Галина Бениславская и Екатерина Есенина

Галина Бениславская и Екатерина Есенина

Не безоблачными были отношения Есенина и Бениславской с Екатериной, которая была на 10 лет моложе брата.

После окончания Константиновской четырехклассной школы Катя переехала в Москву к отцу и училась в частной гимназии на Маросейке. В 1918 г. частную гимназию закрыли. Екатерина вернулась в Константиново, продолжила обучение в 5-м классе сельской школы. Вступила в комсомол. С братом виделась во время его приездов в Константиново.

В 1922 году Катя переезжает в Москву для продолжения учебы в школе. Ей сняли комнату в Замоскворечье.

Познакомилась с Бениславской после задержания Есенина в милиции. «Вечером из школы я не пошла к себе, — вспоминала Е. А. Есенина, — а пошла к Сергею. Его все не было. Потом я нашла его в Богословском у Бениславской Галины Артуровны. Галя, как она называла себя, была молодая женщина. Одета она была в скромное шерстяное платье. Тяжелые две косы украшали ее голову. Большие глаза ее в рамке длинных изогнутых ресниц были прекрасны. Маленькой упругой рукой она на прощанье крепко пожала мне руку. «Ты теперь сюда приходи к Сергею», — сказала она».

После вселения Есенина Галина дала согласие и на переезд Кати. Она поняла, как много значит для Есенина семья и как сильно у него развито чувство кровного родства. «Нам пришлось жить втроем (я, Катя и Сергей Александрович) в одной маленькой комнате, — писала Г. Бениславская, — а с осени 1924 года прибавилась четвертая — Шурка». Есенин обожал своих сестер, постоянно проявлял заботу о них. «Ему доставляло удовольствие смотреть на Катю, — вспоминала А. А. Есенина, — когда она была хорошо одета. Он любил ее, а Катя в те годы была недурна собой, стройная, и внешностью ее Сергей был доволен».

Екатерина всегда была готова встать на защиту брата. В этом быстро убедилась не только Бениславская, но и ее подруги. Аня Назарова вспоминала первую встречу с Катей осенью 1923 года. Есенин решил отметить свой день рождения в «Стойле Пегаса». Боялись, что на именинах Сергей опять напьется и начнет скандалить. Августа Миклашевская решила помочь. Договорилась с Есениным, что во время провозглашения тостов он будет только чокаться, а пить за него будет Миклашевская. Все шло хорошо, но неожиданно Надежда Вольпин стала рваться к Есенину, чтобы с ним выпить. И тут Катя, неуклюжая, плохо одетая девочка, с кулаками бросилась на защиту Есенина от назойливых посягательств Надежды Вольпин.

Взрослея, Екатерина иногда проявляла свой характер, который вызывал неоднозначную оценку брата. Бениславская писала: «К Кате у Сергея Александровича была какая-то болезненная, тревожная любовь. Он знал, что они во многом похожи друг на друга, как близнецы, что воспринимают и чувствуют почти одинаково. Знал свои ошибки и страшно боялся повторения их Катей. Кроме того, он не раз говорил, что он имел право на многое, потому что знал себе цену, а ей этого нельзя. На мои утверждения (я тогда очень верила «в Катю», в ее одаренность и ум), что Катя умная, не раз говорил: «Нет, хитрая она. Все в ней — хитрость, а не ум. Я не такой — я все-таки хороший, а она все хитрит, хитрит». Разговорами о деньгах он хотел заставить ее задуматься о будущем и испытать ее гордость. Однажды после такого разговора с Катей, повторявшегося последние месяцы изо дня в день, он сказал мне: «Нет, нет, она не такая, как я, как Вы, как Шурка. Она — паразит».

Узнав, что Катя небрежно учится, С. Есенин пригрозил, что, если она не исправится, то он не будет ей материально помогать.

Екатерина заботилась о брате, нередко вытаскивала его из пьяных компаний. Была его доверенным лицом, занималась издательскими делами. «Я буду писать, а вы с Катей разговаривайте с редакциями, с издателями!»— говорил поэт Бениславской. «Твои поручения я понемногу исполняю: отдала стихи Грузинову, но только два («Рябина» и «Русь советская»), а третьего у меня нет. Ведь ты обещал ему еще «Сукин сын», но ничего не присылаешь», — писала Екатерина брату в сентябре 1924 году.

Узнав поближе Екатерину, Аня Назарова в своих воспоминаниях дала ей следующую характеристику: «Ее отношение к брату трудно определить. Любила ли она его. Да, любила. Но Есенину от этой любви мало проку было. Зная, что у Есенина нет денег, что он сам нуждается, она с видом оскорбленной королевы требовала их себе. Живя отдельно, тратя деньги без контроля, без учета — она привыкла их тратить, ни минуты не задумываясь над тем, что они не ее, что она на них не имеет право. Училась плохо, ленилась не только готовить уроки, но даже читать».

Галина по просьбе Сергея присматривала за Катей. Сохранилась записка от 21 декабря, в которой строго предупреждает девушку: «5 часов. Едем к Лине. Катя. Не уходи без нас — Шура тоже хочет пойти с тобой. Но если уйдешь — чтоб в 12 ч. 30 м. была дома, иначе не прогневайся, напишу Сергею. Помни. Я обещание сдержу. Галя».

Угрозы в исполнение не приводились. Галина пыталась поддерживать с Катей самые теплые отношения, не скрывая никаких подробностей в своей личной жизни. Летом 1924 г. писала Екатерине в Константиново: «Милый Катенок, прости, что не писала, вернее, я написала тебе, но письмо положила в книгу и там не могла найти. Новостей никаких. Сергей в Питере. Собирается приехать в Москву. Рита тоже в Питере. Покровский каким-то образом узнал про Вольпин (ее родители распространяют это), и когда узнал, что Рита едет туда, расхохотался и говорит, что она тоже за «ребеночком» поехала. (…) Соскучилась я без Сергея очень, но видеть его «зимним» тяжело и боюсь. У меня скоро отпуск. Хочу взять аванс за два месяца и поехать в Крым».

17 сентября 1924 года Есенин отправил Екатерине письмо с множеством вопросов, настоятельно требуя: «Екатерина, пошли мне спешно письмо и опиши, что творится в Москве». Его интересовала развернувшаяся критика журнала «Красная новь» за идеологические ошибки, допущенные редактором А. К. Воронским, который в своей работе ориентировался на «попутчиков». Для усиления в редакцию был направлен Ф. Ф. Раскольников. От Кати подробного ответа Есенин не дождался. Она только предостерегала брата: «Никаких распоряжений за глаза не давай, Помни, ты козырная карта, которая решает участь игроков. Остерегайся».

Не очень разбираясь в сложной политической и общественной обстановке в стране, Екатерина, оберегая брата, уговаривала его не прерывать свое пребывание на Кавказе. «Потом мне что-то кажется, что ты думаешь ехать в Москву, — писала она. — Знаешь, лучше не езжай, потому здесь сейчас такая склока во всем, что упаси господи. Литературная братия все грызется из-за чего-то. Почти все друг на друга смотрят косо. Политики с ума сходят».

На заданные сестре вопросы пришлось ответить Бениславской: «Ну вот, Сергей Александрович, Вы просили Катю узнать, как вышло дело. Отвечу за нее». Писала письмо с оглядкой, прибегая к намекам, предупреждая Есенина не делать ничего сгоряча, но и не откладывать в долгий ящик. «Не решалась об этом писать по двум причинам. Первое и главное: была не уверена (да и сейчас не уверена тоже), что это письмо никто не сумеет прочесть прежде Вас, а следовательно, сумеет принять всякие контрмеры. Во-вторых, и «главное» — не хотелось нарушать Ваш отдых, тем более что не знаю, как Вы».

Екатерина вместе с Галиной Бениславской принимала участие в издании «Персидских мотивов». Есенин доверял ей получать свои гонорары. «Мне очень нужны деньги, — писал он А. Берзинь, — а посему я посылаю к Вам с этим письмом Екатерину. Помогите ей получить деньги, которые выписаны мне на субботу. Доверенность ей я прилагаю к сему письму». Во время пребывания на Кавказе писал Екатерине: «Для тебя я скоро пришлю стихи, продашь их Казину или Флеровскому, и с тебя пока хватит». Но иногда срывался, особенно при задержке денег. Телеграфировал Екатерине из Батума: «Ты думаешь или нет. Я сижу без денег», затем из Баку: «Болен денег денег Сергей».

С. Есенин следил за нравственностью сестры. Осуждал ее стремление влиться в богемную жизнь. Ругал, когда узнал, что она тайком начала курить в четырнадцатилетнем возрасте. Переживал, что Екатерина была свидетельницей его скандалов, особенно когда сестре иногда приходилось давать показания в милиции в защиту брата.

У Кати бытовало мнение, что Есенин хорошо зарабатывает, что она имеет полное право свободно распоряжаться его средствами. Г. Бениславская вспоминала: «Сколько раз я объясняла ей, что она никаких прав на его деньги и вещи не имеет и потому должна довольствоваться минимальным, что это преступление — сорит его деньгами. Что С. А. зарабатывает деньги не горбом, а потом и кровью. И если он сам может ими сорить, то никто, кроме него, не имеет этого права. Этого Катя никак не могла понять. Потому что с детских лет, вероятно, благодаря родителям усвоила совсем другие взгляды. И по-прежнему приходила, требовала денег и денег и даже в 20 лет не задумывалась: не пора ли самой начинать зарабатывать?».

Узнав, что Катя небрежно учится, Есенин стал резко и грубо ей выговаривать:

— Ты как думаешь, не пора ли на свои хлеба? А? Я тебе больше денег не стану давать. До осени живи, а там, пожалуйста, сами заботьтесь. Шурку я шесть лет буду учить и кормить, а тебе пора уж самой думать…

«Помню, как за полгода до смерти Сергея Александровича, — писала Г. Бениславская, — увидев, что Катя сознательно ушла в хитрость, что она наивно считает это главным в жизни, объяснил ей, что надо быть хорошей, что хитрость не цель, но есть другое — важнее хитрости. «Если есть у тебя что-то за душой — ты можешь, имеешь право хитрить и бороться. А так, ради существования, борется и хитрит только мразь».

После окончания школы в 1925 году Екатерина решила поступить на биологический факультет МГУ, но не прошла по конкурсу и была зачислена вольным слушателем. Эта неудача огорчила С. А. Есенина.

— Выходи замуж за Наседкина, он тебя любит, а я вас всех не прокормлю, — советовал он сестре.

Екатерина не пошла против воли брата, 19 декабря 1925 г. она зарегистрировала свой брак с В. Наседкиным.

Уже после смерти С. Есенина Г. Бениславская откровенно высказала Екатерине свое мнение о ней:

«Пока ты росла, складывалась, кристаллизовалась — я, чувствуя все твои плохие качества, знала, что в тебе есть одаренность, что в твоей душе есть порывы, что ты сродни Сергею, с этой стороны, а не только со стороны слабостей.

Знаешь, как росток шиповника растет; есть на нем шипы, но это ничего, пока думаешь, что со временем он расцветет радостными яркими розами, но когда цветы распускаются, и на нем только пять лепестков, он пахнет, но никакая это не роза, а самый простой шиповник, делается смешно и грустно — а я-то ожидала Бог весть чего!

Вот так и с тобой, я ждала, во что ты расцветешь, старалась сберечь тебя, старалась развить в тебе все лепестки, много лепестков, а ты только шиповник и хорошо себя чувствуешь, цветя в грязной канаве, и немного тебе надо было, чтобы ты смирилась и согнула свою, «гордую когда-то» голову. Ты говоришь: «на время», а я не уверена, что это «время» не протянется все 20–30 лет твоей жизни, сейчас ты пошла на это и довольствуешься и вполне, в сущности, довольна сими малыми благами, а потом тоже будешь идти на уступки, понемногу одну за другой сдавая все свои мечты и замыслы в архив.

Ты, вероятно, виновата здесь только в одном: не зная себя, не зная своих сил, ты на словах обещала себе и другим быть героиней в жизненной борьбе и так быстро, и так жалко сдалась с первых же шагов. Видишь ли, это все умеют. Нет такой девушки, которая в 17–18 лет не строила бы себе свой образ по подобию Жанны д’Арк и т. д. И все, почти все, оказываются Наташами, Долли и прочими, им же имя легион.

А я думала, что ты не такая. Вот потому так больно. Вот почему я так обиделась на тебя и вот потому я стала относиться безразлично к твоей судьбе — товар оказался слабоватый, ну какой интерес. А понимаю я по-прежнему даже лучше — раньше твои слова я не раз принимала за поступки, а теперь знаю, где кончаются слова и где начинаются поступки. Я знаю, что тебе тоже грустно от этого, что тебе было теплей и легче, когда ты знала: когда ни приди ко мне — я всегда, как любящая старшая сестра, все пойму, разберусь и помогу тебе разобраться. Если, быть может, я забуду тот облик Кати, который ты сама рисовала себе, мне и другим, если это забудется — требования к тебе снизятся до общего уровня, тогда я, может, буду с тобой по-прежнему просто…

Но помни, что у тебя недостатков больше, чем у обычных рядовых девушек, поэтому тебе больше надо иметь за душой, чтобы это окупить, чтобы тебя, я ли, кто другой, могли любить той хорошей любовью, без которой, ох, как трудно становится иногда жить. Эта теплота и сердечность больше всего нужны — без них никакой успех, никакие материальные блага не дадут настоящей радости. Ты будешь очаровывать внешне, с тобой будут любезны и приветливы, но в тяжелую минуту ты окажешься одна. А вспомни, как мы с тобой переносили все тревоги благодаря тому, что была эта простота, сердечность.

Ну вот, пока все. Целую крепко. Помни — меньше обещай себе и другим, больше делай. 2. VIII.26. Галя».

Галине жить оставалось четыре месяца. Екатерину ждала в будущем трудная жизнь, которую она с достоинством прожила.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.