Глава 11

Глава 11

Прошло два месяца как Володя был дома. Появилась небольшая надежда на изменения в жизни. Нет, явно при новом президенте быть ветераном стало престижнее, ну хотя бы формально. В военкомате разговаривали вежливо, даже почтительно. Его фотографией украсили актовый зал для призывников. Вова решил сделать последнюю попытку, пока позволял возраст, восстановиться в органах. Неужели и теперь отвергнут? Ну сколько старое поминать? Такое решение принял он по простой причине, ничего другого делать то он не умел. А тут хоть заработок стабильный. В юридические конторы его не брали. Сколько лет уж не работал то.

Здание прокуратуры области будоражило ностальгические воспоминания. Казалось, что следователем был не он, а какой-то другой человек. За те десять лет что прошло казалось, что это была другая жизнь. Не его. Он смотрел на снующих в здании людей как на инопланетян. Не верилось, что когда-то давно, таким же молодым и самоуверенным был он сам. Казалось тогда, что мир тебе принадлежит. Все в твоих руках. Какое для него это было время… Нет не сама причастность к власти привлекала Владимира тогда, а возможность работать головой. Мыслить. Узнавать мир. Тогда впервые зародились сомнения в прописных истинах. Сколько раз он убеждался, как хитрые прохиндеи, надевшие маску доброприличия, ловко манипулировали в интригах и всегда были на коне. Тогда же он разочаровался в справедливости и законе, которым был призван служить. Дальнейшее только укрепило в этом. Интересно, вот эти ребята, что ходят мимо него, поднимающегося по лестнице в отдел кадров, знают ли они ту изнанку жизни, что их бывший коллега? Не познав дна и низов, легко ли мерить поступки других? Но в глазах большинства читалось равнодушие. Просто работа, просто ремесло. Карьера и деньги. Остальное — лишний груз, мешающий продвижению. Равнодушному легко быть взяточником и коррупционером. Такие же лица встречались ему и в юридических фирмах, куда он обращался. Лощеные, с переизбытком собственного достоинства и величия, чувствующие себя хозяевами жизни. Не задумывающиеся о том, что есть и другая жизнь. Не говоря уж о жизни вечной. Может таким же равнодушным, думающим только о сиюминутной выгоде и способах выслужиться, стал бы и он, не выкинь его из органов?

В кадрах женщина с тремя звездами на погонах, вежливо и равнодушно поговорила с ним. Что-то записала. Куда-то ушла и дала уклончивый ответ, что Владимира известят. О нет, самому не стоит беспокоиться. Ему сообщат, как будут вакансии. Да, пока нет. За внешней вежливостью скрывалось равнодушие. Зачем возиться с тем, кто ничего не стоит. Знакомые, кто продолжал работать давали стандартно-уклончивые ответы. Тут Вова понял, что говорят они совсем на разных языках. Как быстро и начисто он забыл язык хитрости и обмана. Тяжело было разговаривать с людьми, которые совсем не понимают тебя, ищут двойное дно в каждом твоем слове. Пытаются понять, где же ты слукавил? Скажи правду и никто тебе не поверит. Скажи ложь и может быть к тебе прислушаются. Только складно солги, в тему, чтобы понравиться.

Поняв, что тут ловить нечего, он направился в Управление внутренних дел, на соседнюю улицу. Может там срастется. Там что-то действительно срослось. Предложили участковым. Вовка ушам своим не поверил, ведь пять лет назад и говорить с ним там не хотели. Забрезжила надежда. Да еще не просто участковым, а в своем районе. Обрадованный Вова кинулся оформлять документы. Процедура предстояла долгая, но он был почти счастлив.

На следующее утро его разбудил звонок в дверь. Открыв, он не поверил глазам своим. На пороге стояла Надя. Вот так встреча. Она радостно бросилась ему на шею.

— Ой, Вова, а я боялась, вдруг думаю, приду, а скажут что убили тебя там! — причитала она.

— Брось Надь, видишь отлично все. А ты что писем не получала?

— Ай, Вова, тут такие дела были. Сейчас тебе расскажу. Меня же чуть не посадили.

Рассказ Нади был по бабьи сбивчив и маловразумителен. Понятно было одно, что вскоре после Вовкиного отъезда она загремела в следственный изолятор, где провела два с лишним месяца. За что и дали ли ей условный срок, было совсем невнятно. Да оно Вовку особо не волновало. Волновало другое. Нездоровое восхищение Нади перед уголовным миром. Владимир перед этим братом душевного трепета и почтения не испытывал. Скорее наоборот, он их терпеть не мог. Такая нездоровая, по его мнению, симпатия Нади его сильно настораживала. Чего знала глупая девчонка о тех людях? Посидела пару месяцев и знает их только по запискам. «Ах, они такие классные! Да они сидят ни за что почти все! Да они веселые, добрые, преданные», — только и повторяла она, когда Владимир заводил разговор на эту тему. Вскоре стало ясно, что Надя вообще любит всех неблагополучных, достойных жалости. Таким в ее глазах был и он в день их встречи. Но сейчас то время прошло. Депрессия окончилась. Пришло время действовать. Цель была и он шел к ее осуществлению. Таким Наде он уже не нравился. И еще принизило его в ее глазах, то, что он не походил более на самца-гамадрила. Скорее он напоминал сжатую пружину. Все дни он носился то на работу, то оформляясь. Успевал еще и проходить стажировку в райотделе. Время торопило. Надо было успеть в течении этого года. Труд охранника сутки-двое позволял ему успевать всюду. Осталось совсем чуть-чуть — пройти психологические тесты и все.

Надя, прожившая с ним к тому времени целую неделю, всерьез затосковала. Она на полном серьезе вообразила себя «вором в законе». «Если ребята узнают, что я с ментом живу, то они меня уважать перестанут», — такие заявления пошли с ее стороны. И смех и грех. Ну что тут делать? А ничего решил Вовка и продолжал оформление. Но это бы полбеды. Надя настолько близко к сердцу приняла «понятия», что отказывалась делать некоторые сексуальные эксперименты, столь любимые Владимиром. Не зря же экс-супругой он был наделен титулом «извращенец». Обожаемые им виды секса попали в разряд табу, как несоответствующие образу жизни правильного пацана и правильной пацанки.

Уважения к блатному миру это не прибавило. Надина твердость в следовании «понятиям» уважения к ней в его глазах тоже не нашла. Он считал это просто бабьей дурью. Ну почему дочери Евы так падки на всякую глупость? И еще так серьезно к ним относятся и рьяно защищают? Одним словом совместная жизнь не заладилась. Надя все больше и больше хандрила. Настроение ее портилось. Вовка оказался не ее романтический герой. Однажды, сменившись с дежурства, он увидел опустевшую комнату. Она уехала. Видимо искать свою романтику среди блатного мира. Хотя были основания полагать, что и мать Вовки постаралась утвердить Надю в неблагоприятном облике сына. Что поделать, материнская любовь переросшая в материнский эгоизм страшная штука.

Но не только одна Надя питала симпатии к спотыкнувшимся об закон. В отделение, где стажировался Вова, доставили задержанного наркоторговца. Какого же было его удивление, что это оказался сожитель молоденькой курсантши школы МВД. «А что, у нас с ним любовь», — просто объяснила она свой выбор. Учебу она так и продолжила. А наркоделец был отпущен, благодаря упорным ходатайствам духовного владыки, являвшегося дядей его сожительницы.

Стажировка в отделении не отнимала много сил. Владимиру дали наставницу, которая была моложе его на двенадцать лет. «Вот тебе Лариса стажер, он человек преклонных лет, к тебе приставать не будет», — так прокомментировал начальник отделения, который сам был на два года моложе Владимира, свое решение. Бумажная работа в виде писания протоколов и объяснений была для него знакома и руководство отделения видя его опытность не напрягало понапрасну. Опасность пришла оттуда, откуда он совсем не ожидал.

Наступил последний, решающий этап — психологическое тестирование. В коридоре, перед классом собралась толпа соискателей милицейской службы. Большинство боялось теста с трестами с лишним вопросов. Некоторые уже раз на нем засыпались. Но такой страшный для большинства тест, был семечками для Вовки. Он быстро отстрелялся с ним и стал с немногими счастливчиками ожидать беседы с самим психологом. Вместе с поступающими на службу, стояли и желающие уволиться, комиссоваться. Причина у увольняемых была одна — хотят послать в Чечню. «Я что в милицию шел чтобы убили меня», — так они объясняли свое решение. «А для чего ты вообще погоны надевал? Пьяных трясти? — Жестоко размышлял Владимир. — Раз боялся, не в ментовку шел бы, а на завод. Ан нет, пока вам халява была, вы службу не бросали, а как рисковать пришлось, так все — увольняться. А то не знал, куда шел?» Его всегда бесила такая постановка вопроса, когда некоторые военные и милиционеры отказывались ехать в Чечню. Мол, мы не подготовлены. А кто спрашивается, подготовлен? Срочники что ли? Или мол, туда профессионалов надо посылать. А кто профессионалы? Вот он, Вовка сам, и получается профессионал. А что он толком то умеет? И другие ребята что с ним были, чем профессиональнее? Просто желание было бы, а остальное ума не требует.

Женщина-врач средних лет, чем то напоминавшая Любу, Вовкину забытую любовницу, посадила двух ребят рисовать неземное чудище. Пока парни пририсовывали к змее и жабе многочисленные рога и гипертрофированные половые органы, психолог стала выяснять у Вовки мотивы его вояжей на Кавказ.

— Ну а что тут мне светило? — отвечал он. — Безработица и нищета. Там хоть при деле оказался.

— А почему именно воевать? Это ведь страшно, противоестественно, — допытывалась психолог.

— Ну, мужчины всегда воевали. Это обычная мужская работа, пусть и рискованная. — Постарался объяснить Владимир.

— Участвовали в боях? Убивали ли? Испытывали страх? Что испытывали в бою? — Сыпались вопросы.

— Участвовал. Не знаю, убил ли. Да было очень страшно, пока не нажмешь курок. Потом, потом страх проходил. Что испытывал? Желание лучше выполнить приказ командира и свою задачу.

— Хорошо, Вам было страшно. А почему Вы поехали снова? Второй раз? — задала психолог странный вопрос.

Вовка немного растерялся. Он попытался объяснить, что находясь в полном ауте от жизни он хотел поправить свои дела. Но женщина явно не понимала его. Смутно Вова чувствовал, что его ответы не пришлись ко двору. От фантазирования на тему инопланетной жизни его освободили. Решения психолог не объявила. «Сообщим в кадры. Там и узнаете. Все нормально», — стандартный ответ. Но все-таки Вова по интонации ее понимал, что что-то не так. Но что?

В недоумении ему пришлось ходить почти месяц. Как назло ушел в отпуск кадровик, что оформлял дела. Без него никто не желал забирать акт медкомиссии. Месяц Вова неспешно стажировался, совмещая охрану общественного порядка на общественных же началах, с охраной частной собственности по месту работы, уже на коммерческой основе.

Как голос из далекого и уже казалось забытого прошлого, явился звонок Саши Агеева. Этот оболтус в своей больной фантазии уже поднялся до звания майора ГРУ.

— Вова, — звучал в трубке его пьяный голос. — Приезжай сюда. Мы же с тобой в Чечне брат, вместе были. Тут мы с Игорем парня встретили на вокзале, тоже с Чечни едет.

В трубке слышались голоса старшего Агеева и незнакомого молодого парня. Видно «срочника» на вокзале нашли и разводят его как лоха на «бабки».

— Какой Чечни, чего ты плетешь, — раздраженно ответил Вовка.

Он мог бы бросить трубку, но просто стало интересно, что там затеял этот придурок? Было жаль и «срочника» попавшего в лапы прохиндеев. Он решил по возможности открыть тому глаза.

— Вов, я сейчас у него спрошу где именно он служил, — продолжал неугомонный «майор». — Какой номер части? Где дислоцирована, солдат? — властным голосом обратился он к парню. — И снова Вовке, — я ему трубку даю.

Этого и ждал Владимир. Услышав голос незнакомца он сразу взял быка за рога.

— Слушай, друг, двигай оттуда. Чего тебе эти пустозвоны наплели? Давай сваливай от них.

— Но, мне майор помочь обещал, — неуверенно произнес паренек.

— Какой там на хер майор, — крикнул в трубку Вова.

Но его наверное уже никто не слышал, трубка отвечала гудками. Это была уже вторая попытка Агеева выйти на Вовку. Первая была предпринята им за год до того. Тогда он вообще разыграл целую интригу и хотел Вовку сделать своим компаньоном, по разводу лохов. Как обычно, громко, видимо чтобы слышали окружающие, Саша поприветствовал Владимира:

— О, здравствуйте прокурор. Свободны сейчас. — И дальше, почти скороговоркой стал вводить его в курс дела.

По его рассказу выходило, что он сейчас у родителей одного парня. Тот под следствием находится. За убийство. Вот вытащить его пообещал. Родители кормят поят его. Вот только пускай Вовка придет еще и грамотно, по юридически, поговорит с ними. А те и денег дадут еще.

— Саша, не городи чушь, — раздраженно отвечал Владимир. — Надо им сына вытаскивать, пускай адвоката берут или взятки дают кому надо. А я тут что?

— Вова, у них деньги есть, я их адвоката отговорил брать, мол все одно не поможет. А так мол мы тут подсуетимся и все такое. Я им сейчас трубку дам. Поговоришь, договоришься там, что и как.

Вовку как обычно разобрало любопытство. Вскоре в трубке послышались отдаленные голоса. И наконец с ним заговорил плачущий женский голос.

— Товарищ прокурор, ну помогите пожалуйста нам. Я понимаю, Вы человек занятый. Вы скажите только, надо мы к Вам подъедем. Капитан вот говорил, что Вы помочь можете.

— Какое еще капитан? Женщина, от меня то Вам что надо? — Поинтересовался «прокурор».

— Ну вот капитан, что с Вами говорил сейчас, говорит Вы поможете. Не надо адвоката брать. Мы Вас отблагодарим. Только помогите сына вытащить. — Не унималась женщина. — Он не виноват совсем. Его оговаривают.

— Слушайте, — Володе стал надоедать этот цирк, на горе наивных, убитых горем родителей преступника, цепляющихся за любую соломку, как утопающий. — Нечего со мной и «капитаном» эти дела решать. Идите к адвокатам. Там все это и говорите. Я никакой не прокурор, как и он не капитан. Чего дут дурака валять?

В трубке послышались отдаленные, приглушенные голоса. Женщина кому-то наверное мужу, говорила: «Он не в духе сейчас. Надо в другой раз поговорить». Потом уверенный голос Агеева младшего: «Я сейчас все улажу». Не желая продолжать комедию Владимир повесил трубку и отключил телефон. Агеев имел обыкновение быть навязчивым и только так можно было от него избавиться. Удивляла не только его глупая ложь но и наличие желающих обмануться. Ведь люди верят, вот что удивительного.

Впрочем, и мать Владимира тоже не раз попадала впросак из-за своей доверчивости. Два раза она пускала квартирантов, которые не платили ни копейки, кроме обещаний. А она все ждала, что вот-вот. Но вот-вот не происходило. Владимир выдворял жильцов, причем, что удивительно, больше всего сопротивлялась выдворению сама обманутая хозяйка. То ли правда она верила проходимцам, то ли так неохотно признавала свое поражение. Доверчивость была видимо чертой старшего поколения. Ни мать, ни ее подруги ровесницы, так и не могли поверить, что по телевидению могут обмануть. Тащили деньги в разные пирамиды, голосовали Бог весть за кого. А потом еще брались учить жизни молодых. А чему учить-то? Работали всю жизнь, делали богатство страны и бездарно все отдали в лапы неведомо кого. А потом еще продолжают призывать к честному труду на обманщиков. Хорошее наследство потомкам оставили. Получили все от того строя, а отстоять его не пытались даже. А теперь возмущаются: «Ох как жить тяжело! Как раньше хорошо было». Белые в гражданскую войну вон свой строй три года защищали до последнего, а эти трех дней не продержались. Да, хорошо их сталинские селекционеры вырастили. Воистину стадо баранов да овец. Все бы хорошо, да только раньше овец пас хоть и строгий, но пастух, а теперь вместо пастуха волки стадо пасут, для себя. А овцам невдомек. Даже глаза открыть не хотят. Все надеются по старинке, да мол пастух в обиду не даст. Пастух то не даст, а волки для того и пасут, чтобы есть их. Вот тебе и старики, вот и мудрость с жизненным опытом. Часто Владимир думал, что если бы слушал их наставления, особенно материны библейские понятия о жизни, то пожалуй опустился бы намного ниже по этой жизни. И едва ли имел бы хоть тот минимум, что имеет сейчас. Жить с праведниками конечно прекрасно, но только самому лучше им не быть.

Владимир даже сформулировал: «Быть праведником, это удел одиноких. Близким жить с ним, одна беда. По миру пустит и глупостям научит».

Меж тем, стажировка в отделении подошла к концу. Вышел из отпуска кадровик. Надо было заканчивать оформление. Поленившись ехать сам, лейтенант вручив Вовке отношение, отправил его самого. «Спасение утопающих — дело самих утопающих».

Акт психолога дали в заклеенном конверте. Владимира жгло любопытство, предчувствие было плохое, еще тогда на собеседовании. Выход он нашел радикальный. В ларьке купил точно такой же конверт и пользуясь тем, что акт не опечатан, а в надежде на честность кандидата, просто заклеен в конверт, вскрыл его. Увиденное его шокировало: «Группа риска. Не рекомендован». Так значилось в заключении. Почва стала уходить из-под ног. Но Владимир предпочел не сдаваться. Понадеявшись на чудо или русский авось, он как ни в чем ни бывало отвез заключение кадровику. Невинными глазами смотрел на того, пока вскрывался конверт.

Нет, чуда не случилось. Сходу Владимира не отвергли, людей все-таки не хватало. Дня два его вопрос муссировался с вышестоящими начальниками, но никто ответственности на себя брать за человека с улицы не хотел. Приватно объяснили: «Ну самих нас, если кто из Чечни приехал, то на учет ставят. Кабы что не вышло. Считают, что «крыша съехала». А ты вообще пришел со стороны, еще с такой биографией».

Тяжело было расставаться с надеждой, которая помогала ему заниматься тупой и дешевой работенкой. Помогала смиряться с постоянным обманом со стороны хозяев. Порой их открытого презрения к наемным работникам. «Вот-вот и я расстанусь с этим», — думал он когда было совсем туго. Теперь не расстанешься. Привыкай к новому рабству. Живи от подачки до подачки. Как все, кто вокруг тебя. Не лезь со свиным рылом в калачный ряд. Тяжелее всего было не то, что придется остаток жизни влачить в нищете, а полная невозможность реализовать себя. И одиночество. Все возвращалось на круги своя. Как и тогда, давно, еще перед первой войной, он вновь ощутил собственную никчемность и ненужность. В денежном эквиваленте он стоил не много. А эквивалент этот был решающим для окружающих. Он бы смирился с этим, будь один. Тогда можно было замкнуться в своем мирке. Наплевать на все. Жить этаким юродом, как Баклан тот же. Может это и путь. Не зря же на Руси юроды были. Но эта роскошь была не для него. Была же дочь. Хотелось хоть что-то сделать для нее. Нет, не жить для нее, это тоже форма эгоизма, потом требовать от детей преклонения. Я мол, для тебя жил, давай теперь меня люби. А за что? Если по-другому то не умел? Нет, Владимир хотел стать опорой для дочери в жизни. Чтобы помочь ей избежать собственных ошибок. Не дать сломаться, когда будет невмоготу, если такое случится. Но по этой жизни все эти вопросы решали деньги. А их у Владимира не было.