Глава 10 Детройт

Глава 10

Детройт

В 1994 году у меня закончился пятилетний договор с «Нью-Джерси Дэвилс», и все лето перед началом сезона велись переговоры насчет нового контракта. Но никак не удавалось договориться, а когда дело сдвинулось, хозяева клубов объявили локаут. Но сперва забастовку провели хоккеисты.

Профсоюзный босс Боб Гуденоу подготавливал ребят к локауту, наверное, целый год. Ездил по городам, встречался с игроками, проводил собрания. Боб считал, что хоккеисты получают маленькую зарплату и это несправедливо. Хозяева везде плакались, что они не зарабатывают денег, а Боб имел информацию, что на самом деле к ним приходят деньги, и к тому же большие. Хозяева показывали, что некоторые команды приносят им убытки, но это, считал Гуденоу, неправда и пришла пора показать, что мы вместе, что мы собираемся добиться лучших условий в контрактах. В конце концов Боб сумел убедить игроков. Сразу после сезона 1993–94 годов, получив последние чеки, прямо перед плейоффом хоккеисты начали забастовку.

Время было выбрано не случайно. Основной заработок хозяев — это плейофф, потому что зарплаты все выплачены, а чем дольше команда играет в Кубке Стэнли, тем больше у ее хозяина доход. Каждая игра в Кубке, говорят, приносит чуть ли не миллион чистой прибыли.

Итак, получив последние чеки, мы начали забастовку, требуя пересмотра контрактов. Между профсоюзом игроков и Лигой есть коллективный договор. Соблюдение правил, порядок выплаты страховки и еще множество пунктов, определяющих жизнь Лиги, — все в нем оговорено. Но как раз кончался срок договора, и для того, чтобы подписать новый, устраивающий игроков, профсоюз пошел на забастовку. По-моему, через пару недель стороны пришли к согласию, однако долгосрочный договор подписан не был, хотя игры в розыгрыше Кубка возобновились. А перед началом следующего сезона хозяева сделали ответный шаг. Накануне открытия тренингкемпа, когда нужно платить первые деньги игрокам, они взяли и закрыли Лигу. Деньги не платились, матчи не проводились, игроки сидели без зарплаты. Хозяева, наверное, считали, что чем дольше Лига будет закрыта, тем скорее произойдет внутренний раскол в профсоюзе игроков, люди начнут к ним перебегать. И тогда они заставят их подписать контракты на своих условиях. Но никто не предполагал, что этот локаут затянется так надолго. Лига оказалась закрытой до середины января. В конце концов после всех этих акций средняя стоимость контракта резко поднялась.

Как я уже говорил, средняя зарплата в НХЛ равнялась 200 тысячам всего пять лет назад, до всех этих забастовок. Тогда я и попал в Лигу, кстати, одновременно с новым руководством профсоюза. Тогда же впервые были открыто опубликованы цифры контрактов игроков. До этого дня никто не ведал, как распределяются суммы, трудно было что-то реальное узнать из частных разговоров, хотя все точно знали — лишь один человек в Лиге получал больше миллиона — это Грецки. Самым высокооплачиваемым защитником считался Рей Бург, говорят, он получал 500 тысяч в год. Но буквально через год или два, с появлением молодых ребят и опытных хоккейных звезд из Старого Света, резко взлетела зарплата. Большие контракты теперь подписывали, естественно, и те, кто играл в Лиге давно, имел в ней имя. И общая картина с контрактами резко поменялась. Все это связывали с приходом нового профсоюзного босса, потому что стратегия и тактика в трудовых конфликтах, считалось, выбраны им правильно.

В договоре между хозяевами клубов и профсоюзом появились такие важные для игрока пункты, что он может быть «свободным агентом», то есть имеет право подписывать контракт с любым клубом, начиная с тридцати двух лет. Чем раньше ты становишься свободным агентом, тем выше у тебя шансы заработать больше денег. Потому что ты выходишь сам на рынок, и клубу, который тебя покупает, не нужно платить компенсацию либо игроками, либо деньгами твоей бывшей команде. А когда ты выходишь «на пролажу» и три-четыре команды хотят тебя забрать к себе, значит, кто больше тебе даст, тому ты и достанешься.

Не все игроки были довольны действиями Боба, особенно те, которым перевалило уже за тридцать, которым осталось играть уже недолго. Они теряли в локаут большие деньги без надежд, в отличие от молодежи, их вернуть. Боб же работал на перспективу. Конечно, возникали разговоры, что мы, игроки, согласны заканчивать противостояние, давайте вернемся к тому, как жили раньше, но чтобы хоть один пришел и начал тренироваться в клубе — такого не было. У 95 процентов игроков сработало чувство солидарности. Мы много раз слетались вместе на общие собрания, приезжали к командам авторитетные в Лиге люди, которые объясняли смысл забастовки. В действительности, после забастовки даже те ребята-ветераны, которые против нее возражали, получили огромное преимущество, становясь «свободными агентами».

В общем, ситуация оказалась выигрышной для игроков, но самое интересное: как только был подписан долгосрочный договор, оказалось, что и для хозяев он тоже не так-то плох. Потому что бизнес резко пошел в гору. НХЛ подписала договор с европейскими федерациями о компенсациях, подписала договор с игроками, что в ближайшие шесть лет не будет никаких забастовок. А это уже гарантии стабильности. Началось строительство новых стадионов, но самое главное то, что в Лигу высказали желание вступить новые команды из больших городов. Если бы бизнес шел вниз, наверное, никто бы не захотел тратить 75 миллионов долларов на вступительный взнос в Лигу, тем более что пять лет назад он составлял только 50 миллионов. И нет гарантии, что через три года не вырастет до 100 миллионов. А средняя зарплата на команду в Лиге сейчас больше 20 миллионов.

Вступительный взнос нового члена распределяется между хозяевами клуба. Если, допустим, рядом с «Детройтом» появляется новичок, то, естественно, компенсация должна достаться в большей степени «Ред Уингз», потому что у нас невольно отбирают какое-то количество зрителей. Команда «Нью-Джерси», когда я туда приехал, десять лет выплачивала часть денег, полученных за проданные билеты, «Филадельфии», «Нью-Йорк Рейнджере» и «Нью-Йорк Айлендерз», потому что они близлежащие соседи.

Поскольку локаут начался прямо перед сезоном, естественно, все переговоры прекратились, никто не знал, когда и как возобновится чемпионат НХЛ. Даже те, кто имели на руках подписанные контракты, денег по ним не получили, тренироваться на катках не имели права Комитет игроков регулярно совещался с профсоюзным боссом Бобом Гуденоу. Боб выдавал им информацию, по-моему, еженедельно. Прошел месяц. Все решили, что локаут будет долгим, хозяева не собираются сдавать позиции. И у меня в разговоре с Валерой Зелепукиным возникла идея собрать русских легионеров и поехать всей компанией в Россию сыграть несколько матчей в разных городах. Мы стали обзванивать игроков. Реакция на наше предложение была самая разная, но в основном идея всем понравилась. Нашлись и такие, кто первым делом спросил: а сколько мне заплатят? Конечно, у каждого возникали свои требования, у всех же разное финансовое положение, но всегда есть люди, которые хотят только зарабатывать и ничего не отдавать.

Я связался с Гелани Товбулатовым и мы позвонили Виталию Георгиевичу Смирнову — президенту Олимпийского комитета России. Он поддержал мою инициативу, я спросил: «У нас здесь некоторые без российских паспортов, можно будет что-нибудь сделать?» Смирнов предложил обсудить эту проблему в Москве. Одной из любимых тем американской прессы была такая, что в НХЛ весь предыдущий сезон русская мафия угрожала игрокам из бывшего СССР, требуя от них денег. Пресса уверяла, что большинство русских хоккеистов никогда не поедут обратно домой. Я попросил Виталия Георгиевича вывести переговоры о Суперсерии на уровень правительства, чтобы полностью подстраховаться от любых неожиданностей.

Я прилетел в Москву и сразу из Шереметьева поехал к Смирнову, где мы долго обсуждали разные вопросы. Виталий Георгиевич связался с правительством, с администрацией президента, с Андреем Козыревым — в то время министром иностранных дел. Я выяснил, что «дело Могильного» давно закрыто, и отправил Саше факс, чтобы прилетал, не боялся. Он потом рассказывал, что на подлете к Москве его всего трясло, но когда он увидел, какая встреча и сколько журналистов в VIPe, то был на седьмом небе. Для Саши это возвращение оказалось знаменательным. Он познакомился в Москве с девушкой Наташей, которая позже стала его женой. А я никогда не забуду, как были счастливы родители Могильного. Сколько же им пришлось пережить! Вчера еще сын был предателем Родины, а теперь ее герой.

Нас приглашали многие провинциальные города, где развит хоккей. Такая возможность поглядеть «вживую» на игроков высочайшего класса! Предложили одну игру провести в Санкт-Петербурге для рекламы Олимпийских игр, на которые северная столица тогда претендовала. Но оказалось, что в Питере льда нет, и даже тогдашний мэр Собчак не мог организовать во Дворце «Юбилейный» его заливку.

Нам казалось символичным собраться той прежней великолепной «пятеркой». Пригласили Касатонова, Володю Крутова с трудом выдернули из Швеции, где он благополучно играл в шведском чемпионате. Уговаривали Третьяка, однако убедить так и не смогли. Но перед первой игрой вручили ему майку с его именем. Выглядело все это, говорят, красиво, как продолжение традиций родного хоккея. Гелани Товбулатов творил чудеса, чтобы ребята чувствовали себя как дома. Главную цель турнир, я считаю, выполнил —.хоккейный мост от НХЛ к России был наведен.

Серия игр прошла в Москве, Ярославле, Нижнем Новгороде, Новосибирске, Магнитогорске. Будто Всевышний организовал этот локаут, чтобы состоялся приезд ребят на Родину, чтобы мы объединились. Многие не хотели уезжать из России по окончании серии. Были и такие, что вернулись тут же обратно. Могильный и Буре потренировались со мной в Нью-Джерси, локаут ведь еще продолжался, а потом мне говорят: «Хорошо бы в декабре поучаствовать в Призе «Известий». Немыслимое заявление, учитывая их многомиллионные контракты. Многие легионеры благодаря той серии стали каждый год приезжать в Москву.

В декабре я вернулся в Америку, а в середине января уже возобновился регулярный чемпионат Генеральный менеджер «Дэвилс» Ламарелло входил в комитет генеральных менеджеров, которые — со стороны хозяев — вели переговоры с комитетом игроков. За неделю до возобновления чемпионата (пресса об этом и не подозревала) Лу позвонил мне и сказал, что доктор Макмален и он хотели бы со мной пообедать. Я приехал на встречу, была дружелюбная атмосфера, они расспрашивали про Москву, интересовались, как прошла серия в России. Никаких разговоров о бизнесе, ни одного слова. Потом, через пару дней, хозяин присылает мне оффер, так называется предложение о контракте, на один год. Я его подписал. Лу сказал: «Мы на тебя рассчитываем в плейоффе, у тебя три-четыре недели, чтобы во время чемпионата спокойно готовиться. Никуда не торопись». Всего в сезоне из-за локаута было сорок восемь игр. Ребята в команде были рады моему возвращению.

Именно в эти дни я сдружился с Ларри Робинсом. Ларри — замечательный человек и отличный хоккеист. Мы много времени проводили вместе, тренировались и с командой, и вдвоем. Через две недели я начал играть и в третьей игре получил довольно серьезную травму: подключился в атаку, хотел проскочить между бортом и защитником, а в это время открылась дверца на скамейке соперника и я на всей скорости врезался в нее. Ощущение — как будто влетел в стену. Я выпал из игры еще на три недели. Но я считаю, что мне повезло — могло быть гораздо хуже. «Дэвилс» начали неплохо играть, система, которую для нас выбрали тренеры, оказалась подходящей команде. Защитников в ней, правда, собралось много, но пара ребят были травмированы, хотя потихоньку и они набирали форму. Я успел сыграть за «Нью-Джерси» еще одну игру, но понимал, что кто-то из нас должен уйти: девять защитников — это многовато. И тут как раз ввели новые правила, по которым в команде могут быть только 24 игрока, остальные должны находиться или в резерве, если у них серьезная травма, или играть в майнер-лиге. Значит, уже все обстоятельства складывались так, что какого-то защитника точно должны отдать. Этим лишним защитником оказался я.

После одной из тренировок подходит в раздевалке ко мне старший тренер Жак Лемэр: «Слава, тебя генеральный менеджер ждет в офисе». Я поднимаюсь в офис, и там Лу мне объявляет, что только что состоялся трейд, меня поменяли в «Детройт Ред Уингз». Ламарелло поблагодарил меня за все годы, что я провел в «Дэвилс», и хотя это обычные слова, говорящиеся по традиции, мне было приятно. Лу мне еще сказал, что они не хотели менять меня в слабую команду, понимая, как мне хочется выиграть Кубок Стэнли. Он считает, что «Детройт» станет одним из претендентов на победу в Кубке, причем в этом году. (Если бы Лу еще знал, что «Нью-Джерси» и «Детройт» будут играть в финале!) Я спросил, когда я должен отправляться в Детройт, удивляясь, что никаких сентиментальных чувств у меня не возникло. Лу ответил: «Езжай домой, тебе позвонят из Детройта через 40 минут».

Меня поменяли за третий раунд драфтпика. Рядовая ситуация для Лиги. Я вернулся в раздевалку, ребята, конечно, уже догадывались о каком-то изменении в моей судьбе, потому что, когда вызывают к генеральному менеджеру, всегда что-то важное происходит. Я поднял руку: «Парни, я поехал в Детройт». И тут на меня нахлынули эмоции, которые в кабинете Ламарелло полностью отсутствовали. Ведь со многими из сидящих в раздевалке я долго играл рядом, мы стали хорошими друзьями. Начались объятия, рукопожатия, прощания, пожелания — все это было невероятно трогательно.

Кто из нас мог тогда знать, что, уезжая в Детройт, я через два-три месяца буду играть против них в финале Кубка Стэнли. И впереди у нас рукопожатия, которые произойдут, когда «Детройт» проиграет «Нью-Джерси» финальную серию. И они будут совершенно пронзительными. Ребята плакали от счастья, что выиграли Кубок, но почти каждый из них, обняв меня, сказал: «Жалко, что ты не с нами!» Меня каждый служащий на «Бренден Берн Арене» в Нью-Джерси знал, как родного. С одной стороны, у них фантастическая радость, с другой — нескрываемая жалость ко мне.

Серию мы закончили в Нью-Джерси, проиграв 4:0. Выхожу из раздевалки — жена стоит, полные глаза слез. С Ладой приехал на стадион Гарри Каспаров, но не выдержал, ушел после второго периода. Подошел я к Ладе, мы обнялись, я говорю: «Ну что же сделаешь, в жизни всякое бывает, значит, через это тоже надо пройти». Все вокруг жалеют меня, а я объясняю, что сам ни о чем не грущу, потому что считаю: надежды на Кубок Стэнли у меня еще не потеряны. Я еще поиграю. Дело в том, что за три месяца в «Детройте» я снова почувствовал себя настоящим игроком — то есть мне разрешили делать то, что я хорошо умел делать всю свою хоккейную жизнь, а не действовать по каким-то специфическим схемам.

Я сказал Ладе: «Для меня сегодняшний день стоит многого». Это была не бравада, можно получить Кубок в составе «Нью-Джерси», но играть там седьмым защитником и выходить на лед через матч, другое дело — знать, что ты опять полнокровный игрок, что опять можешь импровизировать, играть в тот хоккей, которому тебя учили, который приносил тебе радость и которым восхищались болельщики. Это не громкие слова — действительно, когда наша «пятерка» сборной Союза заводилась, болельщики «сходили с ума» и не только у нас в стране, но и во всем мире.

Я проигрывал и финал на Олимпийских играх, и решающие матчи чемпионата мира, но те поражения случались далеко от семьи, переживались в коллективе, и оказалось, это не так тяжело, когда вокруг друзья, а рядом жена. Чувство горечи совсем иное, чем когда, предположим, проигрываешь в Австрии, потом слушаешь, что тебе скажут тренеры и руководство на собрании, и только потом отправляешься домой, в Москву.

Да, шанс настолько выпал близко к тому, что моя команда получит Кубок Стэнли, что ближе, казалось, уже не будет. И что бы ты ни говорил, ты знаешь, что с каждым годом шансов на эту победу все меньше и меньше…

Но я забежал вперед. Итак, узнав, что меня поменяли, я вернулся домой. Лада находилась в Нью-Йорке по делам. У нас тогда жила Ладина тетя, Тамара Александровна, которая присматривала за Настей. Она накрыла на стол, я сел обедать, но даже не видел, что ем, все представлял, как будет осуществляться мой переход. Наконец звонок. Скатти Боумен — тренер «Детройта»: «Слава, добро пожаловать в «Ред Уингз» — в нашу семью, нашу организацию. Мы очень рады, что ты теперь будешь игроком «Детройта». Наш самолет сел сейчас на заправку в Канзас-сити, мы по пути в Сан-Хосе, там завтра играем. Когда бы ты хотел к нам прилететь?» Я ответил: «Хотел бы сейчас». Боумен, по-моему, растерялся, говорит, мол, побудь еще дома. Я ни в какую, хочу лететь. Тогда Скатти решился: «Тебе сейчас перезвонят, закажут билет и скажут, как до нас добраться». Федька, Сергей Федоров, схватил трубку, Боумен подозвал к телефону ребят: его и Володю Константинова. Они были такие счастливые, восторженные, Сергей кричит: «Давай прилетай, поиграем в настоящий хоккей!»

Мне потом ребята рассказывали, что, когда Скатти сообщил в самолете, что «мы взяли Фетисова», Федька подпрыгнул чуть ли не до потолка, так был рад этому. Тут же к нам домой позвонили корреспонденты из Детройта: «Что вы думаете о «Ред Уингз»? Вы знаете, что у нас семь защитников? Что вы можете дать команде?» Вопросы, конечно, необычные, отвечаю я, но думаю, что смогу еще поиграть в хоккей, который понравится в «Ред Уингз», я много играл против этого клуба и знаю, что «Детройт» — это хорошая команда. Позвонила из офиса «Нью-Джерси» Мария — секретарь генерального менеджера: «Нас только что просили заказать тебе билет в Сан-Хосе. Когда ты собираешься лететь?» Я сказал, что как можно скорее. Она отвечает, хорошо, билет есть, вылет через полтора часа. Я поблагодарил через нее всех девочек в офисе, они всегда ко мне хорошо относились. Положил трубку, быстро собрал сумки. Билет уже ждал меня на стойке в аэропорту.

Я отправился не знакомиться с новой командой, а играть в ней. Сезон в разгаре, не до знакомства. «Дьяволы» прислали за мной домой лимузин, заранее положив в него мою форму, коньки и клюшки. Я бросил в багажник и наспех собранные мною сумки, поцеловал Настю и поехал в аэропорт. Лада все еще ничего не знала, а я сказал Тамаре, чтобы она ей ничего и не говорила, я прилечу в Калифорнию, позвоню. В аэропорт я успел за десять минут до вылета. Взлетели, и я чувствую такое возбуждение, будто меня ожидает таинственное и опасное приключение.

Лада возвращается из Нью-Йорка, моя машина стоит в гараже, а в доме меня нет. Она спрашивает Тамару: «Где Слава?» — «Не знаю, — решила пошутить тетка, — вроде ушел от тебя». — «Как ушел?» — «Вот собрал шмотки, ни «здрасьте», ни «до свидания». Собрал и уехал». Лада не поверила. «Не веришь, посмотри — вещей нет, я тебе говорю, собрался и уехал». Лада пошла наверх, смотрит — действительно моих вещей нет, села и задумалась. Тут Тамара испугалась своей шутки и все рассказала.

Лада поначалу расстроилась, что меня поменяли. В русском человеке, похоже, исторически заложено, что он должен жить на одном месте и никуда без нужды не мотаться. Нас и прописывали чаще всего раз и навсегда по одному адресу, Тяжело русскому человеку собирать накопленные вещи и перебираться в другие края. Другое дело — у якобы похожих на нас американцев. В любой момент раз — и в другой город.

Когда я прилетел в Сан-Хосе, был вечер, а в Нью-Джерси — уже ночь. Я позвонил Ладе, сказал, что нормально добрался, чтобы она не волновалась, что все будет хорошо. Сейчас я с командой на выезде, но когда приеду в Детройт, то определимся с домом. В НХЛ правило: команда должна оплачивать твой переезд, упаковку вещей, транспорт, платить первые несколько месяцев за гостиницу, в зависимости от даты, когда ты поменян (если в начале сезона — одно количество недель, если в конце сезона — другое). Потом, когда ты снимаешь дом, тебе платят за три-четыре месяца, а могут и за один, опять же в зависимости от того, в какое время года совершился трейд. Даже оплачивают банковскую ссуду, если она у тебя есть, за собственный дом. Другими словами, переезд никак финансово не отражается на игроке, это все — ответственность клуба, который тебя поменял.

Я долго с «Ред Уингз» находился в поездке — Лос-Анджелес, Анахайм, еще где-то играли, пока я попал в Детройт.

Сергей Федоров пригласил меня сначала пожить у них дома. Около трех недель меня замечательно Федоровы принимали, не пришлось одному, как это бывает, торчать в гостинице. Впрочем, и Козлов, и Константинов тоже меня приглашали. Но с Детройтом и его окрестностями меня знакомил Сергей. Потом я устроился в гостинице, а затем снял квартиру прямо в центре города, недалеко от «Джо Луис Арены». Так было удобнее ходить на тренировки, тем более я не сомневался, что в плейофф команда попадет, значит, сезон продлится. А находясь рядом с ареной, больше времени будет для того, чтобы отдыхать, готовясь к новым матчам.

Мне о многом предстояло подумать. В 1995 году заканчивался мой профессиональный контракт. Предложат ли новый в «Детройте»? А если нет, то как жить дальше?

ЛАДА: Переезд из Нью-Джерси в Детройт начался очень смешно. У нас в это время гостила моя тетя, которая помогала мне с Настенькой. Слава с утра отправился на тренировку, а я — в Нью-Йорк, по делам. Приезжаю домой, машина Славы стоит, а его нет. Спрашиваю: «Где Слава?» А тетя хихикает: «Нету Славы». — «Как нет?» Я наверх, вниз. Тетя говорит, не знаю, что случилось, пришел, собрал вещи и ушел. Я так и села, как это собрал вещи и ушел? Она мне: «Да может, бабу какую нашел? Может, бросил тебя?» — «Так и ушел, ничего мне не сказав, ничего не передав?» Тетка хохотать: «Его, ха-ха-ха, поменяли». Я. «Куда поменяли?» Она: «А я не знаю, в какой-то город, что-то на «Д». Я стала звонить Зелепукиным, Валера отвечает: «Да, поменяли в «Детройт», он уже улетел».

А Слава все не звонит, я не знаю, где он, что с ним? Только за полночь, наконец звонок. Оказывается, он летел пять часов, да еще три часа разница. Я спрашиваю: «Детройт ведь от нас недалеко. Почему три часа разница?» Слава: «Я полетел в Сан-Хосе на игру «Ред Уингз» и «Шаркс», с командой познакомиться. Сегодня утром пришел на тренировку, мне объявили, что сделай трейд, дали билет, сказали «гуд лак» и убрали мое ими со скамейки в раздевалке».

В Лиге все очень быстро делается: имя снимается, форма убирается. Я сама боюсь спросить, что он чувствует, но Слава сказал: «Подумаешь, поменяли. Я пять с половиной лет был в одной команде, другие каждый год команду меняют».

В конце концов выяснилось, он доволен тем, что перебирается в Детройт. Его поменяли 4 апреля, конец сезона, начинается плейофф. В Нью-Джерси они всегда после первой или второй серии — кандидаты на вылет. У нас обычно уже в мае отпуск начинался. Я спрашиваю мужа; какой нам смысл снимать квартиру, тем более что Настя уже в детский сад ходит? Я предложила: мы побудем в Нью-Джерси, а ты доиграешь до конца сезона и приедешь. А оказалось, что «Детройт» играет и играет и никак из плейоффа не вылетает. Слава звонит, говорит, что скучает. Мы взяли билет и полетели с Настенькой в Детройт к папе. Там в гостинице жили дней десять. Потом все же сняли квартиру, потому что играли они чуть ли не до середины июня.

Квартиру сняли рядом со стадионом, и из нашего дома до арены шла прозрачная труба-переход. Точнее, от группы из трех огромных домов. Мы жили на 31-м этаже. Слава с балкона мне кричал: «Какой вокруг вид, иди посмотри на Канаду», а я на такой высоте на балкон выйти боюсь, прошу его закрыть дверь, а он: «Выходишь сюда утром, делаешь зарядку». Но действительно, очень красиво, на другой стороне реки — Канада. В этих трех домах магазин, ресторан, прачечная, бассейн, джим-зал, даже почта есть своя, никуда не надо выходить. Но самое главное — не надо парковать машину около стадиона, идешь по «трубе» со своей карточкой, только «прощелкиваешь» ее в электронных дверных замках. Проходишь один туннель, второй — и ты на стадионе. Всего одна минута на улице. И мне и Настеньке в Детройте понравилось, а ей особенно, потому что все вокруг уделяли дочке много внимания.

Когда приехали после лета уже на второй сезон, сняли кондоминиум и занялись переездом.

Вот это было тяжелое время. Наверное, когда ты моложе, переезд легче дается; чем старше — тем подниматься с насиженного места труднее. Тем более что переезжаешь не вдвоем, как мы из Москвы в Нью-Джерси, а с ребенком. Нужно устроить ребенка в школу. В Нью-Джерси Настя занималась балетом, плавала, ходила на уроки гимнастики в школу к Наташе Шапошниковой, знаменитой советской гимнастке. Значит, надо искать новую балетную школу, определяться с бассейном и гимнастическим залом. Слава снял дом, расставил мебель, и когда он это сделал — мы прилетели. Теперь уже не в гости, а жить. Настенька переживала месяц, что у нее новая школа, новые друзья, новые учителя. Она никак не могла привыкнуть, а для меня стало открытием, что ребенок в четыре года так реагирует на смену обстановки. Сначала она ничего не воспринимала: ни школу, ни дом, где поселились, ни даже место, где мы живем. Что трудным было для меня — это учить новые дороги. Искать новых врачей для ребенка, для себя.

Мы в Детройте переезжаем с места на место уже третий раз. В этом сезоне Слава снял таунхауз, чтобы у Настеньки для игр было больше места. Таунхауз — это отдельный дом с гаражом. То есть нет общего подъезда для нескольких квартир. Здесь свой вход, свой гараж. Но дом имеет общую стену с соседним домом.

Детройт, откровенно сказать, я видела только тогда, когда Славу поменяли и мы жили в гостинице в центре города. Сейчас у меня времени нет в центр ездить. Я туда попадаю только тогда, когда еду на стадион. Но посмотреть матч из-за ребенка я могу лишь днем — значит, или в субботу, или в воскресенье. Только когда у Анастасии каникулы, мы можем поехать и на вечернюю встречу. Пару-тройку раз в месяц мы с мужем сходим в ресторан, но это опять же вечера. Живем мы в сорока минутах езды от центра, в чудном районе, очень чистом и очень спокойном. Здесь поселились в основном люди, которые зарабатывают выше среднего уровня, они стараются в центре города не жить.

Больше всего меня в Детройте удивил тренер Скатти Боумен. За пару месяцев моего первого сезона в «Ред Уингз» он иногда вызывал меня к себе, но только для того, чтобы спросить, как дела. Потом выяснилось, что Скатти знает весь советский хоккей начиная с конца 50-х годов. В семидесятые Боумен не поленился прилететь в Москву, где после первой серии профессионалов и сборной СССР Тарасов устроил тренерский семинар. Все наши славные имена он помнит: и Сологубова, и Трегубова, не говоря о тех, кто моложе. Уникальная память. Естественно, Скатти знал и про меня. «Мы долго хотели тебя получить, но никак не выходило». Тогда еще в «Детройте» играл Марк Хоу, сын легендарного Горди Хоу. Кстати, семья Хоу — единственная в мире, где отец и два сына играли вместе в одной профессиональной команде — клубе ВХА «Харфорд Уэйлерс».

Скатти по складу своего характера больше доверяет людям, которые имеют опыт, чем молодым. Марк Хоу получил травму и выбыл почти на месяц. «Детройту» требовался опытный защитник, поэтому они уже стали торговать меня в открытую. Ламарелло мне в прощальном разговоре сказал, что он не хотел меня менять, но из Детройта настойчиво звонили. Возможно, все это лирика, лично со Скатти я до этого знаком не был и никогда с ним не общался.

4 апреля 1995 года я лечу в Калифорнию. Перед отъездом мне велели, чтобы, прилетев в Сан-Франциско, я взял напрокат машину и на ней сам бы порулил в Сан-Хосе. Описания, как и куда надо добираться, мне выслали по факсу. Первый раз меня в НХЛ поменяли, и в такой ситуации я вдруг почувствовал не беспокойство, а какой-то внутренний подъем.

Летел я, подгоняя мысленно самолет, в Сан-Хосе, не зная, чего мне ожидать и что со мной будет. Мне уже подошло к 37 годам, но я не сомневался, что я в хорошей спортивной форме. Я ведь тренировался с Ларри Робинсом, а Ларри был в курсе, как готовиться к сезону возрастному хоккеисту. За этими мыслями и не заметил, как прилетел в Сан-Франциско. Добрался до Сан-Хосе около полуночи. Меня встретил внизу помощник генерального менеджера, взял у портье ключ, отдал его мне, и я со всеми своими вещами поднялся в номер, не подозревая, кто у меня окажется напарником по комнате.

Захожу, одна кровать занята: кто-то спит. Пока носильщик выгружал чемоданы, выяснилось, что на соседней кровати — Слава Козлов. Я с ним прежде не сталкивался. Потом узнал, что его почему-то не пригласили на нашу серию во время локаута, и он в этот случайно выпавший для легионеров отпуск играл с Касатоновым за команду ЦСКА Тихонова. Там ему наговорили про меня много разных ужасов. В ту ночь мы всего парой слов перекинулись, и он сказал: извини, я сплю. «Ну, конечно, — отвечаю, — спи». Утром вместе отправились на завтрак. А там уже Скатти встречает меня вместе со своими помощниками.

Завтрак в «Детройте» оказался не общий, кто-то подходил в ресторан, кто-то уходил, просыпались все в разное время. Скатти стал по очереди знакомить меня с ребятами. Кроме Сергея Федорова, Володи Константинова, Дагги Брауна, я никого близко не знал. Вот с Полом Коффи на чемпионатах мира и Кубках Канады встречались. После чемпионатов на банкетах немного общались — и все. До раскатки я познакомился со всеми.

Меня поменяли за пять суток до дедлайна, после него уже нельзя делать никаких трейдов. Скатти на раскатку не пришел. Может, Боумен еще кого-то хотел поменять. Это время самое ответственное, все тренеры сидят на телефоне. Второй тренер «Детройта», Берри Смит, подъехал ко мне: «Может, отдохнешь, играть не будешь?» Я говорю: «Нет, отдыхал я достаточно, хочу играть». Поставили меня в тот же день против «Сан-Хосе Шаркс». Волновался я, конечно, здорово.

Сразу, как матч начался, вижу: «Детройт» играет совсем по-другому, чем я привык в «Нью-Джерси». Меня в первом же матче выпускали и в большинстве, и в меньшинстве, в любых сочетаниях. Довольно быстро я разобрался, как отдают в «Ред Уингз» пасы, как открываются, какой у команды рисунок. Во всяком случае мне понравилось, что «Детройт» атаковал много. Матч закончился, мы победили, а я заработал первое очко в своей новой команде. Макаров и Ларионов тогда еще выступали за «Сан-Хосе», и для них мое появление оказалось большим сюрпризом.

После игры, я уже оделся, Скатти меня подзывает: «Нормально ты сыграл. Все в порядке. Что, сейчас к своим друзьям пойдешь?» Я отвечаю, конечно, я же их давно не видел, наверное, пойдем поужинаем вместе. «Передай ребятам привет. Если им в «Сан-Хосе» места нет, то пусть ко мне переходят». Не знаю, в шутку или нет, но такую фразу от Скатти я услышал.

«Детройт» выиграл все оставшиеся игры сезона и занял первое место в регулярном чемпионате. Я играл много, и в среднем я набирал по очку за каждую игру по системе «гол плюс пас».

Нередко я играл в паре с Полом Коффи, и все у нас получалось как надо, хотя раньше у меня с Полом был крайне неприятный инцидент. Пару лет назад во время плейоффа, когда он играл еще в «Питсбурге», а я — в «Нью-Джерси», Пол прорвался по краю, я старался его как-то остановить… и клюшкой случайно попал ему в глаз. Я растянулся, а Пол в этот момент слишком низко наклонил голову, и я точно врезал ему в лицо крюком. Получился большой скандал, меня удалили, но санкций никаких не наложили, не дисквалифицировали, не оштрафовали, потому что просмотр видеозаписи подтвердил: Пол действительно слишком сильно нагнулся, и я попал в него случайно. Но шум вышел большой. Как раз в том сезоне за «Питсбург» потрясающе играл Марио Лемье, по всем показателям именно эта команда должна была выиграть Кубок Стэнли, и вдруг — получили бешеное сопротивление от «Нью-Джерси». Мы вели 3:2 в серии, но у себя дома шестую игру проиграли, потом в Питсбурге и седьмую, и вылетели из четвертьфинала. «Питсбург» все же взял в тот год Кубок.

Пол мне говорит: «Как только отец узнал, что тебя поменяли в «Детройт», позвонил и велел с тобой разобраться». Я, понимая, что он хохмит, так же серьезно: «Ты же знаешь (мол, в отличие от других), что я специально тебе в глаз метил». Он: «Конечно, знаю». Мы часто играли с ним в паре, должно быть, играли неплохо, во всяком случае в прессе и телекомментаторы без конца твердили, что мы самая опытная пара защитников в НХЛ, самая уникальная пара в НХЛ. Наверное, складывая наши годы. Когда команда играла в большинстве, мы с Полом много забивали, и Пол всегда в мой адрес только хорошие слова говорил. С ним с первого же дня сложились дружеские отношения. Хороший контакт сразу возник и со Стиви Айзерманом — легендарным капитаном «Детройта». Стив четырнадцать сезонов сыграл в одной команде — случай редчайший для НХЛ.

Все у меня в «Детройте» складывалось хорошо, и плейофф мы начали неплохо: обыграли «Даллас» 4:1, потом «Сан-Хосе» 4:0, потом обыграли «Чикаго» 4:1. Таким образом, не использовав предусмотренных семи матчей, мы получили свободную неделю перед финалом. А в финал также вышел «Нью-Джерси» — какая-то ирония судьбы. В решающем матче я должен был играть против многих своих друзей, с которыми я несколько лет сражался рядом, плечом к плечу!

Сейчас мне кажется, что та неделя перерыва выбила «Детройт» из наезженной колеи, тем более что всю эту неделю в газетах только и писали, что нам и делать-то нечего, куда «Нью-Джерси» против «Детройта», слишком уж большое расхождение в классе.

Ближе к первой игре, когда съехалась в Детройт вся пресса, корреспонденты из всех стран начали проводить бесконечные специальные пресс-конференции. Выглядели они как хороший спектакль, очень напоминающий Оллстарзгейм, когда каждый из игроков мог быть вызван для общения с прессой в любой момент. Так заведено в Лиге, никто не бежит от прессы, наоборот, хоккеист должен отвечать на любые вопросы журналиста — это входит в наши профессиональные обязанности. Но это нагнетание страстей перед финалом и то, что первая игра дома, конечно, здорово нам навредили.

«Нью-Джерси» оказалась непростым орешком, ребята все здоровые, прошли сезон без травм, а главное — вратарь Мартен Бродюр играл очень хорошо. Я не один год выступал с ним вместе, и он всегда мне напоминал Владика Третьяка: и по манере, и по размерам, и даже по некоторой самоуверенности. Но самоуверенность не на пустом месте, а с опорой на мастерство. А хорошая игра вратаря в Кубке — половина дела.

Я ожидая трудного и изнурительного сражения и старался предупредить партнеров, что все, возможно, сложится не так-то просто, но «Детройт» был слишком уверен в своих силах. Мы уступили дома первую игру. Мартен здорово отстоял, «вытащив» все, что только можно. Мы проигрывали со счетом 2:1, третий гол нам забили в пустые ворота, когда мы сняли вратаря. Во второй игре, которая тоже проходила дома, долго держался ничейный результат, потом Федоров забил, и в третьем периоде мы повели 2:1. Оставалось меньше десяти минут, и тут — нелепый гол. Скатти Нидермайер (мне всегда нравился этот молодой защитник), взяв шайбу у своих ворот, ворвался в нашу зону, бросил, промазал… Обычно защитник, когда смена идет, после броска тут же разворачивается и катится к своей скамейке. Но Скатти продолжал движение, а шайба, отскочив от борта, снова попала к нему на клюшку, и Скатти вогнал ее в ворота — 2:2. А потом мы пропустили и третий гол, Пола Коффи ударили в ногу, он лежал на льду почти полминуты, но свистка судьи он не дождался. Так неожиданно у «Нью-Джерси» получилось численное большинство, и они его реализовали — 3:2. Счет в серии стал 2:0. Команда на глазах начала разваливаться, и рассчитывать на то, что «Детройт» может выиграть две игры в Нью-Джерси, не приходилось. Славным было начало, бесславным — конец. Система парадоксов НХЛ. И по мастерству, и по любому другому спортивному параметру «Ред Уингз», скорее всего, опережала другие команды. Но не по характеру и не по согласованности в командной игре. Этих качеств, которые продемонстрировала в финале «Нью-Джерси», оказалось достаточно, чтобы победить команду классом выше. Поэтому победа в Кубке Стэнли «Дэвилс» досталась заслуженно.

С одной стороны, так обидно, а с другой — я был рад за этих ребят. Я знал, как они все предыдущие годы «пахали», для того чтобы иметь хоть какой-то успех в Лиге, а в конце концов выиграли Кубок. Так вот повернулась жизнь. Я думаю, поражение в финале многое мне дало для осмысления всего того, что в спорте бывает. Может, не часто, но бывает. Есть моменты, которые ты никогда не сможешь контролировать, они случаются сами по себе.

Финал Кубка проходил в июне. В Детройт приехала Лада, потом из Москвы прилетели мои родители посмотреть на полуфинальную и финальную серии. Я хотел, чтобы мама и отец вблизи узнали, что это такое — финал Кубка Стэнли, увидели, если повезет. Кубок в моих руках. Для них я снял небольшую квартиру тоже рядом со стадионом. Знать бы заранее, как все сложится! Мама, как всегда, всю ответственность взяла на себя: «Вот видишь, мы с отцом приехали, поэтому вы проиграли». Конечно, никакого отношения к провалу команды их приезд не имел, но мама по-своему расценила поражение «Детройта».

Лада улетела в Нью-Йорк, она должна была посмотреть две игры в Нью-Джерси, и у нее на руках уже был обратный билет на самолет, чтобы прилететь в Детройт на пятую и шестую игры. Мы надеялись победить в двух матчах в Нью-Джерси, потом выиграть дома, и надо же будет как-то отметить завоевание Кубка. К сожалению, ей обратный билет не понадобился. У нас прошел последний банкет, но очень тихо, без фраков, у хозяина в доме, где и собралась команда, а генеральный менеджер принес мне туда контракт на следующий год — все это происходило на третий день после проигрыша финала.

Дагги Браун, у которого тоже остался дом в Нью-Джерси, начал перевозить в него на лето вещи и попросил меня перегнать их машину. Моурин и детей он отправил самолетом, вторую машину сначала хотел отправить трейлером, а потом решил попросить доехать до Восточного побережья меня. Я спросил у мамы с отцом: «Вы можете лететь в Нью-Джерси самолетом, билеты у вас есть, но я поеду домой на машине. Хотите проехать по Америке со мной?» Конечно, они согласились. Я пришел к Дагги, сказал, что о’кей, я перегоню машину. Собрал свои пожитки, загрузил их в брауновскую «Вольво» и с родителями поехал в Нью-Джерси.

Маме и отцу нравилось в Америке все — и дороги, и как выглядят их «деревни», как вокруг все чисто (мы всюду заезжали, останавливались, осматривались), в общем, путешествие получилось интересным. Дорога в одном месте проходила через горы, вокруг необыкновенная красота. Начало лета, мы никуда не спешили, вышли, постояли на специальной площадке.

Так закончился мой первый сезон в Детройте, я ехал домой уже с контрактом в руках. Цифры в нем оказались не те, на которые я рассчитывал, но я надеялся, что за время моего отпуска мой агент договорится об увеличении суммы контракта, что в итоге и получилось. Эти переговоры ведутся по телефону, никуда не надо приезжать. Агент мне звонил почти ежедневно, что и как, хотя все равно получилось в цифрах не совсем то, что я хотел, но планку премиальных все же подняли. Сезон сложился; для меня удачно, я оказался третьим во всей Лиге по системе «плюс-минус». А это считается одним из главных трофеев в НХЛ и предусматривает очень высокие премиальные. После Кубка Стэнли, пожалуй, самый почетный приз в НХЛ — это Хардтрофи — награда лучшему игроку Лиги. По каким показателям его дают? Специальное жюри определяет, кто за время сезона показывал лучшую игру. Может оказаться и так, что у этого хоккеиста и лучший показатель в системе «плюс-минус», но я думаю, такое совпадение вряд ли возможно, да и эти подсчеты для присуждения Хардтрофи роли не играют. А «плюс-минус» высчитывается следующим образом: «плюс» — когда команда, в которой ты играешь, забивает, а ты находишься на льду: «минус» — когда команда, в которой ты играешь, пропускает, а ты опять на льду. Но очки считаются только тогда, когда игра идет в равных составах — пять на пять или четыре на четыре. Но когда команда играет в меньшинстве, игрок получает «плюс», если его команда забивает, и наоборот, когда команда в большинстве, то никому «плюс» за гол не засчитывается, но «минус» в случае пропущенной шайбы получаешь.

Несколько слов о контракте, целой папке бумаг, которые ехали со мной в машине из Детройта в Нью-Джерси. Контракт обуславливает страховку, конечно, не полную, но все же в ней предусмотрено достаточно много ситуаций. Помимо нее, существует и дополнительная страховка, где страхуешь себя от несчастного случая вне хоккея. В этом есть смысл, так как, если ты попал на машине в аварию, тебе клуб ни копейки не должен платить — это считается бытовой травмой. (Господи, я это записывал в начале февраля, через четыре месяца мы разбились.) Ущерб от аварии должна оплатить страховая компания. В контракте же права и обязанности хоккеистов четко оговорены, поэтому никаких судебных споров не может быть, тем более что он одинаковый для всех игроков Лиги.

Профсоюз выработал вместе с хозяевами клубов и руководством Лиги стандартную форму контракта, которую и получает от менеджера любой игрок НХЛ. Единственная разница — в сумме, которая будет в контракте проставлена, остальные пункты одинаковые для всех. Плюс к контракту игрок еще подписывает индивидуальную бонусную премиальную программу, которая определяется во время переговоров с руководством клуба. Это отдельный вкладыш в контракт, для каждого свой, его подписывают не только менеджер с игроком, но и приглашенный свидетель, обычно это секретарь генерального менеджера. Если контракт — это открытый документ, то бонусы касаются только конкретного игрока, они публике не открываются. Конечно, какие-то цифры просачиваются в прессу, но нигде целиком ничья бонусная программа еще не публиковалась.

Когда я проехался с родителями по Америке, то мама без конца удивлялась, как же вокруг чисто. Родители уже гостевали у меня в Нью-Джерси. Но впервые проехали по глубинке, по Средней Америке. Когда наконец добрались до Нью-Джерси, отец говорит: «Притормози, купим какую-нибудь игрушку Насте». Остановились у большого магазина игрушек, родители ходили, выбирали вдоль рядов. Магазин — как супермаркет, от потолка до пола стеллажи. Отец в спортивном костюме, на нем бейсболка «Детройт Ред Уингз», а на майке написано: «Победителю плейоффа Западной конференции». Он в этом костюме ехал, в нем и пошел в магазин. Я в одной секции, он в другой что-то смотрит. Вижу, как к нему подходит какой-то покупатель и так сурово: «Слушай, приятель, ты, по-моему, не туда заехал. Здесь в таком прикиде не ходят». Отец ничего не понимает, я стою смеюсь. Тот продолжает качать права: «Ты слышишь, что я сказал? Снимай все это дерьмо». Я выхожу с другой стороны, отец бежит ко мне: «Слава, что происходит? Что он от меня хочет?» Я говорю этому парню: «Слушай, он будет надевать то, что ему нравится». Тот сразу меня узнал: «Слава, извини». Отец меня дергает: «Слава, что он хотел?» Я объяснил, что он носит в Нью-Джерси не те вещи. Отец удивляется: «Как же так, мы же в Америке, в свободной стране». Я объясняю: «Папа, финал только закончился, народ еще не остыл». Отец не согласен: «Буду носить то, в чем мой сын играет». Я ему: «Конечно, батя, носи. Какие проблемы?» Он так в детройтской майке гордо и ходил, хотя рядом с нами дома старшего тренера «Нью-Джерси» и еще парочки игроков. Естественно, вся наша комьюнити (жители ближайших домов) болела за «Дэвилс», за исключением моих соседей, с которыми мы очень дружны. Они страшно переживали за меня во всей этой финальной истории.

А отец каждое утро, выходя на прогулку, принципиально надевал кепку «Ред Уингз». Я ему все время говорил: «Смотри, батя, спровоцируешь скандал».

Родители побыли у меня еще пару недель и вернулись в Москву, торопились на дачу — копать, сажать, июнь ведь проходит.

Наступило лето 1995 года, мы отправились с Ладой на Сан-Мартин — один из Карибских островов. Отдохнули там отлично. Иногда едешь, судя по рассказам или рекламе, в шикарное место, но больше туда не хочется приезжать, а в этот раз мы отдохнули так хорошо, что, я думаю, мы еще вернемся на Сан-Мартин. И климат там хороший, и погода стояла замечательная. Мы ездили вдвоем, мне не хотелось никаких компаний, слишком много эмоций забрал прошедший сезон. Анастасия осталась дома, в Нью-Джерси, вместе с бабушкой — мамой Лады.

Июль на Карибах как бы межсезонье, неотпускное время, народу немного. Считается, что там в это время слишком жарко, но нам повезло — пекло, но не очень.

После всех стрессов финала хотелось просто побыть вдвоем пару недель. Лето 1995 года — один из лучших моих отпусков в жизни. Спокойный, тихий и полупустой золотой пляж, море совершенно расслабляет, плюс фантастические рестораны и, как говорят «специалисты», роскошная рыбалка. Сан-Мартин был и голландской колонией, и французской, поэтому вся культура на нем напоминает европейскую.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.