Приложение 5

Приложение 5

САЛЬВАДОР ДАЛИ И АНГЕЛЬСКИЙ МИР

Оторвавшись от церкви, современники наши уже не страшатся более бесконечных пространств: они их притягивают; рационализация же Вселенной их, напротив, раздражает, она ведь несовместима с той неопределенной ролью, которую играет нынешняя наука в таинственном мире. Она не знала, что он так огромен и столь неслыханно странен. Если больше уже невозможно сформулировать определение миров, то к чему же тогда философствовать?

Но стоит заговорить ясновидящему Данте, поэту-теологу, и тотчас же возрадуется душа.

Мы проходим девять кругов Ада, Врата Чистилища, само Чистилище и все его закоулки. С седьмого неба прибываем в земной Рай… Потом после Рая. Прибываем на Луну, узнаем истинную причину ее пятен. И разверзлись небеса: вот небо Меркурия, небо Венеры, небо Солнца, Марса, Юпитера, Сатурна, вот восьмое: небо незыблемых звезд, торжества Христа. Затем идет девятое, место, где располагается Бог и девять Ангельских хоров…

«Я видел точку, излучающую свет

Столь яростный, что взор, им опаленный,

Не в силах выдержать слепительных лучей.

Вкруг точки круг светящийся вращался

С такой поспешностью, что превзошел любое

Движенье, что охватывает мир.

И сферу первую вторая окружала,

Потом шла третья и четвертая за ней,

Вкруг этой пятая и, наконец, шестая,

Седьмою окруженная…

За ней восьмая и девятая:

И каждой тем медленней вращенье проходило,

Чем больше от единства отдалялась;

Ведь только те, что близко от чистейшей Искры,

Способны истину испить до дна».

Песнь XXVIII

В одной из бесед, зарегистрированных с его согласия в 1956 году, Сальвадор Дали поведал мне, что ничто так не вдохновляет его, как идея Ангела. Дали высказал тогда желание написать небо, проникнуть за пределы небесного свода, дабы вступить в сношение с Богом. Бог для него есть понятие неуловимое и не поддающееся никакой конкретизации. Может, размышляет Дали, это и есть та самая субстанция, за которой охотится ядерная физика.

Тем не менее Бог для него, по его собственному признанию, не является и понятием космическим, ведь это накладывало бы на него определенные ограничения. Он видит его в совокупности противоречивых мыслей, которые невозможно свести ни к какой структурированной идее. Каталонец по сути своей, Дали испытывает потребность непременно прикоснуться к формам, и это сохраняет свою силу и в отношении к ангелам. «Еще совсем юным, — поверил мне он, — я составил про ангелов таблицу», а с некоторых пор он обратился к идее Вознесения Пресвятой Девы, и все это потому, заявил он, что вознеслась на небеса она силою ангелов. И Дали хочет узнать секрет такого вознесения.

В чем же заключается это движение?

(Сейчас нам предстоит понять, почему он воспользовался ядерным материалом в своем Вознесении.)

Дали воображает, что протоны и нейтроны суть ангельские элементы, ибо в небесных телах, поясняет он, содержатся субстраты субстанции, ведь именно по этой причине некоторые существа представляются мне столь близкими к ангелам — взять хотя бы Рафаэля и Святого Иоанна на Кресте.

«Температура Рафаэля — эта почти что холодная температура весны, которая в точности соответствует температуре Пресвятой Девы Розы».

И со всей степенной серьезностью добавляет: «Мне необходим идеал гиперэстетической чистоты. Меня чем дальше, тем все больше поглощает идея целомудрия. Это для меня непременнейшее условие духовной жизни».

Дабы объяснить ангельскую ориентацию Сальвадора Дали, ориентацию, которая долгое время оставалась демонической (но ведь и дьявол тоже ангел), не достаточно ли будет обратить взор к тому, что он, будучи еще совсем крошкой, имел привычку вместе с другими ребятами забавляться тем, что со всей силой, до боли в глазах надавливал себе на глазницы, стремясь вызвать ощущение фосфенов? Он называл это играть в то, чтобы увидеть ангелов.

Не достаточно ли здесь будет заявить, что все эти ощущения, как то подтверждает анализ, не что иное, как способ вновь обрести утраченный Рай материнской груди? Что мешает увидеть в этом знак некоего «предназначения»! Впрочем, в любом случае вполне вероятно, что, выражая себя таким образом. Дали смог избежать безумия, ибо никогда не утрачивал контакта с требованиями, которые предъявляло искусство. Более того, Дали ведь действительно верил в существование ангелов. Когда я спросил его, почему он в это верит, он ответил: «Какие бы ни выпадали на мою долю грезы, они способны доставить мне удовольствие лишь в том случае, если обладают полной достоверностью.

Следовательно, если уж я испытываю такое наслаждение при приближении ангельских образов, то у меня есть все основания верить, что ангелы существуют на самом деле».

По сути дела, Дали таким образом утверждает, что существует вполне четкая разница между тем, как он представляет себе ангела (в существование которого он действительно верит по указанным выше причинам), и тем Чудом, явившимся плодом его безудержной фантазии, которое Парацельс назвал «краеугольным камнем безумцев».

В этом самом Ангеле Сальвадор Дали не только находит себя, но и полностью владеет собой; не обретает ли он в нем самую прекрасную часть самого себя, того самого Незнакомца, который известен Богу и реализовать которого в себя есть наш святой долг?

До каких же пределов способен Сальвадор Дали проникнуть в пределы Ангельского Рая, описанного Данте Алигьери? Это нам предстоит оценить.

«Как рой пчелиный,

То к цветам кидаясь, то вновь спеша

К себе вернуться в улей свой аромат добыче передать,

Он на цветок огромный, пестрый опустился,

Чтоб с лепестков его без теней вновь подняться

Туда, где навсегда царит его Любовь.

Живое пламя лик их озаряет,

Лишь крылья в золоте, все остальное

Сияет белизной белее снега».

Песнь XXXI

Бруно Фруассар^[86]

Данный текст является ознакомительным фрагментом.