КЕРЕНСКИЙ
КЕРЕНСКИЙ
Переломная эпоха всегда выдвигает новых людей. В этом смысле 1917 год тоже не стал исключением. Но и на фоне многих ярких фигур того времени выделяется человек, который, можно сказать, стал символом первых месяцев русской революции. В таковом качестве он остался в памяти многих. Достаточно вспомнить известные строки С. Есенина:
Свобода взметнулась неистово,
И в розово-смрадном огне
Тогда над страною калифствовал
Керенский на белом коне.
О Керенском написано много, однако и в воспоминаниях современников, и в работах позднейших историков он предстает в карикатурном виде и не иначе как в женском платье. Лишь сравнительно недавно на смену этому пришли более взвешенные оценки и не случайно в названиях книг и статей, посвященных Керенскому, как правило, фигурируют слова «феномен» и «загадка».
Действительно, взлет Керенского иначе как феноменальным не назовешь. В 36 лет, возраст для политика младенческий, он стал главой правительства огромной страны, почти диктатором. Журнал «Республика», первый номер которого, опубликованный в сентябре 1917 года, был целиком посвящен Керенскому, вышел с эпиграфом: «Его, как первую любовь, России сердце не забудет»{251}. Но загадка и состоит в том, что спустя считаные месяцы Россия вспоминала свою первую любовь с ненавистью или, в лучшем случае, с презрением. В данном случае говорить можно именно о России, ибо чувства эти объединяли и белых, и красных.
Что касается биографии Керенского, то ныне она известна неплохо, поэтому имеет смысл ограничиться основными фактами. Родился будущий глава Временного правительства в Симбирске 22 апреля 1881 года. Дата и место рождения Керенского неизбежно заставляют вспомнить другого знаменитого уроженца Симбирска. Но с Владимиром Ульяновым Керенский знаком не был — слишком велика была разница в возрасте. «Знаю только, — говорил Керенский в старости, — что он очень нравился девчонкам, хотя был и невысокого роста, но красивый. Две соплячки — мои сверстницы — были влюблены в него»{252}. Керенский и Ленин не встречались никогда, даже в 1917 году, разве что могли видеть друг друга издали.
Отец Керенского был директором Симбирской гимназии, а в 1889 году был повышен в должности и назначен главным инспектором училищ Туркестанского края. Здесь, в Ташкенте, прошла юность Керенского. Родители откровенно баловали старшего сына (в семье было еще три дочери и младший сын Федор), предрекая ему великое будущее, вплоть до того, что его школьные дневники сохранялись «для истории». Александр отвечал им нежной любовью. Опубликованные ныне его письма к родителям способны вызвать самые трогательные чувства{253}.
Гимназию Керенский закончил с медалью и уехал в столицу, где поступил в Петербургский университет. Сначала он остановил свой выбор на истории, но, видимо, прагматические соображения взяли верх, и заканчивал он курс уже по юридическому факультету. Свою профессиональную карьеру помощник присяжного поверенного Керенский начал как раз в канун первой российской революции.
В полицейских досье фамилия Керенского впервые появляется в январе 1905 года как одного из подписавших заявление протеста против ареста ряда представителей радикальной столичной интеллигенции. В декабре того же года при обыске у Керенского были обнаружены эсеровские прокламации, запрещенная множительная техника и заряженный револьвер{254}. Керенский был арестован, три месяца провел под стражей, но за недостатком улик выпущен на свободу. Впрочем, и позднее он оставался под негласным надзором полиции, фигурируя в отчетах филеров под кличкой «Скорый».
Арест в немалой мере определил характер дальнейших занятий Керенского. Как адвокат он выступал прежде всего на политических процессах. Самым известным из них был процесс армянской партии «Дашнакцутюн» и дело туркестанской организации социалистов-революционеров. В 1912 году, когда по стране прогремело известие о расстреле рабочих на Ленских золотых приисках, Керенский сам поехал на место событий, где провел собственное расследование. Итогом этого стала брошюра «Правда о Лене», немедленно конфискованная полицией и тем прибавившая популярности ее автору.
Растущая известность позволила Керенскому попробовать себя в политике. В том же 1912 году он был избран депутатом IV Думы от города Вольска Саратовской губернии. Для того чтобы иметь возможность баллотироваться, ему пришлось купить там дом за 200 рублей и превратиться таким образом в Вольского домовладельца. В Думе Керенский возглавил фракцию трудовиков и быстро стал одним из самых популярных ораторов. Но пик его карьеры приходится все-таки на 1917 год. В первом составе Временного правительства он министр юстиции, с мая — военный министр, с июля — министр-председатель.
Какие же качества позволили Керенскому пробиться на вершину власти? Поначалу лидеры крупнейших фракций Думы относились к Керенскому с оттенком снисхождения, как и к возглавляемой им трудовой группе. Но то, за кем пойдут бессловесные трудовики, нередко определяло итоги голосования, и думские вожди сами не заметили, как оказались в зависимости от Керенского. С началом мировой войны его имя фигурирует во всех политических комбинациях, обсуждавшихся в парламентских кулуарах. Поэтому появление его в первом составе Временного правительства не выглядело случайным, хотя занятый им пост министра юстиции и не относился к числу наиболее значимых. Но революция кардинально изменила прежние правила игры, и Керенский быстрее других сумел приспособиться к этому.
В весенние месяцы 1917 года самым востребованным умением в России стало умение выступать на митингах. Керенский владел им в совершенстве, и чем многочисленнее была аудитория, тем легче он подчинял ее своим эмоциям. Английский дипломат-разведчик Р. Локкарт, человек далеко не восторженный, называл Керенского одним из величайших ораторов в истории{255}. Однако странно: опубликованные речи Керенского абсолютно не производят впечатления. В них нет ни убеждающей логики, ни эффектных риторических приемов. Американская журналистка Рета Чайлд Дорр так описывала выступления Керенского: «Он слишком взвинчен на трибуне, дергается, бросается из стороны в сторону, делает шаги назад и вперед, теребит свой подбородок… Все его жесты импульсивны и нервозны, голос довольно пронзителен»{256}. Начиная речь спокойно и даже тихо, он к концу уже не говорил, а что-то отрывочно выкрикивал.
Сенатор С.В. Завадский, знавший Керенского по министерству юстиции, полагал, что его ораторские способности более воздействовали не на ум и даже не на чувства, а на нервы слушателей{257}. Выступая, он заводил не только аудиторию, но и самого себя. Не удивительно, что всплески нервной энергии чередовались у Керенского с неизбежными срывами, очень напоминавшими наркотическую абстиненцию. Ходили слухи, что он и впрямь нюхает то ли эфир, то ли кокаин, что, конечно, было неправдой.
Как талантливый артист, Керенский умел и любил нравиться, причем эта любовь подчас принимала характер болезненной страсти. Позже он рассказывал о том, что как-то на фронте его «целовала целая дивизия». После речи военного министра наэлектризованная толпа смяла охрану, чтобы лично прикоснуться к кумиру. По словам Керенского, «это было черт знает что, я был в полной уверенности, что через полчаса окажусь трупом»{258}. Однако уже в том, что он много лет спустя любил повторять эту историю, чувствовалось, как ему приятно об этом вспоминать. Это было заложено в характере, Керенскому сложно было сделать что-то с собой. Буквально за несколько дней до большевистского переворота он с гордостью сообщил своим коллегам по кабинету министров: «Знаете, что я сейчас сделал? Я подписал 300 своих портретов»{259}. Как артисту ему льстила популярность, как политик он принимал ее за искреннюю поддержку и просчитался в этом.
Конечно, к вершинам власти Керенского вознесли не только ораторские способности. Еще в бытность свою думским депутатом, Керенский приобрел неоценимый опыт по части интриг и политических комбинаций. К тому же репутация левого, почти революционера, облегчила ему общение с Советом. Коллега Керенского по парламенту, правый депутат В.В. Шульгин вспоминал: «Он рос… Рос на начавшемся революционном болоте, по которому он привык бегать и прыгать, в то время как мы не умели даже ходить»{260}. Однако при всем этом стратегическое мышление у Керенского, похоже, отсутствовало. Он плохо видел уже на два шага вперед, не умел выделять главную цель и бросить все силы на ее достижение. Поэтесса 3. Н. Гиппиус, достаточно хорошо знавшая Керенского, полагала, что он никогда не был умен, но зато отличался гениальной интуицией{261}.
Как это ни покажется странным, но лидер вовсе не обязательно должен быть умным. Зато ему насущно необходимо другое качество: он должен уметь подбирать помощников — умных и деловых, способных на то, на что не способен он сам, но не претендующих на его место. Керенский этого таланта был лишен. У него не было «команды», людей, на которых он мог опереться. Конечно, в его окружении было много молодежи, готовой едва не молиться на него, но даже в своих товарищах по кабинету министров Керенский встречал не поддержку, а скорее недоброжелательное отношение. Считалось, что близкими к нему людьми были М.И. Терещенко (с марта по май — министр финансов, а потом до октября — министр иностранных дел) и Н.В. Некрасов (в первом составе правительства он занимал пост министра путей сообщения, потом был министром финансов и «генерал-губернатором» Финляндии). Но эти двое скорее сделали ставку на Керенского как на фаворита в политических бегах, нежели могли считаться его друзьями и единомышленниками.
В гражданских ведомствах Керенский все же мог найти людей, способных проводить его линию, пусть ненадежных, действовавших из собственной корысти, но мог. В армии у него таких людей не было. На посту военного министра он был в полной мере дилетантом. Его предшественник Гучков, хотя бы по работе в военной комиссии Думы, имел какое-то касательство к этим вопросам, Керенский же даже военного ценза не отбывал.
Главным консультантом Керенского по военным вопросам стал его шурин, полковник (позднее — генерал-майор) В.Л. Барановский. Прежде он занимал скромную должность в управлении генерал-квартирмейстера, но в начале мая был отозван в столицу и назначен главой личной канцелярии (кабинета) военного министра. Керенский писал о нем в своих воспоминаниях: «Полковник Барановский ежедневно докладывал мне о текущих событиях, следил за назначениями в Ставке и держал меня в курсе событий, которые происходили в Петрограде во время моих частых поездок на фронт»{262}. Недоброжелатели называли Барановского «нянькой», «телогреем» Керенского. Но Барановский не отличался сильным характером, да и сам не имел таких знакомств среди генералитета, чтобы быть по-настоящему полезным.
Керенский попытался найти опору в группе сравнительно молодых офицеров (большей частью в полковничьих чинах), так называемых «младотурок», привлеченных к работе еще Гучковым. Из их среды он выбрал себе товарищей (заместителей), один из них — генерал П.А. Половцев — стал преемником Корнилова на посту главнокомандующего Петроградским округом. Но и от «младотурок» Керенский всегда рисковал получить удар в спину. К слову сказать, история с «Керенским на белом коне», упомянутая в приведенных выше есенинских строках, имела место в действительности. В июне 1917 года новый военный министр задумал организовать в Павловске смотр местного гарнизона. Половцев убедил его в том, что объезжать строй нужно непременно верхом. Керенскому привели огромного белого коня, на котором некогда ездил царь. В воспоминаниях Половцева эта картина описывается так: «Он взгромоздился в седло и, взяв в руки мундштучный повод с одной стороны и трензельный с другой, поехал по фронту. В то время как один конюх следовал пешком у головы лошади, по временам давая ей направление, а другой бежал сзади, вероятно с целью подобрать Керенского, если он свалится. Рожи казаков запасной сводно-гвардейской сотни не оставили во мне никаких сомнений относительно впечатления, произведенного объездом»{263}.
«Революционный министр» обладал властью куда большей, чем была у военного министра императорской России. В мировую войну глава военного министерства отвечал в первую очередь за снабжение армии. Все важнейшие назначения производились приказом Верховного главнокомандующего. Иначе и быть не могло в ту пору, когда эту должность занимали великий князь Николай Николаевич, а потом и сам царь. Ситуация изменилась уже в первые дни революции. Начало новой практике положил Гучков, задумавший провести чистку высшего командного состава. Но Гучков хотя бы знал значительную часть старших генералов, Керенский же дотоле вряд ли был знаком с кем-то из них. Его поступки подчас производят впечатление то ли полной некомпетентности, то ли поражающей наивности.
Именно так выглядят обстоятельства назначения Брусилова на пост Верховного главнокомандующего. В середине мая Керенский, только что вступивший в обязанности военного министра, выехал на фронт. Далее следует процитировать воспоминания самого Керенского, потому что другими словами необходимых нюансов не передать. «Возвращаясь в закрытой машине из поездки по Юго-Западному фронту, мы с Брусиловым попали в небывало сильную грозу. Не знаю почему, но именно в этот момент, когда в окна машины барабанил дождь, а над головой сверкали молнии, мы ощутили какую-то взаимную близость. Разговор наш приобрел неофициальный и непринужденный характер, как водится у старых друзей… Я поделился теми трудностями, с которыми столкнулось правительство в своих отношениях с левыми политическими кругами. Брусилов же рассказал о том огромном уроне, который нанесла армии изжившая себя бюрократическая система управления, об оторванности многих высших офицеров от реальной жизни»{264}. Задумаемся — задушевного разговора достаточно для того, чтобы воюющая армия, к тому же находящаяся в критическом положении, сменила главнокомандующего.
Большая часть назначений Керенского по военному ведомству носила характер случайный. Он вынужден был либо доверять рекомендациям посторонних людей, либо полагаться на свою «гениальную» интуицию. И то и другое его часто подводило. Ситуация с выдвижением Корнилова тоже в какой-то мере носила случайный характер. Но именно в какой-то мере. В данном случае дело обстояло сложнее, потому что Корнилов в июле 1917-го был уже не просто одним из многих генералов, но постепенно превращался в политическую фигуру.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.