Фильмы Донателлы Бальиво

Фильмы Донателлы Бальиво

Первый раз в своей жизни Андрей Тарковский выехал за «железный занавес» (за границу) не куда-нибудь, а в Италию, и не как турист, а как кинорежиссер, и вернулся оттуда не с каким-нибудь там ерундовым сувениром, а с главным призом Венецианского фестиваля — «Золотым львом Святого Марка». Было ему ровно тридцать лет. Год 1962-й.

Косматый «Золотой лев» — приз большого размера, в высоту примерно сантиметров двадцать пять, а может быть, и больше. Андрей и Вадим Юсов уже в Москве держали на руках тяжелого «Золотого льва», взвешивали его, как на базаре, подымали вверх и опускали вниз, как спортсмены гирю, и пытались понять, из чистого золота он или так, фуфло. Говорят, что у них были при этом серьезные лица. Даже аккуратно ковырнули пальцем — оказалась позолота. Заслюнили обратно. Было смешно и радостно, как в итальянских комедиях. Все равно — золото. Только «Золотого льва» быстро отобрали у Тарковского и спрятали в шкафу «Мосфильма».

А у судьбы свой закон: раз Италия понравилась (а кому она может не понравиться, сразу, с ходу и на всю жизнь), то побываешь еще. Наверное, про закон судьбы я выдумал. Но Тарковский бывал потом в Италии неоднократно. И многое в его жизни оказалось связано с ней.

Как рассказывают друзья, самого Феллини учил, как нужно снимать фильмы, по-серьезному, по-тарковски, без всех этих хохмочек и загибов. Ну, как, например, снимает Микеланджело Антониони.

В Риме состоялось знакомство Тарковского с режиссером-документалистом Донателлой Бальиво. Донателла Бальиво — режиссер, продюсер и специалист по монтажу. С шестнадцати лет начала карьеру, сделав свой первый полнометражный фильм. В двадцать три организовала свою киностудию, став одним из первых молодых предпринимателей итальянского кино. Постоянно сотрудничала с итальянским телевидением РАИ в качестве режиссера и продюсера. В 1979 году сняла фильм о знаменитом греческом режиссере Теодорасе Ангелопулосе. В 1980 году — биографию не менее знаменитого французского драматурга Эжена Ионеско. Три интереснейших фильма — портреты американских кинозвезд: Марлона Брандо, Джеймса Дина, Монтгомери Клифта. Портреты Мерилин Монро. Одним словом, переснимала всех знаменитых американцев. Потом сериал «Звезды итальянского кино», более пятидесяти биографий: Альберто Сорди, Моника Витти, Клаудиа Кардинале, Вирна Лизи и Паоло Вийяджо. Фильмы об Альберто Латтуаде, Федерико Феллини, Пьер-Паоло Пазолини, Франко Дзефирелли, Бернардо Бертолуччи, Тото, Мауро Болоньини, Карло Лодовико Брагалье и Рафе Валлоне. Донателла хорошо знала фильмы Тарковского.

Еще в Москве переводчик Валерий Сировский учил Андрея итальянскому, но научила его языку именно Донателла Бальиво. Она привела в какую-то систему его начальные познания, учила упорно и научила-таки сносно говорить по-итальянски. Молодая, энергичная, образованная, талантливая, понимающая его с полуслова, эта женщина не могла не привлечь Андрея, чувствовавшего себя за границей особенно одиноким.

Мы и не предполагали встретиться с Донателлой, если бы не друзья в Италии, если бы не Московский международный кинофестиваль 2004 года, если бы не целых три фильма о Тарковском, которые Бальиво привезла в Москву.

Назывались они так:

«Кино — мозаика времени», 1982, 60 мин.

«Андрей Тарковский на съемках „Ностальгии“», 1983, 90 мин.

«Поэт кино — Андрей Тарковский», 1983, 65 мин.

Донателла остановилась у нас на несколько первых дней, потом ко дню открытия фестиваля переселилась в гостиницу «Националь». Дома сидели до глубокой ночи и разговаривали на волапюке, на сборной солянке из европейских языков — на английском, французском, русском. Слава богу, в это время в доме была наша дочь Катя, владеющая английским и гораздо лучше немецким, да и Марина говорит худо-бедно на французском, как-никак редактор французского словаря. Досадно, что Донателла плохо говорит на этих языках, но взаимопонимание было полное. И Андрей объединял нас, и обстановка, и просто язык сердца.

Сильнейшим желанием Донателлы по приезде в Москву было желание съездить к дому Андрея на Щипок. Камера всегда при ней, профессиональная, хорошего качества. Видимо, Андрей рассказывал ей что-то важное об этом доме. Утром выпили чаю с вареньем, взяла она на плечи нелегкую свою камеру, и они с Мариной поехали на Щипок. Дальше спокойно рассказывать трудновато — не то что сердце останавливается, но что-то в этом роде. Возвращаются довольно скоро, у меня еще обед доваривается, и говорят: «Дом снесли!»

Застали последние усилия бульдозера на ровном, как зеркало, месте дома. Обе на удивление хорошо держатся. Камера все сняла, что можно и нужно, то есть ничего. Пустое место, да еще этот одинокий бульдозер ковшом, как клювом, подбирает последние остатки дома. Значит, начали сносить уже несколько дней назад. А мы ничего об этом не знали.

На стенде висит, рассказывает Марина, объявление, что на снесенном месте будет восстановлен дом Тарковского. Висит и рисунок будущего дома, типичный новодел, ничего общего не имеющий с оригиналом. Арендатор — ООО «Коммунальная техника».

Донателла и Марина потрясены. Обе бледные, но я не дал им возможности пускать слезы в тарелки и налил борща. И водки. Тогда дамы раскраснелись и стали снова рассказывать, как подошли к огороженной пустой территории и увидели лишь стальные балки с немецкой надписью «Крупп» (купеческий дом строился на века), которые воровато подгребал ковш бульдозера. Дворник, подметающий тротуар, сказал им, что припрятал неподалеку кирпичи от дома и небольшие балки. Мои дамы тоже принесли по одному хорошо сохранившемуся кирпичу…

24, 25, 26 июня в Музее кино в рамках фестиваля были показаны все три фильма Д. Бальиво. Все они интересны, сделаны высокопрофессионально, и все-таки главная их ценность — летописная. Живой человек на экране рассказывает о своей жизни и работе.

В Советском Союзе Тарковского не снимали ни на пленку, ни по телевидению. Лишь в начале творческого пути, когда за ним не числилось никакой ереси — жестокости, «нелюбви» к русскому народу и прочих надуманных грехов, — нашей однокурснице Дине Мусатовой заказали снять небольшой документальный фильм под названием «Три Андрея» — Тарковский, Кончаловский, Солоницын, играющий Андрея Рублева. Фильм чудесный. Прекрасны в нем все трое — молодые, красивые, полные надежд.

Да, еще в начале работы над фильмом «Андрей Рублев» был снят репортаж о его съемках. А дальше начались гонения, и — уже ни одного кадра не снято, как будто человека и не было на свете. Фотографий, правда, много — в кино в каждой киногруппе был и есть, слава богу, фотограф.

Ценность фильмов Донателлы Бальиво в том, что в течение трех с половиною часов ты можешь видеть режиссера «живьем», как и должно быть в документальном кино. В одном случае он дает пространное и глубокое интервью о жизни и творчестве («Поэт кино — Андрей Тарковский»), в другом мы присутствуем при съемках «Ностальгии», в третьем — видим Тарковского, читающего лекцию студентам и отвечающего на вопросы из зала. Два из трех фильмов представляют Тарковского говорящим по-русски, монтаж настолько чист, что ни одна иноязычная реплика не «наступает» на русскую речь. Режиссер намеренно хотела «сохранить эту речь навсегда», предназначив ее для русской аудитории. Фильмы эти очень простые, ясные, чистые, как лесная речка или горный ручей. К сожалению, пока ни один из них не куплен в России.

Донателла рассказывает, что очень было интересно следить за внутренним состоянием Тарковского. На него благотворно действовала новая среда, новые, видимо, приятные люди. Он прекрасно себя чувствовал, говорил, что жизнь хороша и по-прежнему загадочна. И мысли или осмысление прошлого вдруг становятся ясными, как на ладони. Осознан жизненный творческий путь. Снято пять прекрасных фильмов: «Иваново детство», «Андрей Рублев», «Солярис», «Зеркало», «Сталкер». Написана изумительная книга «Запечатленное время» о том же кино, в очень зрелом и личном понимании его теории и практики.

О кино Андрей говорит свободно и легко. Я подумал, что так часто бывает: легко дышится, оттого что день хороший, солнечный, может быть, с режиссером установились хорошие отношения, может даже, Донателла нравится ему. Я понял, что они нашли контакт друг с другом, и беседа в фильме «Поэт кино — Андрей Тарковский» течет непринужденно. Это имеет большое значение. Пожалуй, еще никогда в документальном кино мы не видели такого раскрепощенного, свободного Андрея Тарковского, расположенного к беседе о смысле своего искусства, о своей жизни, характере, детстве. И все предельно естественно и откровенно, что нечасто с ним бывает. Нет закрытости, иронии, речи нет о враждебном мире. Под солнцем, среди деревьев, у ручья — разговор идет непосредственный и искренний, и видно, что Тарковский счастлив.

Кстати, фильм этот имеет посвящение — «Великому русскому живущему поэту — Арсению Тарковскому».

Донателла задает Тарковскому разные вопросы, например о счастье. Тарковский отвечает: «Этот мир — не место для счастья. Мир создан не для того, чтобы быть счастливым, а для того, чтобы бороться. Добро и зло внутри нас должны бороться, чтобы добро побеждало зло и тем самым мы развивались духовно». Этот постулат он повторяет давно. Часто говорил и писал об этом и в Союзе, и за границей и часто не находил понимания в аудитории, особенно в молодой и мало «продвинутой».

Вспоминает о детстве: «В детстве у меня был характер какой-то растительный. Я больше чувствовал и ощущал, чем мыслил. Я воспринимал всю жизнь, что была предо мной, во всей ее полноте, все было возможно и выполнимо. Ощущение детства ушло… Или нет?.. Я не знаю. Видимо, нет. Иначе я ничего не смог бы сделать».

Режиссер спрашивает: «Каковы были первые впечатления от кино? И вообще, и когда учились этому искусству в институте».

Тарковский отвечает: «Эти первые мои впечатления были… странные. Я никогда не понимал, что такое кино, и не чувствовал этого совершенно, видимо не испытывал к этому никакого призвания. (Не правда ли, все наши сокурсники удивились бы этим словам? — А. Г.) Я чувствовал, что меня учат какой-то профессии, что в этом есть какой-то фокус, технический, в этой профессии… но что при помощи кино можно выражать себя, как при помощи поэзии, музыки, литературы, — у меня не было такого чувства. Более того, я делал свою первую картину „Иваново детство“ и, по существу, не знал, что такое режиссура. Это был поиск, так сказать, совершенно ощупью, то есть я пробивался, и искал, и находил для себя какие-то моменты соприкосновения с поэзией. И после этой картины я почувствовал, что при помощи такого кино можно соприкасаться с духовными субстанциями моей собственной души.

И поэтому для меня, так сказать, этот опыт с „Ивановым детством“ был чрезвычайно важным… ни на что не похожим. До этого я совершенно не представлял себе, что такое кино. Кстати, я и сейчас не уверен, что я знаю, что это такое. Мне кажется, что это самая огромная тайна. Впрочем, как и всякое искусство».

В другом эпизоде фильма Андрей говорит: «В наше время кино зависит от денег — самое несчастное из искусств. Фильмами торгуют, как сигаретами, жвачкой. Хорошее кино хорошо продается. Абсурд.

Высокое поэтическое мастерство плохо продается. Налицо конфликт между духовным развитием человека и его материальным, технологическим развитием. В этом драма, приближающая нас к грани уничтожения».

Еще несколько размышлений: «Я склонен относиться к миру эмоционально, созерцательно, ощущать его как животное, как ребенок, а не размышлять и делать выводы». «Вы меня спрашиваете, тягощусь ли я одиночеством? Нет. Люди должны уметь находиться в одиночестве, должны уметь быть в ладу с самим собой. Не скучать с самим собой. Современная молодежь не умеет находиться в одиночестве. Она агрессивна, и это опасно с нравственной точки зрения».

Вопрос: Как ты относишься к своей стране?

— Я очень люблю свою страну, скучаю по родным местам… деревне, где у меня есть дом, люблю свою землю, которую я называю своей родиной.

Вопрос: В твоих фильмах часто используется вода, в разном состоянии. Что ты можешь сказать об этом?

— Вода, речка, ручей — мне много говорят. Вода сама по себе прекрасна и необходима для жизни. Хотя море — тоже вода, но море чуждо моему внутреннему миру. В нем слишком много однообразного пространства. Речка небольшая мне нравится больше. Она милее моему чувству пространства. Моему сознанию ближе микромиры, чем макромиры, эти огромные неохватности. Японцы в своей маленькой по размерам стране по-иному относятся к пространству, природе. Они любят свои маленькие сады, малые, любимые миры. И мне давно нравится малое, маленькая речка милее мне. Вода… движение… глубина отражения — не мыслю себе фильма без воды.

Вопрос: Какие тяжелые испытания в жизни приходилось тебе переносить?

— Мне в жизни приходилось голодать, по-настоящему. Это физически унизительное чувство. И оно учит нас быть сострадательным к людям.

Вопрос: Как ты относишься к богатству?

— Богатство (для меня) не означает ничего особенного, специального. Богатство — вещь относительная. Оно как-то… В конечном счете человек становится скупым. И начинает ему служить.

Я спросил Донателлу, согласна ли она с рассуждениями Тарковского о богатстве.

Она рассмеялась и сказала, что знает людей и скупых, и щедрых, но без денег жить вообще нельзя. Надо всегда иметь деньги хотя бы на такси.