С Мереи-реки

С Мереи-реки

— Мы, внучок, с Мереи-реки, — часто говорила Кириллу бабушка Луша. Это она о родине, о корнях Мерецковых. — Была в Зарайске речка Мерея. На ее берегах и жили испокон веков наши предки. Они не из именитых — простолюдины. Но ни воров, ни прощелыг в роду не было. Все землеробы: жито растили, хлеб насущный добывали. Для барина в первую очередь, но и на свое, конечно, пропитание.

Мальчишка смотрел на бабушку с удивлением.

— Почему в Зарайске? Почему на берегах Мереи-реки? Мы ведь живем в Назарьево. И никакой Мереи тут нет. Есть лишь пруд посередине деревни…

И бабушка начинала рассказывать Кирюше про старые времена: Зарайская земля древняя. Город Зарайск — один из старинных русских городов. Возник он в тревожные времена набегов кочевников на Русь…

О происхождения Зарайска существует много легенд и преданий. Исследователи полагают, что город возник в конце XII века. В Никоновской летописи за 1146 год говорится: «Князь же Святослав Ольгович иде в Рязань, и быв во Мценске, и в Туле… и прииде в Рязань на Оку, и поиде вверх по Оке, и пребыв во граде Осетре, и тамо отступи от него князь Иванко Берладник».

Город расположен в 165 километрах к юго-востоку от Москвы в месте слияния рек Мереи и Осётра, на горе, в окружении дремучих лесов. Звался он поначалу «Новград на Осётре» и удивлял всех своей красотой. Впоследствии он, по всей видимости, был сожжен кочевниками.

Следующее упоминание о вновь отстроенном городе относится к 1225 году: в «Повести о принесении иконы Николы Заразского из Корсуня» будущий Зарайск назван Красным. В том году из Корсуня (Херсонеса) в Красный был перенесен чудотворный образ Николая Корсунского. Вскоре выстроился и деревянный храм в честь этого святого. Известен (по Ипатьевской летописи) первый удельный князь Красного — Федор Юрьевич, сын Рязанского князя Юрия Ингваровича. При нем в городе был возведен деревянно-земляной Острог, обнесенный валами и рвами с водой.

Но в 1237 году Красный был разрушен надвигавшимся на Русь татаро-монгольским войском хана Батыя. Согласно описанию в «Повести о Николе Заразском», князь Федор Юрьевич был убит Батыем на реке Воронеже, а жена его, княгиня Евпраксия, не желая оказаться в татарском плену, вместе с малолетним сыном Иваном выбросилась из своего терема, и умерли они «зараз», то есть убились одновременно. В летописи сказано, что после этого икону Николы Корсунского стали называть иконой Николы Заразского, а Красный — городом Святого Николы Корсунского и Заразском.

Затем вплоть до XIV века Заразск в исторических источниках не упоминается. Вновь возникший в XIV веке город стал носить название Новград-на-Осётре.

В 1521 году вместе с Рязанским княжеством Новград-на-Осётре был присоединен к Московскому княжеству. В 1528— 1531 годах по велению великого князя Московского Василия III внутри города был построен каменный кремль. Город получил новые названия: Николо-Заразской-на-Осётре, Никола-на-Осётре. Позже Николе-на-Осётре вернули название Заразск, и со временем он окончательно утвердился Зарайском.

Историки выдвигают различные версии относительно названия «Зарайск». 1. От древнерусского слова «зараз», означающего «обрыв берега реки». 2. От слова «ряса» (болото): город относительно Рязани находился за болотами, или «за ряска-ми». 3. От места в городе, где во время эпидемий холеры и чумы хоронили умерших. 4. От слова «зараза» (непроходимый, заповедный лес)…

Важную роль сыграл Зарайск для Московского государства в Смутное время. 8 февраля 1610 года царь Руси Василий Шуйский назначает сюда воеводой князя Дмитрия Пожарского. Князь Пожарский ясно представлял всю сложность своего нового назначения. Зарайский гарнизон хотя и отважен, но малочислен, а кругом кишмя кишат вражеские лазутчики. Вскоре, как и ожидалось, армия Лжедмитрия II подошла к стенам зарайского кремля. Но воевода умными действиями снял блокаду и принудил противника к отступлению.

Многие подмосковные города (в том числе Кашира и Коломна) признали власть самозванца; грамоту с требованием присягнуть Лжедмитрию направили и в Зарайск. Подстрекаемые «тушинцами», зарайские обыватели вызвали воеводу на площадь перед кремлем и потребовали сдать город Лжедмитрию без боя. Однако Пожарский был неумолим, он заперся с дружиной в крепости и вьщержал осаду мятежников. После чего вместе с раскаявшимися обывателями очистил город от незваных гостей. Затем отправил гонцов в Коломну: не с советом — с требованием! — восстать против завоевателей, что кол оменцы и сделали. Вскоре Зарайск стал местом формирования отрядов Первого и Второго ополчений[13]. Под рукой князя Пожарского они уходили отсюда сражаться с иноземными захватчиками.

В конце XVII века в связи с расширением границ Российского государства Зарайск, подобно Серпухову и Коломне, потерял свое оборонное значение. Став сугубо мирным городом, он быстро разросся. Расцвели ремесла, увеличилось население. Самым распространенным занятием зарайцев было кузнечное и кожевенное дело. Переселенные крестьяне брали в обработку пустующие в окрестностях города пашни. К концу столетия Зарайск превратился в крупный хлебный рынок, снабжавший Москву. Он все более превращался в центр торговли. В Зарайск везли соль и рыбу из Поволжья, а местные продукты сельского хозяйства привлекали купцов из Серпухова, Тулы, Рязани, Каширы, Коломны и даже Москвы.

В XVIII—XIX веках торговля в Зарайске бурно развивалась. Находясь на пересечении бойких дорог-путей, горожане научились извлекать из этого большую для себя выгоду. Они занимались перекупкой товара у транзитных купцов, нанимались перегонять гурты скота из южных районов в столицу России.

И все-таки Зарайск продолжал оставаться небольшим уездным городом. Из 900 домов лишь 76 были каменными и чуть более сотни «смешанными» — первый этаж каменный, второй деревянный. На начало XX века в Зарайске не появилось ни водопровода, ни телефона, ни телеграфа, тогда как в других городах они давно уже были.

* * *

Лукерья была крепостной девкой, дочерью холопа зарайского помещика Карханского, державшего три собственных сельца на берегу Мереи. Ей было двадцать лет; в таком возрасте девушке пора выходить замуж, но барин не торопился с выбором ей суженого. Наконец указал на такого же, как и она, подневольного, молодого парня Павла. Но станет она его женой только тогда, когда хозяин скажет свое слово.

Бабушка нелестно обрисовывала Кириллу зарайских помещиков. Особенно хозяина сельца Воронкова на Мерее Карханского. После ее рассказов он представлялся мальчику просто разбойником, который гоняется за мужчинами, насилует женщин и обижает детей.

Павел с Лукерьей поженились после реформы 1861 года. С отменой крепостного права все холопы зарайских бар вместо прозвищ и кличек обрели фамилии. Лукерья и Павел стали Мерецковыми[14]. Молодая чета ушла от своего хозяина в деревню Назарьево, располагавшуюся в пятнадцати верстах от города Зарайска. Община вьщелила им земельный надел; хотя и в неудобье[15], но они и этому были рады. Срубили избу, не покладая рук трудились на скудном, мало плодородном клину.

Вскоре у Мерецковых пошли дети: один за другим двое сыновей — Федор и Афанасий, потом дочери. Сыновья выросли, поженились, в избе собрались три семьи.

7 июня (26 мая по старому стилю) 1897 года у Афанасия и его жены Анны появился первенец, назвали Кириллом. В книге регистрации рождения граждан писарь отметил:

«26 мая 1897 года, в деревне Назарьево Зарайского уезда Рязанской губернии[16] родился:

Мерецков Кирилл Афанасьевич.

Отец: Афанасий Павлович Мерецков, крестьянин православного исповедания.

Мать: Анна Ивановна Добрякова, крестьянка православного исповедания».

Младенец был крещен в церкви Зарайска. Священник сказал, что ребенок может иметь второе имя Константин. Кирилл — это имя монаха; в миру, до монашества, он Константином звался[17].

Из воспоминаний К.А. Мерецкова: «Когда я родился, в Назарьеве было всего 52 крестьянских двора. Радости видели мои земляки на грош, а горя — предостаточно. Я не помню ни одного хорошего дома. Избы все ветхие, крытые соломой, надворные постройки убогие, замшелые.

Рядом с деревней, на пригорке, разместилось богатое имение помещика Мелыунова. Вокруг, куда ни глянь, простирались помещичьи поля. Мельгунов-старший во время реформы 1861 года, как и большинство других помещиков, схитрил. Себе он забрал земли, что лежали сразу у деревни, охватывая ее как петлей со всех сторон; бывшим же своим крепостным выделил крохотные, с суглинком, клинья на отшибе…

Как-то, уже после Октябрьской революции, попал мне в руки справочник по нашей губернии, и я узнал, что в 1905 году в нашем уезде 231 помещику принадлежало 93 процента всей земли, а десяткам тысяч крестьян — остальные 7 процентов».

Отец Кирилла, Афанасий Павлович, был человеком трудолюбивым, не боявшимся никакой работы, и поэтому он худо-бедно держал крестьянское хозяйство. Всецело поглощенный заботами о семье, он, обладая твердым характером, сумел самостоятельно освоить грамоту — научился читать и писать. За это соседи особо уважали его и при случае обращались за советом.

В 1904 году началась Русско-японская война и Афанасия призвали в армию. Пробыл он там недолго, тем не менее это резко сказалось на благополучии семьи.

«В его (Афанасия Павловича. — Н. В.) отсутствие, — пишет Мерецков, — главную тяжесть забот несла на себе моя мать, Анна Ивановна, постоянно думавшая, где бы заработать на лишний кусок хлеба. Ведь детей в избе — ступить некуда, и все мал мала меньше. Помимо нас самих (Кирилла, Василия, Ивана, Григория и сестры Александры. — Н. В.), тут же находилось четверо младших ребят моего дяди Федора Павловича (с остальными, старшими, дядя Федор, ставший рабочим, жил в Москве, кое-как сводя концы с концами). Заскочишь, бывало, с морозного воздуха в избу погреться — присесть и то некуда. Изба-то вся — одна комната. Кто залез на полати, кто сидит на лавке, кто на полу. Возле печки притулились ягнята, а рядом, за перегородкой, скребет ногами теленок, водворенный туда месяца на два, чтоб не замерз. Потолкаешься, да и опять — скорее на улицу. А на улице мороз, полуголые ноги мгновенно стынут — бежишь назад. Так и мотаешься туда-сюда, пока мать не запряжет в работу. Легче было весной и осенью: все мы, дети, переселялись в сарай. Летом же спали прямо под открытым небом — в саду, на копне сена. Особенно ощущалась теснота, когда, собравшись вместе, семья садилась обедать. Однако порядок никогда не нарушался. Отец строго следил, чтобы никто не лез в чугунок ложкой вне очереди, не черпал прежде времени со дна гущу. А учить нас не ронять на пол хлебные крошки вообще было незачем: это мы сами умели с раннего детства».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.