Глава 3. Мэрилин Монро

Глава 3. Мэрилин Монро

Новое платье. Маленькая шлюшка. «За что вы убили свою мать, мистер Бейкер?» Любовница президента. Передозировка.

Мы сидели в одном из тех симпатичных прибрежных кафе, которыми так славится Ницца. Была весна 2006 года. Хотя я действительно помню дату.

Это было 26 мая, я прилетел из Амстердама чартерным рейсом, когда выяснил, что мой визави живет в этом райском уголке. Собственно, как я узнал адрес, расскажу чуть позже. Сложнее было подвигнуть его на встречу. Конечно, проще всего «случайно» подойти на улице, завести разговор о кино, но по своему опыту знаю: такие «случайные» встречи заканчиваются, толком и не успев начаться. Это в годы юности, начиная карьеру репортера, я думал, что мне море по колено, и прямо обращался к информаторам. Один раз моя бесшабашность закончилась плачевно — информатор, вместо того чтобы сообщить данные, достал пушку 38-го калибра. В тот раз мне повезло, но с тех пор я иронично отношусь к художественным фильмам, где главный герой непринужденно подходит к кому-то и этот кто-то тут же выкладывает долгожданную информацию. Я долго размышлял, что же сказать, чтобы спровоцировать встречу. Набирая номер его телефона, не испытывал уверенности, что меня не пошлют. Но вместо мужского голоса я услышал спокойное женское: «Да, я вас слушаю».

Здорово растерялся и спросил:

— А Норман дома?

— Минуточку, сэр.

Я прижал трубку к уху, вслушиваясь в тишину. Мелькнула запоздалая мысль: ведь не приятелю звоню, а человеку, который мне в отцы годится. А, думаю, зато к телефону позвали, порой-то излишний церемониал во время приветствия приводит к сакраментальному вопросу: «А кто это говорит?» или «Вам назначено?» Отвечать на это было совершенно нечего, если только, как герой Кевина Костнера в фильме «Телохранитель», ляпнуть: «Джим Картер» [1]. Но вот Норман у аппарата, я слышу собственный уверенный голос:

— Мистер Дагерти? Норман Дагерти?

— Да, с кем имею честь?

— Просто Бейл, можно Кристиан.

Я очень жалел, что не могу закурить, потому что сморозил глупость и не купил сигарет:

— Что вам угодно, мистер Бейл?

— Я хотел поговорить о вашей матери, мистер Дагерти. О Норме Джим Бейкер.

Да-да, о Норме Джин Бейкер, светловолосой бестии, сводящей с ума тысячи мужчин на планете. Норме Джим Бейкер, которая была королевой, а умирала как обычная куртизанка. Норме Джим Бейкер, которая в шестнадцать лет родила сына и просто оставила его в придорожном приюте. Норме Джим Бейкер, которая стала легендарной Мерилин Монро, но не отказалась от фамилии матери, несмотря на то что с ней едва не отказались заключить многомиллионный контракт. Ведь для девушки из провинции, картаво выговаривающей половину алфавита, это подвиг.

— Вы меня слышите, мистер Дагерти, — деликатно напомнил я о своем существовании, прерывая затянувшуюся паузу.

— Прилетайте в Ниццу, — голос не дрогнул, даже не изменился.

Мой собеседник, очевидно, чувствовал себя сейчас так, словно ему принесли вино многолетней выдержки, а в закупоренной сургучом бутылке плавает муха. И теперь он просто не понимает, как поступить: вылить вино или достать муху и выпить. Я записал адрес кафе, где мы должны встретиться.

Какой же она была, Норма Джим Бейкер? Ее веселая матушка Глэдис Монро Бейкер хотя и была замужем, но предпочитала не обременять себя моралью и вела раскованный образ жизни, веселясь с мужчинами на всю катушку. Ребенок ей мешал, потому в годик с небольшим она пристроила Норму в одну семью с пуританскими нравами и лишь время от времени навещала малышку, покупая ей мороженое и красивые платья на деньги, подаренные любовниками. Пола Богендер — женщина, которая стала для будущей звезды временной матерью — придерживалась строгих правил и не любила, когда Норма выделялась среди ее детей обновками. Поэтому, стоило

Глэдис уйти, наряд пропадал в недрах огромного шкафа. Девочка очень боялась приемную маму, но не жаловалась. В 1932 году родная мать решила взять Норму домой. И тот год был самым счастливым в ее жизни. Она начала бегать к маме на работу (Глэдис работала монтажницей на киностудии) и впервые попала в мир кино. Раскрыв рот, смотрела на искусственные носы и накладные парики, на ненастоящий снег, кровь из свеклы и влюблялась в то, что все самое страшное происходит понарошку.

Кстати, психиатр, который впоследствии наблюдал историю болезни Глэдис, сделал такую заметку в ее медицинской карте:

Норма. Слишком эмоциональный ребенок. Нуждается в повышенной опеке. Склонность к посттравматическим расстройствам на базе обширной родовой травмы. Рекомендовано прекратить прием седативных препаратов из-за склонности к зависимости.

Эта запись сделана в 1938 году, когда мать девочки находилась в глубокой депрессии, а врачи подозревали у нее первую стадию шизофрении. Норма ходила с мамой на прием к профессору Кацу и, устроившись с ногами в кресле, иногда комментировала наблюдения доктора.

Я как-то беседовал с одной медсестрой, оказавшейся рядом, когда профессор был вынужден вежливо, но настойчиво попросить девчонку выйти вон из кабинета. Тогда я собирал материал для фильма о Мерилин, и редактор посоветовал поговорить с одной пожилой леди, приходившей к нам в редакцию шумно ругаться с авторами отдела «Красота и Здоровье». Леди оказалась столь интеллигентна на вид и сыпала такими отборными ругательствами, что я, признаться, струхнул. Редактор же просто распахнул дверь и громко позвал:

— Мама, Бейл хочет поговорить с тобой.

— Ничего себе, — подумал я, — эта леди еще и мать нашего редактора!.. И стал рыться в памяти, пытаясь вспомнить, не ляпнул ли чего-либо непочтительного про эту даму. Она вошла в кабинет главного и недовольно посмотрела на меня пронзительными голубыми глазами. За стеклышками очков скрывался такой удивительно теплый и доброжелательный взгляд, что я растерялся.

— Мэм, — я неуверенно улыбнулся и пожал протянутую руку. Главный покатывался со смеху в кресле. Я уже мстительно сыпал ему за шиворот лед.

— Мама, Бейл — отличный мужик, просто, как и все, тебя, кажется, побаивается так, что поджилки трясутся. Я тут время от времени намекаю, что ты спонсор, чтобы ребята не скучали и активнее делали свою работу.

Теперь пришла моя очередь торжествовать, потому что «мама-спонсор» без излишних разговоров подошла к главному и отвесила ему подзатыльник. Я опустил голову, чтобы не показывать улыбку. Главный покраснел и, потирая затылок, буркнул:

— Рукоприкладство — это необязательная норма человеческих отношений.

Мама, видимо, осталась равнодушна к сыновней эскападе, поэтому повернулась ко мне и сказала:

— Пригласите меня на кофе, не будем же мы говорить прямо тут.

Я смутился и запрыгал вокруг нее не хуже горного козла. Короче, мы вышли из кабинета, оставив главного потирать затылок, и пошли в кафе. Просто поговорить. Потом меня пригласили на ужин. А уж на третью встречу мы наконец заговорили о Норме.

— Она была очень нервной девочкой, — начала миссис Эйр, — и действительно ходила с матерью на эти лечебные сеансы. Я тогда училась на первом курсе Медицинской академии, и у меня случилась подработка у доктора Каца в приемной. Не хотела, если честно, у него оставаться — психиатрия меня никогда не интересовала, но, когда я поговорила с Джин.

Я молча добавил миссис Эйр кофе.

— Вы знали, что ей нравилось, когда ее называли Джин? — спросила меня собеседница.

Я отрицательно покачал головой.

— Джин, причем желательно, чтобы имя звучало как Джейн. Знаете, почему? — взгляд из-под очков был требовательным.

Я снова расписался в абсолютной неосведомленности.

— Вы что не читали книгу о Тарзане? (Едкая ирония.)

Заверил, что читал. Или кино смотрел. Впрочем, какая разница. Миссис Эйр была из тех представительниц прекрасного пола (нестареющего в силу живости и открытости ко всему происходящему в мире), которым была важна эрудиция собеседника. Ну хоть на уровне представления о том, кто такие Тарзан и Джейн.

— История любви ее потрясла. Как сейчас помню, Норма пришла ко мне, кажется, впервые не пошла в кабинет вместе с матерью, села рядом, поджала под себя ноги и спросила: «А что бывает, когда мужчина ради любимой женщины готов перевернуть мир?» И наболтала много всего такого, что обычно говорят девочки в ее возрасте. Она была буквально влюблена в Джейн и просила ее называть именно так.

Глоток кофе.

— А еще у нее бывали истерики.

И второй.

— И внематочная беременность в пятнадцать лет.

У меня отвисла челюсть.

— Она родила ребенка в шестнадцать, — дама снисходительно потрепала меня по плечу, — слова какой-то медсестры, матери заурядного редактора, малоинтересны для историков и охотников за сенсациями, правда, дорогой?

Так я узнал, что у Нормы Джин Бейкер от первого мужа Джима Дагерти родился сын.

— Она оставила его в апреле 1942-го, где-то в начале месяца.

— Откуда вы знаете?

Ну да, моя работа — сомневаться и задавать вопросы.

Взгляд миссис Эйр стал раздраженным. Я думал, она ответит что-то типа «откуда, откуда — от верблюда», но дама лишь поджала губы:

— Оттуда, мистер Бейл, что я сама помогала ей определить ребенка в приют.

Норма стала встречаться с Джимом, едва ей исполнилось четырнадцать. Он был разбитной, но нежный и довольно заботливый парень. Хотел сколотить состояние и открыть собственный бизнес. Ему нужна была хорошая девушка, чтобы с ней можно было спокойно прожить до глубокой старости. А вот детей хорошо бы завести лишь после того, как он, Джим, займет определенное положение в обществе. «А сейчас — не вздумай залететь, крошка». И «крошка», еще не осведомленная о возможностях своего организма, залетела после первой же ночи. Но благодаря тому, что вовсе не была худышкой, сумела скрыть постыдный факт от окружающих. Очень боялась, что узнает Джим, и поэтому побежала к единственному врачу, которого знала многие годы, — к медсестре Саманте Эйр.

— И я ей посоветовала родить — аборт делать оказалось поздно, кроме того, Норма не отличалась хорошим здоровьем да и противопоказания у нее были на ряд препаратов, применявшихся для обезболивания.

Я молчал. Одна глупая девчонка послушала вторую, и в результате в стране стало на одного сироту больше. Наверное, на лице у меня отразилось что-то излишне слащавое, вроде даже осуждающее. Последовала незамедлительная реакция:

— Просто кое-что надо в штанах держать построже, мистер Бейл, и тогда такой проблемы не будет и вовсе. Согласны?

Я так смутился, что сразу согласился с ее доводом.

— А вот Джейн не была такой, как я, она была очень ранимой и застенчивой девушкой. Она очень стеснялась себя и своих комплексов. Например, все время боролась с лишним весом. Я, бывало, просто насильно ее заставляла поесть.

— А не знаете, как назвали ребенка? — внезапно спросил я.

— Норман.

Мы сидели в кафе и пили пиво. На самом деле пиво в Ницце надо пить в определенных местах. Но никак не на набережной, сидя в плетеных стульях под куполами пестрых зонтиков. Холодное, но не очень вкусное пиво.

Мистер Дагерти пришел на встречу вовремя. Очень дорогой костюм, дорогие ботинки, на безымянном пальце перстень-печатка. Наверное, неплохо идет бизнес. Излом губ упрямый. Складка, пересекающая переносицу, очень глубокая, — возможно, потому что часто хмурится. Почти по-военному короткая стрижка. И темные стекла очков.

— Зачем вы убили свою мать, Норман?

Задав вопрос, я тут же отвернулся, подзывая официанта. Собственно, Дагерти уйти мог за это время. Ведь это было неофициальное расследование, няне собирался делать сенсационные признания.

Просто, когда я узнал, что у Мерилин Монро был сын, я взял и позвонил Джерри Рубену. То есть, конечно, не когда готовил материал для фильма, а когда вознамерился разобраться именно в тайне ее убийства. Почему-то на заре карьеры я не любил докапываться до истины. Моим авторским приемом считались истории незавершенные. Я очень любил Хичкока, и мне казалось, лучшими в его фильмах были моменты, когда зритель не знал, чего ожидать и поэтому случался тот самый сан-спес, который характерен для жанра фильмов ужасов. Потому в юности мятежной я считал, что все криминальные хроники надо подавать, как фильмы ужасов, то есть побольше загадок, крови и смертей. Уже потом понял, что самое страшное и драматическое не в крови и трупах, а в том, что до того, как стать грудой мяса, это были живые люди. Просто люди, которые смеялись, пили вино, любили, покупали на Рождество подарки. И когда я научился делать акцент на этом, сразу получил предложение написать цикл книг.

Короче, Рубен вежливо согласился на встречу. Вообще, не представляю себе, чтобы Джерри отказывался от каких-то встреч. Я почти знал, что он скажет.

И не ошибся.

— Норман? (Зазмеилась улыбочка, словно Джерри не совсем понимал, о чем речь идет.)

— Сын Мерилин Монро, — терпеливо пояснил я, словно говорю с дауном.

— Наш клиент.

И почему я не удивился?

— Почему именно Норман? Ведь она же его мать, — я закурил и на этот раз не спускал с Джерри глаз.

— Все просто — нужно сделать так, чтобы все подозревали друг друга. Спецслужбы — мафию, мафия — спецслужбы, Джон Кеннеди — Роберта Кеннеди и наоборот.

Я даже забыл, что хочу курить. Сидел и молча смотрел на Рубена, а тот, кажется, упивался моим шоком. Именно шоком, потому-то яине видел простейшего решения. Ни я, ни кто-то другой. Мы мыслим категориями общими, тогда как Клан, решая свои проблемы, делает ставку на частное. Можно даже сказать — на человеческую природу. Я задумался в тот момент о характеристиках, которые писали на нас в школе. В двух словах, но в университет без этого было совершенно не попасть. И пара строчек в личном деле, написанная специалистом, мгновенно превращала просто выпускника в счастливчика, который имел при себе, скажем так, персональную карточку, решающую, к чему есть способности, а на что стоит обратить внимание для дальнейшего развития. И это только так кажется, что если в личной характеристике написано: «Сдержан в принятии решений», это означает только то, что написано. Для серьезного психолога (а в Клане работают тысячи профессионалов, которые разбирают личность на составляющие и выдают информацию, какие меры воздействия наиболее эффективны, чтобы Клан мог спокойно использовать того или иного человека в своих целях) в подобной фразе — вся поднаготная. Поэтому Клан работает только с личностью, подчиняя и используя ее уязвимые зоны для своего блага.

— Ты просто не умеешь воспринимать мир как мозаику, Бейл, по-обывательски воспринимаешь общественное мнение — с фактическим одобрением или остракизмом. И тебе это простительно, потому что ты газетчик.

Я хотел было возразить, но Джерри не дал мне сказать:

— Частный детектив, публицист, — прозрачные глаза смотрели на меня с ехидством, — неприятно, когда называют обывателем? Отвечай.

— Не очень приятно, — я невольно улыбнулся. Джерри был профессионалом и любил поиграть в словесную эквилибристику.

— Бейл, одна из причин, по которым Клан помогает тебе в смешных изысканиях, — твоя честность.

Я усмехнулся. Видимо, Рубен остался доволен моей реакцией и перешел к делу:

— Нормана мы нашли, когда ему исполнилось одиннадцать лет и он рос в детском доме в Санта-Барбаре. Мальчика усыновили и перевезли на юг, но он быстро наскучил, и от него отказались, — так вкратце рассказал Джерри о детских годах сына Мерилин. — Естественно, планов у нас никаких не было, но, памятуя о том, что люди, которых мы хотим заставить вступить в Клан, должны иметь Наблюдателя, придержать его кандидатуру следовало. Просто мы об этом не говорили до определенного времени ни сыну, ни его матери.

— Как она пережила все это?

— О, скандал и развод с Артуром Миллером? Этого мы тоже не хотели.

Джерри говорил искренне. Я сразу поверил ему. Клан действительно не хотел, чтобы Мерилин потеряла силы и желание жить. А после развода именно так и произошло.

Мистер Дагерти не ушел. Просто сидел и смотрел на водную гладь. Только лицо у него стало старым и осунувшимся. Неужели совесть, мистер Норман? Но я спросил не об этом:

— Когда вы узнали, что ваша мать именно Мерилин Монро?

— В 1956-м. — Норман уже пришел в себя и даже закурил. Правда, руки у него все еще дрожали. — Я жил в богатой семье и на самом деле был счастливым ребенком, даже забыл, как от меня отказалась первая приемная семья. (Кривая усмешка, и снова дрогнули руки.)

Я понял, это больная тема, и был готов отдать руку на отсечение, что именно сюда и надавил Клан. У брошенных детей очень ранимая психика, а если им сказать, что от них отказались по настоянию настоящей матери, которая посмотрела из окошка шикарного авто, и ей просто не понравился ребенок, — травма на десятки лет обеспечена. Я покачал головой. Наверное, у Джерри я этого спрашивать не буду, потому что явственно понял: то был первый шаг Клана. Кто-то фиктивно усыновил мальчика, чтобы заведомо отказаться от него, а потом найдется другая, нормальная, любящая семья. Однажды под Рождество ему расскажут трогательную историю о том, что именно они хотели усыновить маленького Нормана, но их попросили подождать, потому что очень известная кинозвезда хотела забрать сына к себе, но, увидев, передумала. Вот такая, собственно, сволочь!.. И ребенок поверит. Поверит из благодарности, что его приняли в семью, где ему так хорошо, на Рождество дарят подарки, а новая мама такая добрая и искренняя. Я ненавидел методы Клана. Ненавидел.

— Увидели по телевизору, наверное? — наугад задал вопрос.

— Именно. В сюжете было о процессе против драматурга Артура Миллера, обвиненного в связях с коммунистической партией, а рядом с ним — Монро. Такая красивая, что дух захватило.

Затяжка сигаретой, и снова мой вопрос:

— Приемная мать сказала, что Мерилин ваша родная мать?

Чуть удивленный взгляд:

— Да, а откуда вы знаете?

Что я мог ему рассказать про Клан? Ничего. Он бы и не поверил, скорее всего, ведь «сказочка», будто у многих популярных личностей есть Наблюдатели, способные на убийство, потому что у них в мозгу сидит невидимый микрочип, подходит скорее для сериала «Секретные материалы».

Выписка из медицинской экспертизы по факту смерти американской актрисы Нормы Джин Бейкер, более известной как Мерилин Монро:

Смерть наступила в результате передозировки наркотиками, принятыми совместно с сильной дозой барбитуратов и алкоголем.

При этом ни один из экспертов не уточнил некую деталь: наркотики попали в организм через анальное отверстие. То есть посредством обычной клизмы, не обнаруженной на месте самоубийства или убийства. Я общался с одним экспертом из ФБР, и он сообщил, что при таком процентном сочетании принятых лекарственных средств и выпитого алкоголя организм бы просто отключился — был бы обморок, а во время обморока сердце замедляет свою работу, кровь начинает циркулировать медленно, но летальный исход исключен. Горничная пришла убираться к Мерилин спустя всего несколько часов после приема препаратов, и она же вызвала «скорую»:

— Мисс Бейкер принимала мочегонные препараты, — рассказывал доктор Сайдж, — в сочетании с барбитуратами это означало очень серьезное воздействие на печень, то есть сильнейшую нагрузку, а когда отказывает печень, человек впадает в кому, но не умирает. При всем уважении к мисс Монро я с трудом могу представить, как при ее комплекции и под воздействием расслабляющих препаратов она смогла еще сделать себе клизму с наркотиками. Вы не замечете странностей?

Конечно, я-то заметил, но этот разговор происходил в 2006 году, когда меня интересовало, при каких обстоятельствах умерла актриса, а в 1962 году это дело стало сенсацией, но расследование быстро зашло в тупик. Оно не поддерживалось спецслужбами, а президент промолчал.

— Президент? — ворчит та самая бывшая горничная. Опять же по наводке Джерри Рубена (интересно, я бы без него вышел хоть на кого-нибудь?) я нашел ее на заправочной станции в штате Коннектикут. Бодрая на вид бабуля выгуливала двух сорванцов, умудрившихся испачкать мне машину пластилином, несмотря на жесткий контроль их бабушки.

— Я ничего и не спрашиваю.

— Именно, молодой человек, он даже цветочка не прислал, когда ее схоронили.

— А должен был? — откровенно изображаю из себя идиота.

— Знаете, молодой человек, Норма баловалась алкоголем, я частенько видела ее подшофе, атои просто напившейся до истерики. Когда она была пьяна, то откровенничала со мной. Плакала, жалела, что нет детей. Аборты стоят тьму денег, а мужики любят ее тело — нет бы кто просто как бабу обнял, приласкал, без мыслей о сексе-то. Обнял, да увез вдаль от шума, на ранчо, чтобы детей родить и домом заниматься.

— Странные мысли для кинодивы. — я как всегда был скептичен. Мне казалось, человек, который приносит пользу (читай — радость) своей деятельностью, не может и думать, чтобы уйти куда-то, а уж тем более уехать на далекое ранчо. Избранных не так много, если Бог наделил их даром — нельзя о себе думать. Кажется, я стал рассуждать, как Рубен. С поправкой на то, что он использует одаренных людей для создания мировой гармонии — на свой лад, конечно, — а я, как всякий обыватель, думаю, что фильм «В джазе только девушки» без Мерилин Монро никогда не стал бы хитом.

— И что она говорила?

— Что любит Артура Миллера, драматурга этого, — проворчала мисс Темпл, — что он умный, а ей от его слов и ласки жить хочется. И что она никогда его не предаст. — И помолчав, добавила: — Пока жила с ним, ни разу с любовником не закрутила.

— Почему они расстались?

Я читал отчет о бракоразводном процессе, и меня откровенно покоробили слова «несходство характеров». Ведь я знал Артура Миллера лично, брал у него интервью и общался, когда шла подготовка передачи о становлении современного американского театра (где только ни приходится подрабатывать репортеру!). Естественно, когда мы пропустили по паре стаканчиков, я задал вопрос и про женщин. И очень удивился, узнав, что великий драматург был женат на Монро. Выпивка, отсутствие диктофона, дружеское расположение — Миллер был довольно откровенен. Он сказал, что любил Мерилин, восхищался ее природным умом, ему нравились ее чуткость и умение быть внимательной к его настроениям, что дом был полная чаша, а Мерилин была верна обетам. И все же было одно «но». И даже не ее карьера. Артур знал, это на экране его жена играет глупую блондинку, а в жизни она рассудительна.

— Но ее ум был провинциален, — сказал он мне тогда, — от природы

Мерилин была чуткой и проницательной, умела поддержать разговор, много читала, когда мы с ней жили, но она оказалась совершенно неспособной мыслить общими категориями. Анализировать, делать выводы и приходить к решению в общечеловеческом понимании проблем. И если бы это был эгоцентризм, я бы понял, но меня настигла скука, когда я заметил, что она не в силах развиваться. Умная. Домашняя. Да, точно, именно домашняя, уютная женщина. И я, старый либерал, который, вместо того чтобы сидеть за обеденным столом, мог сорваться с места и уехать на собрание современных драматургов и не вылезать оттуда сутками! Мне требовалась не просто жена, но и единомышленница. И потом… ее ребенок…

Да, Мерилин Монро как раз в тот год узнала: у нее есть сын. А еще она узнала, что, оказывается, парень думает, будто в 1953 году она якобы отказалась от него, сочтя неподходящим для ее апартаментов.

О чем может думать мать, которой сказали такое? Каково женщине, мечтавшей о ребенке, тщетно искавшей его в приюте, в котором оставила? А его уже к тому времени увезли в Санту-Барбару, и его след пропал, словно мальчика и не было. У нее произошел срыв. Сильнейший нервный срыв, о котором таблоиды писали как об очередном срыве съемок, радостно сообщая подробности: Монро безум на и пьет. И многое, многое другое.

А она просто билась в закрытую дверь, потому что не могла вернуть себе сына.

— Мы однажды встретились с ней, — Норман сбил пепел и отпил уже потеплевшее пиво, — в сентябре 1960 года. Я ей позвонил и сказал: «Привет, мама, я твой сын». Мы посидели в уютном кафе в Беверли-Хиллз.

Встреча вышла натянутой. Мерилин пыталась выглядеть непринужденной, а Норман смотрел на нее с вежливым интересом.

— Наверное, в моих глазах читались мысли о ней.

Снова глоток пива.

Я молчал, прекрасно понимая, куда он клонит.

— Я высказал ей все, что вынашивал годами, что думал о ней: «Мерилин, ты дрянь, бросившая сына. Бесхарактерная, эгоцентричная сука, которая берегла свою интересность, чтобы прыгать в койке президента Кеннеди».

Немного помолчав, словно в подтверждение моих слов, он добавил:

— А еще я сказал: «Не надо было на меня смотреть из окошка своей чертовой машины, я уродился проницательным ребенком и сам бы почувствовал, что не нужен тебе…»

Норман говорил и говорил, распаляясь и вновь переживая те минуты. А я ужасался, понимая, как испоганили жизнь королевы экрана. Мне очень не хотелось звонить Джерри, но я должен был спросить его кое о чем. Расставшись с Норманом, я схватился за трубку.

— Норман убил ее своим появлением, Бейл. Ты же знаешь, наша организация использует все возможные способы психологического давления, а этот эмоциональный шантаж вышел смертельным.

— А как же наркотики? Они тоже психологическим путем попали в организм? — Я был зол на Джерри, на Клан, на его методы, на всех.

— Ха-ха-ха. — холодный смех прервал речь Джерри. — Пятого августа 1962 года Мерилин Монро ждала своего сына. Он позвонил в дверь, а любящая мать открыла ему.

— Я не верю тебе.

— Наивный. (Сочувственный смешок.) Норман действительно позвонил в дверь и сказал: «Мама это я», а вот войти ему не позволили.

Почему-то я очень ярко видел этот момент — словно хронометраж возник перед моим взором. Огромный дом. Мерилин босая, в белом топе и обтягивающих джинсах. И она пьяна. На столе, на полу — всюду бутылки из-под шампанского, пустые, почти не тронутые. И много-много ведерок со льдом. В руке у Монро фужер с шампанским. Губы в кроваво-красной помаде кривятся в попытке улыбнуться. Она ждала сына, а вошли двое мужчин.

Почему-то она не кричала. Почему? И почему ее родной сын спокойно сел в машину и уехал, чувствуя себя даже отмщенным. Единственное, что можно назвать благородством, — представители Клана не насиловали актрису.

Просто подменили ее бокал на тот, куда подсыпали тройную дозу барбитуратов, и включили телевизор. Подождали, пока Монро затихнет у экрана, затем взяли принесенную клизму и почти бережно наполнили ее содержимым кишечник звезды. Бескровные убийцы — лучшие бойцы Клана. А ведь могли просто застрелить ее и подкинуть пистолет, на котором были бы отпечатки пальцев самого Кеннеди. Только зачем? Они тихо вышли, аккуратно прикрыв за собой дверь. На постели лежала умирающая звезда. В белом топе, джинсах в обтяжку, с тихой улыбкой на кроваво-красных полуоткрытых губах.

— Вы так и не простили ее, мистер Дагерти? — успел его спросить я еще до того, как завершилась наша встреча.

Он посмотрел мне в глаза и просто ответил:

— Простил, когда она умерла.

Больше говорить было не о чем. И мы распрощались. Только вот руку я ему не пожал. Просто не мог.

Она была роскошной. Она была любимой. Она была неповторимой. И что с того, что в одном из последних интервью Мерилин, улыбаясь своей немного грустноватой улыбкой, сказала:

— Всю жизнь я принадлежала только зрителям. Ведь я великая, и никому другому не нужна.

Джерри мне заявлял, что Норма Джин Бейкер все равно покончила бы жизнь самоубийством, а так ее смерть принесла некоторую пользу. Во-первых, Карибский кризис 1962 года закончился мирно, хотя мир был на волосок от ядерной войны. И не потому, что Джон Кеннеди был умен и проницателен, а потому что он был упрям и амбициозен. Когда во время процесса эскалации в заливе Свиней на Кубе ему принесли анонимку, где говорилось о том, будто у анонима есть компрометирующие записи из дневника Мерилин Монро, президент велел послать анонима подальше и добился все-таки того, что СССР убрал с Кубы свои ядерные установки, закамуфлированные под исследовательские лаборатории. Допусти Кеннеди слабину — неизвестно, что бы сейчас было с нашей планетой.

Во-вторых, перессорились два могущественных наркокартеля: оба босса картелей внезапно узнали, что ходили на похороны кинозвезды (какой-то папарацци щелкнул на камеру скорбящих), и их ссора тут же была использована Кланом, чтобы завладеть рынком сбыта и получить не просто влияние, но и миллиардные прибыли, необходимые для создания агентурной сети.

В-третьих, Роберт Кеннеди наконец стал готовиться к тому, чтобы занять место брата после его смерти. И тут я немного забегу вперед, сказав, что именно Роберт был Наблюдателем Джона Кеннеди.

А Мерилин Монро — пожалуй, она и вправду одной ногой была небожительницей. Я вспоминаю сейчас тот самый разговор с Артуром Миллером, искавшим единомышленницу, а нашедшим просто жену. Он сетовал, что Норма была провинциальна, пила, что у нее были сомнительные роли, переживания по поводу сына, с которым ей не удается наладить отношения. И тогда же Миллер заявил: «Я слишком любил ее, чтобы выдержать ее любовь. Мы расстались, потому что она искала гибели и не хотела для меня той же участи. И я ушел. Вернее — остался. Просто между нами навсегда выросла стена».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.