Глава III

Глава III

Полк «Нормандия» покинул Белоруссию. Он перебазировался в Виленскую область. На новом месте нас встретила совсем иная жизнь. Дома, люди, их образ жизни и обычаи — все это совершенно отлично от того, что мы только что покинули. Деревянные строения уступили место каменным или кирпичным домам под черепичной крышей. Мы находим, что местность здесь похожа на поля Нормандии. Фермы кажутся зажиточными. Они группируются вокруг приходских церквей, как и во французских деревнях. Ферма, где размещаемся мы, имеет большое хозяйство и даже ручную колонку, чтобы качать воду, какие часто можно встретить у нас. Несколько часов назад мы находились в мире, со всех точек зрения непохожем на тот, в котором родились. Прыжок всего лишь на 400 километров, но нам уже кажется, что мы вернулись в свои родные края. Природа здесь чудесная…

— Все для туризма, — шутит Альбер, прищелкивая зыком.

Маленькое озеро, воды которого подходят к стенам домов, становится нашим бассейном. А кругом раскинулись сосновые рощи, прорезанные хлебными полями, несмотря на войну переливающимися волнами золота. — Мой капитан, — обращаюсь я к Матрасу, — если вы не видите в этом чего-либо предосудительного, с вашего разрешения я буду спать на улице. У меня достаточно сил, чтобы перенести укусы польских комаров на свежем воздухе, но ночью в доме, оставаясь наедине с клопами, я чувствую себя абсолютно беспомощным… Матрас недоволен:

— Делайте все, что вам угодно… Но я должен вас предупредить, что, по словам русских, в окрестностях бродят банды немецких солдат. Они отрезаны от своих и стараются любой ценой вновь с ними соединиться. Иногда по ночам они посещают фермы, желая раздобыть что-либо из еды… Ну, а если, черт возьми, они вас застанут в этаком мечтательном созерцании звезд?..

Несмотря на искренний совет, Ирибарн, Соваж, Микель, Шалль и я в течение двух недель нашего пребывания на этой ферме спали на открытом воздухе, предпочитая вероятный удар немецкого штыка неминуемым укусам клопов.

Первые дни мы посвятили приятному ничегонеделанью: веселые пирушки, способствующие пищеварению прогулки, сделки на «черном рынке». Я превратился в крупного специалиста по вопросам «черного рынка». Однажды ко мне обратился Матрас:

— У меня есть две рубашки еще из Англии, шерстяные кальсоны и пара туфель. Что я могу получить за это?..

Видимо, желание попировать захватило и его.

— Мой капитан, — с видом знатока ответил я, — вам дадут два литра самогона, утку, две курицы и два десятка яиц.

Обычно одну рубашку обменивали на один литр самогона. Двор фермы, где мы жили, был похож на пеструю ярмарку, настолько здесь перемешалось многообразие красок и птичьих криков.

Среди нас выявились повара самого высшего класса.

Одни были специалистами по приготовлению кур, другие — фаршированных уток, третьи — рагу. Благодаря самогону атмосфера на пирушках была непринужденной и веселой: много шуток, анекдотов, песен.

Иногда по утрам механики 1-й эскадрильи организовывали «охоту», в которой принимали участие Пьерро, Казанев, Микель, Шалль и я. Как только становилось известно, что в соседних лесах появилась немецкая банда, мы немедленно превращались в ударную группу. С автоматами в руках, гранатами на поясе, с нашим верным ТТ на боку углублялись мы в лесную чащу зеленых польских массивов.

Мы устраивали засады, замаскировавшись в кустах обычно вблизи пересечения лесных тропинок и дорог. Держа палец на спусковом крючке, мы ждали наступления темноты, зная, что немцы могут появиться только ночью.

Время проходило в зловещем ожидании. Многие томительные часы слышался только легкий шум ветра в верхушках деревьев, поскрипывание сосен, крик одинокой лисы, завывание волка. И вдруг, именно тогда, когда все начинали уже клевать носом, какой-то посторонний звук нарушал тишину. Это был едва различимый шорох, непохожий на остальные шорохи ночи. Слабые звуки, выпадающие из величественной симфонии ночного леса: осторожные шаги, шепот, бряцание оружия, приглушенная ругань. Вот на темном фоне зелени вырисовываются колеблющиеся тени вооруженных людей. Принудить их сдаться — задача не из легких. Мы стреляем наугад. По команде трещат все наши десять автоматов… Крики… Падают тела… Несколько одиночных выстрелов в ответ. Затем наступает тишина и ожидание рассвета. Иногда находили трупы, иногда их не было. Но всегда широкие полосы крови на мху показывали, что наши пули достигли цели.

Изредка мы направлялись на экскурсию в Вильно, и тогда впечатление, что мы приближаемся к Франции, еще больше усиливалось. Нет больше изб, нет куполов. Перед нами дома, построенные в готическом стиле, отели международного класса, напоминающие отель «Палас» в любой столице. В некоторых кварталах война не оставила никаких следов, хотя в Вильно происходили ожесточенные бои и на городском кладбище прибавилось восемь тысяч немецких могил. Потом мы занялись посещением польских деревушек, где старались усовершенствовать нашу науку обмена и завязать небольшие знакомства, которые забывались на следующий день. Однажды под вечер, возвращаясь с Ирибарном после обычной прогулки, мы видим, что на ферме идет бой. Автоматические зенитные орудия превращены в полевые и бьют прямой наводкой. Сильно пахнет гарью.

— Наверное, это бродячие фрицы, остатки вермахта, — говорит Ирибарн. — Голод заставил их все-таки выбраться из леса.

— Наверняка. Но как же нам быть? Как пробраться к себе? Они могут нас подстрелить, как куропаток…

Мы решаем не подавать никаких признаков жизни, чтобы действительно ее не потерять, и в ожидании конца суматохи проводим ночь, забравшись в лесную чащу.

Хорошая мысль!

Наутро узнаем, что группа немцев с полным презрением к смерти атаковала ферму и русские солдаты встретили их огнем, получив до этого приказ стрелять без предупреждения, как только что-нибудь покажется им подозрительным.

Наконец дни безделья и праздности заканчиваются. Возобновляются вылеты. Началась битва за Неман. Вылеты для блокирования с воздуха Каунаса — столицы Литвы — следуют один за другим.

Майор Дельфино предупреждает нас, что зенитная артиллерия врага действует в последнее время особенно активно. 28 июля около семи часов утра вылетает одно звено 4-й эскадрильи с задачей патрулировать в зоне, которая казалась такой спокойной и безопасной. Внезапно в эфир врывается голос капитана Шалля:

— Внимание, зенитки! Внимание, зенитки!

Немцы открывают редкий, размеренный огонь по нашим самолетам. Похоже, что в этом секторе батареи противовоздушной обороны обслуживаются настоящими снайперами. Через несколько минут самолет Женеса сильно поврежден. Машина де Шарраса вспыхивает в воздухе, и он прыгает с парашютом. Через час его находит де Панж.

Мы покидаем Микунтани и перелетаем в Алитус — городок, расположенный километрах в пятидесяти к югу от Каунаса, на левом берегу Немана. Окруженный кокетливыми виллами, он кажется вымершим. Городской мост, построенный по последнему слову техники, взорван, и его фермы покоятся в водах реки, лениво бегущей к Балтийскому морю.

Трупы повсюду: на тротуарах, в домах, на берегу реки, в реке. В личном блокноте де Пенверна, парня из 3-й эскадрильи, сохранилась такая запись: «Алитус, 30 июля 1944 года, на берегу Немана. Купался в реке, окруженный плывущими по течению трупами немецких офицеров!» И это настоящая правда.

Наш новый аэродром находится на территории бывшей литовской авиабазы, служебные и жилые помещения которой были полностью уничтожены еще во время наступления немцев на Москву. Солдатская казарма служит нам столовой, а Мы сами удобно разместились в небольших коттеджах на правом берегу Немана.

Едва устроившись, мы устремляемся в пустынный город, раскинувшийся на противоположном берегу. Я кричу Соважу:

— Если хочешь разделить с нами компанию, придется побарахтаться, переплывая Неман!

Но Соваж оказался хитрее. Едва успел я очутиться в воде, раздевшись донага, как он уже гнал какую-то лодку, орудуя веслом.

Город Алитус ужасно разрушен. Двери домов сбиты с петель ружейными прикладами. Все разбито, загажено, уничтожено. Можно без преувеличения сказать, что здесь бились буквально за каждый метр.

Мне выпала честь участвовать в первых воздушных боях 30 июля. Под командованием Матраса мы патрулируем четырьмя парами. Погода установилась хорошая. Лишь редкие облака могут укрыть нас от врага. Пролетая над Сувалками, находившимися еще у немцев, Шалль и Беиссад увидели четыре вражеских самолета и вступили с ними в бой. На полной скорости Матрас и я следуем за нашими товарищами и ввязываемся в схватку. Перед нами четыре истребителя «фокке-вульф», сопровождающие бомбардировщиков Юнкерс-87 и Юнкерс-88. Летчики люфтваффе, «усачи», как мы их называем, бьются как львы.

Первым одерживает победу Андре, и мы видим, как летчик подбитого самолета прыгает с парашютом. Наши рации не умолкают ни на одну минуту:

— Внимание, Пен!

— Берегись, Ле Мартело!

— Монье, развернись!

В наушниках сплошной рев и визг. Мы кружимся, как сумасшедшие. Я делаю крутой вираж и в перекрестии прицела успеваю заметить черную свастику немецкого самолета. Резко нажимаю на гашетку и даже не стараюсь увидеть результаты. Меня пьянит запах пороха. Мой самолет кружится, пикирует, как бешеный, Взвивается свечой, делает перевороты. Зубы у меня стиснуты, в висках стучит. Остальные пары потеряны из виду, и я остался один в небе над Сувалками. Кончились боеприпасы. Вдали сверкающий Неман — чудесный ориентир. Десять секунд бреющего полета, и я на аэродроме. Я горю, как в лихорадке. С нетерпением ожидаю разбора атаки. Монье и Беиссад отсутствуют. Андре отделался благополучно, но его «як» весь изрешечен. Осколком зенитного снаряда у него оторвало элерон и часть крыла. Но он все-таки сбил одного «фокке-вульфа». Ле Мартело сбил другого, а Шалль — бомбардировщик Юнкерс-87.

В половине пятого наступает очередь 4-й эскадрильи схватиться с Мессершмиттами-109, которые ожесточенно атаковали группу штурмовиков. Поздравляем Перрэна, который, уничтожив одного из «мессеров», спас летчика-штурмовика, жизнь которого висела на волоске. Перед заходом солнца вылетает 1-я эскадрилья. Она настойчиво, но безуспешно преследует восемнадцать «фокке-вульфов». По возвращении Альбер и де ля Пуап не скрывают своего раздражения. К тому же, так и не вернулись Бейссад и Монье. Поэтому, несмотря на узаконенные сто граммов водки, в столовой в этот вечер царит угрюмая тишина. Однако мы рано начали оплакивать исчезнувших Бейссада и Монье. Уже на следующий день после боя нам стало известного том, — что Монве, спрыгнув с парашютом, опустился в пятидесяти метрах от русских окопов, где был подобран русскими солдатами под самым носом у немцев. Правда, Бейссад объявился только после войны, вернувшись из плена. В тот же день возвратился из Москвы командир полка Пуйяд. Он привез с собой письма и массу новостей. — Господа, — объявил он летчикам, — в июне число наших официально признанных побед достигло восьмидесяти восьми, и мы занимаем сейчас второе место среди французских истребительных частей, действующих на всех фронтах. Кроме того, Сталин подписал приказ о присвоении полку «Нормандия» наименования «Неманского» за участие в боях по форсированию реки Неман. Отныне наш полк будет называться полком «Нормандия — Неман»!

Бои становятся все более ожесточенными. Враг бешено сопротивляется. 1 августа 3-я эскадрилья атакует большую группу самолетов в составе свыше пятнадцати бомбардировщиков Юнкерс-87, сопровождаемых двенадцатью истребителями «фокке-вульф». Вместе с нами в бою участвует заместитель генерала Захарова майор Заморин. Сегодня нам как никогда надо показать свое умение. Мурье бьет наверняка. «Фокке-вульф» переходит в штопор и взрывается. Фельдзеру не везет. Немец поливает его огнем всех своих пулеметов. Самолет загорается. А когда горит «як», все заканчивается быстро. Единственное спасение — парашют. Фельдзер открывает фонарь кабины. Ослепленный дымом и огнем, он выпрыгивает с парашютом. И… опускается на территорию, занятую немцами, где его захватывают в плен.

С обожженными руками и лицом, ничего не видя из-за распухших от ожогов век, он едва ощущает удары, которые сыплются на него градом. Фельдзера приводят на командный пункт, а затем переправляют в штаб. Там его подвергают нескончаемым допросам, сопровождаемым ударами и угрозами:

— Вы же француз! Почему вы сражаетесь в России? Значит, за деньги? Вас сейчас расстреляют на месте! Где находится ваш полк гнусных изменников?..

И удары опять сыплются на распухшее лицо Фельдзера. Но мужество и сила воли его таковы, что немцы, так и не сумев сломить его дух, отказываются от дальнейших допросов.

Однако приключения Фельдзера на этом не заканчиваются. Его бросают в лагерь военнопленных. Он бежит оттуда, пересекает всю Германию, пробирается во Францию и хочет немедленно вернуться в Россию. Но на это у него не хватает времени. Конец войны застает Фельдзера в одной из столиц балканских государств, откуда он самолетом намеревался добраться до Москвы.

Несколько часов спустя после печального случая с Фельдзером аспирант Пинон, выпрыгнув с парашютом из машины, подбитой огнем зениток, также попадает в плен. Все говорит о том, что он был зверски убит, как и большинство наших летчиков, захваченных в плен.

В этот же день Лорийон утрачивает «невинность»: вместе с Ле Мартело он сбивает свой первый Юнкерс-87. Я даже немного завидовал ему. Заметив мое хмурое лицо, Лорийон, похлопав меня по плечу, сказал:

— Барон, это не так уж трудно. Ты пристраиваешься в хвост фрицу и, когда видишь, что черные кресты начинают лезть тебе в глаза и ты вот-вот дотянешься рукой до свастики на хвосте самолета, нажимай на гашетку, и он хорош для гроба. Не вешай носа! Скоро придет и твоя очередь.

Лорийон, любитель стрельбы с близкой дистанции, через месяц таранит истребителя «фокке-вульф». Он настолько прижался к нему, что срезал своим крылом киль вражеского самолета.

Ночью мы подвергаемся первой бомбежке. Звено «хейнкелей» забрасывает нас небольшими бомбами. Загорелись три самолета. Я не двигаюсь. Бежать все равно некуда. Укрытия пока еще не вырыты. Кроме того, я страшно устал. Зенитки вступают в игру и присоединяются к концерту. Взрывы бомб сотрясают землю, и наши деревянные бараки качаются, как корабли во время шторма. Микель тормошит меня:

— Слушай, барон! Может быть, лучше все-таки укрыться?..

Я сонно бормочу:

— Негодяи! Мешают нам дрыхнуть… И еще такое освещение от зажигательных бомб! За все это они дорого заплатят!

Несмотря на непрерывную работу, несмотря на усталость, мы находим время «приземлиться», то есть найти понимающую, сострадательную душу, которая помогла бы нам забыть всю суровость нашей жизни. Конкуренция жестокая! Перевернув вверх дном весь Алитус, куда начинают возвращаться жители, мы все же отыскиваем какую-нибудь подругу, соглашающуюся погулять с нами по берегу Немана, по лесу, где мы собираем фиалки, цветущие иногда рядом с трупами немцев. С Андре и Пенверном мы организуем на реке необычную рыбную ловлю с помощью гранат или просто взрывчатки. Оглушенная рыба сотнями всплывает на поверхность. Вот тогда и начинается спорт! Приходится бороться с быстрым течением, чтобы собрать рыбу. Но зато вечером вся эскадрилья угощается довольно изысканным блюдом, приготовленным из неманского палтуса.

От нас уезжают прикомандированные к полку два советских офицера: капитан Шурахов и офицер связи Кунин. Короткая прощальная церемония. Пуйяд вручает им ордена Военного креста. Бриэ доставляет их в Москву. В этот же день их заменяет майор Вдовин, вместе с которым мы воюем до самой победы.

На фронте опять все спокойно. Наши действия в основном ограничиваются прикрытием самолетов Пе-2, которые производят аэрофотосъемку линии фронта.

Наступило 8 августа — день моего рождения. Я был озабочен с утра. Мне хотелось достать несколько литров самогона и водки, чтобы достойно отметить с друзьями из 3-й эскадрильи мои 24 года. Господь бог меня не оставил. В этот день прилетел самолет с почтой, сигаретами, новыми званиями… Правда, на меня приказа не было, я по-прежнему остался аспирантом. Зато повышения в чине других, как по волшебству, заставили появиться на свет тщательно запрятанные бутылки, и моя годовщина слилась с радостным событием в жизни тех, кто поднялся выше по служебной лестнице. Всю ночь стоял страшный галдеж.

Вскоре до нас доходят слухи, будто немцы сосредоточили на нашем участке фронта более семисот истребителей и бомбардировщиков и подготавливают серьезный массированный удар.

Однако нас еще больше ошеломили сообщение переводчика Эйхенбаума о том, что к нам со дня на день должен, поступить новый истребитель — Як-3, И пока мы его ожидаем, Альбер подводит итоги боевой деятельности полка на Восточном фронте за период второй кампании, то есть за три последних месяца.

— Тысяча пятнадцать боевых вылетов, двенадцать безусловных побед, три вероятных. Погибло шесть наших летчиков.