Глава тридцать шестая
Глава тридцать шестая
Убийство Распутина оправдывалось, главным образом, решимостью устранить опасность сепаратного мира. Но и после этого убийства, все осталось по старому. Власть не обновлялась, и те же опасения эксплуатировались по-прежнему. Особенно усиленно ими козыряли «пораженцы» и революционеры. А, между тем, измена союзникам, по свидетельству иностранных военных представителей, бывших неотлучно с Царем в Ставке, и была сущая легенда, быть может пущенная в ход даже самыми врагами, чтобы добиться наконец, давно ожидаемой революции; другими словами, развала нашего фронта.
Ее эксплуатировали на все лады, и, все безразлично всасывавшее в себя болото Российской обывательщины судачило об этом, как о факте, благо сенсация от убийства Распутина, и сопровождавших его сплетен, стала испаряться.
Подземные кроты, шнырявшие прямым трактом из Берлина через Данию и Швецию в Россию, работали теперь, как никогда снабженные неприятельскими деньгами на «дело русской революции».
Но об этой интенсивной подпольной работе не только широкие круги российских обывателей, но и те, кому знать об этом надлежало, полного представления не имели.
Петроград продолжал, пока что, усиленно веселиться и либерально судачить, носясь со стишками по адресу «стоящего у власти» Протопопова:
«Про то Попка знает,
Про то Попка ведает»!
Глупые стишки обошли вскоре всю Россию и шарада их тайного смысла услаждала сердца доморощенных патриотов. Гадали еще о том, будет ли предан суду Сухомлинов, бывший военный министр, и при том не иначе как в качестве «изменника», хотя все отлично сознавали, что этот слабовольный рамолик мог быть повинен в чем угодно, только не в измене. Не все ли равно, раз по настроению общества жертва была необходима!
Протопопов долго не решался освободить Сухомлинова от предварительного заключения в Петропавловской крепости, куда его демонстративно засадил Штюрмер, гораздо более Сухомлинова, близкий к измене.
Когда Сухомлинова выпустили из крепости, под домашний арест, стали толковать: «толпа ворвется в его квартиру и растерзает его». Но толпа и не думала о нем. Спекулирующее якобы возмущенным патриотическим чувством искали только предлога подчеркнуть лишний раз наличность измены у самого подножья трона, и пробовали пошатывать и самый трон, правда, выделяя еще самого Царя, но так обидно, что лучше бы не выделяли.