Москва. Январь 2006 года
Москва. Январь 2006 года
В Москве — 38 градусов. Очень холодно. Но в уютном «лексусе» Александра Михайловича Маркова на заднем сиденье тепло и очень комфортно, можно вытянуть ноги, что он и сделал.
Ленинградка полупустая, многие автомашины не завелись. Проехали площадь Белорусского вокзала, выехали на Тверскую, на чуть скользком, чуть сухом от морозного ветра асфальте «лексус» вел себя очень солидно. Марков попросил водителя перестроиться и ехать помедленней, держась рядом с тротуаром. Как-то неожиданно для себя он попал на Тверскую, бывшую улицу Горького, через 40 лет, когда он был молод, полон сил, энергии и уверенности, что у него в жизни все сложится нормально. Попросил водителя притормозить у казино. «Лексус» солидно встал на стоянку. Марков застегнул дубленку, надел шапку, сказал водителю подождать и вошел туда, где раньше, 40 лет назад, было кафе «Молодежное». Охрана подобострастно распахнула дверь — а как же, на «лексусе» ездят солидные люди. Марков разделся и прошел в бар, надо было осмотреться, что изменилось. Да, пожалуй, все изменилось за 40 лет.
Маркову принесли 100 грамм виски, содовую и тарелочку с орешками кешью. Кто-то сзади положил руку на плечо Маркова.
— Ну что, заскучал, старик?
Голос Миши Сушкина.
— Что-то ты сегодня без девушки.
Сушкин, точно, только на 40 лет моложе. Рядом ничему, как всегда, не удивляющийся Юра Айзеншпис.
— Ты бы лучше столик занял, а то стоишь у стенки, ни одного места свободного нет.
— Да ладно вам, — сказал Марков, — вон у Кострова есть как раз три места.
Сережа уже успел их заметить и помахал рукой, дескать, идите сюда.
— Ты чего один сегодня? — подсаживаясь к Кострову, спросил Сушкин.
— Ребята из группы хотели подойти, да позвонил им, похоже, не придут.
— Садись, придут, что-нибудь придумаем.
Костров был в приподнятом настроении.
— Выпить хотите? Я сегодня сессию сдал. Виски есть, купил, хотел с ребятами выпить.
— А какой виски? — спросил Юра Айзеншпис.
— «Белая лошадь»! — с гордостью сказал Костров.
— Ну ничего, сойдет, — сказал Юра, — наливай.
— Нормально, — сказал Сушкин, — закусить что-нибудь надо взять.
— А у меня и это есть, — сказал Костров и достал из портфеля две банки орешков кешью.
— А это откуда? — спросил Марков.
— Из запасов отца, оттуда, из самой Америки, — тоже не без гордости сказал Сережа.
Юра рассмотрел коробочки, прочитал: «Made in USA», открыл их и пересыпал в тарелочку, из которой убрал хлеб.
— Вот так будет лучше, а то сейчас друзья-халявщики налетят, и нам ничего не достанется.
— То-то, — сказал Сушкин, — а пустые коробки Серега уберет в портфель. Закажем еще по яичнице с ветчиной, виски перельем в графинчик.
Взял бутылку, положил в костровский портфель и пошел на кухню. Вернулся быстро, поставил на стол обычный общепитовский графин и две бутылки «Боржоми». Все похоже на коньяк.
— Яичницу сейчас всем принесут. Ну, давай, Марков, разливай за Кострова. Разливаем в рюмки.
А себе виски разбавил «Боржоми».
Сушкин посмотрел на него, пожал плечами — бывает.
— Ну, давай, Серега, за тебя.
На сцене заиграла группа «Москвичи», легкий и хорошего качества «биг-бит».
— А хорошо играют, — сказал Юра Айзеншпис.
Он медленно допил виски, из тарелки взял пригоршню орешков:
— А ничего, вкусно.
Орешки попробовал и Сушкин:
— А действительно ничего, — правда не ясно, о чем он, о группе «Москвичи» или об орешках.
— Старик, ты чего не пьешь? — обратился Сушкин к Маркову. — Холодно ведь — тридцать восемь. Ты вообще как здесь оказался?
— Ехал мимо по Тверской и вдруг решил заехать, здание знакомое, что теперь здесь стало? Я-то ладно, а ты-то откуда? — спросил Марков. — У тебя ведь в Австрии Европейское телевизионное бюро, работает на несколько ведущих российских каналов.
— А так оно и есть, завтра улетаю в Вену. Здесь, в общем-то, случайно, ехал мимо, думаю, дай заскочу. А то когда теперь предамся воспоминаниям, вот и сказал водителю, чтобы притормозил.
— Ну что, раз не за рулем, давай выпьем, — сказал Марков.
Заказали еще виски и орешков, выпили.
Марков бывал у Сушкина в Вене и в Бюро, и дома, в общем, не терял его из виду. Да и Сушкин тоже знал, чем занимается Марков.
— Ну что, Костров, налей нам еще по чуть-чуть, — сказал Юра Айзеншпис, прожевывая очередную пригоршню орешков.
Музыка хорошая. Действительно, «Москвичи» играли очень прилично и очень похоже на английскую группу «Shadows». Выпили за Кострова. Кто тогда, 40 лет назад, теплым июньским днем 1967 года знал, как все сложится? У Кострова погибнет жена, и он женится на итальянской миллиардерше Граппелли, владелице газет, заводов, пароходов, авиакомпаний и еще много чего.
Юра Айзеншпис 17 лет проведет в местах не столь отдаленных.
Марков — проработает в Министерстве высшего образования 23 года, станет большим начальником, главой фирмы, обслуживающей международные связи Высшей школы. Создаст несколько разнопрофильных фирм, которые позволят жить безбедно.
В шоу-бизнес вернется только один из компании, смакующий шотландские виски с экзотическими в те годы орешками кешью в кафе «Молодежном», Юрий Айзеншпис, и умрет известным продюсером осенью 2005 года.
Кстати, в баре «Казино» Сушкину с Марковым виски принесли в простом графинчике. Марков улыбнулся — ну точно, как в кафе «Молодежном».
Взяли еще орешков кешью, здесь они были очень вкусными, ну точно как когда-то в коробочке Сережи Кострова.
Выпили, причем Марков разбавлял виски содовой, закусывал орешками.
Сушкин, улыбаясь, посмотрел на него:
— Что, так и пьешь эту «бутелягу»?
— Да как-то привык.
— И кто тебя этому научил?
— Да англичане-стажеры, когда приезжали в институт в шестидесятых, виски-то у нас в те годы свободно продавали и в «Елисеевском», и в Столешниковом переулке, и стоил он от девяти до двенадцати рублей.
— Да я тогда не очень его любил, — сказал Сушкин, — это уже позже жизнь заставила.
Улыбнулся и посмотрел на часы.
— Ну, старик, рад был нашей встрече. У меня завтра утром самолет, а заехать еще нужно в пару мест.
Достал деньги, хотел расплатиться.
— Да ладно, ты что? — улыбнулся Марков. — Я не бедствую, заплачу.
— Будешь в Вене, заходи, — сказал Сушкин.
* * *
За столом у Кострова уже хорошо выпили. Кто-то подсаживался, кто-то уходил, заняв рубль, а то и два у Юры Айзеншписа, клятвенно обещав вернуть через неделю, во вторник. Разговоры велись все больше теоретические: кто из московских коллективов как играет и когда кто-нибудь из них выйдет на международный уровень.
* * *
В Нигерию по делам один из совладельцев «Граппелли интернэшнл» Сергей Костров прилетал как раз 19 января 2006 года, когда в Москве было -38°, а здесь всего +43°. Купить что-нибудь выпить в Duty Free аэропорта удалось с трудом, магазин был где-то в закоулках аэропорта, да и то полупустой. Из известных сортов виски только «Белая лошадь». Взял три бутылки и упаковку из 12 баночек американских «кешью натс», прихватил и упаковку содовой, все сложил в пакет. После встречи с президентом страны Олусегуном Обасанджо в сопровождении охраны отправился в дельту Нигера, в городок Варри, где, собственно, и были основные деловые интересы «Граппелли интернэшнл», у которой повстанцы «Движения за освобождение дельты» воровали добываемую нефть.
Сидя в большом и бестолковом гостиничном номере, уже два часа ожидал лидера повстанцев Джомо Габомо — генерала Али, неожиданно дверь номера открылась, и на пороге, крича, появился высокий нигериец. Крича на Кострова, пытался объяснить ему по-английски, что белые разграбляют природные богатства Нигерии. Крича еще минут двадцать, вдруг по-русски сказал:
— Товарищ, давай выпьем.
В ответ услышал тоже по-русски:
— А что, давай выпьем.
— Товарищ, вы разве русский? — ошарашенно спросил Джомо Габомо.
— Русский. И выпить есть чего, — подтвердил Костров.
Генерал Али, он же Джомо Габомо, развалился в кресле. Свои не совсем чистые армейские ботинки водрузил на стол, рядом со стаканами, орешками кешью и бутылкой виски «Белая лошадь». Бутылку взял, посмотрел крышку, печати, сам открыл, понюхал, разлил по стаканам.
— Ну, будем, товарищ!
Костров выпил первым. Генерал Али — за ним.
— Ух, — выдохнул, — настоящая «Лошадь», не яд!
— А зачем мне тебя травить? — спросил Костров.
— А кто вас, белых, разберет? Говорите одно, делаете другое.
Габомо взял бутылку, разлил по стаканам.
— Ну что, между первой и второй перерывчик небольшой! — выпил залпом.
Раскрыл ладонь и высыпал орешки, всю баночку. А затем из не очень чистой ладони отправил все в рот.
— Ты что заканчивал? — спросил Костров.
— МЭИ, — ответил Габомо, он же генерал Али, расплевывая орешки. — А ты, товарищ, где учился?
— В МГИМО, — ответил Костров.
Достал визитную карточку на русском языке и передал Габомо.
— Ну что, товарищ Костров, — прочитал, — выпьем еще, бог троицу любит. Двадцать процентов — и я охраняю твою нефтедобычу здесь, в долине. Ну что, годится? — И протянул Кострову стакан.
— Годится! — сказал Костров, чокаясь. — Десять процентов — и разошлись. Ты что закашлялся, Габомо? Советские выпускники таких подлянок не делают.
— Ради нашей дружбы, восемнадцать процентов, ты мне симпатичен, и чего тут говорить. Допьем бутылку и по рукам?
Разлил по стаканам:
— Ну что?
— А я и не думал, — сказал Костров, — что ты согласишься на десять процентов.
— Да ну тебя. — сказал Габомо. — Пойми, Се-рега, восемнадцать процентов — самый раз.
— Ну ладно, пятнадцать процентов — и разбежались.
Чокнулись.
— Ну что, пятнадцать процентов? — спросил Габомо.
— Если не будешь обманывать, то пятнадцать процентов. Хрен с тобой, — улыбнулся Костров.
— Ну вот и ладно, пятнадцать процентов. Умный ты, Костров. Жаль, что выпить больше нет, — сказал Габомо.
— Почему нет, — ответил Костров.
— А что, есть?
— Посмотри там, в пакете, — сказал Костров.
Габомо позвал кто-то. Охрана впустила длинноногую чернокожую девушку в мини-юбке, в черных чулках и кожаных черных сапогах.
«Это в жару-то?» — мелькнуло у Кострова.
Габомо сказал ей что-то, она принесла пакет, достала бутылку виски. Габомо бесцеремонно рассмотрел содержимое пакета, достал банку орешков, отдал девушке, одну — Кострову, другую взял себе. Достал банки содовой. Открыл одну, выпил, сказал по-русски:
— Виски с содовой — кайф!
* * *
Ночью Кострову снилось разное. Вдруг появился Миша Сушкин с Марковым в кафе «Молодежном», вспомнилось, как играл в группе «Виражи». Потом появилась Эмили, девушка Габомо, она почему-то танцевала голая, но в чулках и черных сапогах.
Где-то ближе к утру захотелось пить. Встал, нашел содовую, выпил. В соседней комнате вместе с Эмили, которая так и не сняла ни чулок, ни сапог, не раздеваясь, спал Габомо в своих не очень чистых ботинках. Услышав шум, приоткрыл левый глаз, увидел Кострова, перевернулся на другой бок и захрапел.
Где-то в 6 утра он со своими людьми ушел, разбудив Кострова. Только и сказал:
— Пятнадцать процентов, не забудь.
Костров пошел к себе, еще часа полтора поспал, а затем поехал в Лагос. Через день уже был в Лондоне.
* * *
Марков в баре «Казино» оставался еще минут пятнадцать. Еще раз посмотрел на стены, оделся, вышел, сел в машину, разбудил задремавшего водителя и поехал домой.
И в машине, и дома его не оставляли воспоминания, в общем, как ни вспоминай, кругом «фальшивые хлопоты», молодые, амбициозные, талантливые, они готовы были что-то изменить на эстраде. Но и что можно было изменить в стране, в которой слова «буги-вуги», «рок-н-ролл» воспринимались как нечто отрицательное, порицаемое общественным мнением. Сейчас же, когда вроде бы и прошла волна отечественных вокально-инструментальных ансамблей и им на смену пришли другие, готовые перепевать репертуар коллективов, для которых рок-н-ролл был крамолой, а идеалом была массовая вокально-инструментальная культура, — сейчас это стало все называться «попса», и все на эстраде уверены, что «попса» — это то, что нужно, чтобы заработать деньги, а рок-н-ролл народ не воспринимает.
В радио- и телеэфире царство одинаковой попсы, все слилось в единую попсовую песню, а кто ее поет — это уже, кажется, никого не интересует. Мальчик или девочка? Да кто ж их разберет? Думаешь, что это девочка, а это мальчик, да еще очередная Верка Тырдючка.
* * *
8 декабря 2005 года, в день 25-й годовщины убийства Джона Леннона, журналисты одного из московских музыкальных журналов на улицах города, держа в руках фотографию Джона Леннона, провели опрос: «Кто это?» 75 % опрошенных не задумываясь ответили: Гарри Поттер, 10 % не были уверены, вроде бы и не Гарри Поттер. Еще 10 % не знали, кто на снимке, 5 % — без сомнения сказали: «Это Джон Леннон».
В том, что «Beatles» стали величайшей группой в мире, заслуга всех участников ливерпульской четверки. В том же, что они таковой остались и, похоже, останутся навсегда, — заслуга прежде всего Пола Маккартни. Его сольная карьера, уникальная сама по себе, сыграла не последнюю роль в поддержании легенды великих «Beatles». Их осталось двое: Ринго Старр и Пол Маккартни. Сегодня их многие достижения, звания и заслуги, в принципе, не имеют большого значения, кроме одного: каждый из них навсегда останется одним из «Beatles», и они больше всего на свете гордятся именно этим своим званием. Согласитесь, гордиться есть чем, ведь один из «Beatles» — это не так мало в жизни.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.