Новогодняя любовная эпопея

Новогодняя любовная эпопея

Встреча Нового, 1925 года не сулила Бениславской ничего хорошего. Она опять оказалась в одиночестве, если не считать домашнего общения с сестрами Сергея Есенина. Любимый был далеко на Кавказе. Иногда присылал телеграммы, которые, по всей видимости, писал в подпитии, так как содержание порой невозможно было понять. В середине декабря почтальон принес телеграмму: «Подтвердите адрес Батум отделение Заря Востока получение четырехсот осталось Батуме получения денег». Галина вынуждена была запрашивать: «Что это значит? Что подтвердить: получение адреса?». Правда, сам Есенин уже понял допущенную ошибку и 17 декабря писал: «Мне выслали из Армении 400 руб. Куда они попали, я не знаю. Я собирался в Москву и дал адрес Ваш, но потом я их предупредил, что не еду, и дал адрес другой. Не знаю, куда они попали. Если попадут к Вам, направьте ко мне». 20 декабря уточнил: «Деньги мои пришли. Так что беспокоил Вас напрасно».

Галину тревожило состояние здоровья Есенина, хотя в письмах тот бодро сообщал, что у него творческий подъем. При этом не скрывал своего одиночества. «Мне скучно здесь. Без Вас, без Шуры и Кати, без друзей», — писал поэт, а порой умолял: «Ради Бога не будьте миражом Вы. Это моя последняя ставка, и самая глубокая…» Легко было догадаться, что Есенин пытается этими словами скрыть свое тревожное душевное состояние. Галина скептически относилась к наигранному есенинскому тону, когда он писал о себе: «Увлечений нет. Один. Один. Хотя за мной тут бабы гоняются. Как же? Поэт ведь. Да какой еще, известный. Все это смешно и глупо».

На любовные похождения Есенина старалась не обращать внимания, но и не была к ним равнодушной. Знала, что Екатерина получила из Батуми открытку, на которой С. Есенин сфотографировался вдвоем с Ольгой Кобцевой.

До нее доходили ходившие по Москве самые невероятные слухи о различных эпизодах кавказской жизни поэта. Яна Козловская рассказала ей, а затем написала С. Есенину: «Рассказывал вчера Касаткин, что его приятелю снилось, что Вы на Кавказе увлекли жену кавказца, и это стоило Вам жизни, т. к. кавказец сей насквозь проткнул Вас ножом». Анна Берзинь не на шутку обеспокоилась новым любовным увлечением Есенина, которому пришлось оправдываться: «С чего это распустили слухи, что я женился? Вот курьез! Это было совсем смешно (один раз в ресторане я встретил знакомых тифлисцев). Я сидел просто с приятелями. Когда меня спросили, что это за женщина, я ответил: «Моя жена. Нравится?» — «Да, у тебя губа не дура». Вот только и было, а на самом деле сидела просто надоедливая девчонка — мне и Повицкому, с которой мы даже не встречаемся теперь».

О многом Галина была в курсе, но понимала, что пребывание Есенина на Кавказе спасает его не только от судебного преследования в Москве, но и создает благоприятные условия для творчества. В Москве он опять окажется в окружении собутыльников, вновь будет попадать в различные неприятные истории. Искренне просила из Константинова, навестив родителей поэта: «Только в Москву не надо приезжать сейчас: скука там, болото, сплетни, слухи. И зима».

Перед Новым годом и представить не могла, что ей еще раз придется подвергнуть свои чувства к Есенину серьезному испытанию. Проверкой оказалось неожиданно вспыхнувшее сильное влечение к Л. В жизни Бениславской это самая загадочная личность, о котором даже ближайшие подруги ничего не знали. Сама любовная новогодняя эпопея пронеслась быстро и головокружительно. Страсть была сильнее ее воли и рассудка. Встретилась с Л. в предновогодний вечер случайно. Вспыхнувшее влечение друг к другу захватило обоих. Через некоторое время после знакомства им казалось, что они давно и хорошо знают друг друга. Затем было чудесное застолье в ресторане, завершившееся страстной ночью. И все совершалось без какого-то угрызения совести, без самобичевания и оглядок на окружающих. Бениславская доверяла Л. безоговорочно. Она со всей полнотой почувствовала себя любимой женщиной, которая очень дорога и нужна любимому мужчине, о котором она знала немного из его рассказов, но этого было достаточно для искренних и теплых отношений. Проявленные чувства Л. для Галины казались своеобразным эталоном любви к ней мужчин. За короткий период она получила от него то, что не смогли дать ей другие мужчины. В ее памяти он остался как Л., а этой буквой она обычно обозначала в письмах слово «любовь».

О своем новогоднем любовном порыве Бениславская никому не рассказывала. Нет сведений о таинственном Л., как в ее письмах подругам, так и в письмах подруг к ней. Доверила только дневнику, полностью не расшифровывая имя и фамилию. Записала: «Единственная измена — Л. Этой зимой я поняла, что если Сергея я люблю больше всех, больше, чем себя самое, то все же к Л. у меня не только страсть. Боже мой, ведь Сергей должен был верить мне и хоть немного дорожить мной, я знаю — другой такой, любившей Сергея не для себя самой, другой он не найдет; и Сергей не верил, швырялся мной. И если я не смогла отдать Сергею все совсем, если я себя как женщину не смогла бросить ему под ноги, не смогла сломать свою гордость до конца — то разве ж можно было требовать это от меня, ничего не давая мне? А Л. не имел никаких причин верить мне, было все, за что он мог только плохо относиться ко мне, и он все же ничем не оскорбил меня. Там, где меньше всего ожидала, — там нашла. Ведь с Л. я могла быть самой собой, настоящей, не ломая себя. Ведь мало не лгать, только тогда хорошо, когда можно говорить всю правду прямо. Л. я могла говорить. Я вот сейчас вспоминаю, и мне приятно и хорошо — здесь я была правдивой до конца. И даже гордость Л. не помешала этому. «Спасибо, спасибо», — хотелось сказать ему тогда, в последнюю встречу».

Эту встречу с Л. Галина не могла забыть. В последние месяцы своей жизни она вспоминала: «Я рада встрече с Л. Это единственный, кто дал мне почувствовать радость, и не только физически, радость быть любимой. Ведь Покровский — это самообман. Мне нужен был самообман, я внушала себе и всем, что я должна была скрывать от Сергея, я могла давать волю с Покровским. И только Л. был настоящим. Мне и сейчас дорого то безрассудство. Но это все равно».

Когда Галина после бурно проведенного времени с Л. вернулась домой, то встретила удивленный и настороженный взгляд Екатерины, догадавшейся обо всем. Эта встреча с сестрой Есенина заставила Бениславскую очнуться, расстаться с любовными грезами, возвратиться в обычный быт коммунальной квартиры.

Не стала рассказывать Екатерине, кто такой Л., где и как они познакомились. Она считала, что об этом никто не должен знать. Готова была вытерпеть все что угодно, даже если об этом узнает Сергей. К объяснению с ним она была готова. Сказала Кате, что решила сама рассказать Есенину об этой новогодней истории, ничего не скрывая. Неожиданно 19-летняя Екатерина, которая была свидетельницей любовных встреч брата с Ритой Лившиц, стала ее убеждать, что лучше об этом не только Сергею, но и другим не рассказывать, сохранить в тайне. В свою очередь, Катя обещала хранить полное молчание и предать эту историю забвению. Галина успокоила ее, неожиданно сообщив, что она больше с Л. никогда встречаться не будет. Это ее решение было окончательным. В дневнике Бениславская записала: «Единственное сильное чувство, очень бурно и необузданно вспыхнувшее к Л., я оборвала сама».

Галина не стала оправдываться, но позже попыталась объяснить Екатерине в одном из последних ей писем. «Ты помнишь и знаешь всю прежнюю канитель, — писала она. — Миклашевская — Покровский, я ему «как женщина» не нравлюсь и прочее. Дела и грехи в равной мере. Потом история с Ритой, когда я уходила из дома, чтоб не мешать им. Летняя история, когда я была в Крыму и когда я с такой тоской ждала его там, засыпая тебя письмами. Ты знаешь, что я не из тех женщин, которые с блаженной улыбкой позволяют собой швыряться. Во всех экспериментах Сергея я защищалась, как могла, стараясь при этом по мере возможности не делать ему больно. Ты знаешь, что только при такой любви как к нему я могла так кротко относиться ко всему. Но себя как женщину я считаю свободной. Я всегда считала, что надо быть жалким существом и дурой, чтобы блюсти ненужную ему (по его же словам) верность и ждать как подачки его ласки. Душою я всегда была его. В остальном я тоже могла быть только его, даже в том случае, если бы он изменял мне, но не унижая меня, не швыряясь мною».

Постепенно все, связанное с Л., отдалилось и стало казаться чудесным сном. Бениславская, трезво оценивая случившееся, еще больше убеждалась, что ее дальнейшая жизнь без С. Есенина невозможна, какой бы сложной и трудной она ни была.

Стала отправлять на Кавказ письма, которые начинались словами: «Солнышко мое, родной Сергей Александрович! Что же Вы? Опять спрятались? С 1 января и до 21 — ни слова. Почему?». Не получив ответа, вновь пишет: «Солнышко мое, Сергей Александрович! Где же письма? Одна записка — и все». Письма заканчивались заверениями: «Крепко люблю и целую. Галя. Соскучилась я без Вас очень».

Когда приехал Есенин, то Бениславская промолчала о своем кратковременном романе с Л., объясняя свое состояние общими словами: «раньше было все равно, а теперь уже не та». О том, что не рассказала всю правду, она не могла в дальнейшем простить себе. После смерти С. Есенина написала Екатерине: «Между прочим, единственное, что мне больно то, что я послушалась твоих уговоров и не рассказала все полностью, как и что было, а только отделалась той фразой. Это единственное, в чем я чувствую себя немного виноватой, но только в том, что не сказала, а не в том, что сделала, повторяю, я считаю, что тогда я была вольна в своих действиях. Единственное, что я оберегала, это Шурку, тебя же и оберегать было бы смешно, т. к. ты, слава Богу, приключения с Ритой еще раньше видела».

Попытка разгадать, кто скрывается за литерой «Л», пока не увенчалась успехом. Английская исследовательница творчества С. Есенина Д. Дейвис предполагала, что под инициалом Л. зашифрован Лев Осипович Повицкий (1885–1947), журналист, бывший политкаторжанин, знакомый Есенина и Мариенгофа. Однако зимой 1924/1925 года он находился на Кавказе, работал фельетонистом газеты «Трудовой Батум», встречался с Есениным.

Предположение, что это, возможно, был Лев Седов (1903–1938), сын всесильного в то время Л. Троцкого, также не имеет убедительных доказательств. По предположению А. А. Есениной, о котором сообщила ее дочь Т.П. Флор-Есенина, «последними каплями, переполнившими нервную систему Гали, был все же несостоявшийся брак с сыном Троцкого и раздел есенинского наследия, в котором она оказалась ни при чем».

Нужно согласиться с мнением Н. И. Шубниковой-Гусевой, что «достаточно убедительного подтверждения версии о Л. Седове как о любовнике Бениславской пока не найдено, тем более что и вторая причина (раздел наследства поэта, в котором Бениславская не принимала участия) не соответствовала действительности. Имя человека, крытого под инициалом Л. в воспоминаниях Бениславской в ее Дневнике, которого Галя называла «настоящим», до сих пор остается загадкой».

Не к неизвестному Л. приревновал Бениславскую Есенин. Он был уверен, что Галина продолжала изменять ему с С. Покровским.

Узнав о возобновившихся встречах Бениславской с ним, поэт не стал проявлять сцены ревности, а пришел к выводу, что он не должен мешать счастью женщины, которую уже не любит. С. Есенин переживал уход от Бениславской, но ничего с собой поделать не мог. Гордость руководила его поступками.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.