Пушкин во Франции

Пушкин во Франции

Итак, я был тогда в Одессе…

Пушкин, «Путешествие Онегина»

Всем известно, что французы

Народ самый антипоэтический.

ГДЕ ПОМЕЩАЕТСЯ ЗАГРАНИЦА НЕВЫЕЗДНОГО?

Откроем «Словарь языка Пушкина»… Великолепная вещь!

Англия – между ангелом и аневризмой.

Америка (САСШ) – между севером и сегодня.

Германия – между гением и героизмом.

Греция – между грехом и грибом.

Испания – между искушением и исписанностью.

Италия – между Итакой и Иудеей.

Китай – между кистью и кифарой.

Париж – между парнем и париком.

Франция – между франтом и фрау.

По количеству упоминаний Испания почему-то уступает Италии: 32 < 45, а Англия их превосходит: 120. Но чаще всего упомянута Франция: вместе с Парижем 333 раза!

Без Парижа, во всяком случае, он своего выезда не мыслил. Уже в Лицее (где по-французски знали все) мальчика Пушкина прозвали Французом: французский для него был как родной, и это именно ему было предназначено поднять родной язык до уровня литературного французского…

Французскую литературу, особенно поэзию, он меньше жаловал. Возможно, ревновал.

«В начале 1827 г…в Москве читал лекции о французской поэзии некто Декамп (обожатель В. Гюго и новейшей школы и отвергавший авторитеты Буало, Расина и пр.)… В самую первую лекцию… Пушкин смеялся над бедным французом и притом почти вслух. Это совсем уронило лекции. Декамп принужден был не докончить курса, и после долго упрекали в этом Пушкина».

Это своеобразный ритм: как только Пушкин окрыляется надеждой, что его выпустят, так пишет восторженные стихи про Европу, а как только снова убеждается, что его опять не выпускают, столь же антагонистические.

«При всей просвещенной независимости ума Пушкина, в нем иногда пробивалась патриотическая щекотливость и ревность в отношении суда его над чужестранными писателями» (Кн. П.А. Вяземский).

Не могу представить себе, что это делалось по расчету, ради показной верноподданности (это был бы наш советский опыт); скорее это анекдотическое, одесское «не очень-то и хотелось». Хотелось. И очень. Кроме легальных прошений (например, в Китай), столько же спонтанных планов побега (отвалов). Через Дерпт (якобы лечить «аневризму»). В Грецию, в Америку…

«Я, конечно, презираю отечество мое с головы до ног – но мне досадно, ежели иностранец разделяет со мною это чувство. Ты, который не на привязи, как можешь ты оставаться в России? Если царь даст мне слободу, то я месяца не останусь. <…> когда-нибудь прочтешь его („Онегина“ – А.Б.) и спросишь с милою улыбкой: где ж мой поэт? В нем дарование приметно – услышишь, милая, в ответ: он удрал в Париж и никогда в проклятую Русь не воротится – ай да умница» (1826).

Кто знает край, где небо блещет… (1828)

Поедем, я готов…

В кипящий ли Париж…

Повсюду я готов. Поедем… (1829)

Мы жадно слушали поэта. Он

Ушел на запад – и благословеньем

Его мы проводили. Но теперь

Наш мирный гость нам стал врагом… (1834)

«Действительно, нужно сознаться, что наша общественная жизнь – грустная вещь. Что это отсутствие общественного мнения, это равнодушие ко всему, что является долгом, справедливостью и истиной, это циничное презрение к человеческой мысли и достоинству – поистине могут привести в отчаяние».

Вы помните, как наш Агамемнон

Из пленного Парижа к нам примчался.

Какой восторг тогда пред ним раздался!

Как был велик, как был прекрасен он,

Народов друг, спаситель их свободы!

Вы помните – как оживились вдруг

Сии сады, сии живые воды…

(Писано подряд, в один и тот же день, 19 октября 1836).

«Но варварство англичан может еще быть извинено предрассудками века <…> Спрашивается, чем извинить малодушную неблагодарность французов?» (январь 1837).

29 января 1837 года, в день смерти Пушкина, состоялось торжественное открытие первой в России железной дороги С.-Петербург – Царское Село (где Лицей). Присутствовал император и весь двор. Невозможно представить себе этот поезд без Пушкина! Он бы радовался, как ребенок (или был бы столь же разочарован).

Также невозможно представить себе Пушкина, так и не побывавшим в Париже!

В 1844 году он бы, сменив перекладных на однодневный поезд, катил бы по маршруту Петербург – Москва, поглядывая в окно и заговаривая с пассажирами, пока не зачитался бы прихваченной в дорогу книжкой: только что вышедшими в Париже «Тремя мушкетерами». А прибыв наконец в сам Париж, как бы он сдружился с их автором! Это легко себе представить: их породнили бы африканские дедушки, жизнелюбие, темперамент и курчавые волосы. Пушкин и раньше предпочитал драмы Дюма драмам Гюго. Дюма переделал бы «Бориса Годунова» для Комеди Франсез и перевел «Капитанскую дочку» в «Дочь капитана»; Пушкин потребовал бы поменять имя героя в «Графе Монте-Кристо». И это Пушкин сопровождал бы Дюма по России и Грузии, и они вдвоем впервые бы достигли Астрахани и впали вместе с Волгой в Каспийское море.

А там и до Персии рукой подать…

Но нет! Обратно в Марсель!

Ницца!!

10 февраля 1999. Виперсдорф

Данный текст является ознакомительным фрагментом.