4
4
В мае 1825 года Рылеев стихотворением «Вере Николаевне Столыпиной» отозвался на смерть одного из замечательнейших государственных деятелей его времени — сенатора Аркадия Алексеевича Столыпина (он был братом бабушки Лермонтова урожденной Столыпиной, и отцом близкого друга Лермонтова — Алексея Столыпина-Монго). Рылеев обратился к вдове со словами утешения, в которых звучал гражданский пафос.
Не отравляй души тоскою,
Не убивай себя: ты мать;
Священный долг перед тобою
Прекрасных чад образовать.
Пусть их сограждане увидят
Готовых пасть за край родной,
Пускай они возненавидят
Неправду пламенной душой,
Пусть в сонме юных исполинов
На ужас гордых их узрим
И смело скажем: знайте, им
Отец Столыпин, дед Мордвинов.
Стихотворение было напечатано в «Северной Пчеле» 12 мая.
Аркадий Алексеевич Столыпин был другом и воспитанником М.М. Сперанского, зятем Н.С. Мордвинова (Вера Николаевна — урожденная Мордвинова). Как и Мордвинов, Столыпин был неподкупным и честным сановником. Декабристы намечали его — наряду с Мордвиновым, Сперанским, Ермоловым, Н. Тургеневым — в члены Временного правительства. Н. Бестужев показал на следствии: «Покойный сенатор А.А. Столыпин одобрял общество и потому верно бы действовал в нынешних обстоятельствах вместе с ним», Штейнгелъ свидетельствовал: «Рылеев не однажды вспоминал об обер-прокуроре Столыпине. «Вот был человек, — говорил он, — как жаль, что умер!»
У Столыпина было немало друзей среди литераторов — Карамзин, Жуковский. Из молодых — Кюхельбекер, Грибоедов и Рылеев, который встречался с ним в доме Мордвинова на Театральной площади (теперь дом 14, угол улицы Глинки, бывшей Никольской).
В послании к Столыпиной — всего двенадцать строк, но сколько в нем высказано гражданских идей. Во-первых, Рылеев всем его тоном отметает уныние: русский гражданин, патриот, честно делавший свое дело, отдал жизнь отчизне; его жена и дети — «прекрасные чада» — должны гордиться им. Вдова же обязана помнить долг матери — «образовать» детей так, чтобы они могли «возненавидеть неправду» и встать плечо к плечу с «юными исполинами», новым поколением русских граждан. Светлые образы отца (Столыпина) и деда (Мордвинова) Должны быть их путеводной звездой: поэт-декабрист и здесь говорит о силе примера, — Столыпин и Мордвинов выдвинуты им в ряд русских исторических героев, имена которых всем известны и не нуждаются в пояснениях.
…12 февраля 1825 года, уже во втором письме к Пушкину, Рылеев говорит о своем новом замысле: «Составляю план для Хмельницкого. Последнего хочу сделать в 6 песнях: иначе не все выскажешь».
Рылеев обдумывал поэму «Богдан Хмельницкий». Он набрасывал отдельные фрагменты и в процессе работы, раздумий над украинской историей, переходил к другим сюжетам — писал о Наливайко, Палее, Сагайдачном. Текст, предназначенный для «Богдана Хмельницкого», переходил в «Наливайко». Но мысль о Хмельницком Рылеева не оставляла. В середине 1825 года он решил написать о нем трагедию в стихах. Осенью он и начал ее.
Штейнгель сообщает: «Около половины уже ноября (1825 года. — В.А.), не прежде, будучи приглашен Рылеевым к меньшому Ростовцеву на чтение отрывков из сочиненной им трагедии «Пожарский»… я увидел тут в первый раз князя Оболенского и познакомился с ним. Впрочем, кроме упомянутого отрывка и прочитанного потом Рылеевым пролога к его трагедии «Хмельницкий», другого предмета разговора не было».
Ф. Глинка вспоминает о том, как он посещал Рылеева в начале декабря 1825 года: «Рылеев был болен сильно опухолью в горле и ни о чем не говорил со мною, как только о разных предначертаниях его поэм, также о трагедии «Богдан Хмельницкий», которую начал писать и намеревался объехать разные места Малороссии, где действовал сей гетман, — чтобы дать историческую правдоподобность своему сочинению».
«Пролог», состоящий почти из двухсот строк, написан большей частью нерифмованным пятистопным ямбом (в это же время Пушкин писал «Бориса Годунова» тем же размером). Рылеев обратился здесь к конкретному историческому материалу, а главное — по-новому взглянул на роль вождя в освободительной борьбе.
Тут сразу же выступает на сцену народ, та масса, которая и выдвинет потом «голову», гетмана (в «Прологе» Хмельницкий не появляется). Автор искусно строит живую сцену, открывая читателю истоки грядущего восстания казаков против польского владычества. Действие происходит на площади Чигирина. Польский подстароста Чашшцкий предоставил евреям-арендаторам право сбора доходов от православных церквей города. Добиваясь уплаты недоимок, он приказал арендаторам закрыть церкви — чтоб не могли бедняки ни детей крестить, ни молодых венчать, ни хоронить покойников до тех пор, пока не внесут всех требуемых денег; бедняки хотят расправиться с арендатором, но тот призывает поляков, — одного из бунтовщиков арестовывают. Оставшиеся негодуют.
1-й малороссиянин:
…Ну вот, еще один погиб.
Эх, брат Юрко, прогневали мы бога,
Всем на Руси пришельцы завладели,
В своей земле житья мы не находим.
Нет больше сил терпеть. Бегу отсель,
Бегу за Днепр к удалым запорожцам,
Чтоб притупить об кости дерзких ляхов
От деда мне доставшуюся саблю. Прощай.
За восемь-девять лет до «Тараса Бульбы» Гоголя Рылеев коснулся важного вопроса в борьбе украинцев с поляками — союза шляхты с еврейскими торговцами, хлынувшими на Украину со всех концов света. В их руках оказалась вся торговля. Наконец им даны были на откуп и церковные доходы. Жизнь крестьян становилась все более невыносимой, и они один за другим бежали «за Днепр», в Сечь…
Действие происходит в период насаждения брестской церковной унии 1596 года, по которой украинская православная церковь стала подчиняться римско-католической, хотя и с сохранением родного языка. Уния дала возможность ставить церковными арендаторами иноверцев, — а это больно било по самолюбию казаков и крестьян. Взрыв оказался неизбежным.
В «Прологе» много живых, реалистических черт, — крестьяне говорят о проданных последних «пожитках»; один просит Янкеля разрешить священнику крестить его сына, другой — исповедать умирающую мать; молодая пара просит позволения обвенчаться. «Мне не слова, мне гроши ваши нужны», — отвечает еврей. Казак Свырыд угрожает ему:
Мы терпим, как быки, но как быки же
Рассвирепеть против врагов мы можем…
В думах и поэмах Рылеева еще не было столь приземленных, простых речей.
Рылеев искал в литературе новых путей, и — находил. Но у него уже не оставалось времени развить, разработать найденное.
В конце 1825 года (по свидетельству Пущина и Бестужева — в декабре) написал Рылеев одно из самых сильных своих стихотворений «Я ль буду в роковое время…», ходившее в списках под названием «Гражданин» и «К молодому русскому поколению»:
Я ль буду в роковое время
Позорить Гражданина сан
И подражать тебе, изнеженное племя
Переродившихся Славян?
Нет, неспособен я в объятьях сладострастья,
В постыдной праздности влачить свой век младой
И изнывать кипящею душой
Под тяжким игом самовластья.
Пусть юноши, своей не разгадав судьбы,
Постигнуть не хотят предназначенье века
И не готовятся для будущей борьбы
За угнетенную свободу человека.
Пусть с хладною душой бросают хладный взор
На бедствия своей отчизны
И не читают в них грядущий свой позор
И справедливые потомков укоризны.
Они раскаются, когда народ, восстав,
Застанет их в объятьях праздной неги
И, в бурном мятеже ища свободных прав,
В них не найдет ни Брута, ни Риеги.
Вместе с Пушкиным, Лермонтовым, Некрасовым Рылеев говорил о долге политического борца перед народом, бичевал пороки своего поколения.
От этого стихотворения Рылеева тянется нить к «Думе» Лермонтова, обличающей молодое поколение за неспособность к действию, и — через Лермонтова — к «Поэту и гражданину» Некрасова.
Стихотворение Рылеева в дни перед декабрьским восстанием было на устах у многих заговорщиков. Так, А.М. Булатов, отправляясь на Сенатскую площадь, рассказывал: «Прощаясь очень хладнокровно с моим братом Александром, имел несчастье похвастать брату моему, что если я буду в действии, то и у нас явятся Бруты и Риеги, а может быть, и превзойдут тех революционнстов… Имена сии я не так хорошо знаю по их деяниям, как по беспрестанным произношениям меньшого брата моего… Меньшой брат мой, начитавшись вольных стихов, поминутно твердил: «Не будет у нас ни Брута, ни Риеги».
Мичман Беляев 1-й, по его словам, знал стихотворение Рылеева наизусть. Мичман Дивов свидетельствовал: «Вскоре после смерти государя приходит ко мне лейтенант Акулов и между разговорами сказал мне: вот ваши сочинители свободных стихов твердят: «Я ль буду в роковое время позорить гражданина сан», — а как пришло роковое время, то они и замолкли».
Стихотворение Рылеева оказалось действенным и для последующих поколений русских революционеров.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.