Чистка в МГИМО

Чистка в МГИМО

Еще несколько штрихов из жизни МГИМО в бестолковые годы горбачевской перестройки.

16 сентября 1986 года, партийное собрание Главного управления кадров и учебных заведений МИДа СССР… Выступает первый заместитель начальника управления, секретарь партбюро Ю. В. Манжосов. Говорит о том, что необходимо «усилить контроль за деятельностью подведомственных министерству учебных заведений, в том числе МГИМО, где произошла смена руководства в результате серьезных нарушений, допущенных бывшим ректором института» (ЦАОПИМ. Ф. 192. Оп. 1. Д. 2349. Л. 8).

Через месяц с небольшим — очередное партийное собрание управления. И снова острый пассаж в адрес МГИМО: «Награждение института орденом Трудового Красного Знамени, а большой группы сотрудников института высокими правительственными наградами не должно нас вводить в заблуждение».

Выступает заместитель министра иностранных дел по кадрам В. М. Никифоров. Валентин Михайлович — инженер-конструктор, опытный партийный работник, на XXVII съезде КПСС был избран кандидатом в члены ЦК. «…Правы, безусловно, те товарищи, которые предлагают в корне изменить систему отбора в институт, восстановить социальную справедливость и конкурсную систему поступления в институт, отбросив таким образом конкурс отцов или семей…» Заместителя министра поразило невежество студентов факультета международных отношений: «не только о Талейране, но и о Горчакове они ничего не слыхали» (там же. Л. 52–54).

Любознательный заместитель мог бы пополнить свои представления о будущих дипломатах, читая газету «Международник». Ее делали талантливые ребята, отыскивали жемчужинки на экзаменах, в коллекциях преподавателей, а кое-что и сами придумывали.

«Премьер-министр Франции Попаду» (премьером тогда был Помпиду).

«Что вы знаете о НАТО?» — «Это император Японии».

«Хирохито — это японский обычай взрезать себе живот».

«Что вы можете рассказать о Пентагоне?» — «Я лекарствами не интересуюсь».

«Основная голландская колония — это Нидерланды».

«Мария Антуанетта?» — «Известная французская шансонетка».

5 ноября того же 1986 года на собрании в МГИМО с докладом выступает новый ректор Р. С. Овчинников. Призывал к самым решительным мерам по бескомпромиссной ломке порочной практики протекционизма при наборе и распределении» (Международник, 26 ноября 1986 г.).

На очередной сбор созвали актив Дипломатической академии, МГИМО и центрального аппарата МИДа СССР. «О перестройке работы высших учебных заведений МИД СССР в свете решений…» вещает Эдуард Амвросиевич Шеварднадзе, член Политбюро ЦК, новый министр иностранных дел. Министр и его замы твердят о «бережном, чутком и внимательном отношении к людям». Упреждая возможные упреки, твердят, что никакой кампании, гонения кадров не будет. Никто не собирается копаться в прошлом, мелочах, ошибках, "ловить и изобличать". Не в этом наша задача. Мы обязательно должны перестроиться…» (ЦАОПИМ. Ф. 192. Оп. 1. Д. 2349. Л. 43).

Перестройка постепенно переходила в перепалку, а потом и в перестрелку. В борьбе с семейственностью и протекционизмом летели головы; каждая засчитывалась в копилку достижений. «На сегодняшний день, — отмечалось в отчете парткома МИДа за работу с ноября 1988 г. по апрель 1990 г., — приостановлено развитие процесса семейственности. К концу 1989 года количество сотрудников министерства, имеющих родственные связи в МИД и подведомственных организациях, а также в партийных, советских органах, органах государственного управления сократилось по сравнению с 1987 годом на 22,5 %… Разумеется, каких-либо гонений на кадры и увольнений по "родственному признаку" не было и не могло быть» (ЦАОПИМ. Ф. 192. Оп. 1. Д. 2618. Л. 14).

Так ли? И только ли в МГИМО были проблемы? Впору было говорить о кризисе дипкорпуса. Управление кадров МИДа в духе времени, заблаговременно, в 1989-м объявило о вакансиях в посольствах, консульствах, международных организациях на 1991–1992 годы. И что же? Больше всего заявок — 16! — поступило на место генерального консула в Женеве. На другие престижные должности в капиталистических странах на одно место претендовали до 10 человек. А вот на 64 должности в африканских, арабских, восточноевропейских и азиатских соцстранах претендентов вообще не было. Кому говорить о долге?!

Перелистаем еще несколько страниц из книги Олега Гриневского, посла по особым поручениям. Олег Алексеевич руководил советской делегацией на Стокгольмской конференции по разоружению в Европе. «Кухню» МИДа времен Шеварднадзе знает изнутри.

«Той весной (1986) в МИДе началась чистка кадров, — пишет Гриневский, — Шеварднадзе методично избавлялся от неугодных ему людей.

Правда, делал он это, как всегда, изощренно хитро. На публике речь шла лишь о борьбе с семейственностью и протекционизмом. Под руководством нового замминистра Никифорова, пришедшего из ЦК партии, управление кадров составляло списки сотрудников, чьи родственники — муж, жена, дети, брат, сестра — работали в МИДе и аппарате ЦК, или учились в МГИМО. Но таких оказалось не так уж много.

Тем не менее через год, к маю 1987 года, в МИДе сменилось:

— 7 из 9 заместителей министра;

— 7 из 10 послов по особым поручениям;

— 8 из 16 заведующих территориальными отделами;

— 68 из 115 послов.

Это была вторая по масштабам чистка МИДа после сталинских репрессий. И хотя никто из уволенных репрессирован не был, МИД лишился многих квалифицированных кадров».

Такой же была ситуация и в кузнице дипкадров — МГИМО. Ильхама Алиева, пока отец оставался в Кремле, не трогали. Но вот Гейдара Алиевича отправили в отставку, рассчитывая заставить его замолчать. Как же?!

Вспомним строки гениального Сабира:

— Будь слеп!

— Закрою я глаза.

— Будь глух!

— Замкну руками слух!

— Не рассуждай!

— Прости, твоя брехня

Не про меня!..

Ильхама Алиева, кандидата исторических наук, перспективного ученого ценили коллеги, студенты. Но после расправы с отцом и сына уволили из МГИМО.

«Вы знаете, Артем, я рад, что Зарифа не была свидетелем всех тех унижений, через которые мне пришлось пройти, когда я был изгнан из состава Политбюро». Так говорил Гейдар Алиевич Артему Боровику, замечательному журналисту, погибшему в авиакатастрофе. Свидетельство Артема записал кинорежиссер Вагиф Мустафаев. В своем фильме Боровик рассказывает, как Гейдар Алиевич звонил Шеварднадзе (ему, министру иностранных дел, подчинялся МГИМО, где преподавал Ильхам), просил: «Оставьте парня в покое. Почему вы его бьете дубиной по голове?» И все-таки, продолжает Артем Боровик, Ильхама уволили. А он в то время содержал отца, семью. Эта семья битая, много испытавшая.

Мехрибан Алиева: «Период после 1987 года был действительно очень трудной порой для всей нашей семьи. Ильхам не растерялся, делал все, чтобы его семья, дети не ощущали трудностей. Тогда были очень большие проблемы, нам, можно сказать, никто не помогал. Благодаря ему мы не почувствовали тягот…»

— Тяжело было? — спросил несколько лет спустя Ильхама Алиева журналист бакинской газеты «Гюнай».

— Тяжело, — не стал скрывать Ильхам. — Я жил под надзором, не мог и представить себе, что когда-нибудь вернусь в Баку. Начал заниматься бизнесом…

И все же ему пришлось уезжать из Москвы. Но куда? «В Азербайджан вернуться было невозможно — из Баку доносились угрозы. Тогда я отправился в Турцию. Оттуда руководил своими московскими компаниями…»

Более 13 лет Ильхам Алиев провел в МГИМО — учился, преподавал. К этим годам он часто возвращается, как каждый, кому памятна его юность, время взросления, первые надежды и первые испытания…

— Отца сняли со всех постов в 1987 году, исключили из состава Политбюро и отправили в отставку. Вы представляете, что это значило тогда, в советские времена. Нас, членов семьи, отовсюду попросили. — Но на институт, на коллег у Ильхама Гейдаровича не осталось обиды. — Люди, с которыми я работал, учился в МГИМО, старались меня поддержать, подбодрить, проявить большее внимание. Это очень ценно. Когда я был с официальным визитом в Москве, я посетил МГИМО. Мне присвоили звание почетного доктора, что для меня очень важно. И сейчас, на 60-летний юбилей (института) я просто не мог не приехать (из беседы с Михаилом Гусманом).

Ильхам Гейдарович, как веками принято в Азербайджане, с подчеркнутым уважением относился и относится к родителям, людям старшего поколения. На вопрос, чьи портреты, кроме Гейдара Алиева, он хотел бы видеть у себя в кабинете, отвечает определенно: «У меня в кабинете висит портрет Гейдара Алиева. И его одного, наверное, достаточно. — И после небольшой паузы продолжает:

— Помимо того, что это родной мне человек, мой отец, он был подлинным лидером, который всю свою жизнь служил народу и сделал для народа много хорошего вне зависимости от общественно-политической ситуации. Его вклад в развитие Азербайджана неоценим. Ему были присущи и высокие человеческие качества, и честность. Что далеко не всегда сопутствует успешной политической карьере. В этом плане он был уникален. Мне как члену семьи это известно лучше, чем кому-либо другому: ведь другие видят государственных деятелей разве что по телевизору или же издалека».

В этих словах — объективный взгляд на государственного деятеля большого масштаба, и понятная гордость родными, отцом и мамой, характерная для азербайджанских семей. Из своей семьи Ильхам вынес и любовь к родному краю, к «азербайджанским песням, которые поют на праздниках, на свадьбах, которые сопровождают человека всю жизнь».

Ну, а какой же азербайджанец не любит знаменитую долму, шашлык? «Всегда, когда приходят дорогие гости, — говорит Ильхам Гейдарович, — подается плов. На праздник, на свадьбу. Я его очень люблю. Он, знаете, очень разнообразный, совершенно не похожий ни на какие другие пловы. Я лично предпочитаю плов».

Течет за гостеприимным столом негромкая беседа. Хозяйка подливает чай в стаканчики-армуду, похожие на девичий стан, а иногда по вкусу гостя и вино — знаменитые «Семь красавиц» или «Девичью башню»… А когда заговорят о былом, кто-нибудь скажет: даманы jaдa салма» — «про плохое не напоминай». Так завещает пословица, а по-азербайджански: «аталар созу» — «слово отцов». Это тоже черточка национального характера — не держать камень за пазухой, как говорят на Руси, помнить добро и прощать несправедливость.

В личных отношениях, наверное, так и нужно. Но мы, оценивая поступки действующих лиц на закате Советского Союза, вправе напомнить кое-что. К примеру, господин Шеварднадзе в своих интервью сейчас утверждает: «Гейдар Алиев был моим самым близким другом. Теперь у меня самые тесные связи в Азербайджане с Ильхамом Алиевым. Когда по инициативе Горбачева Алиев был отстранен от занимаемой должности и возвращался в Азербайджан, Ильхам Алиев работал в руководимом мною Министерстве иностранных дел СССР. Точно не помню, кажется, Лигачев или кто-то другой сказал, что Политбюро отстранило Гейдара Алиева от должности, и мне лучше удалить его сына из министерства, если я не хочу попасть в невыгодную ситуацию. Я знал, что Ильхам Гейдарович окончил Институт международных отношений и отлично справляется со своими обязанностями, поэтому не стал возвращаться к этой теме».

Интервью, на которое мы ссылаемся, датировано 13 октября 2006 года. Много воды утекло с тех пор… Или память подвела бывшего советского министра и экс-президента Грузии, но он заявил на голубом глазу: «Однако через несколько месяцев без моего ведома, не знаю по какой причине, Ильхам ушел с работы. Потом мы встречались с ним в Азербайджане. Я знал, что он достойный сын, который сделал все для своего отца. Я его люблю за присущие ему человеческие качества и считаю его своим младшим другом». Считать так или иначе — личное дело батоно Шеварднадзе. Но зачем же при этом плести небылицы?

Вот, к примеру, еще одно авторитетное свидетельство — известного российского дипломата Станислава Ивановича Чернявского, автора содержательной книги «Новый путь Азербайджана»: «По личному указанию министра иностранных дел СССР Э. Шеварднадзе молодой преподаватель Ильхам Алиев вынужден был покинуть МГИМО. В самом Азербайджане поменялось отношение к родственникам опального члена Политбюро, многих из которых окружили презрением и насмешками».

Добавим к этим и похожим свидетельствам (из них можно составить целую книгу) откровения из мемуаров Шеварднадзе «О прошлом и будущем». «Впервые в истории существования Советского Союза глава государства ставил своей целью ревизию коммунистической идеологии, — пишет он о Горбачеве. — Тогда многие спрашивали: "Что значит перестройка, гласность? Отказ от социализма?" Это было близко к истине, но говорить об этом вслух в те годы было невозможно» (Дружба народов, № 11, 2006 г.).

Назовем вещи своими именами. Шеварднадзе пишет о предательстве генсека-президента. А себе при этом отводит место между прошлым и будущим. Этакий судья и пророк в одном лице.

Советский Союз поднял к вершинам власти горбачевскую команду. И эта команда отнимала у страны прошлое и будущее.

Есть реальность геополитических интересов великой державы и есть реальность чувства самосохранения народов. Есть правда генералов Ермолова, Паскевича, Гулистанского договора и Туркманчайского трактата, закрепившего раздел исторического Азербайджана, и есть правда эриванского правителя Гусейнкули-хана, побежденного Паскевичем Эриванским, карабахского Ибрагим-хана, возведенного царем в генералы и позднее расстрелянного со всем семейством царским майором Лисаневичем; гянджинского Джавад-хана, павшего в бою с войсками Цицианова у стен столицы своего ханства…

Даже у великих выразителей русского национального духа мы слышим отзвуки эти двух правд, ноты великодержавной (естественной!) гордости и горькое сочувствие к «униженным и оскорбленным» народам. «Смирись, Кавказ! Идет Ермолов…» и «…на обломках самовластья напишут наши имена!» (Пушкин). Грибоедов ехал на юг, чтобы «Туркманчайским трактатом вколачивать ум в персиян» (Д. Кедрин), и тот же Грибоедов помогал своими средствами благоустроить могилу Низами в Гяндже, переименованной в Елизаветполь…

Надо знать и о благой, цивилизационной миссии великой русской культуры, но нельзя забывать и об аннексии земель, которую в советские времена представляли как «добровольное вхождение в состав…»

Ильхам, переживая вместе с отцом все перипетии последних лет, чувствовал, что начинается новая битва — за правду, задушенную либеральной демагогией. За достоинство народа, которому предстояло преодолеть отчаяние.

Отец мужественно указал на Горбачева и его подручных в руководстве республики как главных виновников азербайджанской трагедии.

Ильхам в школе пробегал четырехсотметровку на Приморском бульваре, от «Азнефти» до парашютной вышки, и знал, что такое второе дыхание. Тот январский день дал отцу второе дыхание. Только сейчас дистанцией была не накатанная дорожка в четыреста метров с близким финишем, а трасса, полная испытаний…

Лев Гумилев писал: «Для этноса самый угрожающий период — период перехода от мирной жизни к защите от нападения других этносов. В эту пору, хотя и не началось истребление, неизбежны упадочничество, потрясение».

Гейдар Алиев выводил свой народ из состояния шока, оцепенения, отчаяния.

21 января 1990 года Баку хоронил погибших. В человеческом море плыли ковчеги с телами убиенных к Нагорному парку. Парку, который станет пантеоном народной памяти.

Алые гвоздики пылали на дорогах, на местах, где пули настигли людей. Советские солдаты в бронежилетах и касках молча наблюдали это скорбное и мощное шествие. Даже на дулах танков появлялись гвоздики.

Когда тела предавали земле, затрубили гудки заводов и фабрик, взревели корабли, стоявшие на рейде, у причалов бакинской бухты. Корабли оплакивали погибших, Баку воздавал им последнюю почесть.

В начале XX века, в 1905, 1918 годах, когда на Кавказе происходили кровопролитные межнациональные столкновения, деятели азербайджанской и армянской культуры призывали к миру, добрососедству, гуманизму. Откройте «Каплю меда» Ованеса Туманяна, «Кеманчу» Джалила Мамедкулизаде, пьесу «В 1905 году» Джафара Джаббарлы, и вы поймете высокую планку совести, нравственности, человеколюбия, присущую лучшим умам обоих народов…

Ованес Туманян с белым флагом объезжал на коне азербайджанские села в Лорийском уезде, чтобы примирить враждующих соседей.

Мартирос Сарьян, которого на закате его дней посетил азербайджанский поэт Мамед Араз, со слезами на глазах прошептал: «Надо дружить…»

Аветик Исаакян, услышав из уст бакинского армянского поэта Маркара Давтяна о смерти Самеда Вургуна, потрясение сказал: «Ты видел его мертвым? Так почему не ослепли твои глаза?..» Но что сказать о литераторах, которые благословляли теракты в бакинском метро, в поездах, этническую чистку в Нагорном Карабахе? Ненависть разрушительна. Она разрушает прежде всего самих ненавистников.