Глава 6

Глава 6

1927 год был особенно благословенным в жизни Н-ской общины. При арендованном ею доме, переоборудованном из чайной в молитвенный, имелся обширный двор, рассчитанный на несколько подвод. Он долгое время пустовал и зарос травою.

По милости Божьей церковь на этом месте получила желанный уют и простор. Вскоре помещение дома молитвы уже не могло вмещать всех желающих слушать проповедь и пение, и поэтому в теплые дни богослужения проводились при широко открытых дверях и окнах. Улица была довольно оживленная. Купеческие кареты и фаэтоны извозчиков, тарантасы и крестьянские телеги то и дело сновали к станции и обратно, а в дни отдыха толпы людей с пригородов и деревень вереницей тянулись по ней на базар. В праздничные же дни прилегающие к молитвенному дому улица и переулок были буквально запружены слушателями всякого рода. В основном это были простые крестьяне и рабочие. После того, как хор научился стройно и громко петь, пение гимнов было слышно и на соседних улицах.

Кажется, никто не помышлял о надвигающемся грозном времени преследований Церкви Божьей. Верующие радовались безграничным возможностям свободно свидетельствовать о Христе и старались максимально использовать каждый свободный вечер. Почти вся неделя была распределена занятиями. В воскресенье с утра до вечера дом не пустовал: всегда несколько подвод деревенских верующих стояло во дворе. Собрания проходили торжественно. Проповеди гостей, декламации, пение хора привлекали большое внимание посетителей. Как правило, после собрания не сразу расходились по домам. Там и сям проходили оживленные беседы с гостями, часто заканчивающиеся покаяниями. В иной группе разучивали новый гимн. Гости рассказывали о своей жизни по местам. Сестры-повара готовили трапезу для приезжих. На лужайке раздавались звуки христианского веселья молодежи. Все жило и дышало радостью. Расходились уже поздно вечером с пением. Мелодии христианских гимнов далеко были слышны на притихших, тускло освещенных улицах города.

Богослужение утром воскресного дня, а также в четверг вечером всегда имело призывной характер. По вторникам проводились занятия с хором, в пятницу вечером собрание посвящалось изучению Слова Божьего - Библии. Вечер в понедельник был занят обсуждением разных нужд церкви. В жизни общины высоко ценилось чувство гостеприимства. В воскресенье, между утренним и вечерним собраниями, верующие приглашали друг друга в гости, поэтому дух братолюбия украшал, церковь как венец.

Правда, к великой печали, были в общине и такие христиане, которые приносили больше скорби, нежели радости. К числу таковых относились сестра Зоя и ее мать-старушка. Хотя они и являлись одними из первых членов Н-ской общины, однако в характере своем имели много плотского, нехристианского. Их отличали своеволие, непримиримость, упрямство, бесчинство по отношению к служителям, гордость ума. Такой умерла старица, такой впоследствии оставалась и ее дочь, достигнув глубокой старости, ставшая чужой для всех. Бывали случаи, когда в разгар самого благословенного общения сестра Зоя высказывала либо укор, либо неуместное свое мнение, свое заключение, и тенью печали покрывалось тогда все общение. Но благодарение Господу, Христос воскрес, и сила воскресения живет в Церкви и побеждает все. Побеждала она и в жизни Н-ской общины.

Одним из ярких, оставшихся в памяти событий был праздник жатвы 1927 года. Праздник было намечено провести в воскресенье после уборки урожая с полей и садов. Письменные приглашения рассылались верующим окружающих деревень. Особое приглашение было членам общины, которые выехали в другие города. За несколько дней до воскресенья на членском собрании были распределены обязанности и дежурства. К празднику пожелали присоединиться городские молоканские семьи, а также молокане ближайших поселков. Одна из семей привезла великолепную фисгармонию, на которой их старший сын был хорошим исполнителем. Стены и потолок искусно украсили самыми прекрасными плодами садов, лесов, полей и огородов. Было привезено много столов, скамеек; взято напрокат несколько больших, вместительных самоваров. Господь благословил эти дни и погодой: была пора чудной, золотой, теплой осени. В пятницу, накануне праздника, было молитвенное собрание с проверкой готовности. Все оказалось превосходно.

Первые гости стали подъезжать в субботу после обеда. Одна за другой, более десятка подвод плотно разместились на дворе при молитвенном доме. Остальные были помещены поблизости, во дворах у молокан. В числе первых гостей был брат Никанор - старец лет восьмидесяти. С котомкой на спине, в новых холщовых штанах и такой же косоворотке, в праздничных лаптях и белоснежных обмотках он вошел во двор, снял картуз и громко поприветствовал расположившихся гостей:

- Мир вам, братья! И я к вам.

Старичок прибыл из самой далекой деревни, пройдя пешком более сорока верст. Увязалась было за ним и его старушка, немного моложе его, но из-за всяких опасностей согласилась остаться дома при условии, если дед расскажет "все как есть" и привезет приветы и гостинцы. Тепло и сердечно обняли братья деда Никанора и после того, как он снял котомку со спины и сложил ее с батожком на крыльце, прямо на дворе преклонили колени и со слезами радости благодарили Господа. После молитвы все обратили внимание, что котомка у деда зашевелилась. Когда ее открыли, там оказалась живая индюшка и огромный огурец. Это был подарок деда к празднику жатвы.

Поздно в сумерках, когда уже все стало стихать, а гости из деревень укладывались спать прямо на сене на подводах, издали вдруг послышалось красивое знакомое пение звонких голосов. Пение приближалось, и вот уже все ясно слышали:

Некогда чужие, мы теперь друзья,

Близкими мы стали кровию Христа.

Все, кто был во дворе, выбежали за ворота и смешались с приехавшей поездом группой христианской молодежи. Песню заканчивали вместе:

Громко пойте аллилуйя,

Бог нас спас и оправдал,

Наши имена навеки

В книгу жизни записал.

После песни в наступившей на мгновение тишине кто-то вдруг негромко, но восторженно, сердечно и внятно проговорил: "Какая благодать!" Все расступились, чтобы увидеть говорившего. Опираясь обеими руками на батожок, стоял в центре внимания с непокрытой головой и слезами радости на глазах дедушка Никанор. Когда первый порыв восторга и радости утих, он среди водворившейся тишины добавил:

- Имеет ли какой другой народ такую любовь, какую дал нам Отец, чтобы нам называться и быть детьми Божьими?

Вновь приехавшие гости разместились на лавках прямо в молитвенном доме, и долго еще за полночь были слышны их негромкие радостные голоса. Всю ночь прибывали гости с разных мест. Входя в дом, укладывались, где кто находил место. Проснувшись утром, приехавшие вечером увидели, что пройти к выходу из дома стало едва возможным.

Утренний колокольный звон по всему городу возвестил начало воскресного дня и разбудил всех гостей. Едва успели привести в порядок дом молитвы, как празднично одетые со всех сторон стали сходиться на торжество люди. К всеобщему ликованию, из Рязани прибыл брат Гаретов с группой верующих; из Москвы - Ковальков В.М. и Степин. Ожидалась еще большая группа гостей из соседнего города с хором, а дом был уже полон. За несколько минут до начала торжества, когда все уже было расставлено и присутствующие, нетерпеливо поглядывая в окна, приготовились пропеть в ожидании хора несколько гимнов, кто-то вдруг крикнул:

- Идут!

Из-за углового дома показались ожидаемые гости.

"Отраду небесную для сердец нам послал Отец", - ясно послышалось через распахнутые окна приближающееся родное пение. Вставши, с сияющими лицами присоединилось к пению пришедших гостей все собрание словами припева:

"Всем привет! Всем привет! Братьям, сестрам всем привет!" Чей-то многим уже знакомый голос в перерыве между куплетами сказал в изумлении: "Вот это да-а!" И затем все слилось в общий восторг. Особенно потрясены были присутствовавшие на таком празднике в первый раз. Торжество началось пением гимна: "Дорогие минуты нам Бог даровал". Краткие, волнующие молитвы вызывали слезы радости у присутствующих. Одна из них была так проста, но так понятна: "Господи! Да что же это такое?"

Короткие, яркие проповеди гостей сменялись стройным пением хоров из трех мест. Выразительные декламации, сольное и групповое пение в сопровождении фисгармонии приводили слушающих в неописуемый восторг. В довершение всего была чудесная игра скрипки с флейтой, исполнивших "Чудное озеро Геннисаретское". Четыре часа пролетели как мгновение. Так могло бы продолжаться и далее, но вот, раздвигая слушателей, к столу прошел молодой человек и, упав на колени, в сильных рыданиях стал раскаиваться. Это был известный в округе бандит Арсентий. Вдвоем с товарищем шли они случайно мимо молитвенного дома и, услышав красивое пение, остановились. Затем Слово Божье коснулось его, и он немедленно решил стать христианином. После него покаялось еще несколько человек. Кроме обращенных молились многие участники праздника, и все благодарили Бога за великое богатство благодати. По окончанию общей молитвы верующие с ликующими сердцами приветствовали раскаявшихся. Арсентий сразу оказался в кругу молодежи.

Улица была заполнена слушающими. Когда первая часть праздника пришла к концу, объявили перерыв для установки столов к общему обеду. Ответственные за приготовление остались в доме, а во дворе начались оживленные беседы христиан со слушателями, из которых большая часть видели верующих впервые, узнали правду о христианах. Многие из неверующих откровенно признавались, что о баптистах слышали только грязное и страшное. Кто-то слышал, что это развратники, другим говорили, что там одни старики и старухи и те полоумные, третьих пугали тем, что баптисты детей сжигают в огне; некоторые же слышали, что это вообще не люди, а какие-то чудовища и многое другое.

Сегодня же все присутствующие пришли в изумление, увидев множество ликующей молодежи, детишек со своими родителями, услышав красивое пение, а главное, простую братскую любовь между собой и к ним, незнакомым людям. Для многих это был совершенно новый, неземной красоты неведомый мир простых, обычных как и все людей, но людей, соединенных необыкновенным родством. А ведь весь секрет заключается в личности Иисуса Христа. Христа, не нарисованного кистью художника, не вытканного золотом на дорогой ткани, не вылитого из драгоценного металла. Христа - не иконы за тусклой лампадой, но Христа живого, воскресшего. Христа, живущего со Своим народом, с живой Церковью, прославляющей Его за великое, вечное искупление. "Но почему мы не знали о вас, какие вы есть, раньше?" - так многие из присутствующих спрашивали христиан.

Затем беседа была прервана объявлением, что всех дорогих гостей приглашают за столы. Два раза приглашать не пришлось, так как время было за полдень. Почти половина гостей сидели за столами, поставленными во дворе из-за недостатка места в доме, поэтому дальнейшее празднование разделилось на две группы. Лишь участвовавшие в служении проповедью или в чем-то ином, особо выдающемся, подходили к окну, открывающемуся во двор.

Во второй части праздника был дан полный простор всякому участию. В особое умиление всех привела сестра Люба из соседнего города. Под собственный чудный аккомпанемент на гитаре она серебристым сопрано исполнила в память молодой христианской солистки, умершей в с. Пески, песню: "Умолкли аккорды, порвалися струны, и звуков уж тех не слыхать...". После нее один за другим пели и декламировали стихи деревенские братья и сестры, вызывая общую радость всех присутствующих.

- Братья и сестры, - начал речь гость с хутора, рядом с которым встали его жена и три сестры, - мы, конечно, не можем порадовать вас пением или музыкой. Для музыки руки корявы, поем по-деревенски, А вот что могем, то могем: Бог наделил нас в этом году худобой и всяким другим добром. Вот мы и привезли на праздник жатвы из сусеков наших несколько мешков хлеба да крупицы. Сестры наткали холста и дерюги. От пчелок в подарок кадушка меда. Раздайте Христа ради нуждающимся, как Бог велит. За ним вышел наперед пожилой брат с супругой:

- Ну а мы еще бедней старики да старушки, ткать у нас некому. Поэтому привезли яблок. Яблочки сами снимали одно к одному. А сестры положили кошелку яиц да несколько мешков кудели - доброе полотно будет. Христа ради примите от нас.

Так гости из деревенских общинок, братья и сестры, один за другим выступали с короткими обращениями, полными возами дополняя всеобщий восторг. Эта часть служения была настолько потрясающей, что из числа неверующих гостей встал мужчина и со слезами на глазах, путаясь в словах, заявил:

- Да, действительно. Я прожил свою жизнь бесцельно, бездумно. Сегодня я увидел и услышал то, чего сроду не встречал, но без чего жить нельзя. Я увидел настоящую любовь между людьми...

Недоговорив, он упал на колени в раскаянии. Молился он очень кратко, прижимая руки к груди: "Боже мой, Боже мой! Буди мне грешному!" За ним стали раскаиваться пред Богом и другие, и все собрание в доме и на улице огласилось молитвами. В слезах сокрушения молились и некоторые верующие, прожившие жизнь бесплодно.

Никто не заметил, как село солнце и начали сгущаться сумерки. Многие из приехавших с родителями детишек заснули на возах с сеном, на кроватях в жилых комнатах, у взрослых на коленях, а расходиться никому не хотелось. Когда же наконец дальние гости напомнили о своем отъезде, все встрепенулись, и после краткой заключительной проповеди и молитвы сердечно с ними попрощались. Остающимся было объявлено, что весь следующий день праздник будет продолжаться. Располагающим временем предложили оставаться праздновать до конца.

Отъезжающих гостей пошли провожать на станцию с пением. Пели, пока ожидали поезд, пели, когда гости садились в вагон, с пением провожавшие возвратились в дом молитвы. Не разъехались по домам гости из деревень и ближних городов. Оставшихся пригласили со двора в помещение, и дом опять был полон народа. Неутомимая молодежь своим служением много еще радовала сердца присутствующих, и только далеко за полночь, после горячей благодарственной молитвы, местные стали расходиться по домам, а гости располагаться на ночлег. Долго еще продолжался гул голосов разговаривающих, потом он стал переходить в шепот и наконец стих совсем. Спокойным был сон народа Божьего, напоенного благодатью.

Наутро все пробудились еще под впечатлением предыдущего дня, и перед общей молитвой брат прочитал соответствующее место: "Когда я пробуждаюсь, я все еще с Тобою" (Пс.138:18). Брат отметил, что душа жаждет присутствия Божьего, и это общение со святыми на земле во имя Господа драгоценно. Это Фавор наших дней. Но увы, оно сравнительно коротко, подобно кратким мгновениям общения Петра, Иоанна и Иакова с преображенным Христом.

Утреннее собрание, несмотря на значительно меньшее количество гостей, явилось продолжением "Фавора". Вспоминая прочитанный утром текст, присутствующие вновь почувствовали смысл слов: "Пробуждаясь, я все еще с Тобою". Таким же стройным было пение в сопровождении фисгармонии; декламации и струнный оркестр - все славило Господа.

Перерыв на обед был короче, так как сестры-хозяйки вполне освоились со своими обязанностями. Трапеза любви началась уже без обычных неловкостей, просто и естественно, как в семье. Очень многое вспоминалось из жизни братства. Большое внимание привлекло повествование Арсентия о своем ужасном прошлом. За ночь он выучил наизусть повесть об обращении одного разбойника, рассказал ее со слезами, затем, к удивлению всех, изложил целую вдохновенную проповедь.

Много простых, но мудрых примеров привели деревенские братья в проповедях и рассказах. Однако самым волнующим было выступление деда Никанора после того, как он прочитал текст из Библии: "Спасай взятых на смерть, и неужели откажешься от обреченных на убиение?" (Прит.24:11).

- Это было двенадцать лет назад, мы тогда впервые услышали Слово Божье от пленного австрияка. Он нас и окрестил обоих со старушкой моей. Верующих было мало в округе, и мы верст за двадцать ходили, чтобы повидаться со своими. Да и то тайком от сельчан, а особенно от попа да урядника. После войны пленным разрешили вернуться на родину. На прощание меня братец благословил вот этим самым словом: "Спасай взятых на смерть". Вот я как-то шел, а сам размышлял: и к чему бы мне это было сказано? Да так и не заметил, как подошел к маленькой деревушке Починки нашего же Раменского прихода. Вдруг слышу из крайней избы раздается такой страшный бабий вопль, вроде как над умершим. Я у избы остановился, сенки были открыты, и меня какая-то сила толкнула в избу. Возле порога стоял в нерешительности парень, который держал в руках крышку гробика. Под образами, наклонившись над ребенком, голосила старая женщина. Мурашки от ужаса прошли по моему телу: я увидел детский скелет, обтянутый почерневшей кожей. В яминах глаза были открыты и не моргали, рот полуоткрыт. Когда я прикоснулся к женщине, она как бы очнулась, на минуту притихла, глотая слезы. Но потом с новой силой стала голосить и рассказывать, что вот уже год, как она мучается с парнем, что он уже весь высох, а утром перестал дышать, видно, помер. Я растерялся и стоял в нерешительности, но вдруг ясно услышал: "Спасай взятых на смерть". Поднял я с пола рыдающую женщину и приказал ей немедленно запрягать подводу.

В ту пору Бог наделил меня способностью лечить людей от разных хворей травами и кореньями. С верою и молитвою, со страхом Божьим мы со своей старушкой служим деревенскому люду. Сердцем я чувствовал, что ребенок еще жив и Бог может поднять его. Всю дорогу я говорил женщине про Бога, а она так смиренно все крестилась да слушала. Потом дал я ей лекарства, помолились да проводил ее. Так она, касатка, бутылки-то к груди прижала, как ребенка, а сама все крестится да крестится, видать, набожная была. Потом-то уж плохо я помню, но как будто приезжала она. Однако чего мне не забыть, когда я ее с молитвой-то проводил и она-то повеселела, с моей души как сто пудов свалилось. Я еще подумал: к чему бы все это? Но когда проводил и поглядел ей вслед, на сердце все те же слова, как шепчет кто: "Спасай взятых на смерть". После я проходил мимо их избы не раз, будто и мальчишка какой-то вился, да ведь разве их мало по деревне. Как-то даже хотел зайти понаведаться, да в щеколде все тычинка торчала. Вдова она была, дома-то сидеть было не для кого.

Едва дед Никанор закончил свой рассказ, к нему, вытирая кулаками слезы, из хора выбежал Павлушка и сквозь рыдания успел только проговорить:

- Дедушка! Ведь это я был, а вот и бабушка моя сидит перед тобой, она уже тоже крещенная.

На мгновение все замерли, но вот бабушка Катерина с молитвенным воплем упала на колени. Многие в собрании плакали вместе с ней слезами радости. Опираясь на батожок, стоял среди рыдающих дед Никанор. Долго с удивлением смотрел он то на Катерину, то на Павлика, стекали и из его глаз слезы и пропадали в глубоких складках морщинистого старческого лица. Когда после долгой, благодарственной молитвы все утихли и сели, он тихо пошел к своему месту, а на ходу, кивая головой, повторял:

- То-то ж оно и сказано: "Спасай взятых на смерть".

С того момента Павлушка не отходил от деда и решил даже спать ночью рядом с ним. Рассказ деда Никанора переменил саму тему праздника: все проповеди, стихи и пение продолжались на тему спасения грешников.

Давно уже остыли самовары, давно притихла суета с едой, за окном надвигались вторые сумерки, а расходиться не хотелось, пока брат Гаретов не напомнил, что и им пора собираться на поезд. Все встрепенулись, а кто-то крикнул:

- Со стен-то еще ничего не снято.

Тут последовала команда: "Снять плоды со стен и потолка!" Молодежь с радостью быстро и аккуратно исполнила это поручение. Затем Петр Никитович поручил хозяйственницам-сестрам все раздать на гостинцы отъезжающим. Без излишней суеты, с любовью все раздавалось гостям. Павлик разыскал котомку деда Никанора, а сестры положили в нее всяких продуктов, чего у него в доме не могло быть. Сверх того откуда-то появился для старушки праздничный темный сарафан, а деду положили плисовые штаны. Когда Павел с сестрами преподнесли деду переполненную котомку, он сильно отнекивался, но увидев, что гостинцы раздают всем, взял котомку из рук и горячо благодарил Бога за Его любовь и братолюбие верующих. После его молитвы все почему-то посмотрели на него, ожидая еще каких-нибудь слов, но он от волнения не смог собраться с мыслями и лишь сказал кратко:

- Вот как оно получилось у меня: а кадысь, на прошлом празднике кто-то рассказал, как из Рязанской глуши старичок попал в гости к московским братьям да все собрание проохал, что "не даром". Так получается и у меня - не даром!

Гулом восторга ответили деду за его находчивость.

Долго и крепко обнимались гости на прощание, затем, выйдя на улицу, запели: "Бог с тобой, доколе свидимся". В вечерней мгле уже расплылись силуэты удаляющихся гостей и превратились в белые, розовые, голубенькие пятнышки, а в воздухе все еще звучало: "На Христа взирая, всем любовь являя, Бог с тобой доколе свидимся!"

Постепенно пение переключилось на знакомую родную мелодию, разобрать из которой можно было лишь одно: "У ног Христа, у ног Христа".

Оставшиеся заметно приутихли, было ощущение, будто кто вынул из горящего костра несколько головешек. Только теперь почувствовали, как утомились физически, и потому решили отправиться на ночлег пораньше. Все согласились закончить весь благословенный праздник хвалебной молитвой и пением. Так и поступили.

Расходились после молитвы медленно и неохотно. У многих на уме и на устах было одно: будет ли еще когда-нибудь такое простое, сердечное торжество любви в жизни или минувшее останется только в сладком воспоминании? Кто-то, стоя у раскрытого окна, подметил, кивая вслед ушедших гостей:

- Последнее, что мы от них ясно расслышали - это "У ног Христа, у ног Христа". Для многих, видно, оно так и будет.

На следующий день деревенские гости встали рано. В их числе был и дед Никанор. Он очень осторожно поднялся, чтобы не разбудить своего нового, верного друга, однако Павлик проснулся и, не взирая ни на какие уговоры, стал собираться вместе с ним.

- Куда же ты засобирался? - останавливал Павлика дед Никанор, - и охота тебе утренний сон перебивать?

- Дедушка, я провожу вас за речку, - тоном, не допускающим возражений, ответил ему Павлик.

Помолившись и забросив за спину дедушкину котомку, они вышли в утренний туман. Поначалу оба шли молча, потом дед Никанор попросил Павлика рассказать, как Господь избавил его от смерти. Тот передал ему то, что слышал из рассказов бабушки и что помнил сам. Так они незаметно перешли мост через реку и остановились на другом ее берегу. На фоне загорающегося неба поднялись и исчезли последние клочья тумана над землей. Они стояли, сжимая друг другу на прощание руку, и не торопились расстаться.

- Скажи мне, дедушка, на прощание самое дорогое пожелание, - волнуясь, тихо проговорил Павлик. Минуту подумав, дед ответил:

- Я скажу тебе то, что пережил я, чем начал и должен жить ты: "Спасай обреченных на смерть!"

Лучи восходящего солнца озарили счастливые лица обоих: старого проповедника, уходящего в свой путь, и молодого, за спиной у которого лежал просыпающийся город. Наконец дед, опираясь на батожок, стал медленно удаляться от Павлушки. И кто мог знать, что на этом именно месте простой деревенский проповедник, некогда спасший жизнь незнакомому мальчику, не зная того и сам, передал благословение благовестника юной возрожденной душе.

Павлик долго еще стоял на тропе без движения, пока клочья тумана, поднявшись откуда-то из лощины, не скрыли деда от его взора. Вдруг ему послышалось: "У ног Христа, у ног Христа!" Павлик быстро оглянулся, но кругом никого не было. Глубоко вздохнув, он зашагал по мосту обратно в город.