ГЛАВА 2. ПЕРЕСТРОЙКА И БАНДИТИЗМ

ГЛАВА 2. ПЕРЕСТРОЙКА И БАНДИТИЗМ

Предельно лаконичное определение «бандитизм» (от итальянского bandito — разбойник, бандит) дано в статье 209 Уголовного кодекса России: создание устойчивой вооруженной группы (банды) в целях нападения на граждан или организации, а равно руководство такой группой.

В советском уголовном праве бандитизм считался одним из наиболее опасных преступлений против основ государственного управления и общественной безопасности. После Октябрьской революции 1917 года враги молодой республики использовали бандитизм для достижения политических целей. Разгул бандитизма пришелся на 1918 — 1921 годы. Всплеск бандитизма отмечался и после Великой Отечественной войны. В 50-70 годы прошлого века бандитизм в СССР стал редкостью, и норма УК РСФСР 1961 года, предусматривающая ответственность за это преступление, практически не применялась[28] .

На моей памяти в начале 80-х годов прошлого столетия за бандитизм были осуждены братья Т олстопятовы (в Ростове-на-Дону) и группировка «Тяп-ляп» (в Казани).

Конец восьмидесятых и девяностые годы прошлого столетия — лихие годы! Горбачевская «перестройка» и последующие ельцинская «демократизация» повлекли беспредельный разгул бандитизма, который, на мой взгляд, лишь немногим уступал масштабам бандитизма периода гражданской войны и послевоенных годов.

Обо всей России говорить не могу, а вот о Закамье есть что рассказать!

***

В Набережных Челнах, как и по всей стране, существовали дворовые ватаги[29] пацанов, сформировавшиеся по территориальному принципу — по названию жилых комплексов. Эти «молодежные группировки антиобщественной направленности» в советские времена из озорства дрались между собою за звание самой «крутой» в городе. В Набережных Челнах традиционно наиболее дерзкими и доставляющими больше других хлопот милиции считались группировки 29, 30, 47, 48 комплексов, а также поселков ГЭС и ЗЯБ.

Во второй половине 80-х годов прошлого столетия эти «дворовые ватаги» стали преобразовываться в банды. Лидеры молодежных группировок начали использовать рядовых участников — «пехоту» или «торпед», как тогда модно было говорить — в криминальном бизнесе. И драки между пацанами стали проходить уже не из «спортивного интереса», а с целью установить право лидеров группировок обложить «данью» торговые точки, кооперативы, предприятия.

В те годы в дворовых бандах начала выстраиваться и иерархия организованных преступных группировок. «Молодые» образовывали так называемые «конторы» — от 10 до 30 человек. Командовали «молодыми» «середняки», которые в свою очередь подчинялись «старшакам» или «авторитетам» — главарям этих группировок. Для того чтобы «пехота» имела хорошую бойцовскую форму, «молодых» заставляли заниматься спортом, запрещали курить, употреблять спиртное и наркотики. Неповиновение жестоко наказывалось.

В эти «конторы» активно рекрутировались пацаны. Кто-то под влиянием «воровской романтики» шел в группировки добровольно. Кого-то вовлекали насильно. Заставляли платить деньги в так называемые «общаки». Тех, кто отказывался платить — избивали, издевались, «опускали»[30] .

«Общаковскими деньгами», понятное дело, распоряжались авторитеты, которые тратили их в основном на свои личные нужды.

***

Тем временем Михаил Сергеевич Горбачев[31] затеял «перестройку». Одной из ключевых реформ стало развитие кооперации. В кооперативы в первую очередь кинулись вчерашние цеховики и спекулянты. Они «рубили» баснословные по тем временам деньги на хищениях, обвесах, обмерах и прочем обмишуривании советских граждан. Деятельность этой категории родоначальников российского бизнеса была откровенно криминальной, и немудрено, что тесно соприкасалась с уголовниками, которые промышляли банальным рэкетом. Если в условиях развитого социализма цеховиков и спекулянтов отправляли на нары, то новая экономическая политика Горбачева легализовала деятельность этих нэпманов... и фактически расширила «налогооблагаемую» бандитами базу, что в свою очередь привело к росту бандитских группировок, то есть организованной преступности. В таких условиях «наверху» было принято решение поручить органам КГБ СССР борьбу с этим «пережитком капитализма».

В Набережных Челнах эта работа была поручена нашему подразделению, состоявшему из двух человек — майора Зайцева Николая Егоровича и меня, в то время оперуполномоченного, старшего лейтенанта. Зайцев руководил подразделением и занимался контрразведывательным обеспечением органов милиции, я — бандитами.

Первым делом я установил рабочие контакты с руководителями и операми криминальной милиции. Благо мое милицейское прошлое позволяло достаточно легко развивать эти контакты и использовать их в служебных целях. С помощью милицейских коллег я установил всех более-менее авторитетных лидеров и активных участников молодежных группировок, стал приобретать в этой среде агентуру с тем, чтобы знать все, что там происходит, и влиять на эти процессы.

Отслеживать процессы, происходящие в молодежных группировках, было первостепенной задачей: уже начинался криминальный захват группировками сфер влияния, что приводило к серьезным конфликтам между авторитетами. Это позже спорные вопросы между главарями банд стали решать путем «цивилизованных заказных убийств», а в 80-х годах прошлого столетия такие «гордиевы узлы» развязывались банальными групповыми драками «стенка на стенку». Побеждал тот, у кого толпа была больше! Каждая группировка могла с легкостью выставить 200 — 300 пацанов, вооруженных арматурой, дубинками, ножами. Групповые драки — это уже предпосылки к массовым беспорядкам! Приходилось оперативно реагировать на каждое сообщение о конфликтах в уголовно-преступной среде города, которые могли привести к массовым дракам. А реагировали примитивно — вытаскивали в милицию лидеров и «профилактировали ситуацию», по сути, разруливая конфликт.

Криминализация города происходила на фоне роста «центробежных сил» и разнузданного национализма, которые в свою очередь стремительно развивались из-за разочарования татарстанцев в реформах и их неуверенностью в будущем.

Бывший руководитель пресс-центра президента Татарстана Ирек Муртазин в книге «Минтимер Шаймиев: последний президент Татарстана» утверждает, что национализм в республике взращивался искусственно.17-18 февраля 1989 года состоялся учредительный съезд Татарского общественного центра (ТОЦ), «за кулисами» которого стояли партийные функционеры самого высокого уровня. Руководством республики ТОЦ использовался в качестве тарана в «выбивании» различных преференций у федерального центра. «Многочисленные митинги националистов, в организации которых власть принимала самое активное участие, выделяя автобусы, свозя людей из районов — требования радикалов полного отделения республики от России, эскалация сепаратистских настроений стали хорошим подспорьем для политического торга с Москвой».

Известные в городе полукриминальные элементы захватили лидирующие позиции в челнинском отделении ТОЦ. В решении криминальных вопросов они использовали «политические» возможности этой общественной организации, ну а для «массовки» в проводимые Татарским общественным центом «политические» мероприятия рекрутировались участники криминальных группировок. Получилась националистическо-криминальная гремучая смесь.

В тот период антисоветские и националистические движения в различных регионах СССР набирали силу. Имели место факты нападений на здания органов КГБ СССР. Вот и наши доморощенные националисты стали вынашивать планы нападения на дислоцированную в городе войсковую часть железнодорожных войск и на Отдел КГБ ТАССР в городе Набережные Челны, чтобы захватить оружие. Эта информация была своевременно получена пятым подразделением Отдела, так называемым «политическим сыском». Были приняты превентивные меры, которые позволили локализовать угрозу.

Неординарным в этой ситуации, на мой взгляд, было то, что одновременно с пятым подразделением сведения о готовящемся нападении на Отдел были получены и мною от людей весьма авторитетных в уголовно-преступной среде города. Поделившись информацией, криминальные авторитеты попросили меня передать руководству КГБ ТАССР, что они поднимут братву и будут защищать здание Отдела КГБ от нападения националистов. Сейчас трудно судить и о мотивах уголовных авторитетов, и о том, действительно ли они были готовы выполнить свои обещания, если бы националисты напали на здание Отдела. Или это был всего лишь отвлекающий маневр, чтобы чекисты не досаждали браткам? Но факт остается фактом, как говорится, «из песни слов не выкинешь».

Криминальная обстановка в республике обострялась стремительно. Требовались неординарные меры, и в мае 1993 года Верховный Совет Татарстана был вынужден принять Закон «О чрезвычайных мерах по борьбе с преступностью», который стал предтечей Указа Президента России от 14 июня 1994 г. №1226 «О неотложных мерах по защите населения от бандитизма и иных проявлений организованной преступности». Эти нормативные акты, по сути попирали Конституцию, так как давали право милиционерам задержать любого человека сроком до 30 (!) суток на основании всего лишь оперативных данных о причастности к банде или организованной преступной группе, подозреваемой в совершении тяжких преступлений.

Много тогда «наломали дров». УВД ежедневно докладывало в МВД республики о количестве лиц, задержанных по этому Закону. В результате хватали всех, кто под руку подвернется. Стремительно росло и количество жалоб на действия милиции. Нетрудно догадаться, что под «шумок» кампании по борьбе с бандитизмом полукриминаль-ные коммерсанты, да и просто бандиты через коррумпированные связи в милиции не упускали возможности избавиться от конкурентов. Через тридцать суток, проведенных в камере, многие коммерсанты возвращались к «разбитым корытам», оставшимся от предприятий, которые всего месяц назад работали вполне успешно.

А между тем КГБ Татарстана по этим «законам» не «закрыл» ни одного человека. Но, тем не менее я не пропускал ни одной возможности пообщаться с «авторитетами», задержанными милицией.

***

В тот период «взрослые» гэсовские бандиты притащили в Челны уголовника по кличке Чиж и представили его местной братве как законника,[32] назначенного воровской сходкой «смотрящим» за нашим любимым городом. На что рассчитывали урки[33] этой дезинформацией?! Было ясно, как белый день, что Чиж не вор, а самозванец. За это братва тоже может спросить.

Понятное дело, не успел Чиж осмотреться в городе, как мой друг Виктор Баженов[34] «приземлил» его в Комсомольском РОВД, где и состоялось наше рандеву.

Представившись, я поинтересовался — действительно ли собеседник является «законником»? По-моему, Чиж был польщен вниманием чекистов к его персоне и без тени смущения подтвердил свой воровской статус.

После непродолжительной беседы на отвлеченные темы, убедившись в том, что психологический контакт установлен, я спросил Чижа:

— Ты на самом деле считаешь благом для нашего города установление здесь «воровских» порядков?

Будучи увлеченным своими бредовыми идеями о «воровском братстве», Чиж стал доказывать мне, что творящийся в городе беспредел молодежных группировок можно локализовать только «воровской справедливостью» и «житием по понятиям»[35] .

— Ну хорошо! Объясни, в чем преимущество твоих «понятий»?

— Да в том, что все будет по-честному, по-человечьи, по справедливости, по-божьему!

— Это как? Ну, растолкуй мне твои «понятия». Чтобы я мог понять, какая жизнь впереди маячит.

— Да все очень просто! Воровские понятия каждый босяк с малолетки знает как Отче наш: к «куму»[36] е ломиться, не петушиться[37], мужика[38] не обижать, с хаты[39] не бежать, у своих не крысятничать[40] , самому жить и другим не мешать! Братве на зону[41] грев[42] гнать, ну и так далее! С чем вы не согласны?

— Да как сказать?! Нужно подвести все твои понятия под единый знаменатель, чтобы мы говорили на одном языке. Кстати, «куму стучать» — понятное дело. А вот как нужно поступить по твоим понятиям, если пацану станет известно, что жулик[43] накосорезил[44]? Нужно об этом пахану[45] стучать[46] или нет? Как ни крути, а все равно «стук».

— По идее, конечно, пацан обязан рассказать все пахану. Если он утаит, то разделит косяк[47] с провинившимся, и за это его спросят в полный рост.

— У вас все как в армии! — усмехнулся я.

Чиж не обратил внимания на эту остроту и продолжал:

— Тут многое зависит еще от того, как пацан преподнесет известные ему факты, и сможет ли он доказать свою предъяву[48]. За необоснованные обвинения тоже спросят. И вообще: как пахан посмотрит. Даже если пацан скажет правду, пахан может посчитать, что сделано это не от чистого сердца, а как интрига. Разных заморочек много. Вор будет разбираться в каждом конкретном случае, мотивировать свое решение понятиями.

— Словом, если пацан, грубо говоря, хреново подстрижен, то даже если он пахану правду стукнет, с него могут спросить за интригу? А если промолчит — с него спросят за укрывательство косореза? Веселые у вас нравы!

— Туфта[49] все твои «понятия»! — продолжил я. — Возьмем, к примеру, «петухов». Педераст — каста презренная? Так?

— Ну, так, — ответил Чиж, не понимая в чем подвох.

— А на зоне в педерасты кто производит? Вертухаи[50] или опера? Или, может, сам «хозяин»[51] в этом участие принимает? Сами же уркаганы педерастов производят! Или не так?

— Ну, так!

— Так вот и выходит, что все они педерасты, только одни активные, а другие — пассивные! Но те и другие — пе-де-рас-ты! А как же твой принцип «не петушись»? Вот и выходит: за один и тот же содомский грех один герой, а другой — презираемый! Как-то, любезный, нелогично получается. Вот и вся твоя воровская мораль. Не получается пока у нас общего знаменателя...

Немного помолчали. Чижу нечего было возразить.

— Вот ты говоришь, что мужика обижать нельзя. Так? — продолжал я, словно гвозди в крышку гроба, вколачивать в его башку свои доводы.

— Ну, так.

— И ты как «вор» будешь эту заповедь блюсти?

— Конечно, буду! Мужик — это святое! На нем — не только зона, на нем вся Рассея держится!

— Ха-ра-шо! Вот мужик-работяга с завода с получкой идет. Его пару твоих уркаганов на гоп-стоп[52] поставили и карманы облегчили... По зоновским меркам урки у мужика его пайку честно заработанную отобрали и на голодуху обрекли... Разве это по понятиям? Мужик ведь! А урки его обидели. Что он жене с детями малыми скажет? Что ты, как «вор», можешь сделать?.. Построить уркаганов и сказать, чтобы они мужику свою файду[53] вернули? Они тебе скажут: «Ты че, мент, что ли? Мы, честные бродяги[54], лоха[55] «на гоп-стоп» взяли, в общак по понятиям доляну отстегнули. С какого боку мы должны бабки[56] мужику возвращать? А ту долю, что в общак сдали, мы как мужику возвращать будем? Ты, Чиж, нам ее вернешь, что ли?» Вот и все твои «воровские» понятия закончатся.

Чтобы восстановить справедливость, что ты можешь сделать? По понятиям — ничего! А по жизни — можешь мне шепнуть: «Начальник, вот эти вот воровайки у мужика пайку сперли. Отбери у них неправедно нажитое, верни мужику, восстанови справедливость».

— Так-то оно так, но что-то не так... По понятиям «куму» стучать — западло[57] !

— Так я ж не «кум» ментовский, я чекист конторский! Рамсуй[58] понятия!

Чиж криво усмехнулся:

— Вот вы говорите: «Я опер не ментовский, а конторский». А ведь все одно, со стукачами[59] общаетесь. Сейчас в газетах и книжках пишут, как ваши «конторские стукачки» честный люд присаживали. Ментам до вашего — еще жить да жить! А ведь Иудин грех никто не отменял! Если «стукач» — Иуда, то опер кто?

— Уважаемый! Ты Иуду сюда не плети. В Евангелие от Матфея сказано, что Иисус Христос был послан Господом Богом нашим принести в мир искупление Греха через Покаяние, всеобщую Любовь, Равенство и Братство. Это учение Христа подрывало устои «богом избранного народа иудейского». «Тогда собрались первосвященники и книжники и старейшины народа во двор первосвященника по имени Каифы и положили в совете взять Иисуса хитростью и убить. И тогда один из двенадцати апостолов, называемый Иуда Искариот, пошел к первосвященникам и сказал: что вы дадите мне, и я вам предам Его? Они предложили ему тридцать сребреников, и с того времени он искал удобного случая предать Его».

Улавливаешь разницу? Иуда за деньги! Сам вызвался предать Сына Божьего, который нес людям Любовь и Покаяние. Я не Каифа и тебе предлагаю бесплатно, подчеркиваю — бесплатно сдать мне урок, которые у мужика по беспределу пайку отобрали. Ну и где же здесь Иудин грех?

— Так-то оно так, опер! Но по понятиям — ты по-любому «Кум — Каифа», и сдавать тебе пацанов — западло! — отрезал Чиж.

— Слушай, Чиж, ты не гоношись! Я не первый день с братвой общаюсь, но что-то не встречал авторитетов, которые с операми дружбу не водят. Ну вот, как я узнал, что ты приехал в город воровские порядки устанавливать?

— Понятное дело, как! Стуканула какая-то сука[60]! — в сердцах выругался Чиж.

— «Стуканула сука» — передразнил я самозванца, — а если я тебе привет передам от «кума» с твоей последней отсидки, тогда как? Я с ним давеча по телефону разговаривал, и он заверил меня, что на тебя можно рассчитывать в делах наших праведных!

Чиж насторожился:

— Фуфло[61] это. Мы с «кумом» по другим делам дружили. Я помогал ему воровать!

— А «кум» говорит, что не воровал он вовсе, а грел тебя за то, что ты помогал ему «освещать обстановку среди контингента». Так это на зоне называется?

— Ментам веры нет, а «кумовским» — подавно. Это все интриги, чтобы честного жулика опозорить!

— Мне-то ты можешь чего хочешь лепить, но перед очами Господа Бога нашего не надо людей, тайно помогающих чекистам порядки наводить, иудами называть! Да и потом ты говоришь, что «куму» помогал воровать... А на зоне у кого можно украсть? У хозяина? Вряд ли ты к начальнику ИТК в квартиру или в карман залез. Воровал ты с кумом у своих же братков. То есть ты просто крысятничал!

— Я не крысятничал! — возмутился Чиж.

— Крысятничал-крысятничал, — тоном, не терпящим возражений, я осадил «законника». — Хочешь, я докажу тебе, что ты, Чиж, — «крыса»?!

— Давай попробуй! Я не один срок по каторгам отмотал, не раз зоновский общак держал и ни у кого и никогда не было оснований предъявить мне крысятничество.

— Чиж, не кипятись! Давай вещи называть своими именами! Ты себя дураком считаешь?

— С какого боку я дурак?!

— Вот и я говорю, ты — малый умный. А потому задачка тебе: стоит Березовский, с дворником разговаривает. У кого из них ты карман подломишь?

— Знамо дело, у Березы! — простодушно и недоуменно ответил Чиж.

— А Береза что?! От сохи свои миллионы заработал?! Нет, он украл их у моего народа! Вот и выходит, что ты, Чиж, — «крыса», потому что у своего же братка-воровайки Березы надумал карман облегчить. Да и у кого в России, как не у вора, можно украсть? Ты правильно смекнул — у дворника денег нет, вот и воровать у него нечего. А у кого в России деньги есть, эти деньги краденые. Вот и выходит, что все российские воры — крысятники, потому как воруют у себе подобных воров!

Чиж попытался что-то сказать, но я гнул свое:

— И только некоторые, наиболее подлые и трусливые, которые боятся на Березу замахнуться — потому, как он может накостылять так, что небо с овчинку покажется — вот эти у мужиков и воруют. Вот именно те, которые грабят мужиков — они не крысятники. Но опять-таки поступают они супротив твоих воровских понятий!

Чиж угрюмо молчал, соображая, как меня развести. А я после непродолжительной паузы продолжал вбивать в башку самозванца свои доводы:

— Вот ты намерен город сделать воровским, жить по понятиям, собирать общак и с блатными рулить жизнью челнинцев, чтобы она была человечьей и справедливой?!

Чиж молчал, ожидая очередного подвоха. Я продолжил:

— Начнем с общака. По-твоему, каждый честный жулик должен доляну от украденного сдать в общак. Тут арифметика простая. Чтобы, сдавая часть краденого в общак и жить на уровне, жулику надо чаще воровать, а, следовательно, и рисковать. Нашим жуликам это надо?

— В Рассее от сумы и от тюрьмы не зарекайся. Если сядет — сам же из этого общака кормиться будет.

После короткой паузы Чиж съехидничал:

— Общак — это своего рода пенсионный фонд!

— Да, только ты забыл упомянуть, что с этого общака ты лично и твои приближенные тоже будут кормиться. Как директор и администрация «пенсионного фонда», и «зарплату» вы себе назначите недетскую! А честные жулики будут вынуждены работать на вас. И при таком раскладе — это не крысятничество?! И еще вопрос. Братве твоя обдираловка с общаком понравится?! То-то и оно, бабки, хоть и ворованные, а отдавать жалко. Отгадай с трех раз, что ждет тебя в ближайшей перспективе?

— И что же меня ждет? — нахмурился Чиж.

Но я, будто не слыша вопроса, продолжил:

— Правильно! Тебя братки либо ментам сдадут, либо просто прибьют!

— Юрий Александрович, вы к чему клоните? — заерзал на стуле Чиж.

— Да и ментам ты не нужен со своими понятиями. Сам посуди: менты тоже люди, и им нужно кушать каждый день, а зарплаты не хватает. Вот они и охраняют нуворишей[62] — коммерсантов то бишь. У работяг украсть нечего, и твоя братва будет грабить коммерсантов, то есть бабки у ментов отбирать! Отгадай с трех раз, что менты с тобой сделают?! Правильно, в лучшем случае — честно посадят. Будет несколько обидно, если они подкинут тебе дури[63] и по беспределу на нары пристроят. Ну и совсем обижаться не придется, если тебя с дыркой в башке возле подъезда найдут. Вот так, Чиж! Так что никому ты со своими понятиями в нашем городе не нужен. Да и понятия твои — лицемерные. Одну и ту же ситуацию ты разводишь по-разному: косореза пахану сдавать — интрига; мужика обижать — западло и пацанов сдавать — тоже западло! Да и по петушиному вопросу, — усмехнулся я, — не все ясно: который из двух педерастов правильный?! Тут, как говорят взрослые дядьки в Кремле — двойной стандарт получается!

— Ты, опер, не гони! Есть в понятиях такое понятие — вор ворует, когда захочет. Ну а если, по-вашему, по-мирскому, начальник всегда прав или прав тот, у кого больше прав?! Выбирай, что тебе больше нравится? Это не «двойной стандарт»?!

— Извини, уважаемый! Мирские понятия законами называются. И в законах этих, в отличие от твоих понятий, все написано, и каждый может прочитать: убивать — нельзя, красть — грешно, насильничать — Боже упаси! Ну и так далее. В другом законе, который называется Уголовно-процессуальный кодекс Российской Федерации — ты с твоим стажем каторжанским должен его назубок знать — написано, как надо судить по-честному.

Чиж криво усмехнулся:

— Юрий Александрович! Побойся Бога! Мне ли выслушивать про вашу законность и справедливость?! Зайди в камеру, посмотри, кто там сидит. Пацан — за конфету из буфету да не видавшие месяцами зарплаты мужики — за гайку от «КамАЗу»! Что-то я, сколько по каторгам мыкался, а вот бывших директоров, министров, прокуроров и депутатов там не встречал! — выпалил единым залпом Чиж, жадно глотнул воздуха и продолжил, чуть не крича. — У нас в Рассее тому, кто украл мешок картошки с колхозного поля, злой дядя прокурор запросит пятилетку, а добрый, мудрый и справедливый судья войдет в его тяжелое материальное положение и с учетом пролетарского происхождения отмерит четыре года и двенадцать месяцев! А вот если ты из казны упер миллион — ты Герой Советского Союза! Тебе слава и почет! И прокурор тебе — не в счет!

Вон твои кенты[64] Гдлян и Иванов на всю страну кричали: «Коррупция... золото партии... приписки...» Ну и что? Многих они посадили? То-то и оно... чуть сами на нары не упали! А тех, кого они приземлили ненадолго, сейчас объявили борцами с коммунистической чумой и узниками совести. Их с почетом у тюремных ворот встретили, и деньги наворованные вернули!

— Извини, дорогой! А Чурбанов[65] от звонка до звонка свой срок отмотал. — попытался я сбить темп Чижа, но тот даже глазом не моргнул и моментально парировал:

— А что Чурбанов? Чурбанов — жертва мести и дворцовых интриг. Что же ваш Андропов не трогал Чур-банова, пока его тесть Союзом рулил? Как только Леонида Ильича у кремлевской стены упокоили, так Чурбанов и остался в своем любимом МВД, только уже не заместителем министра, а заключенным за колючкой!

Да зэком он был не простым, кайлом не махал! Вот тебе, Юрий Александрович, и вся твоя справедливость! Как говорится, кесарю — кесарево, а слесарю — слесарево!

— Извини, любезный, но Чурбанова судили в Верховном суде СССР! И по закону!

— А скольких мужиков тот же Верховный суд СССР по тому же закону к вышаку[66] приговорил за убийства, которые совершил Чикотило?! И что-то я не слышал, чтобы кого-то наказали за этот беспредел!

Я тебе таких «законных» приговоров притараню[67] вагон целый. Зайди в зону, поговори с каторжанами — мало кого по закону упаковали, и каждый найдет причину, что именно в его случае имеет место судебная ошибка. И они имеют на это моральное право, потому как Верховный суд СССР признался, что пяток мужиков безвинных к стенке прислонил за убийства, которые Чикотило совершил. А детям, матерям и женам этих мужиков стало легче от этого покаяния?!

Слышал такую побасенку: Верховный суд прав не потому, что он прав, а потому, что он последний, кто говорит: «Я ПРАВ!». Или, как Миша Задорнов баит: «У них там, в миру, как у нас здесь, на зоне — все по понятиям! Так что, опер, ты тоже живешь по понятиям, только по своим, по ментовским или, как ты выпячиваешь, конторским. Конторским, но все же понятиям! — довольно хмыкнул Чиж.

— Сильно сказано! — проворчал я, обдумывая ответ, однако Чиж, поняв, что опровергнуть его доводы нечем, продолжал:

— Это правда жизни, опер! Я Вор, и для братвы я всегда прав по определению. Потому что я последний, кто говорит «Я ПРАВ»! Имеет право воровское толковище[68] меня поправить. Может — но не поправит. Потому что я Вор! А ворон ворону глаз не выбьет. И если возникнут непонятки у другого Вора с братвой — я всегда поддержу Вора, прав он «по понятиям» или не прав. Принцип один: Вор, как и твой Верховный суд — всегда прав! Потому что он, по понятиям, последний, кто говорит: «Я ПРАВ!».

— Красиво развел. А прокурор? — попытался я сбить воровской напор.

— А что прокурор? По нашим понятиям, прокурор по сравнению с судом простой «смотрящий». И какие бы доводы ни приводил «смотрящий», решать будет Вор! И Вор будет всегда прав не потому, что он прав, а потому, что он последний, кто говорит: «Я ПРАВ!» Вот так, опер!

— Ладно, уболтал, черт красноречивый! — махнул я рукой. — Ворам — «воровское», «ментам — ментовское»?

— Выходит, так, — довольный удачной разводкой сказал Чиж.

— Только, любезный, здорово не взлетай, подумай над моим предложением!

— Это о каком таком предложении? Мучать на пацанов?

— Нет, стучать не надо, я сам стука не уважаю. Подлючное что-то в стукачестве есть, интригой и корыстью оно попахивает. А если дельное решишь шепнуть, буду признателен за секретное и безвозмездное содействие делу защиты государственной безопасности нашей Родины!

— Юрий Александрович! Вы извините за прямоту — кто о чем, а вшивый о бане. Так и вы: «Стучать не надо, потихонечку на ушко шепни». Так, что ли?!

— Понимай, как знаешь. А впрочем, как хочешь. Хочешь стучать — стучи, я стерплю, хочешь шепнуть — шепни, шуму будет меньше! Но я не об этом.

— А о чем?

— Валить тебе лучше из Челнов. Воровским наш город никогда не будет. Сам подумай: Тяга и Большак вроде бродяги^[69] авторитетные, а вот смотрящими быть отказались. Почему? Да потому, что с головой дружат, и она, эта самая голова, им дорога. Сам подумай! Смотрящего либо пацаны челнинские сбагрят, либо менты на нары пристроят. Вот тебе и вся перспектива.

— Клясться не стану, но к совету прислушаюсь. А там время расставит все на свои места.

— Ну ладно, каторжанин, заболтался я с тобой. Тебе в камеру пора. На вот вместо «до свидания» номер моего телефона. Может быть, пригодится.

— Не пригодится, — буркнул Чиж, пряча визитку в карман.

А случилось все как по писаному. Примерно через неделю после выхода из Комсомольского РОВД Чиж собрал пацанов в ресторане «Татарстан» для беседы «за жисть». Лобызания кончились мордобоем. Причем морду били Чижу. Через месяц, не выдержав позора и ментовского проворства в борьбе с преступностью, Чиж отправился к очередному месту отсидки за совершение внеочередного преступления.

Больше с Чижом я не встречался, но его рассуждения о понятиях запомнил крепко.

***

Как-то Виктор Баженов «оформил» Рената Гиламова, криминального авторитета по кличке Ружье.

В то время я со всеми более-менее авторитетными уркага-нами знакомился, не миновал и Гиламова. Тот пожаловался:

— Юрий Александрович! Беспредел! Спокойно живу в Питере, никого не трогаю, к татарстанским делам отношения не имею. А меня по закону Татарстана, который в России не действует, взяли и «закрыли» на 30 суток!

— Ренат, прописан ты где?

— В Питере!

— А сидел последний раз где?

— В России!

— Ты татарин?

— Нет, по паспорту я русский! Чистокровный!

— А родился где?

— В Казани-и-и! — взвыл Ренат.

— Ну вот, видишь? Сам Аллах тебе велел по нашим законам отсидеть!

Долго мы с Ренатом говорили о жизни. И о воровской, и о ментовской. Ружье ничего нового мне о понятиях не сказал. Все одно и то же: вор ворует, когда захочет, а Верховный суд... ну, в общем, чего повторяться. Но я благодарен Гиламову. И вот за что.

Будучи относительно молодым оперативным работником, я для «солидности» в то время с бандитами не ругался матом, я с ними матом разговаривал. Когда с Ренатом «за жизнь» общались, он мне вдруг говорит:

— Юрий Александрович! Вот чем ты от меня отличаешься? Мы с тобою сидим в одной тюрьме, дышим одним воздухом, который парашей тянет, говорим на одном языке, обсуждаем одни проблемы. Разница-то небольшая: ты отсюда уйдешь прямо сейчас, ну а я чуть позже.

Эти слова буквально врезались в сознание. Действительно, чем я отличаюсь от профессионального уголовника Гиламова? После того разговора и до сегодняшнего дня я больше никогда не матерюсь. С урками говорю только на «Вы», чтобы лишний раз подчеркнуть, что оперработник, несмотря на общение с уголовником в тюремной камере, — свободный человек, в том числе свободный и от мата, а значит, совершенно не такой, как урка!

***

Аббас Хабибуллин — участник Великой Отечественной войны, судья военного трибунала — слишком много времени отдавал служению Фемиде. Настолько много, что своего родного сына Наиля обделил отцовским вниманием. Мальчишка от природы был крепок, занимался боксом и спортивные навыки применял не только на ринге. Начал верховодить в дворовой ватаге, обзавелся кличкой Тяга и очень скоро «попал на нары». Освободился — и снова на этап.

Очередное освобождение Тяги пришлось на начало перестройки, когда стали разворачиваться кооперативы и рэкетиры. Не воспользоваться моментом Тяга не мог. Из пацанов организовал банду. В этот самый период, когда шло «становление» группировки, Тяга попал в поле зрения органов безопасности. Мы только-только получили циркуляр подключиться к борьбе с организованной преступностью.

Изучая организационно-преступную деятельность Тяги, получил оперативную информацию о том, что он вымогает деньги у коммерсанта. Провели оперативно-розыскные мероприятия, как говорится, «по полной программе» — к задержанию Тяги с поличным готовились, будто американского шпиона ловили. Не успел Тяга с отобранной у коммерсанта смешной суммой в пятьсот рублей выйти на улицу, как на его запястьях защелкнулись наручники.

Тяга был ошарашен и ругал себя последними словами, что попался, как «кур в ощип!» Повозмущался Наиль Аб-басович, но к концу следствия мы с ним нашли взаимопонимание: бандиты бандитствуют, а опера оперят.

У каждого своя дорога в жизни. Тягу я поймал по-честному, без подлости. Федеральный судья Суханаев осудил Тягу нестрого, дал по минимуму.

Пару-тройку раз заглядывал я в Казанскую колонию в гости к Тяге, поговорить о жизни. Человечное отношение дало результаты: у нас сложились вполне нормальные отношения. После освобождения Тяга не сотрудничал с органами безопасности, но в процессе общения с ним, удавалось выведать представляющие интерес сведения о событиях, происходящих в криминальной среде.

Однажды произошел курьезный случай. Летом 1992 года я был в командировке в Москве. Остановился у своего друга. Телефон стоял рядом с диваном, на котором я спал. И спал так крепко, что не услышал звонка, раздавшегося часа в два ночи. На звук из соседней комнаты прибежала дочь друга, которой было лет четырнадцать. Растолкала меня и протягивает телефонную трубку: «Дядя Юра, это тебя!» На другом конце провода слышу голос Тяги:

— Юрий Александрович! Хорошо устроился! Даже ночью молоденькая секретарша под боком! Спишь и знать не знаешь, что утром в Москве рифоновские пацаны Алмаза Мугинова гранатой подорвали. Прямо в квартире.

Поговорили ночью, а утренним рейсом Тяга прилетел в Москву и рассказал, что Ленка — сожительница Кадета, одного из лидеров группировки «48-й комплекс» — завела любовную интрижку с «ГЭСовским» бандитом по кличке Рифон. Любовный треугольник Ленка разрулила просто: подстрекнула Рифона умножить Кадета на ноль, сообщив его московский адрес. Рифон снарядил на дело «пехотинцев», которые и забросили гранату в окно московской квартиры. Но Кадету повезло, Аллах уберег — в это время его в комнате не оказалось. Там безмятежно спал Алмаз Мугинов, которому, соответственно, не повезло.

Тяга рассказал мне все это не потому, что жаждал помочь органам безопасности в борьбе с преступностью. За его бравадой был плохо скрываемый страх перед молодыми отморозками. В сознании зрелого по челнинским меркам уголовного авторитета не укладывался такой беспредел:

— Как можно просто взять и подорвать человека гранатой? Ну, ограбить, морду набить — куда ни шло. Но убивать?! А если завтра я Рифону — который по дворовым меркам для меня просто шпана[70] — слово скажу свое каторжанское, а он меня за это гранатой!? Не, ребята, так дела не делаются, лучше всем будет, если Рифон на нары упадет, ума-разума наберется и поймет цену человеческой жизни.

Только к зиме мы задержали пацанов-исполнителей Стрюкова и Ефремова (сколько помню, так их величали). Доставили их вечером в 6 отдел УВД и начали с ними работать. Я взял одного, Виктор Баженов — другого, а начальник отдела Рафис Хабибуллин[71] барражировал между кабинетами. Мы их не били, не истязали — просто беседовали. Мой «пассажир» бравировал:

— Начальник, смерть я уже видел и ничего не боюсь.

Врал или нет — не знаю. Рассказал пацан, как в Москве, во время бандитской поножовщины его порезали. Доставили в больницу, экстренно отправили на операционный стол. После наркоза пришел в себя, видит, рядом с его больничной кроватью милиционер на стуле спит. Смекнул: конвоир этот по его душу приставлен. Потихонечку встал и дал из больницы деру. На улице почувствовал, что у него сердце останавливается. Разорвал повязки, швы и стал пальцем сердце массировать.

Слово за слово под утро раскололи[72] мы этих братков.

Вечером следующего дня агент мне сообщил, что Лен-ка-изменщица вместе с ребенком вылетает ночным рейсом из Челнов в Краснодар. Мы с Баженовым помчались в аэропорт. Но ни в лицо, ни по фамилии Ленку знать не знаем. Приезжаем — самолет уже на взлетную полосу выруливает. Через линейную милицию задержали вылет, и пошли искать душегубку. Нашли! Она одна из всех пассажирок Еленой была и с малолетним ребенком. Доставили ее в УВД, и к утру она призналась в подстрекательстве к убийству Кадета.

Передали все материалы в Москву по месту совершения преступления. Как уж там расследовали это дело — не знаю, но Ленка и Рифон, на сколько мне известно, остались на свободе.

А что Тяга? Его страх перед набирающей силу молодой бандитской порослью оказался вполне обоснованным. Как записано в обвинительном заключении по уголовному делу на ОПС «29-й комплекс», «21 февраля 1994 года, примерно в 7 часов 50 минут, во дворе школы №50, расположенной в 31 комплексе новой части города Набережные Челны, участник банды «бригада Рузалика» Ф. Г. Хиса-мутдинов, действуя по указанию А. А. Саляхова, Ю. Л. Еременко, А. Н. Власова и Р. Р. Асадуллина, с целью установления криминального господства преступного сообщества «29-й комплекс» над преступными группировками города Набережные Челны, за вознаграждение из средств преступного «общака» сообщества совершил тяжкое преступление — нападение и убийство из пистолета конструкции Токарева (ТТ) лидера противоборствующей группировки «ГЭС» Н. А. Хабибуллина».

Вот так закончил свой жизненный путь Тяга. Не самый лучший, но все же гражданин России. А для того, чтобы в обвинительном заключении появились эти лаконичные строчки об исполнителях и заказчиках убийства, нам, операм, еще предстояло разыскать их. Для установления предположительных мотивов убийства начали с отработки связей Тяги. Его близкий друг Николай Леонтьев рассказал мне, что незадолго до смерти Тяги он обратил внимание на то, что Марат Гарипов — племянник заместителя главы МВД РТ по кадрам, бывший майор милиции и старший опер ОБХСС УВД, уволенный из органов за пьянство — «отирался» у квартиры Тяги. Леонтьев — мастер спорта по дзюдо и самбо — на лестничной площадке встряхнул Гарипова и предельно прямолинейно поинтересовался целью его пребывания у мусоропровода. На прямой вопрос Леонтьева Гарипов ответил лаконично:

— Начальство приказало следить за Тягой!

Леонтьев не придал тогда значения этой встрече на лестничной клетке, но, беседуя со мной, предположил о возможной причастности Гарипова к убийству Тяги. Леонтьев также отметил, что в последнее время Гарипов тусовался с «двадцатидевятниками». Несмотря на понятия, Леонтьев дал официальные показания. Но почему-то в обвинительном заключении по уголовному делу на ОПС «29 комплекс» прокуратура РТ не стала заявлять показания Леонтьева как источник доказательств по эпизоду «убийство Н. А. Хабибуллина».

С Виктором Баженовым и Рафисом Хабибуллиным обсудили ситуацию. Учитывая, что я достаточно хорошо знал Гарипова, решили провести оперативную комбинацию[73] . Я пошел к Гарипову домой и «проговорился» о том, что он подозревается в убийстве Тяги. Расчет был простым: Гарипов кинется к своим соучастникам в убийстве Тяги. Ну и мы следом.

Наружное наблюдение за Гариповым вели сотрудники милиции. Действительно, после нашей беседы Гарипов вышел из дома, сел в машину и куда-то поехал. Сотрудники милиции «довели» его до Мензелинска, где оставили без наблюдения.

Я тогда разругался с Рафисом Хабибуллиным, но он упрямо твердил:

— Поступила команда не задерживать Гарипова.

Мой «наивный» вопрос «кто дал команду?» остался без ответа.

На дворе стояла зима 1994 года. Долго я пытался вычислить местонахождение Гарипова. По агентурным данным[74], он скрывался в Одессе, где у «двадцатидевятников» были серьезные интересы. Но возможности проверить эту информацию у меня не было. Официально-то Гарипов в розыск не объявлялся. Это позже, в период с августа 2001 по 2004 годы прокуратура Татарстана установит, что Гарипов был одним из киллеров ОПС «29-й комплекс». По заданию Саляхова он приехал в Набережные Челны убить Асадуллина. Но тот оказался проворнее и 1 августа 2001 года совместно с Буртасовым, Слободи-ным и Латыповым вынес Гарипову «приговор», который тот не смог обжаловать. Потому как его удавили прямо «в зале суда» — на даче Латыпова.

В каких еще преступлениях после убийства Тяги участвовал Гарипов? Вопрос открытый. Но совершенно очевидно, что задержи мы Гарипова зимою 1994 года, глядишь, после ареста больше и не причинил бы он своими преступлениями зла, да и сам остался живым, уже, наверное, вернулся бы домой после отсидки.

***

Когда работал над «Зазеркальем», попалась мне в руки книга «Органы безопасности Республики Татарстан. История и современность». Книга редкая, судя по тиражу (всего 2000 экземпляров), издана «только для своих».

В очерке «Преступность могла захлестнуть реформы» есть такие строки: «Настойчивая и кропотливая работа позволила установить местонахождение и осуществить задержание находившихся более двух лет в розыске главарей бандитских формирований Хисматова и Гапсалямова».

Мне довелось принять самое непосредственное участие в розыске и задержании того самого Газинура Хисматова, носившего гордую кличку «Чекист».

Скромный учитель одной из альметьевских средних школ Газинур Хисматов в начале 90-х годов прошлого столетия организовал банду. Пока «братки» грабили и промышляли рэкетом, милиционеры смотрели на них «сквозь пальцы». Но 30 мая 1993 года «стрелка»[75] Хисматова с вором в законе Гапсалямовым закончилась стрельбою. На месте побоища остались три трупа бандитов и бездыханное тело ни в чем не повинного случайного прохожего.

Подобного беспредела власть не потерпела...

Верховный суд Республики Татарстан осудил 47 участников банды Чекиста к различным срокам лишения свободы за бандитизм (ст. 77 УК РСФСР). К слову, по делу ОПС «29 комплекс» было осуждено всего 32 братка!

Все было бы хорошо, но сам Чекист успел податься в бега и был объявлен в федеральный розыск. В один из апрельских дней 1995 года поступила информация, достоверность которой вызвала сомнение: Чекист вместе с депутатом Государственного Совета Республики Татарстан — назовем его Робертом «Х» — наутро намерен выехать в Казань. Где находится депутат, где Чекист, мы понятия не имели. Незамедлительно доложили начальнику Управления ФСК РФ по РТ генерал-майору В. А. Салимову. Рикошетом: «Проверить и доложить!»

Как проверять? К депутату домой не пойдешь, жене его не скажешь: покажи, мол, нам, где муж твой, а где бандиты беглые!

Мой непосредственный руководитель подполковник Зайцев «умыл руки»:

— Тебе поручено, ты и выполняй приказ Салимова, проверяй, ищи Чекиста и депутата, а я на футбол спешу!

Даже мой друг Виктор Баженов не поверил в реальность сведений и тоже уехал на футбол! Остались мы с этой проблемой наедине с «Николаем Николаевичем» — на чекистском сленге так называют подразделение наружного наблюдения. Поскольку других отправных точек не было, установили наблюдение за квартирой депутата.

Ближе к полуночи я уговорил своего друга - командира полка патрульно-постовой службы УВД Николая Зайкова поучаствовать в подвиге — усилить бойцами ОМОН контрольный пост милиции на выезде из Челнов и держать связь со мною, ждать команды.

Сижу в дежурке, жду движения. Часа в четыре утра наружка докладывает — из квартиры депутата вышла компания человек в десять, разместилась в трех машинах и отъехала от дома. Одна машина на предполетной скорости умчалась в сторону Мензелинска, две другие — в сторону Казани.

Даю ОМОНу команду на задержание этих двух машин. Омоновцы — парни еще те — только дай повод отличиться! Машины эти так остановили — мало не покажется! Вытряхнули всех на землю, проверили документы и содержимое карманов. Депутат — в наличии, а вот Газинура Хисматова со славным прозвищем Чекист, увы, нетути...

Командую: «Всех, кроме депутата, в 6-й отдел! Будем проверять — кто они и что они! »

С утра пораньше «порадовал» начальника Отдела Рашита Муратовича Харасова конфузом, доложил:

— Шума было много, а разыскиваемого Чекиста среди задержанных нет.

Харасов доложил генерал-майору В . А. Салимову. Могу только предположить, что он услышал в ответ. Конфуз есть конфуз.

После бессонной ночи в расстроенных чувствах поплелся домой спать. А тем временем милицейские опера стали отрабатывать задержанных: проверять фамилии, документы, выполнять прочие формальности, беседовать. Понятное дело — челнинские опера не знали в лицо аль-метьевского бандита. Это только в кино все просто и красиво. Но есть Бог! В это самое время, прямо «как в кино», в Челнинское УВД по делам приехал альме-тьевский опер. И совершенно случайно увидел среди задержанных Чекиста!

Только я прилег — звонит Виктор Баженов:

— Чекист среди задержанных! Он по фальшивым документам гулял.

Звоню начальнику Отдела:

— Товарищ полковник, Чекиста задержали!

Рашит Муратович не стал спешить с докладом, приказал ехать в УВД и лично убедиться, что в камере именно Чекист.

Приехал в УВД. Баженов ведет меня в кабинет, где в компании двух милиционеров сидит парень, мой сверстник, прикованный наручниками к батарее.

Спрашиваю:

— Ты Чекист?

Мне показалось, что Хисматов «просек» мою ведомственную принадлежность и сдержанно, но с достоинством, ответил:

— Так меня кличут.

Со словами: «Чтобы впредь я тебя в нашем городе не видел!» — я вышел из кабинета.

Больше я с Хисматовым не встречался.

А депутат после шока, вызванного бесцеремонным задержанием Чекиста и остальной компании, пришел в себя и поехал к моему секретному соратнику из числа братков поделиться радостью, что остался на свободе! Выслушав депутата, браток поинтересовался, чему он так радуется. Если посмотреть на ситуацию «со стороны», то выходит, что ОМОН под руководством Удава — так меня прозвали и бандиты, и менты с прокурорами — задержал всех, кроме депутата. А это наводит на «нехорошие» мысли, что именно депутат помог Удаву поймать Чекиста. В воздухе повис риторический вопрос: «Долго ли проживет депутат?!»

Вероятно, депутату вспомнилось, как незадолго до этих событий, зимой 1995 года его избили по «заказу» конкурента Жоры «Y». Я тогда приглашал депутата в Отдел, чтобы получить от него официальное заявление. «Слуга народа» приехал в сопровождении охраны, словно не в орган безопасности, а на бандитскую «стрелку». И беседу со мною построил «по понятиям». Сообщать, кого подозревает в организации нападения, не стал. Честно говоря, я сам не рад был, что пригласил депутата, который для пущей важности в начале беседы пригрозил звонками и Президенту, и Председателям Госсовета и Правительства республики. И лишь мои заверения, что я и без вмешательства столь уважаемых персон по долгу службы буду искать того, кто посмел напасть на депутата Государственного Совета Татарстана, сбили с него спесь. Беседа завершилась вполне дружелюбно, расстались мы тепло.