Звездный час Родиона Горбунова

Звездный час Родиона Горбунова

Козырь действительно был. На следующий день после обращения Трунова в Оружейную контору Демидов подал прошение на полковой двор, в котором сообщил о побеге от него приказчика Горбунова. Беглец, по его утверждению, украл хозяйские деньги, письма и «пожитки».

Похищенного имущества набралось три ящика. В Калуге, на дворе посадского человека Ивана Белоглазова, Горбунов их якобы разграбил, после чего бежал, часть похищенного бросив. Белоглазов отправил ящики в калужскую ратушу. Горбунов, по сведениям Демидова, скрывался в Туле, у себя в доме. Истец просил «сыскать» беглеца и «по роспросу и розыску» отослать в провинциальную канцелярию[483].

Поданные на таком фоне действия группы, посланной на охоту за Горбуновым, выглядели вполне невинно — как помощь органам правопорядка. Мордобой представал технологическими издержками («Лес рубят…»).

Итак, проблемный служитель был на время нейтрализован. 11 января его допросили. Он рассказал, что работал на Брынском заводе приказчиком с февраля 1733 года. Кражу денег, имущества, побег отрицал. Деньги — 170 рублей — возил по письменному распоряжению Демидова и по приказу Лукьяна Копылова в город Мещовск для уплаты разных сборов. Большую их часть на эти хозяйские расходы и потратил: уплатил за мельницу, домовую баню и рыбные ловли. Доказать это, правда, не смог — взятую квитанцию, по его словам, кому-то передал. Да и не все деньги, сознался он, были израсходованы по назначению: девять рублей издержал на себя. Факт посещения Белоглазова Горбунов подтвердил: на двор к нему заезжал, в доме ночевал, три ящика оставил. Но они, утверждал Горбунов, к Демидову отношения не имели: были сделаны на Брынских заводах для него, Горбунова, на его деньги. И ничего в них ценного и не было — «только одна выдра», 23 аршина холста и письма от брата. Со двора Белоглазова Горбунов уезжал не таясь, договорившись об отправке имущества за ним в Тулу. Любопытно, однако, что эти показания, если не считать признания в растрате девяти рублей, обелявшие Горбунова, он подписал только в черновике — «упрямством своим к белому распросу» руки «не приложил»[484].

Известие о тульских событиях Васильев отправил в Московскую контору, оттуда его переслали в Петербург. 4 февраля глава Комиссии вынес решение: просить Военную коллегию приказать Протасову и его офицерам, чтобы они отдали Горбунова Васильеву и впредь в делах следствия «чинили всякое вспоможение». Самому Васильеву на заводы, куда он собирался ехать (подразумеваются заводы дальние), предписывалось отправить на время другое лицо, а самому оставаться в Туле, где по поводу заводов Никиты Демидова «следовать без всякого послабления». Если без розыска (пыток) разобраться окажется невозможно, в делах, касающихся «похищения интереса», разыскивать, но — «кроме Никиты Демидова». В случае же, «ежели по тому следствию он, Никита, дойдет до розыску», писать в Петербург, в Комиссию, со мнением и обстоятельным экстрактом из бумаг следствия, а Никиту и «протчих по тому делу приличившихся содержать под крепким караулом на Туле до получения о том резолюции». М. Шафирову в Москве было приказано немедленно извещать Петербург обо всем, что сообщит ему Васильев[485].

Волнения вокруг Горбунова в Туле тем временем продолжались. Интерес к нему обнаружила провинциальная канцелярия, причем интерес, с демидовскими претензиями не связанный. Оказывается, кузнецы Тульской оружейной слободы Родион и Никифор Горбуновы арендовали винокуренный завод в Алексинском уезде, принадлежавший асессору Герасиму Мансурову. По сведениям из Алексинской воеводской канцелярии, они не заплатили налог за 1731—1733 годы, насчитанный за 15 казанов на общую сумму 153 рубля. 22 декабря 1733 года провинциальная канцелярия обратилась в Оружейную контору, требуя предоставить должников для правежа. Та сообщила, что один из Горбуновых, Родион, живет на Брынском заводе. Канцелярия решила действовать через заводовладельца: сыскать Никиту Демидова и потребовать от него «поставки» Горбунова. Вроде бы логично: тот сам писал об этом человеке и сообщил, где он находится. Но Демидов просил канцелярию о содействии в поимке, а теперь получается, она сама его об этом попросила… Нет, тут не все просто, тут просматривается подтекст, тут, возможно, не обошлось без интриги Демидова. Ему было выгодно Горбунова всячески опорочить, овиноватить перед всеми, одновременно — самому получить право Горбунова схватить. Провинциальная канцелярия легитимизировала его похищение.

В посланной на штабной двор промемории воевода просил передать Горбунова в его ведение. Поскольку долго держать арестанта в расположении полка оснований не имелось, такое развитие событий Демидова вполне устраивало. Просьба была удовлетворена: в кандалах, в сопровождении драгуна, Горбунова 12 января переправили в провинциальную канцелярию[486].

Беспокойство о судьбе Горбунова проявляло еще одно учреждение — не уберегшая его Оружейная контора. В день, когда арестанта передавали провинциальной администрации, Половинкин в письме на полковой двор сообщил, что Горбунов проходит по «интересному делу», что следствие требует его охранять и к «напрасной страсти» не допускать. Между тем Горбунов непонятно по какой причине содержится на полковом дворе. Половинкин усматривал в этом нарушение иммунитета. Горбунов «без сношения канторы Оружейной» взят под караул на штабном дворе и «то учинено в противность указу». Согласно ему «казенных оружейных мастеров и кузнецов судом и расправою, кроме криминальных дел» предписано «ведать» исключительно в Оружейной конторе. Как видим, у Половинкина было даже две причины для возмущения действиями заводчика и потворствовавших ему офицеров. Он представлял учреждение, ведшее с цегентнером Демидовым давнюю и в целом успешную личную войну. Он отстаивал право этого учреждения не допускать до «своих» никакой иной власти, право «рулить» ими самодержавно. Лицо, приписанное к Оружейной слободе, забрали без «сношения» с его конторой. Половинкин, потребовав, чтобы Горбунов «содержен был до указу в добром и безопасном охранении»[487], оставлять без ответа вмешательство в его дела не собирался.

Юридические основания некоторое время подержать Горбунова на штабном дворе, однако, имелись. По указу 1724 года обретавшимся «на вечных квартирах» полковникам и иным офицерам вменялось в обязанность смотреть, «чтоб в дистриктах их воров, и разбойников, и беглых людей и крестьян не было». А Демидов обвинял Горбунова именно в воровстве (в узком смысле). Кроме того, истец просил о минимальном содействии: только чтобы беглеца и вора сыскали и расспросили, предлагая отослать его после к «воевоцкому правлению». Так, собственно, и поступили: после допроса отправили в провинциальную канцелярию. Один из офицеров полка, обращаясь к своему начальнику, не без иронии прибавил по этому поводу: для случаев, если кто «в каком разбое или воровстве ис показанных казенных кузнецов» явится, требования, «чтоб без сношения с Оружейной конторою по них не посылать и в других камандах следствия не производить, — о том в… печатном плакате и в указах… не объявлено»[488].

Понятно, что интерес к Горбунову был отраженным. Через него одни подбирались к демидовским тайнам, другие пытались их скрыть. И все же, какой успех для человека, не лишенного тщеславия! Почти одновременно он привлек внимание наиболее важных находившихся в Туле учреждений — сразу четырех, причем по разным, на первый взгляд независимым, поводам. Штабной двор с подачи Демидова выяснял, не является ли он вором и разбойником, казна, интересы которой представляла воеводская власть, пыталась взыскать с него недоимку, наконец, по «интересному» делу его персона потребовалась столичному ревизору. Лицезреть его пожелала и Оружейная контора, претендовавшая на контроль контактов подопечных с внешним миром. Придет время — он побьет этот личный рекорд.

Но всякий плюс — два сцепившихся между собой минуса. Минимум два. В истории с Горбуновым минусы выстраивались в очередь. Общий прогноз — отрицательный.

Демидов преследовал Горбунова якобы за кражу. Но и у того были козыри в рукаве. Бригаде Васильева он сообщил пока не все, что могло бы ту заинтересовать. Позже, кивая на еще одного фигуранта этого дела — канцеляриста Самсонова, он заговорит еще и о подкупе должностного лица. Истинность своих слов попытается доказать в Петербурге.

Между тем следствие выявляло все новые противозаконные действия Демидова. Оказалось, он угрожал физической расправой («тянуть жилы и клещами выбрать ребра») тем из своих мастеровых, кто не скрыл правды от ревизоров, одного даже избил. Девять наемных работников (из «правдолюбов») отправились жаловаться в Москву. Ходоков нагнали и, задержав шестерых, выставили им ведро водки, дали денег — всё с той же целью: заставить изменить первоначальные показания[489].

Слухи о проблемах, возникших у Никиты Демидова, несомненно, долетели и до горного управления. Отношение к нему там менялось. Получалось, что за порядок в платеже десятины отвечал тот, кто сам, возможно, был нечист на руку. Вспомнили про старые просьбы Демидова об отставке, последняя из которых была подана 7 февраля 1734 года. Заменить его было, однако, не просто. Требовался человек, хорошо разбиравшийся в предмете и обладавший подходящим складом характера. На подбор ушло семь месяцев. Наконец Московская контора Коммерц-коллегии отправила в головное ведомство доношение, в котором, прописав все резоны и сославшись на присутствующий в демидовском патенте на дворянство запрет быть при делах помимо заводов, предложила назначить в Тулу на место Никиты Демидова прапорщика Меркула Филисова. Последний имел некоторый опыт: недавно посылался Коммерц-конторой в Киевскую и Белгородскую губернии и в «малоросиския городы» для сбора там десятой доли с производителей селитры и кричного железа. Коллегия с предложением согласилась, и Филисов стал собираться в новое путешествие по казенной надобности[490].

Почти весь 1734 год Васильев выяснял факты и составлял из них экстракты. Расследование дел на заводах центра Европейской России потребовало года и трех месяцев работы — больше, чем такая же работа на уральских заводах[491].

Данный текст является ознакомительным фрагментом.