Глава IV Обстановка в Афганистане усложняется

Глава IV

Обстановка в Афганистане усложняется

Хитрые ходы Ахмад Шаха в Панджшере. Командармы 40-й армии. Командир полка Л. Рохлин — драматическое восхождение. Яркие личности наших войск. Насаждаемые «Оргядра» — уродливая форма власти. Кунарская операция. Падения и взлеты в боях за Джавару. Руцкой — афганский саксаул. Парад победителей.

Как уже сообщалось, в центральном аппарате ДРА было много осведомителей, внедренных туда оппозицией, были они и в Генеральном штабе Афганской армии. Естественно, планы проведения операций правительственными войсками, и тем более операций с участием войск 40-й армии, были главным объектом их внимания. Они очень умело и своевременно передавали все сведения лидерам оппозиции и важнейшим полевым командирам, в том числе Ахмад Шаху, который базировался на Панджшерском ущелье и севернее. Этот главарь имел отличную разведку. Она ему, в частности, и доложила точные сроки проведения операции в Панджшере, данные о силах и средствах правительственных войск, которые будут привлечены к боевым действиям, и в общих чертах все то, что решено задействовать от 40-й армии. Поняв, что принять бой с такой силой, которую решили применить против его отрядов, — дело опасное, он пошел на хитрость: оставив незначительное, но очень активное и кочующее (для создания видимости больших сил) прикрытие, главные силы и все без исключения население Панджшера (а это несколько десятков кишлаков) он решил увести на север, используя перевалы в ледниках.

Замысел Ахмад Шаха стал известен нашей разведке. Начальник Главного разведывательного управления доложил об этом Н. В. Огаркову, тот вызвал меня, и мы втроем начали обсуждать, как лучше поступить: начать операцию раньше отвода отрядов Ахмад Шаха или вообще отказаться от военных действий в Панджшере. Не затрагивая самолюбие С. Л. Соколова, решили, что все это должны будут ему докладывать наши разведчики, но в настоятельной форме. Через пару дней поступило сообщение, что Сергей Леонидович объявил: «Операция будет проводиться в установленные сроки. Никуда Ахмад Шах не уйдет — это сам Ахмад Шах распространяет такие слухи».

Мы забеспокоились: если Ахмад Шах уйдет, то удар придется по пустому месту. Петр Иванович Ивашутин получил от начальника Генштаба распоряжение, чтобы начальник разведки 40-й армии и генерал-разведчик в Оперативной группе доложили официально, что противник уходит из Панджшера. Так что если будет проводиться операция, то она может быть обречена. К сожалению, Сергей Леонидович не прислушался к тому, что ему докладывалось. Не прислушался к этому и главный координатор боевых действий генерал В. А. Меремский. В итоге проведенная двухчасовая авиационная подготовка, затем почти полуторачасовой артиллерийский огонь, вслед за этим еще один удар авиации и, наконец, атака оказались бессмысленными. Наступающие части, пронизав все ущелье, не встретили никакого сопротивления. Не было и трупов, не было и пленных, не было и населения. Тогда решили преследовать противника в направлении ледников. Но и здесь мятежников не оказалось.

А хитрый и умный Ахмад Шах Масуд вывел свои отряды и население не назад, на север, а наоборот — вперед, на юг, в районы Ниджраб, Чарикар, Хост-о-Ференг. В зеленую, хорошо обжитую зону. И выводил он их ночами по соседним ущельям и только им известным тропам.

Этот случай, конечно, не украшал ни Оперативную группу Минобороны, ни командование 40-й армии того времени. Кое-кто посмеивался над способностями наших военных руководителей. Но ради справедливости надо отметить, что Ахмад Шах долгое время водил за нос разведчиков КГБ и в итоге обвел вокруг пальца — пообещал с ними заключить договор, но в последний момент отказался. Да и то, что Ахмад Шах постоянно пасся в афганском Генштабе (как и другие шпионы), наше КГБ тоже не украшало — контрразведчики должны были пресечь все это. В этой «знаменитой» Панджшерской операции «заслуги» Министерства обороны и КГБ СССР были приблизительно равные.

Несомненно, у нас проводилось немало успешных боевых действий, и командиры, которые их организовывали, оказывались на высоте. Но общая обстановка в стране к лучшему все-таки не менялась.

Один из таких положительных примеров эффективного ведения операции описывается в докладе начальника Главного управления боевой подготовки Сухопутных войск (А.Ляховский. «Трагедия и доблесть Афгана», с. 286):

«…Отмечается некоторое улучшение в организации и ведении боевых действий, в применении авиации и артиллерии. Примером хорошо продуманных и спланированных боевых действий является операция, проведенная в районе Искаполь в июне с. г. В ходе нее была разгромлена крупная группировка мятежников (убито 70 моджахедов, захвачено три миномета, три ЗГУ, 4 ДШК, свыше 50 мин и большое количество боеприпасов к стрелковому оружию). Наши подразделения потерь не понесли. Большая заслуга в этом командира полка подполковника Л. Я. Рохлина».

В связи с тем, что в донесении упоминается Рохлин, хочу подробнее рассказать об этом человеке, используя высказывания других людей и опираясь на свои собственные наблюдения.

Лев Яковлевич Рохлин — кавалер четырех боевых орденов, человек необычной судьбы, один из рыцарей афганской войны. Он, пожалуй, единственный командир полка, которого после снятия с должности в Афганистане спустя несколько месяцев назначили командовать вновь полком. Представляли к званию Героя Советского Союза, но не присвоили — получил орден Красного Знамени.

Л. Рохлин попал на афганскую войну в конце 1982 года. Командовал 860-м мотострелковым полком, располагавшимся в излучине реки Кокча, в пяти километрах восточнее Файзабада (провинция Бадахшан). Участвовал во многих боевых операциях против отрядов вооруженной оппозиции. Отличался решительностью, смелостью и находчивостью. Однако в апреле 1983 года был снят с должности командира полка и направлен с понижением в другой полк. А случилось это так.

Поступила развединформация о скоплении мятежников в крепости, расположенной недалеко от Коран-о-Муджана. Командование 40-й армии решило нанести по ним авиационный удар, а для проверки его результатов послать 2-й мотострелковый батальон 860-го мотострелкового полка и афганский батальон Царандоя. Л. Рохлин попытался убедить руководство не посылать этот батальон, так как он находился в Бахараке, в отрыве от главных сил, снабжение его осуществлялось с большими трудностями, и в тот момент не было создано необходимых запасов горючего. Ситуация осложнялась еще и тем, что почти половина батальона была задействована для выполнения другой задачи. Но приказ был продублирован в довольно жесткой форме. Тогда командир полка решил сам возглавить боевые действия батальона по проверке результатов авиационного удара.

Преодолев сопротивление мятежников и выдвинувшись по Джармской долине к Коран-о-Муджану, наши воины обнаружили, что в крепости нет ни убитых, ни раненых, ни живых. Вообще никого. Авиабомбы в цель не попали. На обратном пути наши подразделения сами попали под сильный перекрестный огонь моджахедов. Дело в том, что занимавший господствующие высоты и прикрывавший наши подразделения батальон Царандоя вдруг неожиданно снялся с занимаемых позиций и поставил тем самым 2-й мотострелковый батальон полка в крайне тяжелое положение. Часть машин отстала. И тогда командир полка, чтобы спасти людей, решил в невыгодных для себя условиях не продолжать бой. Он приказал взорвать отставшие машины, а остальным отходить в направлении Бахарака. В результате батальон понес незначительные потери, а Л. Рохлин, по решению маршала С. Л. Соколова, был понижен в должности и оказался на должности заместителя командира 191-го отдельного мотострелкового полка в Газни.

В этом полку он воевал достойно. В январе 1984 года командира 191-го отдельного мотострелкового полка В.Голунова отдали под суд за трусость. Л. Рохлина вновь назначили командиром полка. При нем полк действовал, как правило, результативно. Однако наиболее удачными были его боевые действия по захвату базы мятежников в районе уездного центра Ургун (провинция Пактия) в октябре 1984 года. Эта операция стоит того, чтобы о ней рассказать немного подробнее.

От советских войск в операции принимали участие 191-й омсп, 345-й опдп и 56-й одшбр. Руководил боевыми действиями заместитель командующего 40-й армией генерал В. П. Дубынин. Главная цель операции заключалась в уничтожении баз и складов моджахедов. Информацию о них выдавал лично министр государственной безопасности ДРА Наджиб (как потом оказалось, вся информация была недостоверной — ни одной базы на ее основе обнаружить не удалось). В связи с тем, что район боевых действий был буквально нашпигован минами, подразделения выдвигались вне дорог. В качестве проводников выступали боевые вертолеты, которые одновременно осуществляли огневую поддержку и вели разведку.

Операция, возможно, так бы и закончилась безрезультатно, если бы Л. Я. Рохлин не обратил внимание на то, что из района, расположенного несколько в стороне от направления действий наших войск, по вертолетам неоднократно велся огонь из крупнокалиберных пулеметов. Командир полка отдал приказ выдвигаться в этот район. Перевалив через горы, советские солдаты обнаружили крупную базу моджахедов, информация о которой ранее отсутствовала. Л. Рохлин решил не атаковать базу, а блокировать ее, выдвинуть артиллерию и уничтожить. Когда на складах начали рваться снаряды, мятежники решили разбегаться, попадая под огонь стрелкового оружия. Внезапность и стремительность действий 191-го омсп полностью деморализовали моджахедов, и они не оказали существенного сопротивления. В считанные часы база мятежников была полностью уничтожена, все ее сооружения взорваны. Задача была выполнена без потерь. Полк захватил большое количество оружия и боеприпасов. Одних только реактивных снарядов — более 150 тыс. штук. Для Л.Я.Рохлина это была последняя операция, так как потерпел катастрофу вертолет, на котором он облетал район боевых действий. Командир полка остался жив, но у него оказались переломаны ноги, позвоночник и т. д. Долгое время он лечился в кабульском и ташкентском госпиталях. Заключение врачей было однозначным: уволить из рядов Вооруженных Сил. Но Л. Рохлин не мыслил себя без армии. Ему удалось добиться изменения формулировки заключения.

Затем он отлично командует 75-й мотострелковой дивизией в Нахичевани (Азербайджан), после чего становится командиром 8-го гвардейского Сталинградского корпуса в Волгограде.

На парламентских выборах в 1995 году руководитель партии «Наш дом — Россия» Черномырдин, дабы привлечь избирателей, включает в первую тройку списка кандидатов блока заслуженного авторитетного генерала Льва Яковлевича Рохлина. Благодаря Рохлину блок «Наш дом —  Россия» сумел преодолеть пятипроцентный барьер. Но став депутатом и руководителем Комитета по обороне, Лев Рохлин не только не стал плясать под дудку Черномырдина — Шохина. Наоборот, он выступал вразрез установкам НДР, но во имя интересов народа и в первую очередь Вооруженных Сил и военно-промышленного комплекса России, чем создавал немало сложностей и для некоторых государственных структур, в частности, для руководства Вооруженных Сил России. Как известно, Ельцин совершенно не был заинтересован в укреплении Вооруженных Сил страны (во всяком случае все его действия говорили именно об этом). Скорее был заинтересован в их максимальном разрушении. Естественно и все ведущие государственные органы проводят эту же линию. В этом особо преуспевает Министерство финансов. Грубейшим образом попирая все законы, в том числе Федеральный закон «О бюджете на 1998 год», оно выделяет денег ровно столько, чтобы армия и Военно-Морской Флот прекратили свое существование не сразу, а «вымирали» бы постепенно. Выступая 11 декабря 1998 года в Государственной Думе, министр обороны РФ маршал И. Д. Сергеев (даже он!) заявил, что на 1 ноября 1998 года Вооруженные Силы России профинансированы всего на 39 процентов от того, что им положено на год. Причем бюджетом было предусмотрено только 60 процентов всей потребности Вооруженных Сил. К тому же наш военный бюджет в 15 раз меньше бюджета США.

Солдаты голодают, носят шинели, которые остались в запасе со времен войны. Офицеры месяцами не получают денежное содержание и вынуждены ходить к частникам прирабатывать грузчиками, сторожами. А кто не может унижаться — стреляются. Некоторые воруют. Только в Московском военном округе за 10 месяцев 1998 года было осуждено за кражу 178 офицеров. Если в Вооруженных Силах Советского Союза где-то за что-то осудили одного офицера, так это было неслыханным чрезвычайным происшествием. А здесь в одном округе осуждены почти две сотни офицеров. Это ли не признаки разложения армии?!

Вот как раз против всего этого и выступил Лев Яковлевич Рохлин. Поэтому многим и стал неудобен. Но он был абсолютно прав. И когда Рохлин создал народное движение «За спасение армии, военно-промышленного комплекса и военной науки», это всколыхнуло Россию. Тогда Л.Рохлина и убили. Убили подло, предательски. Но дело его и созданное им движение живут. И мы надеемся, что Виктор Иванович Илюхин, которому народ вручил это движение, поведет его верным путем.

Конечно, пока все мы находились в Афганистане, ни один из нас, в том числе и Рохлин, не мог предвидеть такого развития событий.

В период с 1985 по 1989 годы в Афганистане было проведено несколько особо важных операций. На мой взгляд, они стали ключевыми, так как оказали решающее значение на принципиальное изменение военно-политической обстановки в ряде провинций и в стране в целом.

Если с 1980 по 1984 годы я в Афганистане бывал от случая к случаю, то с начала 1985 года стал здесь уже своим человеком. И было официально объявлено, что я являюсь руководителем представительства Министерства обороны СССР — начальником Оперативной группы МО. Другими словами, принял «наследство» от маршала Советского Союза С. Л. Соколова и генерала армии С. Ф. Ахромеева. Сергей Леонидович руководил здесь Оперативной группой до осени 1984 года, а Сергей Федорович — несколько меньше — до 1983 года. Его функции на один год были возложены на генерал-полковника В. А. Меремского.

Конечно, за этот период (1980–1984 гг.) сделано было многое. Создана солидная инфраструктура для стотысячной армии. Войска обжили свои военные городки, аэродромы и другие объекты. Наша армия имела хорошие арсеналы, склады, базы (в том числе хорошую госпитальную базу, в первую очередь для полевой хирургии и борьбы с инфекционными заболеваниями, особенно с гепатитом и малярией). Имелась надежная система управления. Штабы и вообще все органы управления были обустроены. Разведка всех видов пустила глубокие «корни». Но самым главным были два фактора. Первый — 40-я армия приобрела значительный боевой опыт, и на этой базе была создана система подготовки и ведения боевых действий, боевого дежурства и поддержания постоянной боевой готовности. Второй фактор — это Вооруженные Силы Афганистана. К 1985 году они уже полностью определились не только по численности и структуре, но и по методам их подготовки и применения. Кстати, в Вооруженные Силы ДРА, в отличие от других стран, в частности Советского Союза, США и т. д., входили: армия (включая и ВВС), МВД со своими войсками «Цорандой» и МГБ со своими органами.

Таким образом, главные параметры жизни и боевой деятельности нашей 40-й армии и Вооруженных Сил Афганистана были определены и утвердились, были налажены системы обеспечения. Естественно все требовало совершенствования. Это объективное требование касалось и быта войск, и системы материального, и особенно медицинского обеспечения. Но главным было совершенствование методов подготовки и ведения боевых действий, в чем себя особенно проявили генералы: И. Родионов, В. Дубынин, Б. Громов, Г. Кондратьев, А. Сергеев, Г. Пищев, В.Кот (последний был командующим ВВС 40-й армии). Многое в этой области сделали такие командиры дивизий, как Каспирович, Учкин, Исаев (позже попал в автомобильную катастрофу — как странно, в Афганистане выжил, а на Родине в мирное время — погиб), Миронов, Барынкин, Слюсарь, Андреев. А при вводе наших войск в Афганистан большой вклад внесли Рябченко, Кузьмин, Степанов.

Как уже говорилось: и Тараки, и Амин, и новое правительство Кармаля наделало немало ошибок в области земельной и водной реформ, в отношении к религии и ее служителей, в решении проблемы положения женщины в обществе, что в целом негативно сказалось на отношении народа к правительству. Казалось бы, надо пересмотреть свою политику, поправить ошибки, извиниться перед народом. Но это не только не последовало, а стало «продавливаться» еще более настойчиво. Мало того, к этому добавились резкие и неуклюжие военно-политические действия, в чем повинен не только руководящий состав Афганистана, но и советские дипломаты, советское военное командование и представительство КГБ в Афганистане.

Речь идет о насильственном насаждении в уездах, волостях и провинциях органов власти, безоговорочно подчиненных Кабулу. С этой целью проводились операции по «очистке» от душманов целых районов. Затем туда завозилось «Оргядро» (организационное ядро, кстати, термин взят у наших военных), в состав которого входили все начальники администрации этого субъекта, начиная от руководителя. Как правило, все они являлись членами НДПА. Для обеспечения устойчивости безопасности этого органа в его распоряжении были подразделения «Цорандой» МВД, органы МГБ, иногда части правительственных войск. Для стабилизации обстановки на некоторое время оставались даже части 40-й армии.

Как это воспринималось населением? Отрицательно.

Во-первых, все народы Афганистана, каждое племя, род привыкли к свободе и независимости. Они сами выбирают руководителя на джире (сборе) из числа наиболее авторитетных, мудрых, прославленных в бою. Выбирают вождя (главу), которому подчиняются беспрекословно. Но они никогда не покорятся тому, кого им навязывают. Тем более если они его видят впервые (а именно так часто и бывало).

Во-вторых, операция, которая проводилась по «очистке» района от душманов, не должна была затрагивать интересы местного населения. А она как раз-то и затрагивала. Не территории, где проводилась операция, нередко в роли душманов выступали местные жители. Дело в том, что все афганцы привыкли охранять свои земли — кишлак, род, племя. Для этих целей у них имеется боевое оружие. И никто без их разрешения не имеет права приходить на их землю, тем более с оружием. Таким образом в районе, где проводилась операция по «очистке» ее от бандформирований, часто таких банд фактически не было, а мужское население, коль к ним идут с пушками и танками, становились на защиту своей земли.

В-третьих. К примеру, посаженное Кабулом в «очищенном» провинциальном центре «Ядро» начинает функционировать. Но само оно, без опоры на население, ничего не могло сделать. Поэтому поневоле вынуждено было создавать различные исполнительные структуры, привлекая в них местных жителей. Питая к этому правительству патологическую ненависть, эти работники естественно саботировали, занимались проволочкой, а кое-где проявляли открытое неповиновение властям. Но самое главное — начинался «отстрел» представителей этого «Ядра». Отстреливались и силы охраны. Отсюда сама жизнь здесь оказывалась на штыках. Такое положение не устраивало никого —  ни «Ядро», ни его охрану, ни тем более народ.

А возможно ли было все это разрешить мирным путем? Несомненно. Для этого правительству следовало войти в контакт с авторитетами соответствующей провинции (уезда или волости), оговорить все вопросы о власти, составить договор, который бы отражал интересы населения этой провинции (уезда, волости), а также интересы центральной власти, избрать или подтвердить избрание главы (в провинции — губернатора), определить состав правительства, оговорить, какие и в каком количестве будут присутствовать на территории субъекта вооруженные формирования и т. д. Если бы этими проблемами занялись сразу (кстати, уже в 1987 году именно этим и занимались), то проблем больших не было бы.

Сейчас вспоминая в деталях то время, я просто удивляюсь близорукости Б. Кармаля — ведь сам афганец прекрасно должен знать народ, его традиции, общественные и моральные устои, неписаные законы, взгляды на различные общественные явления и как политик государственного масштаба должен и обязан был проводить политику с учетом этих особенностей. А делалось все наоборот. Ведь ошибки Тараки и Амина были видны. Казалось бы, учти все это. Но нет! Он не только продолжает эти же ошибки, но и увеличивает их насаждением «Оргядер».

Да и наши советчики и советники тоже хороши. Ведь все всё видели. Но чувствовалась какая-то скованность, все шло по однажды накатанной дорожке. Хотя нужен был взгляд трезвого, смелого реалиста, имеющего свое мнение.

Конечно, в связи с этим в мой адрес могут быть высказаны критические замечания: хорошо, мол, сейчас, сидя в московской квартире, распекать тех, кто в суровых условиях Афгана старался, как мог, сделать все возможное. Верно, согласен. И я никого не могу обвинить в злом умысле. Но то, что можно простить солдату, лейтенанту, капитану и даже полковнику, — совершенно непростительно генералу. Генерал — это уже государственный деятель (печально, что не каждый из них это понимает), и он обязан уметь анализировать, масштабно предвидеть то, что ожидает от нас народ при выполнении нами своего долга.

Или то, что докладывает рядовой чиновник, и то, что докладывает государственный деятель на уровне посла и посланника ЦК КПСС. Вот что, например, пишут советский посол Табеев и политический советник при ЦК НДПА Ломоносов в Москву руководству страны:

«…В последнее время Б. Кармаль в своей практической работе стал более решительно проводить линию на дальнейшее укрепление единства партии, устранение имеющихся недостатков в деятельности партийных и государственных органов.

Дважды на заседании Политбюро ЦК НДПА, в особенности при обсуждении вопроса о ходе выполнения комплексного плана по борьбе с контрреволюцией, Б.Кармаль обращал внимание руководства ДРА на необходимость жесткого, непримиримого отношения к тем, кто не выполняет директив партии и правительства по развертыванию организаторской и политической работы в массах, по укреплению и расширению государственной власти в уездах и волостях.

Выступление Б. Кармаля на открытом расширенном заседании Совета Министров ДРА вызвало широкий положительный отклик актива партии, патриотически настроенной части руководителей и госаппарата страны. Многие афганские товарищи в беседах с нами высказывают свое положительное отношение к такой решительной постановке важных задач революционного строительства, выражают надежду, что их реализация существенно улучшит работу партийного и государственного аппарата, будет способствовать созданию условий по укреплению единства НДПА…

Табеев, Ломоносов

Декабрь 1983 г.».

А что наши военные? Они действовали приблизительно в унисон этому донесению. Ведь «раздрая» между нашими представительствами вроде не должно быть. Но в этом-то и беда. Разногласия, конечно, могут быть, и даже по принципиальным вопросам. Должны быть деловые дискуссии, в итоге которых побеждает не упрямство, а доказательные, убедительные аргументы.

Читая же подобного типа донесения о расширении и укреплении государственной, т. е., так сказать, «народной» власти в провинциях, волостях, уездах, невольно вспоминаешь статью Сталина «Головокружение от успехов», написанную в марте 1930 года.

Вот некоторые ее фрагменты (т. 12, с. 192–195):

«…Теряется чувство меры, теряется способность понимания действительности, появляется стремление переоценить свои силы и недооценить силы противника, появляются авантюристические попытки «в два счета» разрешить все вопросы…»

Действительно, у некоторых наших представительств в Афганистане вместе с Кармалем тоже вырисовывалось такое же желание — «в два счета» насадить везде свою власть и жить припеваючи.

Между прочим, Сталин, говоря о колхозном движении, подчеркивал:

«…Эта политика опирается на добровольность колхозного движения и учет разнообразия условий в различных районах СССР. Нельзя насаждать колхозы силой (выделено мной. — Автор.). Это было бы глупо и реакционно. Колхозное движение должно опираться на активную поддержку со стороны основных масс крестьянства».

Вот и власть в провинциях Афганистана, конечно, нельзя было насаждать с пушками и танками. Власть должна опираться на поддержку народа. Но этого не произошло. И если у нас в колхозном движении были перегибы и они были связаны со стремлением ускорить процесс коллективизации, что противоречило объективным законам развития, то в Афганистане насаждение «Оргядер» было вообще антинародно, но проводилось повсеместно, и поэтому повсеместно эта власть была инородна и совершенно не имела поддержки населения. Вообще «Оргядро» было уродливой формой власти. И лишь с приходом Наджибуллы и объявлением политики национального примирения в провинциях появились ростки мирной жизни.

Каюсь, я тоже в период 1980–1984 годов заблуждался. Непосредственно боевых действий в это время не организовывал и не проводил, а 10—12-дневные наезды позволяли только в общих чертах познакомиться с обстановкой в стране. Лишь в конце 1984 года, когда мы с генералом армии В. Матросовым начали организовывать пограничные войска Афганистана, жизнь афганского народа, его дух и нравы мне уже стали ближе и яснее.

В январе и феврале 1985 года параллельно с общей координацией действий нашей 40-й армии и Вооруженных Сил Афганистана мне надо было детально ознакомиться с дислокацией, обеспеченностью, обстановкой и характером боевых действий нашей и афганской армий. Поэтому на полеты и поездки уходило почти все время, но без этого было нельзя.

В марте 1985 года состоялось что-то вроде моего боевого крещения. Было это так. Находясь в своем кабинете в штабе армии, где у меня тоже было свое рабочее место, я разбирал свои дела. Вдруг заходит взволнованный командарм генерал-лейтенант Л. Е. Генералов и докладывает: только что переговорил с Главным военным советником Г.И.Салмановым, и тот сообщил, что в Панджшерском ущелье окружена пехотная дивизия правительственных войск, которую сейчас мятежники Ахмад Шаха уничтожают.

— Соберите всех основных начальников в центре боевого управления, — скомандовал я.

— Уже дал команду, — ответил Генералов.

— Соедините меня с генералом армии Салмановым.

Связь работала, как часы.

— Григорий Иванович, — говорю я Салманову, — мне известно в общих чертах, что происходит в Панджшерском ущелье. Скажите, вы с министром обороны Афганистана уже приняли какое-нибудь решение?

— Сейчас этим занимаемся…

— Есть ли у вас, в этой окруженной душманами дивизии, авианаводчики и корректировщики артиллерийского огня, чтобы можно было ударить нашей авиацией и артиллерией и помочь?

— Нет, таких специалистов там не имеется.

— А координаты особо опасных целей у вас есть?

— Координаты на две-три цели имеются.

— Прошу вас, прикажите срочно передать их в центр боевого управления 40-й армии — я сейчас иду туда. Одновременно минут через 10–15 определитесь, кто из руководства советнического аппарата — человека три-четыре — полетит со мной в Панджшер, имея с собой средства связи. Всё.

В центре боевого управления уже все бурлило. Данные по обстановке в Панджшере были собраны. Связь с окруженной дивизией — я переговорил с нашими советниками — устойчивая. Медлить было нельзя.

После недолгих консультаций и обсуждений я объявил решение, которое сводилось к следующему: массированными ударами авиации и артиллерии полностью подавить огневые точки выше и ниже по ущелью относительно окруженной дивизии; уничтожить цели, которые даны Главным военным советником; высадить вертолетами десант в составе усиленного батальона от 103-й воздушно-десантной дивизии, тем самым поднять моральный дух дивизии; ударом мотострелкового полка 108-й мотострелковой дивизии с юга по ущелью деблокировать афганскую дивизию и разгромить бандформирования мятежников, предпринявших действия по окружению.

В соответствии с решением были отданы все распоряжения.

Уже через 30 минут начались массированные удары артиллерии (в основном 108-й мотострелковой дивизии, которая стояла при входе в Панджшер) — и не только по группировкам мятежников севернее и южнее окруженной дивизии, но и по высотам восточнее и западнее дивизии, где тоже господствовали банды душманов, несомненно, имеющие средства ПВО типа ДШК и Эрликон. Эти средства уничтожались с целью обеспечить пролет наших самолетов и вертолетов.

Через 45 минут начались штурмовые действия нашей авиации, которая базировалась на аэродроме Баграм (подлетное время от аэродрома до цели 7—10 минут). Эти действия продолжались 30 минут. Затем опять открыла огонь артиллерия, не «занимая» коридора пролета воздушного десанта. Транспортные вертолеты с десантом приступили к его высадке, а боевые, барражируя в районе высадки, подавляли обнаруженные цели.

Через два часа после принятия решения полк 108-й мотострелковой дивизии своими передовыми подразделениями завязал бои с бандами на юге Панджшера и стал захватывать ближайшие высоты при входе в ущелье.

Управление было четкое, а действия войск — исключительно оперативны. У частей 40-й армии выработалась мгновенная реакция на опасность, поскольку чем быстрее оказывалось давление на противника, тем меньший ущерб ему удавалось нанести нам, тем больше жизней было сохранено.

Я вызвал для своей группы в шесть человек вертолет на площадку штаба армии и вылетел в район боевых действий. Со мной хотел лететь командарм Л. Генералов, но я его отговорил, попросив остаться в центре боевого управления армии и управлять боевыми действиями.

Мы летели в паре: наша группа на транспортно-боевом вертолете, за ним шел вертолет боевой, получивший задачу поражать средства ПВО, открывающие огонь по первому вертолету. Когда мы стали подходить к площадке, где должны были высадиться, с земли сообщили: идет интенсивный обстрел душманами всего района из минометов, и кроме того, на нашей площадке догорает вертолет, который сел перед нами: душманам удалось его подбить. С земли добавили: «Пусть это вас не смущает — площадка позволяет приземлиться еще одному вертолету».

С командиром экипажа договорились, что еще до касания шасси земли он откроет дверцу, и мы без трапа выпрыгнем на грунт. Я прыгнул вторым, и неудачно — приземлился не равномерно на обе ноги, а в основном на левую (раненную еще на Висле в 1944 году). Нога подкосилась, и я упал, но быстро поднялся и побежал с площадки к ближнему дувалу — оказывается, шел обстрел не только из минометов, но и все простреливалось из пулеметов. Несколько шагов-прыжков, и я преодолел небольшой ручеек и сразу оказался у дувала, вдоль которого шла траншея, отрытая в полный рост (в полный профиль — если говорить военным языком). Оказавшись в траншее, я наблюдал, как остальные, выпрыгнув вслед за мной из вертолета, бежали тоже в этом направлении. Вертолет, тут же взмыв, пошел на базу (мы условились, что он придет за нами по команде). Кстати, оказалось, что все, кто прыгал после меня, тоже почему-то падали. Ко мне сразу подошел старший от нашей группировки, начальник оперативного отдела армии полковник Зинкевич. Толковый, энергичный и умный офицер, с отличными организаторскими способностями и твердым характером. Когда еще в штабе армии принимались решения на эти действия и возник вопрос — кому от 40-й армии возглавить действия наших войск, в том числе авиации, то Зинкевич сказал: «Разрешите мне». Заместитель командующего армии в это время находился далеко от Кабула, начальник штаба армии тоже был в отъезде. Оставалось отправляться в Панджшер только ему. Командарму бросать командный пункт было нельзя — у него и так было много забот. Понимал это и Зинкевич, но вызвался он не потому, что так сложилась обстановка, а потому что он лучше других понимал свой долг и берег свою честь.

Зинкевич представился и предложил пройти на командно-наблюдательный пункт.

— Подождем немного. Надо, чтобы мои собрались и адаптировались, — ответил я.

— Да они, по-моему, уже собрались. Непонятно только, почему они, выпрыгнув вслед за вами, тут же все падали?

— Что уж тут непонятно? Начальник упал — и остальные за ним тоже должны падать. Вот это настоящее уважение или хорошо развитый подхалимаж. А как же иначе? Если бы кто-то не упал, что можно подумать? Я бы, конечно, подумал, что это неуважение к старшему…

У Зинкевича брови вначале удивленно поднялись, а затем он, как и все стоящие возле нас, расплылся в улыбке. Я посмотрел на всех — просто зоопарк: все, как один, «толстяки» — под стегаными куртками или шинелями бронежилеты, лица грязные, многие не бриты, на голове каски. Глядя на них, я сам не выдержал и от всей души расхохотался. А они, глядя на меня, — тоже, но уже по другой причине: видать, подействовали те «выводы», которые я сделал от падения.

Если бы кто-то глянул на нас со стороны, то подумал бы, что все нуждаются в осмотре психиатра: кругом все грохочет, свистят пули и осколки, а они хохочут. У нормальных так, наверное, не бывает? Да нет! Как раз именно у нормальных именно так и бывает: в самую критическую, тяжелую минуту надо сказать то, что сразу снимет все напряжение.

Зинкевич пошел по траншее вперед, мы за ним. Командно-наблюдательный пункт был оборудован на северной окраине кишлака Бараки. Обзор был удовлетворительный, полковник докладывал с показом на местности, а там, где не видно, то по карте, что позволило разобраться в обстановке быстро и детально. Мы начали готовить решающий бой.

Схватка началась утром. А во второй половине дня мотострелковый полк 108-й дивизии все-таки прорвался и деблокировал части афганцев. Стрельба же из всех видов оружия с обеих сторон то утихала, то вновь разгоралась до остервенения. И так в течение всего дня.

Наконец, когда обстановка начала стабилизироваться, мы набросали рабочий план дальнейших действий совместно с афганцами. По всему было видно, что афганские друзья не хотели бы опять оставаться один на один с Ахмад Шахом. Они были крайне заинтересованы в присутствии наших войск. Учитывая, что здесь этот вопрос не решить, я до наступления темноты вылетел в Кабул и с вертолетной площадки сразу отправился в Генштаб Афганской армии. Там вместе с Главным военным советником генералом армии Г. И. Салмановым стал убеждать начальника Генштаба в том, что в Панджшере советским войскам делать нечего, там должны стать гарнизонами только правительственные войска. Мы договорились, что когда завершится этот эпизод и будет закончена подготовка к проведению полномасштабной операции в Панджшере (а она штабом армии уже подготовлена), то командарм вместе с заместителем министра обороны ДРА проведут эту операцию. Так и случилось. Однако операцию проводил уже генерал И. Н. Родионов.

Позже, когда все улеглось, я поставил вопрос: «А зачем нам вообще Панджшер? Нужен ли он или можно было бы на каких-то условиях договориться с Ахмад Шахом о том, что он пойдет на определенные уступки по части основной дорожной магистрали (не будет обстреливать), а мы выведем советские и афганские войска и станем гарнизонами при входе в ущелье? Вначале эта идея не была воспринята. Однако потом, разобравшись, пришли к выводу, что нам действительно нечего соваться в Панджшер, ничего мы там не оставили и никакого влияния на общую военно-политическую обстановку в стране он не имеет. Другое дело, что там родина и место базирования Ахмад Шаха и его отрядов. Но его отряд — это местные жители. Они в конце концов имеют право жить на своей земле. И мы пришли в Афганистан не покорять этот народ, а помочь ему успокоиться, покончить с междоусобицей, стабилизировать ситуацию в стране и жить мирно. Другое дело — нападения на колонны, следующие по магистралям Термез —  Кабул, или угрозы в адрес центральной власти. Но, во-первых, для того и существуют переговоры, чтобы устранить все эти трения, и, во-вторых, чтобы Ахмад Шах не разросся в непреодолимую силу, надо перекрыть караванные пути из Пакистана в Панджшер, по которым переправляются оружие, боеприпасы и т. п., вплоть до французских врачей и журналистов, даже женщин.

На этом, пожалуй, и закончилась эпопея с Панджшером, начатая еще в 1980 году. Удалось сохранить многие жизни, а главное — начала действовать правовая основа, силовые же факторы стали уходить в тень. Откровенно говоря, для Ахмад Шаха Панджшер был нужен не только потому, что он там родился, имеет корни родства и признан вождем, но и по экономическим причинам. В верховьях этого ущелья, там, где оно подходит к провинции Бадахшан в районе Сарысанга, (южнее и восточнее) разрабатывается лазурит. Это редкий ценный поделочный камень. Имеет темно- и светло-синюю, фиолетовую и зеленовато-голубую окраску. Из лазурита также изготавливается ультрамарин — краска удивительной синевы. Этот синий камень, хоть и строгий и холодный, удивительно притягивает взор человека.

Естественно, в планах Ахмад Шаха лазурит играл не последнюю роль. Он его потихоньку разрабатывал. И хотя лазуритовые копи находились в районах, где Гималаи поднимались до 4,5 и даже 6 тысяч метров и представляли собой самое примитивное производство (были данные, что там работали пленные афганцы, находившиеся в положении рабов), но доход казне Ахмад Шаха давали значительный. Для переброски лазурита в Пакистан он имел и тайные, известные только ему и ограниченному кругу лиц караванные пути, выходящие к истокам реки Инд и Гилгит (кстати, эта река берет начало там же, где и река Кунар).

Время показало, что решение в отношении района Панджшера и лично Ахмад Шаха было принято правильное. И если кто-то сейчас еще считает, что зря мы не уничтожили этого лидера, то он глубоко заблуждается, как заблуждался и в то время, когда всячески подталкивал меня к его ликвидации. Помню, как во время одного из последних (до завершения вывода наших войск) посещений Кабула председателем КГБ В. А. Крючковым у нас с ним разговор фактически свелся в основном к этой проблеме. Естественно, Наджибулла нажимал на Крючкова (да он и без нажима приехал из Москвы с этим заданием), а последний — на военных. Поскольку сам Владимир Александрович Крючков человек деликатный, да и ведомство у него другое, он взял с собой «пробойника» — назначенного вместо него на должность начальника Первого Главного управления (внешняя разведка) КГБ генерала Л. Шебаршина. На эту тему у нас с последним состоялся нелицеприятный разговор в резиденции КГБ, а затем был продолжен и во время поездки по Кабулу — Владимир Александрович решил посетить некоторые афганские предприятия, в том числе авторемонтный завод. Так вот, Крючков ходил с группой афганских и наших товарищей, осматривал, беседовал с ними, а мы с Леонидом Шебаршиным отставали и, чтобы никто не слышал, выясняли отношения. Несомненно, он говорил не от своего имени.

— Ведь это же, — горячился Шебаршин, — откровенное предательство — оставлять Ахмад Шаха, а самим уходить. Это все равно, что набросить петлю на шею Кабулу, а второй конец отдать главарю — когда хочешь, тогда и затягивай.

— Не надо сгущать краски и преувеличивать опасность, —   парировал я. — Это во-первых. Во-вторых, афганской армии, органам МГБ и МВД Афганистана надо же когда-нибудь действовать?! Вот и пришло это время. Мы обязаны их вдохновить и мобилизовать, а не подстраиваться под хныкающие просьбы некоторых руководителей. В-третьих, надо выполнять свои решения.

— Вопрос стоит прямо: смогут или не смогут Вооруженные Силы Афганистана гарантированно защитить главную магистраль Термез —  Кабул и в первую очередь Саланг? — спрашивал Л. Шебаршин и сам же отвечал: — Я считаю, что не смогут. Ахмад Шаху достаточно в одном месте перехватить дорогу — и миллионный город, а вместе с ним и власть в Афганистане обречены. Сейчас нельзя рисковать и проводить какие-нибудь эксперименты.

— Какие эксперименты? — возражал я. — Вы и все те, кто рьяно поддерживает высказанную вами линию, просто не знаете истинного положения дел. Конечно, Наджибулле и его соратникам лучше бы и дальше «загребать жар чужими руками». Но пусть он это делает, наконец, своими руками. Возникает резонный вопрос: «Что мы здесь, в Афганистане, делали почти десять лет?»…

— Вот именно, — перебил меня Шебаршин, — десять лет проторчали и даже не смогли уничтожить Ахмад Шаха…

— Извините, но этот упрек вам надо отнести в свой адрес и КГБ в целом, — в свою очередь перебил его я. — Задача 40-й армии — это стабилизировать обстановку в стране, а с января 1987 года — вместе с государственными органами проводить политику национального примирения, а не разжигать вражду и отстреливать авторитетов афганского народа. Вы сегодня совершенно не представляете возможности и способности Вооруженных Сил Афганистана. За эти десять лет мы не только предпринимали усилия по оказанию помощи народу и правительству Афганистана в значительной стабилизации обстановки (кстати, мы бы добились большего, если бы не вмешались США), но и создавали новую сильную армию, новые Вооруженные Силы в целом. Если говорить только об армии, то это современная военная организация государства Среднего Востока. Здесь и пехота, и артиллерия, и ракетные части, и бронетанковые войска, и части специального назначения «Командос», и военно-воздушные силы. Все они имеют то же вооружение, что и наша армия. Мало того, весь офицерский состав армии — это выпускники военных училищ и академий, т. е. они имеют в основном высшее образование и практику обучения и воспитания личного состава, подготовки и ведения боевых действий. Конечно, афганской армии далеко до Советской Армии. Но ее надо сопоставлять с теми, с кем ей приходится бороться. А это ее соотечественники. Они такие же, как и наши афганцы, только более фанатичны (лучше обработаны) и материально заинтересованы — им хорошо платят. Но это компенсируется вооружением и численностью. Поэтому проливать слезы, что они, наши афганские друзья, обречены, нельзя. Нет для этого оснований! Нам надо всем вместе подтолкнуть их на решительный поступок — полностью взваливать на свои плечи судьбу Афганистана. А мы их не бросим — поможем оружием и материально, и тогда здесь будет полный порядок.

Несмотря на, казалось бы, ясные и обоснованные наши позиции (изложенным выше обоснование не ограничивалось, я приводил много примеров, когда афганцы самостоятельно, без нашего участия, успешно решали боевые задачи), руководство КГБ СССР, солидаризируясь с МИДом, считало, что надо сначала покончить с Ахмад Шахом и лишь после этого можно говорить о полном выводе наших войск. Однако мы твердо и последовательно держались своих позиций и настоятельно просили, чтобы Женевские соглашения были выполнены в намеченный срок.

Время показало, что мы были правы.

Вопрос о подготовке и проведении крупной операции в провинции Кунар (точнее, в главном Кунарском ущелье и во всех основных его отрогах) поднимался еще в начале 1985 года. Уже после разговора с Сергеем Федоровичем Ахромеевым, когда он в беседе перед моим отъездом в Афганистан обратил особое внимание на этот район, я усвоил, что здесь сделано очень мало, а направление весьма ответственное — за грядой гор находился Пакистан, откуда постоянно шастают караваны с оружием, боеприпасами и бандформирования. И если в районе непосредственно Асадабада (где впадает река Печдара в Кунар, стоит большой кишлак) и несколько южнее наш батальон спецназа, который здесь дислоцировался, что-то делал по перехвату караванов, то севернее, в районе Осмара, и далее на север к Барикоту — еще и «конь не валялся». Мятежники чувствовали себя вольготно, и государственная граница для них существовала лишь символически. Ранее боевую операцию по ликвидации банд и складов с оружием здесь проводили в 1984 году, но только южнее Асадабада.

Учитывая, что для проведения крупномасштабной операции достаточных данных не было, мы решили максимально активизировать разведку. Одновременно офицерский состав частей изучал местность. Чтобы не было утечки о предстоящей операции, было объявлено, что занятия проводятся для того, чтобы офицеры знали условия проведения боевых действий вдоль всей восточной, южной и юго-восточной границы Афганистана.

В марте план проведения операции в Кунаре послали на утверждение в Москву, и к апрелю у нас все было готово. Однако меня вызвали в Москву с докладом о состоянии дел. Вернувшись, я включился в разбирательство трагедии в Мароварском ущелье. Сроки проведения операции были перенесены.

К этому времени сменился командующий 40-й армией. Генерал-лейтенант Е. Генералов улетал в Москву принимать в Солнечногорске Центральные курсы Министерства обороны «Выстрел», а ему на смену на пост командарма прилетел генерал И. Родионов с Дальнего Востока, где тоже командовал армией, и весьма успешно.

Коль речь зашла о командующих 40-й армией, необходимо о каждом из них сказать. Думаю, что я не ошибусь по принципиальным вопросам.

На мой взгляд, самое тяжелое бремя пало на плечи первых трех командармов.

Первым командармом был генерал-лейтенант Ю. В. Тухаринов. На момент назначения его командующим армией он занимал должность первого заместителя командующего Туркестанского военного округа. Генерал Ю. В. Тухаринов получил задачу развернуть армию (т. е. отмобилизовать ее части), ввести ее в Афганистан и встать гарнизонами в соответствии с предписанием нашего Генерального штаба. Читатель, надеюсь, может себе представить, какой огромный объем работы надо было выполнить, чтобы разрешить эти проблемы. Он их разрешил успешно. И хотя Тухаринов был в должности командарма непродолжительное время, он оставил о себе хорошую память.