Глава пятнадцатая МАРИЯ
Глава пятнадцатая МАРИЯ
…И нет уж никого ближе на земле.
Виктор Астафьев. Из писем
Виктор Петрович Астафьев скончался на рассвете 29 ноября 2001 года. Он очень не любил ноябрь и декабрь как самые темные месяцы года. В последнее время с долей суеверия говорил о том, что вот надо бы перевалить их и тогда вместе с солнцем можно будет прожить еще один годовой срок.
Похоронили Виктора Петровича на деревенском кладбище в окрестностях Овсянки рядом с его дочерью Ириной, которая умерла в 1987 году. Ей тогда не было и сорока.
Покинув этот мир, люди продолжают жить в своих близких…
Не случайно мы вынесли в эпиграф последней главы слова Виктора Астафьева — ведь относятся они к его жене, Марии Семеновне Корякиной. С октября 1945 года и до последнего вздоха писателя была она его верной подругой, надежной опорой и терпеливой помощницей. Мне иногда кажется, что только благодаря Провидению в далеком сорок пятом Виктор Петрович обрел такую спутницу жизни. И кто знает, не будь ее рядом, раскрылся бы в полной мере его талант?
Понимал и ценил Виктор Петрович роль Марии Семеновны в своей жизни.
В заветной книге М. С. Корякиной — «Знаки жизни», которую мы широко цитируем, говорится о том, что любовь и внимание мужа — самое дорогое в ее жизни, а самые высокие награды — его книги, первые экземпляры которых, всего около сорока, он неизменно вручал ей с посвящениями.
«Самый дорогой мой подарок первому моему помощнику и терпеливому слушателю, постоянному вдохновителю — Марье моей». Это — надпись на книге «Звездопад», вышедшей в Москве в 1962 году.
«Последний поклон», вышедший в 1968 году в Пермском издательстве, сопровождают такие слова: «Помощнику моему, другу верному и нежному — Мане — мою самую любимую книгу, с любовью и пожеланием здоровья и покоя…»
Прочитаем еще некоторые из этих памятных свидетельств глубокой любви и уважения, которые Виктор Петрович и Мария Семеновна сумели пронести через всю свою супружескую жизнь:
«Мане! С любовью эту долгожданную книгу и дорогую нам обоим (выстраданную)».
«Дорогой Мане — с неизменной любовью и уважением, с надеждой подарить в скором времени не только „Избранное“, а все пять томов сразу! Будь здорова, спокойна — вдогон „Царь-рыбе“».
«Маня! Эту новую книгу дарю тебе, как всегда, с любовью и благодарностью, ведь тут столько твоего труда! Не хворай и будет все хорошо. С благодарностью — Виктор»
«Очень мне дорогую книгу — дорогой Мане. Мой все еще падающий лист, надеюсь, что он еще озарит не один день своим несгораемым светом. Как всегда, благодарю за помощь и радость совместной работы» (надпись сделана на книге «Падение листа»).
«Дорогой Мане — Марии Семеновне, супруге моей, — первый автограф на первом томе первого собрания сочинений, до которого я и не мечтал дожить, но с ее помощью вот дожил… Кланяюсь. Люблю. Благодарю! 1979 год».
«Дорогой жене — Марии Семеновне — на добрую память мою книгу, в которой много и ее бессонных ночей, труда и боли. Наверное, лучше мне уж ничего не писать, ибо жизнь не повторяется, а в этой книге вся моя лучшая часть жизни».
«Дорогая Маня! С любовью и благодарностью ставлю эти свои каракули на этом томе, до которого Бог дал нам дожить, и повторяю за великим поэтом: „Прости, в чем был и не был виноват“. Храни тебя Господь! 1991 год».
Эти надписи на книгах — словно вехи их совместного творческого труда и семейной жизни. Мария Семеновна подчеркивает: «Очень дорожу этими книгами. Пока жива, берегу память о них и обо всех счастливых и трагических мгновениях, которыми была наполнена наша с ним жизнь…»
Без преувеличения будет сказано: Мария Семеновна продолжает тот удивительный ряд сильных духом русских женщин, которыми мы по праву гордимся. Правда, когда мы об этом говорим, в памяти нашей всплывают в основном имена из далекого прошлого. Неужели и впрямь большое видится только на расстоянии? Многое зная, например, о самоотверженности, жизненном подвиге Анны Григорьевны Достоевской, которая, скрепив семейные узы, высвободила великого писателя из тисков многих преследовавших его проблем, сможем ли мы припомнить что-либо подобное из современной нашей жизни? Нам только остается предположить, что подобные женщины еще есть, но они, как правило, остаются для нас безымянными.
Казалось, ни образованием, ни жизненным опытом Мария Семеновна не была подготовлена к уготованной ей судьбе. Очевидно, в формировании ее характера сыграл свою позитивную роль патриархальный уклад русской семьи, в которой она выросла. Семья была большой и, при всех неизбежных жизненных неурядицах, в общем-то дружной. Была она в ней пятым ребенком, а после нее у родителей появилось еще четверо детей. Так что забот по дому у средней дочери хватало. Однако когда ей захотелось учиться, никто не возражал. Выбор, правда, был небольшой. После семилетки она поступила в находившийся в соседнем городке Лысьве механико-металлургический техникум, училась в нем на факультете химиков-аналитиков. После третьего курса учебу пришлось на время прервать — нужно было идти работать, чтобы помогать семье материально. Но натура-то у Марии крепкой оказалась: техникум она, хотя и позже, но все же окончила — заочно.
Ну а что было дальше, читателю уже известно. Началась война, девушка добровольно пошла на курсы медсестер, после чего был фронт. Судьба Марию пощадила: войну она заканчивала в Винницкой области, где и познакомилась с Виктором Астафьевым. И полюбила его, как оказалось — навсегда.
Начало своей совместной жизни Виктор Петрович и Мария Семеновна описывают по-разному. Мария — обычно серьезно, с видимым вдохновением; Виктор — с добродушной насмешкой. Вот, например, как он вспоминает их первую встречу: «Как я увидал ее… бежит маленькая, в больших сапогах — они чуть ли не задом-наперед на ней, так и сказал ребятам: вон та — моя!»
Трижды раненный солдат остался после войны без профессии. По своей специальности, которую он приобрел в ФЗО, работать он уже не мог — из-за полученных тяжких увечий. Похоже, поначалу молодоженам их будущее представлялось вполне заурядным. Ну, куда можно было Виктору податься с шестью классами образования? Но вот не испугался он попробовать свои силы на писательской стезе. Самый первый рассказ мужа Мария Семеновна собственноручно перепечатала на машинке. Долго хранились в семье те рукописные странички с нечитаемым астафьевским почерком, которые ей пришлось «расшифровывать». Теперь рукопись находится в фонде В. П. Астафьева Пермского государственного архива.
С тех пор и повелось: перепечатка рукописей, собирание архива, обработка входящей и исходящей корреспонденции — все это забота МарСем, как она сама себя называла в своих письмах близким и друзьям. Во всех этих добровольно взятых на себя обязанностях она не видит ничего из ряда вон выходящего, считает их совершенно обыденными.
«Сам подумай, — рассказывает она мне, — коли Витя взялся писать, так и мне надо в этом участвовать, помогать ему. И прежде всего нужно было хорошенько пишущую машинку освоить. Ведь никому эти рукописи и не отдашь. Да ведь он, как сам знаешь, любит утром с чистой перепечатки перечитать накануне им написанное, а потом в дальнейшую путь-дорогу сочинительскую пускается».
Все это она очень просто рассказывает, по всему видно, что о своих домашних заботах распространяться не любит, не понимает, как можно вести себя в семье по-иному.
На свою, прямо скажем, многотрудную жизнь, в которой немало драматических страниц, Мария Семеновна жаловаться не привыкла. Вот родила она Виктору троих детей. Первая дочка, Лидочка, умерла младенцем — от плохого питания у Марии молока не было, кормить дитя нечем было. И Ирина, вторая дочь, скончалась преждевременно, после нее остались на руках дедушки и бабушки двое внуков — Витя и Полина. Третий ребенок в семье — сын Андрей. У него сейчас своя семья, которая живет в Вологде. Их сын Евгений — внук Астафьевых-старших — увлечен наукой…
Но что поразительно, Мария Семеновна, так же как и ее супруг, оказалась одарена писательским талантом. В уральской Выковке написала она свой первый рассказ. А теперь у нее шестнадцать собственных книг, у которых тоже есть свой читатель. Назовем некоторые из них: «Шум далеких поездов», «Отец», «Я не смогла сказать: „Прощай!“», «Свекор», «Знаки жизни». Следует обязательно упомянуть книгу под названием «Земная память и печаль». Это — родословие семьи Корякиных. Рукопись этой книги Мария Семеновна прислала мне в подарок.
Свои литературные успехи Мария Семеновна оценивает скромно, считает, что без ее книг литература вполне обойдется. А взялась она за перо, по ее признанию, чтобы хоть отчасти соответствовать своему Виктору.
Ну что тут скажешь. Потрясающая женщина!
Некоторые характерные детали в отношениях супругов удалось приоткрыть журналистке Людмиле Винской. Пытаясь в них разобраться, она спросила как-то Марию Семеновну, существует ли ключик от секрета семейного счастья.
«Все вы золотой ключик ищите, — покачала головой Мария Семеновна, лучисто улыбаясь (ни у кого не доводилось видеть такой улыбки, когда вдруг все лицо озаряется), — а он ведь может быть и ржавым местами, и совсем не из золота, но хранить такой ключ да чистить не все хотят. Чистое золото подавай. Вот без ключей и остаются».
Известно, что во время работы над рукописью Виктор Петрович мог быть сердитым и придирчивым к окружающим, несдержанным. Случалось, что с помощью крепкого словца разряжал эмоции на жене…
— Ну а на кого мне сердиться, сама посуди, — шутливо растолковывает журналистке Астафьев. — Жена с внучкой рядышком, вот им и перепадает…
Был такой случай: что-то выговаривал писатель своей жене, да так увлекся, что и не заметил, как она из его кабинета ушла потихонечку своими делами заниматься. Огляделся, пошел искать собеседницу, а она посуду моет…
— Маня, что же ты ушла? Я ведь там ругаюсь, а ты вот где, на кухне. — И тут же сам рассмеялся над комичностью ситуации.
— А я подумала: пойду — не буду тебе мешать, поругайся…
И еще одно обстоятельство, которое имело в семье не второстепенное значение: была Мария Семеновна еще и вышивальщицей, и научила ее этому тетя — Тася Логинова. В молодости супруга Астафьева даже подрабатывала вышивкой. Было это как раз в ту пору, когда Виктор приноровился, и тоже на продажу, писать на клеенке лебедей. Одну такую картину сороковых годов сумел отыскать известный чусовской энтузиаст музейного дела Леонард Постников. Он, кстати сказать, создал в Чусовом и первый музей В. П. Астафьева, а ту картину, с лебедем, подарил Виктору Петровичу на один из его юбилеев. Теперь она хранится в Красноярском литературном музее.
Что интересно, сохранился снимок Виктора Астафьева, сделанный в 1947 году, на котором тот запечатлен в расшитой косоворотке. Так вот, живописные узоры и виноградные веточки, которые украшают рубаху, — дело рук молодой жены.
Мария Семеновна вспоминает забавный случай из их совместного прикладного творчества. Взялись они как-то на пару вышивать ковер. Виктор решил помочь хозяйке и взялся выдергивать канву, по которой она вышивала узоры. Но работа оказалась не такой уж простой — нитки плохо поддавались и рвались.
— Помощник мой плевался от досады, ругался, не выбирая выражений, откидывал «произведение искусства». Но все же выдержал характер, доделал работенку.
А ковер, кстати, получился на загляденье и во время переездов постоянно кочевал вслед за Астафьевыми, украшая то одно, то другое их жилище. Сейчас этот ковер — тоже музейная реликвия.
Моя последняя встреча с Марией Семеновной продолжалась более пяти часов. Вспоминали о многом. А память у нее крепкая, несмотря на возраст. Шутка ли — человеку почти девяносто! Когда в беседе возникали паузы, заполняла она их… чтением своих любимых стихов — о самых высоких чувствах, которыми природа одарила человека.
Признается, что очень устала от молчания, от одиночества и, особенно, от работы с архивом — слишком она задевает живое, напоминает дорогое и ушедшее навсегда…
«Глубоко печалюсь: выходят прекрасно изданные книги, а Виктор их уже никогда не увидит. А с другой стороны, думаю: хорошо, что он не видит того, что сегодня творится…»
Минувшее тревожит душу. Часто вспоминает она случай, который описала в «Знаках жизни»:
«Брезжат где-то, как бы на горизонте, мои земные сроки и я пожелаю, если смогу, с нежностью и благодарностью с теми и с тем, кого и что любила, — наглядеться напоследок или сказать, чего не сказала, хотя горячо того хотела в добрые времена, как, к примеру, поступил мой муж, сообщив мне в письме из далекой дали о том, чего хотел бы мне сказать в наш торжественный день — сорок пять лет совместной жизни (а прожили они вместе 56 лет! — Ю. Р.) по телефону, но связь до Красноярска дошла, а до квартиры „не допустили“, мол, не отвечают, а по времени-то — 11 часов вечера, когда внучка уж спит, внук сидит за книжкой, а я доглаживаю белье — как же мы могли бы не ответить?! Ну да что теперь — не соединили так не соединили. А написал он вот что:
„А тебе, Маня, в сегодняшний наш торжественный день хочу повторить то, что собирался сказать по телефону, — я тебя люблю больше всех людей на свете! Желаю, чтобы ты была всегда с нами и терпела нас, сколько возможно. Ложусь спать, думая о тебе и ребятишках. Целую всех вас. Ваш — твой муж, и ребятам дед — дедушка и муж!..“».
В «Знаках жизни» Марии Семеновны есть и такой эпизод. Как-то утром одного из дней, когда они уже жили в Сибири, она нашла рукописный текст, оставленный ей мужем как плод глубоких раздумий бессонной ночи.
Хранит она эти строки, считая их напутствием и ей, и всем, кто читает и вспоминает Виктора Петровича Астафьева с любовью, тревогой и благодарностью:
«Я как-то утром или ночью, может быть, осенью (весной не хочется) остановлюсь в пути и поверну обратно. Туда, откуда я пришел. Куда пойду уж безвозвратно, простившись с вами, люди, навсегда.
Но не с природой, всех нас породнившей. И пусть меня поднимут на увал. На тот увал, что ждет меня давно, за милою моей деревней. За бабушкиным огородом.
Пусть по распадку, где ходил я с ней по землянику, поднимут меня те, кого любил я и кому дорог. И пусть не плачут обо мне. Пусть словом или песнею помянут — и я ее услышу. Ведь говорят, что после смерти люди еще два дня слышат, но уж ответить не могут. Услышу из земли, сам став землею. Но перед тем, как стать землею, последней каплей крови с родиной поделюсь, последний вздох пошлю в природу. И если осенью увидите на дереве листок вы самый яркий, так, значит, капелька моя в листе том растворилась, и ожила природа красотою, которой отдал я всего себя и за которую немало слез я пролил, немало мук принял, и кровь не раз пролил.
Прощаюсь с вами, мои слезы, мои муки, кровь моя. Прощаюсь, веря, что рожденный в муках и живший муками, не мучаю я вас своим прощаньем. Прощайте, люди! Я домой вернулся, я к матери моей вернулся, к бабушке, ко всей родне. Не будьте одиноки без меня. Жизнь коротка. Смерть лишь бесконечна. И в этой бесконечности печальной мы встретимся и никогда уж не простимся. И горести, и мук не испытаем, и муки позабудем, и путь наш будет беспределен.
Прощайте, люди! Умолкаю, слившийся с природой. Я слышу новое зачатье жизни, дыханье жаркое, шепот влюбленных… И не хочу печалить их собою, дарю им яркий листик древа моего. И мысль последнюю, и вздох, и тайную надежду, что зачатая ими жизнь найдет мир краше, современней. И вспомнит, может быть, да и помянет добрым словом, как Кобзаря, лежащего на берегу Днепра, меня над озаренным Енисеем, и в зеркале его мой лик струею светлой отразится. И песнь, мной не допетая, там зазвучит.
Прощаюсь я с собой без сожаленья и улетаю ввысь, чтоб в землю лечь на высоте. Иду! Иду! Вы слышите, меня природа кличет! И голос матери звучит в ней, удаляясь.
И звуки умолкают в темной дали. Покой и мрак, который долго снился, не так уж страшен. Страшнее жизнь бывает…
Приветствую тебя, мое успокоенье!..»
Прекрасное завещание. Наполнено оно светлой грустью и надеждой. И умиротворением перед вечностью…
Данный текст является ознакомительным фрагментом.