Глава 3. ГРАЖДАНСКИЕ ВОЙНЫ

Глава 3. ГРАЖДАНСКИЕ ВОЙНЫ

Лето 44 г. до н. э. подходило к концу, и политическая борьба в Риме вступила в новую фазу. Все попытки враждующих группировок мирными средствами устранить соперничество провалились; медленно, но верно Рим вползал в новую полосу Гражданских войн. Одной из сторон в конфликте были убийцы Цезаря и их сторонники в сенате. Их виднейшим идеологом и наиболее активным политическим деятелем был Цицерон; их основную ударную силу составляли войска, находившиеся в распоряжении Марка и Децима Брутов и Кассия. Марк Юний Брут овладел Македонией, Кассий вел борьбу за обладание Сирией, Децим Юний Брут занимал Цисальпийскую Галлию.

2 сентября Цицерон произнес в сенате первую из своих «Филиппик» – речей, направленных против Антония. Пока что он поставил под сомнение намерение Антония предоставить, ссылаясь на волю Цезаря, осужденным за государственные преступления право обращаться к народному собранию за окончательным решением. В ответной речи 19 сентября, также в сенате, Антоний обрушил на Цицерона целую серию политических обвинений. Цицерон виновен в том, что по его инициативе сенат вынес противозаконные смертные приговоры (намек на расправу со сторонниками Кати-лины); Цицерон подстрекал к убийству Клодия – одного из политических деятелей эпохи; Цицерон был идейным вдохновителем убийства Цезаря. Отвечая на эти нападки во второй «Филиппике» (это был обвинительный памфлет против Антония, составлявшийся в октябре-ноябре в Путеолах),¹ Цицерон не только защищается от обвинений, возводимых на него, но и обличает Антония в совершении именно этих преступлений. Антоний с мечом в руке гнался за Клодием, Антоний готовил покушение на Цезаря; вообще Антоний в изображении Цицерона – пьяница, развратник, отъявленный негодяй. После этого примирение Антония с Цицероном стало невозможным; пройдет время, и Цицерон расплатится за свои обличения жизнью.

Заговорщики и их сторонники желали возвращения к доброму старому времени, когда в Риме действовала традиционная политическая система и, используя сенат, магистратуры и иные рычаги управления, господствовал нобилитет. Они опасались, что диктатура, опирающаяся на легионы, подчиняющаяся только полководцу, потенциальному диктатору, отстранит их от участия в управлении государством и, следовательно, в дележе государственного пирога; они опасались и неизбежных изъятий их земли для раздачи ветеранам будущего самодержца.

Этой партии противостояли цезарианцы, основную массу которых составляли ветераны, получившие свою землю из рук Цезаря, римский плебс, воины, ожидавшие для себя от диктаторского режима новых раздач, земли и обогащения, – вообще все те, кто рассчитывал в случае победы цезарианцев на улучшение своего имущественного и общественного положения. Ничего хорошего для себя от восстановления республиканского режима они не ждали; им нужен был диктатор, умеющий награждать своих людей за верность и беспощадно расправляющийся с врагами своего непререкаемого господства.

Однако ситуация здесь осложнялась борьбой за власть между Антонием и Октавианом. Каждый из них был кровно заинтересован в том, чтобы привлечь на свою сторону ветеранов и заключить союз с сенаторской партией. Немаловажно было и то, чью сторону примут цезарианцы, управлявшие западными провинциями, – Луций Мунаций Планк в Трансальпийской Галлии, Марк Эмилий Лепид в Нарбоннской Галлии и Ближней Испании, Гай Асиний Поллион в Дальней Испании.

* * *

Осень 44 г. до н. э. ознаменовалась в Риме дальнейшей поляризацией политических сил. Ветераны – колонисты на юге Италии, воины, стоявшие в Брундисий, были чрезвычайно недовольны Антонием, который, казалось, оставил всякую мысль о мести за убийство Цезаря. Об этом через своих тайных агентов знал Октавиан,² об этом же, по-видимому, знал и Антоний.

По всей вероятности, недовольство среди цезарианцев побудило Антония продемонстрировать свою цеза-рианскую лояльность. На статуе Цезаря, которую он поставил на рострах, по его приказанию была сделана надпись: «отцу прекраснейшему за заслуги» (напомним, что Цезарь был «отцом отечества»); таким образом, убийцы Цезаря и те, кто их поддерживал, объявлялись отцеубийцами и соответственно осуждались. На сходке, созванной 2 октября трибуном Каннутием, он говорил о «спасителях отечества» (так Цицерон именует убийц Цезаря) то, что следует говорить о предателях.³ Действия Антония, разрыв Антония с Цицероном сделали Октавиана естественным, хотя и на сравнительно короткое время, союзником сенаторской партии. Его биограф прямо говорит о переходе Октавиана на сторону оптиматов.⁴ Почва для такого сближения была подготовлена уже при первой встрече Октавиана с Цицероном, когда последний решил, что Октавиан ему целиком предан. В июне 44 г. до н. э. Цицерон писал об Октавиане своему другу Аттику: «У Октавиана, как я убедился, достаточно способностей, достаточно духа, и, кажется, по отношению к нашим героям он будет настроен, как мы пожелаем; но что должно доверить возрасту, что имени, что наследию, что поучению, нужно основательно обдумать: его отчим, которого мы видели в Астуре, полагает, что ничего. Но все же его нужно поддержать и, как никого иного, от Антония отлучить».⁵ Разговоры, которые вел с Цицероном Луций Марций Филипп, отчим Октавиана, следует, по-видимому, расценивать как элемент в политической игре самого Октавиана, который стремился внушить Цицерону превратные представления о своей особе. В другом письме, написанном уже в октябре, Цицерон возлагает на Октавиана большие надежды; он, дескать, ничего не сделает такого, что не заслуживало бы похвалы и славы.⁶

Однако и Антоний, и Октавиан нуждались прежде всего в солдатах и в ветеранах Цезаря.

9 октября 44 г. до н. э. Антоний выехал в Брундисий, куда должны были прибыть из Македонии четыре легиона; они по решению сената должны были быть поставлены под его командование, чтобы, опираясь на них, он мог овладеть Галлией. Судя по некоторым сведениям, Октавиан его опередил и послал в Брундисий своих агентов, чтобы привлечь солдат на свою сторону.⁷ Через несколько дней на юг Италии, в Кампанию, отправился Октавиан, объявив, что едет продавать отцовские владения и собирать деньги на выполнение его завещания.⁸ В действительности, однако, он ехал туда, чтобы привлечь на свою сторону ветеранов и сколотить себе армию, которую он мог бы противопоставить Антонию.

Находясь в Кампании, Октавиан сумел привлечь на свою сторону Калатию и Касилин – города, населенные ветеранами Цезаря; уговорами и щедрыми раздачами (по 500 денариев на человека) он собрал вокруг себя 10 тыс. человек, правда плохо вооруженных и плохо организованных.⁹ По свидетельству Цицерона, у Октавиана было 3 тыс. солдат.¹⁰ Как бы то ни было, ветераны седьмого и восьмого легионов, которых Цезарь поселил в Кампании, встретили его молодого наследника с энтузиазмом;¹¹ этому свидетельству современника нет оснований не доверять.

Антоний, как и следовало ожидать, натолкнулся в Брундисий на чрезвычайно холодный, даже прямо враждебный прием со стороны солдат. Вместо приветствий они осыпали Антония упреками в том, что он не преследует убийц Цезаря, и тащили его к трибуне, чтобы он отчитался перед войском. Антоний упрекал бунтовавших солдат в неблагодарности: ведь он привез их вместо Парфии в Италию, они же не пожелали выдать ему агентов «дерзкого мальчишки» – Октавиана. Антоний обещал, несмотря на это, повести легионы, собранные в Брундисий, в «счастливую» Галлию и выдать каждому солдату по 100 драхм. Эти обещания были встречены смехом – еще бы! ведь Октавиан давал по 500! – волнение усилилось, и солдаты разошлись. В ответ на это Антоний с помощью военных трибунов арестовал наиболее активных, как предполагалось, бунтовщиков и решился устроить децимацию – по римскому обычаю, казнь каждого десятого в провинившейся воинской части. Впрочем, казнены были не все намеченные.¹² По словам Цицерона, Антоний «перерезал» тех, кого держал в тюрьме в Суэссе, а в Брундисий убил до трехсот сильнейших мужей и наилучших граждан.¹³ Дион Кассий излагает ход событий несколько иначе: солдаты приняли Антония благосклонно; их настроения переменились, только когда выяснилось, что Антоний предлагает солдатам столь мизерную сумму.¹⁴

Эта расправа не способствовала укреплению власти и престижа Антония в армии. Агенты Октавиана активизировали свою работу; в лагере появилось множество подметных листков, в которых яркими красками живописалась скаредность и жестокость Антония, призывалась память Цезаря и напоминалось о выгодах и щедрых раздачах, исходивших от Октавиана. Все попытки Антония добиться выдачи агентов Октавиана закончились ничем. Ему пришлось снова объясняться с солдатами, говорить, как он сожалеет о совершившихся казнях, обещать новые раздачи. С грехом пополам взаимопонимание было достигнуто, и Антоний начал отправлять легионы в Аримин – город, расположенный в Умбрии на берегу Адриатического моря у границы Цисальпинской (собственно, Циспаданской) Галлии.¹⁵ Сам Антоний во главе легиона алаудов (солдаты, набранные Цезарем в Галлии и, естественно, получившие римское гражданство) двинулся на Рим.¹⁶

В этой ситуации Октавиан решился на прямую вооруженную конфронтацию с Антонием. Естественно, он по-прежнему стремился обеспечить себе поддержку нобилитета. Прежде всего он пытался договориться о тайных переговорах с Цицероном в Капуе или в ее окрестностях – план, который Цицерон считал детским, потому что такие переговоры не могут быть тайными; по мнению Цицерона, переговоры через переписку также не нужны и не возможны.¹⁷ Октавиан проявил настойчивость: в начале ноября он послал к Цицерону своего друга Цецину («какого-то Цецину из Вола-терр», – пишет Цицерон) с известием о движении Антония на Рим; Октавиан спрашивает, что ему делать: отправиться ли в Рим, занять ли Капую, или двинуться к трем македонским легионам, чтобы привлечь их на свою сторону.¹⁸ Получил ли Октавиан какой-либо ответ от своего адресата, мы не знаем, но он продолжал забрасывать Цицерона письмами. 4 ноября Цицерон пишет, что в один день он получил сразу два письма от Октавиана: Октавиан хочет, чтобы Цицерон немедля прибыл в Рим; он хочет управлять через сенат и даже добавляет: «по твоему (Цицерона. – И. Ш.) указанию». Что же больше? – вопрошает престарелый оратор. Вообще Цицерон выражает теперь полное удовлетворение Октавианом: если у него будет сильное войско, его поддержит Децим Брут; между тем Октавиан организует и обучает в Капуе свое войско.¹⁹

Но Октавиан вовсе не собирался напрасно терять время. В письме Цицерона к Аттику от 5 ноября мы видим его уже идущим через Калес и Теаны в Самниум и далее на Рим Разумеется, Цицерон не упускает случая еще раз повторить, что Октавиан настойчиво призывает его в Капую, призывает его еще раз спасти республику (опять как бы вскользь напоминание о подавлении заговора Катилины); но по оценке автора письма Октавиан еще совершенный мальчишка: он рассчитывает на сенат, но кто же придет на заседание? А если придет, кто решится в неопределенной ситуации выступить против Антония? ²¹

Суждения Цицерона отражали, разумеется, его мнение о складывавшейся ситуации, однако они лишь частично отвечали реальному положению вещей. По словам Аппиана, боялись обоих – и Антония, и Октавиана; кто-то носился с мыслью использовать Октавиана против Антония (собственно, это была идея Цицерона); были и такие, кто вспоминал о примирении Антония и Октавиана на Капитолии и считал все происходящее сплошным притворством, своего рода сделкой, при осуществлении которой Антоний получит власть, а Октавиан отомстит убийцам Цезаря.²²

Между тем Октавиан приблизился к Риму, и к нему явился народный трибун Канутий, враг Антония и поэтому друг его соперника в борьбе за власть. Октавиан уверил Канутия, что он собирается выступить против Антония; это же он говорил и народу, собравшемуся у храма Диоскуров на римском Форуме. Октавиан напомнил о своем отце (Цезаре) и о всем хорошем, что тот сделал; он много распространялся о себе и о своей умеренности, обвинял Антония и восхвалял воинов, сопровождавших его, т. е. Октавиана, для защиты города.²³ Эти речи вызвали неожиданную реакцию ветеранов, явившихся в Рим вместе с Октавианом. Узнав, что они завербованы вовсе не для того, чтобы примирить Октавиана с Антонием или хотя бы охранять Октавиана и мстить убийцам Цезаря, но что их собираются вести на Антония, они начали под разными предлогами расходиться по домам. Впрочем, они скоро вернулись, а Октавиан продолжил вербовку ветеранов в Равенне и ее окрестностях; центром, где собирались его новые контингенты, он сделал Арреций.²⁴ Его наибольшим успехом в этот момент был переход на его сторону от Антония двух легионов – Марсова и Четвертого.²⁵

Тем временем в Рим явился Антоний. Однако его планы выступить в сенате с обвинениями против Октавиана сорвались; уже находясь в Риме, буквально перед тем, как войти в сенат, Антоний узнал об измене двух легионов. Сказав в сенате короткую речь вовсе не о том, о чем первоначально хотел говорить, Антоний бросился уговаривать изменивших ему солдат вернуться. Эта попытка закончилась неудачей; у стен Альбы, где засел Марсов легион, Антония обстреляли, и он отправился в Тибур, где приводил к присяге своих солдат и ставших на его сторону многочисленных ветеранов. В Тибур явились почти все сенаторы и большинство всадников, а также знатнейшие представители плебса. Они присоединились к дававшим присягу, заверяли Антония в своей приверженности и верности ему, так что, иронизирует Аппиан, «можно было бы спросить, кто были те, кто недавно на собрании, созванном Цезарем (т. е. Октавианом. – И. Ш.) поносил Антония».²⁶ 28 ноября Антоний, которому были устроены пышные проводы, отправился в Аримин, на границу Галлии. В его распоряжении были четыре легиона, в том числе один легион ветеранов, вспомогательные войска и новобранцы.

Положение Октавиана было не из легких. Ему были враждебны и Децим Брут, и Антоний; бороться с обоими у него не было сил, и он решил принять сторону Децима Брута, привлечь его на свою сторону. При этом Октавиан рассчитывал, что впоследствии Децим Брут окажется менее опасен, чем Антоний.²⁷ Дион Кассий говорит даже, что он заключил с Децимом Брутом союз.²⁸ Октавиан располагал в этот момент двумя легионами, перешедшими к нему от Антония, одним легионом новобранцев и двумя легионами ветеранов, плохо укомплектованными и снаряженными. Сосредоточив свои войска в Альбе, Октавиан пополнил их новобранцами и отправил в сенат донесение о своих действиях. Все должны были убедиться, что он, Октавиан, действует строго в рамках легальности, как верный слуга отечества. Скрепя сердце (сенат был недоволен тем, что солдаты перешли к Октавиану, а не к сенатскому правительству), сенаторы выразили одобрение действиям Октавиана и обещали принять решение о том, что надлежит делать, когда в должность вступят новые магистраты. Аппиан и по этому поводу ехидно вопрошает: «кто же были те, кто сопровождал Антония?».²⁹ Аппиану почти полтора века спустя было легко задавать свои вопросы. Сенату приходилось гораздо труднее, и его позиция, да и не только его, объяснялась элементарным желанием обеспечить себе на будущее благосклонность обоих претендентов на власть. Положение Октавиана осложнялось еще и тем, что в отличие от Антония он выступал как частное лицо; при желании его можно было бы счесть бунтовщиком. Не случайно Октавиан демонстрировал свою покорность сенату. Позже Октавиан поставит эти обстоятельства себе в заслугу и описание своих деяний откроет фразой: «Девятнадцати лет от роду по своему собственному решению и на собственные средства я подготовил войско, которым государство, угнетенное господством партии, освобо [дил]».³⁰ Пройдет время, и Луций Анней Флор в своем сокращенном изложении римской истории, упомянув о деятельности Октавиана как частного лица, коротко заметит: «кто поверит?».³¹ Но это все будет потом, а пока солдаты настойчиво требовали, чтобы Октавиан объявил себя пропретором, т. е. легализовал свое положение. С большим трудом Октавиану удалось уговорить их: чем скромнее они будут держаться, тем охотнее сенаторы сами все дадут; решение вопроса Октавиан предоставлял сенату.³²

Децим Юний Брут отказался подчиниться Антонию и передать ему свою провинцию. Он засел в городе Мутине с тремя легионами своих регулярных войск и отрядом гладиаторов. Антоний окружил Мутину осадными рвами и стенами и запер там своего про-тивника.

Вся Италия застыла в напряженном ожидании…

* * *

1 января 43 г. до н. э. в должность консулов вступили Авл Гирций и Гай Вибий Панса, оба цезари-анцы, оба назначенные непосредственно Цезарем, но оба в общем второразрядные политические деятели. В тот же день они обратились, согласно обычаю, к сенату с докладом о положении государства. Заседание продолжалось три дня и было чрезвычайно бурным. Квинт Фуфий Кален, одун из сторонников Антония, предложил направить к Антонию послов для того, чтобы попытаться выйти из кризиса мирными средствами. Против этого предложения энергично выступил Цицерон, произнесший во время обсуждения свою пятую «Филиппику». Он добивался учреждения диктатуры (пусть консулы защитят республику и позаботятся, чтобы она не потерпела ущерба; ³⁴ этой формулой в Риме провозглашалось введение диктаторского режима), объявления Антония врагом республики, оказания поддержки Дециму Юнию Бруту, предоставления военной власти (империя) и ранга пропретора Октавиану. Активное сопротивление сторонников Антония не позволило Цицерону полностью добиться своих целей. Сенат решил одобрить действия Децима Брута и сделать Октавиана пропретором, поставить его позолоченную статую, включить его в сенат в ранге квестора и предоставить ему право на десять лет раньше обычного срока добиваться магистратур, в том числе должности консула, денежные выдачи солдатам, перешедшим к Октавиану от Антония, принять на государственный счет, а по окончании войны наделить солдат землей.³⁵ Употребив стандартную формулу, которою в Риме, как сказано, вводилась диктатура (оказывается, его назначили пропретором для того, «чтобы республика не потерпела ущерба»), Октавиан, тогда уже Август, намекнул в своих «Деяниях», что ему были предоставлены диктаторские полномочия. Ситуация была, конечно, более сложной, однако и непосредственные участники событий видели в предоставлении Октавиану звания пропретора наделение его чрезвычайным империем.³⁶ Как бы то ни было, заветная цель была достигнута: Октавиан вошел в римское правительство, он стал полководцем республики, а его армия – армией республики. Он выступал теперь в роли человека, борющегося не за свои частные интересы, но за стабильность республики, а Антоний…

Антоний пока еще не был объявлен врагом республики, но сенат отказал ему в Галлии и подтвердил его назначение в Македонию; ³⁷ кроме этого, сенат постановил отправить к Антонию послов. Так или иначе, в нем видели теперь мятежника, осмелившегося выступить против сената. В посольство входили Сервий Сульпи-ций Руф, тот самый, который в переписке с Цицероном определенно выразил свое недовольство диктатурой Цезаря (по дороге в Галлию он умер), Луций Кальпур-ний Писон, тесть Цезаря, а также Луций Марций Филипп, отчим Октавиана. Для последнего было важно участие в посольстве Филиппа: Октавиан мог рассчитывать быть через него в курсе всех дел посольства и влиять на послов. Однако в центре событий находился Цицерон.

Посольство должно было сообщить Антонию о решении сената по поводу провинций; сформулировать другие требования к нему было поручено Цицерону. Результат не замедлил сказаться: Цицерон от имени сената потребовал, чтобы Антоний отступился от Мути-ны, Галлию оставил Дециму Бруту, покинул ее и явился в Италию, а там ждал решения сената,³⁸ но не приближался к Риму ближе, чем на 200 миль.³⁹ По рассказу Диона Кассия, Антоний должен был отступиться от Галлии и отправиться в Македонию, а его сторонники должны были разойтись по домам; сенаторы, получившие от Антония наместничества в провинциях, должны были сложить свои полномочия.⁴⁰ На эти требования Антоний отвечал нарочито вызывающе: вместо Цисаль-пинской Галлии, от которой он вроде бы согласился отказаться, Антоний потребовал для себя на пять лет Трансальпийскую; кроме этого, он настаивал на сохранении в силе всех проведенных им законов, добивался денежных и земельных раздач для своих воинов,⁴¹ того же, что было постановлено дать солдатам Октавиана, а также избрания консулами Марка Брута и Кассия.⁴² Антоний высказал и прямую угрозу Цицерону, «оскверняющему» сенат.⁴³ В сенате снова разгорелись бурные дебаты. Цицерон предлагал объявить Антония врагом отечества, тогда как Луций Юлий Цезарь и консул Панса считали достаточным, если Антония объявят мятежником.

Уже 7 января Октавиан явился в своем лагере в Сполетиуме, облеченным знаками пропреторского достоинства, и впервые принес жертву от имени Римского государства.⁴⁴ Он спешил продемонстрировать римлянам – и прежде всего своим воинам – прочность своих позиций. И действительно, за эти несколько месяцев Октавиан достиг многого: место в сенате, место в правящей верхушке и, самое главное, в его распоряжении были солдаты. И все же его одолевали сомнения и тревоги, которые, разумеется, он до поры не высказывал вслух. Его серьезно тревожило то, что сенат своими действиями укрепляет положение убийц Цезаря (Брут получил Македонию и Иллирию, Кассий – Сирию, т. е. ключевые провинции Римской державы; им были подчинены и другие провинции Восточного Средиземноморья); пребывание консулов в войске оттесняло пропретора на задний план. Октавиан, конечно, видел, что сенат хочет использовать его в борьбе с Антонием; затем, разумеется, настал бы черед и самого Октавиана.⁴⁵ Для того чтобы уцелеть и пробиться к власти, Октавиану предстояло сначала нанести удар по Антонию, а затем одолеть антицезарианскую группировку в сенате. Пока, следовательно, его интересы совпадали с интересами сената; что будет потом, зависело от того, в чьих руках окажется реальная сила. Октавиан беспрекословно подчинился требованию консула Авла Гирция поделить с ним войско и даже уступил ему наиболее ценные в боевом отношении контингенты.⁴⁶

Постепенно борьба вокруг Мутины вступала в решающую фазу. По-видимому, уже в конце января Авл Гирций овладел Клатерной,⁴⁷ а Октавиан разместил свои войска у Корнелиева Форума на Эмилиевой дороге.⁴⁸ Прошло еще некоторое время, и Гирций и Октавиан овладели Бононией, в середине марта двинулись к Му-тине.⁴⁹ Туда же направился и Панса с набранными им в Риме новыми легионами. 14 апреля у Галльского Форума состоялось ожесточенное сражение, в котором войска Антония были разбиты, а консул Панса получил смертельное ранение. Вскоре он умер в Бононии. На следующий день солдаты провозгласили обоих консулов и Октавиана императорами.⁵⁰ 21 апреля произошло новое сражение, в котором Антоний потерпел еще одно сокрушительное поражение. Он был вынужден уйти от стен Мутины и направиться в Нарбоннскую Галлию к Лепиду. Консул Авл Гирций в сражении был убит.⁵¹

Впоследствии Антоний писал, что во время первого сражения Октавиан бежал и лишь через два дня явился в позорнейшем для полководца виде – без плаща и без коня,⁵² но Антоний был слишком заинтересован в компрометации Октавиана, чтобы ему можно было доверять. Достоверно известно только,⁵³ что во втором сражении Октавиан бился как рядовой легионер, в гуще боя, а когда был тяжело ранен аквилифер (носитель орла; изображение орла заменяло знамя) его легиона, Октавиан подхватил орла и долго его носил.

Исход боев под Мутиной был чрезвычайно выгоден прежде всего Октавиану. Марк Антоний перестал – по крайней мере на время – быть сколько-нибудь опасным соперником; к тому же он был вне Италии, где поле действия было предоставлено Октавиану. Оба консула погибли, и реальная военно-административная власть и все войска теперь также сосредоточились в руках Октавиана. Не случайно в Риме упорно держались слухи, что и Панса, и Гирций были устранены их тогда совсем молодым коллегой: Пансу будто бы отравил его врач Гликон, действовавший, конечно, не по своей инициативе, а Гирция заколол сам Октавиан во время боя.⁵⁴

* * *

Результаты Мутинской войны – снятие осады с Мутины и бегство Антония из Италии – были восприняты в Риме как выдающаяся победа сената – той сенаторской группировки, которая вела последовательную антицезарианскую политику. В Риме царило ликование; радостно возбужденная толпа заставила Цицерона говорить народу с ростр; на следующий день Цицерон держал речь в сенате; сенат по предложению Цицерона объявил Антония (наконец-то!) врагом отечества,⁵⁵ и это означало, что сенаторское большинство уверилось в окончательном поражении Антония. Специальная комиссия должна была проверить действия Антония и расследовать его злоупотребления в связи с использованием документов Цезаря.⁵⁶ Не были забыты и победители: Дециму Юнию Бруту был предоставлен триумф, а Октавиану – всего лишь овация.⁵⁷

Командование войсками, предназначавшимися для дальнейшей борьбы с Антонием, также было поручено Дециму Бруту. В оскорбительной для Октавиана форме его солдатам было объявлено, что только часть из них получит награды и денежные выдачи; предполагалось, что в его армию будет внесен раскол. Этого не случилось, но в ней воцарилось глубокое недовольство действиями сената.⁵⁹

Все отмеченные выше решения были чрезвычайно важными и симптоматичными. Они возвещали наступление нового тура политической борьбы, где основными противниками должы были стать сенат и Октавиан. Собственно, сенат стремился отстранить Октавиана от активной военно-политической деятельности. Особенно существенно было то, что сенат постановил передать Сексту Помпею власть над морем, Марку Бруту – Македонию, а Кассию – Сирию.⁶⁰ До Октавиана дошло высказывание Цицерона, что «юнца следует восхвалить, разукрасить, поднять»;⁶¹ смысл этого описания был очевиден: речь шла не столько о земных почестях, сколько о погребальном обряде. Октавиан заявлял, что не допустит ничего подобного, и, конечно, такие остроты не способствовали укреплению взаимного согласия между Октавианом и Цицероном.⁶² К тому же, сравнительно быстро выяснилось, что избавиться от Октавиана далеко не просто.

Октавиан не скрывал своего недовольства, и сенат решил его успокоить. Однако, не давая ему должности консула, к чему Октавиан стремился, сенат предоставил Октавиану ранг сенатора-консуляра и право голосовать вместе с бывшими консулами.⁶ Впрочем, Октавиан до поры до времени не отказывался от заигрывания с сенаторами. Децим Брут вскоре после снятия осады с Мутины встретился с ним; если до разговора он Октавиану не доверял, то после свидания его отношение переменилось в благоприятную сторону.⁶⁴ В Риме встал вопрос о наделении ветеранов землей, и Децим Брут указывал на опасность, проистекающую из того, что ни он сам, ни Октавиан в соответствующую комиссию не входят.⁶⁵ И все же это маневрирование не могло заслонить того факта, что Октавиан не передал Дециму Бруту свои войска, на которые тот рассчитывал, и явно демонстрировал свое нежелание продолжать войну с Антонием. Это видел и Брут, жаловавшийся Цицерону: «Если бы Цезарь (Октавиан. – И. Ш.) меня послушал и перешел Аппеннины, я загнал бы Антония в такие теснины, что с ним было бы покончено скорее голодом, чем железом, но ни Цезарю нельзя приказать, ни Цезарь не может приказать своему войску; и то, и другое скверно».⁶⁶ Из лагеря Октавиана доносились еще более тревожные рассказы, явно рассчитанные на цезарианцев, которые могли быть недовольны намечавшимся, хотя и иллюзорным, сближением Октавиана с убийцами Цезаря: никакого свидания в сущности не было; Децим Брут прислал к Октавиану послов с изъявлениями благодарности, а он, Октавиан, эту благодарность отверг. «Я не Децима прибыл спасать, – будто бы говорил он, – ас Антонием воевать, с которым я могу когда-нибудь и помириться, а с Деци-мом все мое существо противится и видеться, и разговаривать! Пускай он спасается, пока граждане так решают». Децим в ответ на такие речи будто бы громко прочитал с другого берега решение сената о предоставлении ему управления Галлией и запретил Октавиану без консулов переправляться через реку в чужую провинцию.⁶⁷ Эти слухи едва ли соответствовали реальному положению вещей, и все же они содержали и смертельную угрозу Дециму Бруту, и предложение Антонию.

Положение Антония было сложным. Он направлялся на север; между тем и Лепид, наместник Нарбоннской Галлии и Ближней Испании, и Луций Мунаций Планк, хозяйничавший в Трансальпийской Галлии, и Гай Аси-ний Поллион, управлявший Дальней Испанией, – все они уверяли Цицерона в своей лояльности по отношению к сенату,⁶⁸ и Антонию, казалось, некуда было податься. Войск у него не хватало; он открывал эр-гастулы и брал в свою армию рабов.⁶⁹ Однако решающей оказалась позиция Октавиана.

Еще в 44 г. до н. э. один из соратников Антония, Публий Вентидий Басе, набрал на юге Италии два легиона и двинулся на Рим, намереваясь захватить Цицерона. В Риме известие об этом походе вызвало панику; сам Цицерон бежал из Рима. При таких обстоятельствах Вентидий отправился на соединение с Антонием. Его остановили Октавиан и Авл Гирций; Вентидий задержался в Пиценуме, навербовал еще один легион и там ждал развития событий⁷⁰ Вскоре после событий при Мутине Октавиан стал лагерем возле лагеря Вентидия, однако не предпринимал враждебных действий и не только позволил ему уйти на соединение с Антонием, но и велел упрекнуть последнего в том, что он не понимает их общей пользы. Вообще Октавиан обнаруживал доброе отношение к солдатам и командирам Антония, попавшим в плен, брал их к себе на службу или позволял уйти к Антонию. Одному из них, Децию, спросившему, каковы его намерения относительно Антония, Октавиан отвечал, что его многочисленных намеков понимающему достаточно, а непонимающему еще какие-то дополнительные намеки излишни⁷¹ В своих письмах Лепиду и Аксинию Поллиону Октавиан предложил им, а через них и Антонию, объединить свои силы.⁷² Наконец, Антоний перешел Альпы, и в конце мая на берегу реки Аргентей (ныне Аржан) у Юлиева Форума его войска соединились с легионами Лепида. Последний поначалу сопротивлялся (инсценировал сопротивление?), но солдаты заставили его согласиться⁷³

Децим Брут в этой новой обстановке попытался бежать в Македонию к Марку Бруту, но по дороге попал в плен к галльскому вождю Камиллу и по требованию Антония был умерщвлен.⁷⁴ Началась новая полоса заигрывания сената с Октавианом; сенат пытался использовать Октавиана против Антония и Лепида, и Октавиан вроде бы пошел навстречу сенату, желая добиться вожделенного консульства. В свою очередь он предложил Цицерону добиваться совместно консульства, и Цицерон обещал поддержать его кандидатуру.⁷⁵ Однако ничего из этого не вышло: интересы Октавиана и сенаторской верхушки были слишком несовместимы. Выборы Октавиана в консулы затягивались, а его солдаты, явно по его наущению, дали клятву не воевать с ветеранами Цезаря, т. е. с солдатами Лепида и Антония. Антоний в конце концов снова стал грозным соперником, но и он нуждался в Октавиане, как Октавиан нуждался в нем.

Как можно видеть, Октавиан все более настойчиво и энергично добивался для себя консульства. Его опорой были его солдаты, которым сенат задерживал наградные; Октавиан убеждал их, что единственное спасение и для него, и для них – стать ему консулом. Только тогда останется в силе то, что дано им, солдатам, его отцом, Цезарем, только тогда будут организованы новые колонии, где солдаты получат земли, только тогда им будут выданы награды. Наэлектризованная такими речами сходка отправила в Рим делегацию центурионов потребовать для своего предводителя консульской власти. Сенат упирался (претендент, мол, слишком молод); центурионы указывали на исторические примеры (Корвин, Сципионы, Помпей, Долабелла, Цезарь), когда люди добивались консульства задолго до наступления узаконенного возраста.⁷⁶ Диалог приобретал все более напряженный характер; один из центурионов, некто Корнелий, пригрозил потрясенным сенаторам мечом: «Если вы консульство не дадите Цезарю (Октавиану. – И. Ш.), это даст». Цицерон отвечал: «Если так вы просите, пусть он возьмет его».⁷⁷ Как и следовало ожидать, центурионы, возвратившись в лагерь Октавиана, консульства ему не привезли. Легионы пришли в неистовство; они требовали, чтобы их немедленно повели на Рим и там на специальном заседании народного собрания они сами изберут Октавиана в консулы как сына Цезаря. Октавиан воспользовался этим взрывом энтузиазма и двинул свои войска на Рим.⁷⁸ В городе началась паника, люди бежали куда глаза глядят в поисках спасения от неминуемой кровавой бани, сенат, не располагавший воинскими континентами, метался от одного решения к другому. Прибытие из Африки двух легионов побудило его решиться на сопротивление, но из этих планов ничего не вышло. Октавиан вступил в Рим; находившиеся там войска приняли его сторону. Цицерон попытался возобновить контакты с Октавианом; Октавиан заметил только, что Цицерон пришел к нему последним из друзей. И все же ожидавшийся с таким страхом и, казалось, неминуемый разгром города не состоялся. Октавиан, разумеется, легко добился своего: он был избран в возрасте двадцати лет консулом вместе с Квинтом Педием ⁷⁹ и в должность вступил, по-видимому, 19 августа 43 г. до н. э.; его усыновление было окончательно оформлено кури-атными комициями, и он был внесен в родовые списки Юлиев Цезарей; ⁸⁰ Октавиан внес предложение начать судебные процессы против убийц Цезаря.⁸¹ По закону Педия они подвергались лишению огня и воды, т. е. обрекались в лучшем случае на изгнание.⁸² По этому закону заочно были осуждены Марк и Децим Бруты, а также Гай Кассий; впрочем, Децим Брут, как сказано, вскоре погиб. Марк Брут и Гай Кассий, находившиеся на Востоке, конечно, были смертельными врагами; тем более Октавиан нуждался в союзе с Антонием и Лепидом. Солдатам Октавиан роздал по 2500 денариев из государственных и личных средств. Законы, объявлявшие Антония и Лепида врагами отечества, были отменены.⁸³ Сенат делал вид, что все указанные решения он принял добровольно, и Октавиан охотно принял эту игру. Правда, один из сенаторов, Сульпиций Корона, вздумал оправдывать и прославлять Марка Брута. Октавиан воздержался от каких-либо мер против него; он хорошо понимал, что сенаторы втайне одобряют Сульпиция и что ему, Октавиану, важно снискать репутацию милосердного правителя. Пройдет совсем немного времени, и Сульпиций попадет в список проскрибированных.⁸⁴

Получив в Риме то, чего он хотел, Октавиан двинулся на север, к Бононии. Между тем Антоний вернулся к Мутине. В роли посредника между ними выступил

Лепид. На небольшом острове на речушке Лавиния в ноябре 43 г. до н. э. состоялась встреча всех троих. Совещание продолжалось два дня; речь шла о захвате и разделе высшей власти в государстве. Они решили, что Октавиан откажется от консульской власти, которой совсем недавно он так настойчиво добивался; до конца года консульские полномочия переходили к Гаю Каррине и Публию Вентидию,⁸⁵ а на ближайшие пять лет римскими магистратами должны были назначаться, естественно, те, кто принадлежал к верхушке цезарианцев. Специальным декретом, в свое время предложенным и проведенным Антонием, в Риме запрещалось на будущее создание диктатуры, поэтому свою коллективную власть Октавиан, Антоний и Лепид оформили как создание сроком на пять лет комиссии трех для приведения в порядок государства (tres viri rei publicae constituendae; откуда: триумвират) ⁸⁶ с фактически неограниченными полномочиями: издание законов, установление и сбор налогов, назначение магистратов и сенаторов, верховный суд без права апелляции на его решения. Все трое получили право чеканить от своего имени монету. Провинции были поделены так, что Галлия (кроме Нарбоннской) переходила к Антонию, тогда как Африка, Нумидия, Сардиния, Сицилия и другие острова достались Октавиану, а Нарбоннская Галлия и Испания – Лепиду. На долю Антония и Октавиана выпала война с Брутом и Кассием, находившимися на Востоке; Лепиду было поручено ведение дел в Риме, причем своими провинциями он должен был управлять через легатов, а из своих войск четыре легиона отдать Антонию, три – Октавиану (у каждого из них было, таким образом, по двадцать легионов), а себе оставить для охраны порядка в Риме три легиона. В результате Лепид был с самого начала оттеснен на задний план. К тому же Октавиан женился на Клодии, падчерице Антония.⁸⁷ Кроме этого, триумвиры должны были удовлетворить своих солдат; для их расселения были выбраны восемнадцать крупнейших и наиболее цветущих городов Италии, в том числе Капуя, Регий, Венусия, Беневент, Нуцерия, Аримин, Гиппоний. Наконец, триумвиры приняли решение путем так называемых проскрипций, т. е. составления списков лиц, объявляемых вне закона и подлежащих немедленному уничтожению, расправиться со своими политическими противниками и заодно с теми, кто казался чересчур влиятельным, независимым и чьими богатствами можно было поживиться.⁸⁸ В Риме причину проскрипций видели в жадности Лепида, который рассчитывал завладеть чужим добром, в желании Антония отомстить тем, кто объявил его врагом, в решимости Октавиана покарать убийц Цезаря.⁸⁹ Как бы то ни было, и проскрипции, и всякого рода конфискации и разорительные поборы триумвиры использовали, чтобы собрать деньги, которые были им нужны для расчетов с ветеранами.⁹⁰ По всей Италии шел повальный грабеж, творились чудовищные насилия; даже когда умерла Атия, мать Октавиана (ее торжественно похоронили за государственный счет), один ветеран потребовал у Октавиана ее имущество для себя. Первый список проскрибирован-ных из двенадцати или семнадцати имен был отправлен в Рим.⁹¹ Консул Педий пытался убедить взволнованный народ, что этим репрессии ограничатся; скоропостижная смерть избавила его от горького разочарования.

Решения совещания были одобрены солдатами-цеза-рианцами (впрочем, о проскрипциях им ничего не сказали). Вступив в Рим, триумвиры поспешили легально оформить свои договоренности. 27 ноября по предложению трибуна Публия Тития без обсуждения и без голосования был введен в действие закон, которым всем троим предоставлялась на пять лет, т. е. по 31 декабря 38 г. до н. э., «для упорядочения дел» власть, равная консульской. Ночью в Риме были вывешены новые списки проскрибированных из 130 имен, а вскоре потом был обнародован еще один список в 150 имен.⁹²

Террористический режим триумвирата надолго запомнился античному миру; еще Плиний Старший несколько десятилетий спустя упрекал Октавиана в соучастии в «триумвирате гнуснейших граждан», хотя преимущественное положение в нем принадлежало Антонию; он же говорит и о ненависти к Октавиану, вызванной проскрипциями.⁹³ Еще позже Плутарх высказался без обиняков: «Так они лишились от ярости и бешенства человеческого рассудка или, лучше сказать, показали, что нет зверя более свирепого, чем человек со страстями, захвативший власть».⁹⁴ По словам Аппиана, эдикт триумвиров о проскрипциях был сформулирован следующим образом: «Из проскрибированных по этому списку никто пусть не принимает никого, не скрывает, не отсылает никуда, и пусть никто не позволит подкупить себя. Если же кто-то будет изобличен в спасении ли, в оказании ли помощи или в знании, того мы, не принимая во внимание ни оправданий, ни извинений, включаем в число проскрибированных. Пусть приносят головы убившие к нам – свободный за двадцать пять тысяч аттических драхм за каждую, а раб за свободу личности, и десять тысяч аттических драхм, и гражданские права господина. То же пусть будет и доносчикам. А из получивших никто не будет записан в наши документы, чтобы он не был известен».⁹⁵

По всей Италии началась охота за людьми. Происходили человеческие трагедии, ломались судьбы, кому-то удавалось бежать, кто-то попадал в руки солдатни или кончал жизнь самоубийством, кого-то выдавали на лютую смерть, а кого-то спасали рабы, соседи, жены, сыновья.⁹⁶ Традиция запомнила, что в списки проскрибированных были внесены по инициативе Лепида его брат Луций Эмилий Павел, по инициативе и с согласия Антония дядя последнего (брат матери) Луций Юлий Цезарь и по инициативе Антония Цицерон. Внесению в списки последнего имени пытался сопротивляться Октавиан, но сравнительно быстро уступил.⁹⁷ Интересно проследить судьбы этих людей. Луция Эмилия Павла центурионы пощадили, и он смог уехать в Милет; говорили, что сам Лепид позволил ему бежать;⁹⁸ по еще одной версии,⁹⁹ он был казнен, и его раб, чтобы отомстить, позже покушался на Октавиана. Луция Юлия Цезаря спасла его сестра Юлия, мать Антония, заявившая убийцам, что сначала они должны убить ее, а уж потом ее брата.¹⁰⁰ В связи с этим предполагалось, что и тот, и другой были внесены в проскрипционные списки в демагогических целях, с явным намерением не допустить кровавой развязки. Однако античная историография, приводящая эти факты, единодушно видит в них проявление аморальности триумвиров, так что даже если цели, приписываемые им, действительно имели место, то достигли они прямо противоположного результата. Не проще ли предположить, что и Лепид, и Октавиан с Антонием действительно стремились устранить проскрибированных, но натолкнулись на непреодолимые даже для них препятствия?… Зато Цицерон погиб 7 декабря 43 г. до н. э. на 64-м году жизни во время бегства; его убили военный трибун Попилий Ленат, некогда благодаря Цицерону выигравший судебный процесс, и центурион Геренний. Голова Цицерона и отрубленная рука были доставлены Антонию, и тот долго держал голову врага на своем столе, пока не насладился этим зрелищем. Жена Антония, Фульвия, исколола язык Цицерона булавкой. Позже голову и руку выставили около ростр, с которых знаменитый оратор произносил свои речи. Убийцы получили от Антония награду в шестикратном размере.¹⁰¹ Письма Цицерона, дошедшие до нас, характеризуют его крайне неблагоприятно; есть основания думать, что их публикация должна была погубить его во мнении современников и потомков как человека. Видимо, чтение произведений Цицерона долгое время было опасным занятием. Плутарх рассказывает, как один из племянников Октавиана (тогда давно уже Августа), застигнутый им за чтением Цицерона, попытался было спрятать в рукаве недозволенный свиток. Октавиан взял его, почитал и, возвращая, сказал: «Красноречивый это был человек, дитя, красноречивый и любивший отечество».¹⁰² Здесь характерно все: и высказывание Октавиана, хорошр понимавшего, на кого триумвиры подняли руку (уж не раскаивался ли он, что уступил настояниям Антония? не зря ведь он потом оказывал милость Цицерону-младшему и даже назначил его консулом и наместником Сирии ¹⁰³), и первое движение юнца, прячущего опасную – даже для него! – и, возможно, запрещенную книгу. Впрочем, «рукописи не горят»; труды Цицерона, его речи и письма пережили и своего создателя, и вызвавшую их к жизни общественно-политическую злободневность, и погубивших его триумвиров…

О той роли, которую сыграл во время проскрипций Октавиан, известно немного. В триумвирате он был младшим и по возрасту, и по положению; лидером триумвирата был Антоний. Октавиану приписывали спасение многих жертв.¹⁰⁴ Светоний пишет, воспроизводя враждебную Октавиану традицию, что он какое-то время противился коллегам и стремился предотвратить проскрипции, однако когда они были решены, именно Октавиан оказался самым жестоким из всей троицы: тех еще можно было умолить или умилостивить, но Октавиан был беспощаден.¹⁰⁵ Даже по окончании проскрипций Октавиан заявил в сенате, что, останавливая их, он оставляет за собой полную свободу действий; по его замыслу, угроза проскрипций должна была висеть над обществом и в будущем. Впрочем, известны факты, находящиеся в противоречии с этими общими утверждениями и характеристиками. Так, жене одного из проскрибированных удалось вымолить для него прощение у Октавиана, но именно Лепид отказывался выполнить решение коллеги.¹⁰⁶ Как бы то ни было, Светоний обвиняет Октавиана в том, что он внес в списки своего опекуна Гая Торания. Октавиан, по словам Светония, приказал заколоть у себя на глазах Пинария, заподозренного в шпионаже; назначенного консула Тедия Афра за какие-то насмешливые речи

0 нем Октавиан довел до самоубийства. Претора Квинта Галлия, заподозрив, что он, явившись к нему, прятал меч, Октавиан подверг пытке и казнил, предварительно своими руками выколов ему глаза. Впрочем, Октавиан опровергал эту версию. По его словам, Галлий за покушение на его жизнь был посажен в тюрьму, потом выслан из Рима и погиб то ли при кораблекрушении, то ли от руки разбойников. Видимо, Октавиану впоследствии было важно снять с себя обвинения в зверской жестокости, ходившие по Риму. Недаром он сделал всадником некоего Тита Виния Филопемена, про которого говорили, что он спрятал своего проскрибирован-ного патрона. Проскрибированного, но случайно уцелевшего Валерия Мессалу Октавиан внес в 36 г. до н. э. в список авгуров даже сверх их обычного количества,¹⁰⁷ Эмилия Павла, уцелевшего от проскрипций, и Луция Мунация Планка, брата проскрибированного Планка, Октавиан сделал в 22 г. до н. э. цензорами.¹⁰⁸ Вскоре после вступления в Рим Октавиан организовал освящение того места на Форуме, где было совершено сожжение трупа Цезаря; там предполагалось воздвигнуть храм Цезарю,¹⁰⁹ однако обожествление последнего произошло только в 42 г. до н. э. по закону Руфрена.¹¹⁰