. Но где же гитлеровцы? Не ошиблись ли на земле? И тут же слышим взволнованный голос Николая Толстикова:

— Справа, ниже нас, вижу самолеты противника…

— Выполняйте мою команду, — предупреждает Кулагин и начинает набирать высоту.

Я ведомый, мое место за Кулагиным: я устремляюсь за ним. Моя задача — вести круговое наблюдение и прикрывать командира. Нет, теперь выдержки у меня хватит! Теперь никакие силы не оторвут меня от моего ведущего. Мы будем бить врага вместе.

Самолет Кулагина сваливается правым разворотом вниз. Мы летим за ним. У нас хорошая позиция: мы в хвосте у неприятеля со стороны солнца и подбираемся к нему все ближе и ближе. У фашистских самолетов по два киля, это «Мессершмитты-110». Они имеют два мотора и поднимают до четырехсот килограммов бомб.

«Что же, узнаем сейчас, как сражаются хваленые «стодесятые», — думаю я.

— Идите плотнее друг к другу, — дает указание Кулагин. — Не отрывайтесь. Будем атаковать…

Один из неприятельских летчиков делает левый разворот, пытаясь уйти. Его атакует Цибанев, прикрываемый Толстиковым. Вражеский самолет ложится в правый вираж, но у него уже горит правая плоскость. Огонь лижет фюзеляж, и самолет переходит в отвесное пикирование. Остальные «мессершмитты» в панике. Строй их нарушен. Теперь они уже беспорядочно мечутся в воздухе. Один из них неожиданно подставил свой живот. «Не зевать!» — мысленно командую я себе и тотчас же беру фашиста в сетку прицела. Очередь, другая, и «мессершмитт» закоптил. Вслед за дымом появляется пламя.

Теперь я уверен — пули достигли цели. «Мессер» перевернулся и резко пошел вниз.

«Сбил! Сбил!» — ликую я.

В этот момент Кулагин дал несколько очередей еще по одному вражескому самолету. Очевидно, он убил летчика, потому что машина прошла немного вперед и вдруг, будто споткнувшись, ринулась вниз. Подбил фашистский самолет и Дмитрий Соколов.

«Вот что значит сражаться сообща, помогая друг другу», — твердил я себе.

Вдали виднелся Мурманск. А под нами, на сопках, горели три самолета, сбитые Кулагиным, мной и Цибаневым.

— Идем на аэродром, — командует Кулагин.

С набором высоты приближаемся к своей базе.

— Жду ваших приказаний, — запрашивает Кулагин командование.

С земли передают:

— Находитесь в воздухе. Обстановка спокойная.

Наше звено еще некоторое время дежурит над аэродромом. Потом нам дают команду:

— Вам — зима.

Это значит посадка.

— Дадим салют, — говорит Кулагин.

Проходя над аэродромом, даем салют победы из пушек и пулеметов.

Когда приземлились, докладываю Кулагину:

— В воздушном бою сбил «Мессершмитт-110».

— Видел… видел… Молодец! — улыбается он.

Командир полка объявил нам благодарность за своевременное обнаружение врага и инициативу в бою.

Я тут же поспешил разыскать Сафонова.

— Знаю, Сорокин, знаю, — сказал он, не дав мне доложить. — Убедились, что сражаться с врагом лучше вместе? Именно так и надо воевать.