ПОРА ПЕРЕХОДИТЬ К ОБОРОНЕ

ПОРА ПЕРЕХОДИТЬ К ОБОРОНЕ

Уже пять дней и ночей в приграничной зоне шла невиданная по ожесточенности битва. Несмотря на огромное превосходство в силах и те преимущества, которые давала гитлеровцам внезапность нападения, они не смогли сломить советские войска. На направлении главного удара врагу не удалось превратить достигнутый тактический успех в оперативный: прорвать фронт советских войск и ринуться в глубь нашей территории. Но у фашистского командования среди прочих преимуществ было решающее — мощные резервы, готовые к вводу в сражение. И враг с упорством маньяка бросал их в бой. Гитлер и его приближенные, как зарвавшиеся игроки, ставили на карту все, лишь бы выиграть битву на украинской земле.

В эти напряженные дни у нас обновилось руководство военно-воздушными силами. Е. С. Птухин был отозван в Москву. На его место прибыл генерал-лейтенант авиации Ф. А. Астахов. Прежнего начальника штаба ВВС генерала Ласкина сменил генерал Я. С. Шкурин.

Федор Алексеевич Астахов был одним из старейших советских летчиков. Выходец из рабочей семьи, он в 1915 году успешно окончил школу прапорщиков, а через год — Качинскую школу авиаторов. Революцию Астахов принял всем сердцем, в гражданскую войну командовал авиацией 5-й армии, а затем военно-воздушными силами Сибири, не раз отличался в боях против белогвардейцев, а с 1924 года возглавил авиацию Отдельной Кавказской армии. Командуя в этой армии кавалерийским полком, я уже тогда слышал много хорошего о летчике Астахове. Несколько позже он стал помощником начальника ВВС Красной Армии, а потом командующим авиацией Киевского военного округа. На этом посту весной 1941 года его сменил Птухин. А теперь, на пятый день войны, Астахов снова вернулся к нам. Время было трудное, вражеская авиация давила нас. И вот в такой обстановке новый командующий решал нелегкую задачу руководства военно-воздушными силами, сумел быстро войти в курс Дела. Он хорошо знал авиационные части фронта, их людей; летчики уважали и любили его. Результаты усилий Федора Алексеевича сказались быстро. В частности, ему удалось резко улучшить авиационную разведку. Добытые ею данные многое прояснили.

Вечером 26 июня мне довелось докладывать оперативную обстановку Военному совету фронта, и я, основываясь на новых данных авиаразведки, сделал вывод, что волновавшие нас в последние дни сведения о движении крупной танковой колонны противника со стороны Брест-Литовска на Ковель не соответствуют действительности. Правый фланг 5-й армии вне опасности. Зато еще рельефнее вырисовывается угрожающее вторжение двух крупных танковых группировок генерала Клейста на луцко-ровненском и радзехувско-бродском направлениях. Их поддерживают главные силы немецкого 4-го воздушного флота. Танковые соединения противника наступают в тесном взаимодействии с пехотными дивизиями 6-й полевой армии.

Наши войска ценой огромного напряжения пока еще сдерживают врага на подступах к Ковелю, Луцку, Дубно и Бродам, нанося ему весьма существенные потери. Но надолго сил наших не хватит. Мы бросаем наши механизированные соединения в бой с ходу, нередко без надлежащей организации контрударов. Эти смелые, но преимущественно разрозненные атаки дают нам возможность задерживать и даже теснить противника на отдельных участках, а тем временем на других направлениях он продолжает продвигаться.

Сейчас из глубины стали подходить к району сражения наши стрелковые корпуса второго эшелона. В связи с этим создалась возможность принять наиболее отвечающее изменившейся обстановке оперативное решение, преследующее цель разгромить главную группировку фашистских войск, продолжающих наступать в полосе действий нашей 5-й армии.

Слово взял начальник штаба фронта. Его мысль сводилась к тому, что необходимо попытаться силами стрелковых корпусов прочно занять выгодный по условиям местности оборонительный рубеж. Иначе танковые группировки противника могут прорваться в тыл наших 6-й и 26?й армий. Надо подходящие из глубины 31, 36 и 37-й стрелковые корпуса расположить на линии рек Стоход, Стырь и населенных пунктов Дубно, Кременец, Золочев с задачей упорной обороной задержать врага. Механизированные корпуса отвести за этот рубеж. Здесь и подготовить войска к общему контрнаступлению.

Предложение М. А. Пуркаева не было неожиданным для командующего фронтом. Кирпонос и сам постепенно склонялся к выводу, что без временного перехода к обороне не обойтись: необходимо сосредоточить механизированные соединения, создать из растянувшихся на огромном пространстве войск достаточно мощные ударные группировки. С прибытием стрелковых корпусов такая возможность становилась вполне реальной.

Командующий фронтом сформулировал окончательное решение: стрелковым корпусам временно занять оборону по линии рек Стоход, Стырь и населенных пунктов Кременец, Золочев; механизированные корпуса отвести за этот рубеж; за три-четыре дня подготовить мощный контрудар с целью уничтожения вторгшихся на луцком и дубненском направлениях войск противника.

Времени для разработки общего боевого приказа уже не оставалось, и Кирпонос послал в войска своих ответственных представителей.

В этот же день был отдан приказ о приведении в порядок вооружения старых законсервированных укрепленных районов: Киевского, Шепетовского, Изяславского, Староконстантиновского и Остропольского и о формировании для них отдельных пулеметных батальонов.

Удостоверившись, что распоряжения в войска отправлены и о новом решении Военного совета фронта доложено в Москву, я прилег на походную койку. Уснул мгновенно, словно сознание потерял. Проснулся оттого, что кто-то сильно тряс меня за плечи.

— Товарищ полковник! Товарищ полковник! — услышал я голос оперативного дежурного. — Москва на проводе!

Бегу в переговорную. Увидев меня, бодистка отстучала в Москву: «У аппарата полковник Баграмян». Подхватываю ленту, читаю: «У аппарата генерал Маландин. Здравствуйте. Немедленно доложите командующему, что Ставка запретила отход и требует продолжать контрудар. Ни дня не давать покоя агрессору. Все».

Спешу к Кирпоносу. Выслушав мой доклад, он тихо чертыхнулся и распорядился связать его с Генеральным штабом. Я позвонил дежурному по связи. Неторопливо одевшись, командующий направился в переговорную, сказав мне, чтобы я доложил о случившемся начальнику штаба и вместе с ним подготовил распоряжения войскам о прекращении отхода. Пока мы с Пуркаевым спешно набрасывали проекты новых приказов, Кирпонос возвратился с переговоров. Отстоять принятое решение ему не удалось. И он молча подписал приказы.

Наступило утро шестого дня войны. Солнце слепило глаза. На небе — ни облачка.

Не успели мы получить донесения о возвращении 8-го и 15-го мехкорпусов на прежние рубежи и о готовности их к атаке, как по штабу пронеслась весть: фашистские танки прорвались к Дубно и устремились на Острог. В штабе — тревога. Командующий фронтом потребовал подробных сведений о случившемся. Полковник Бондарев взволнованно доложил, что сегодня на рассвете 11-я немецкая танковая дивизия совершила стремительный рывок и прорвалась из района Дубно. Отбросив к югу находившиеся на марше части правофланговой дивизии 36-го стрелкового корпуса, она теперь почти беспрепятственно продвигается на Острог.

— Надо любой ценой остановить ее и уничтожить, — спокойно сказал Кирпонос. — Иначе враг не только разрежет правое крыло нашего фронта, но и дойдет до Киева. — Он повернулся к Пуркаеву: — Что мы можем выставить на пути прорвавшихся танков?

— В районе Шепетовки еще есть некоторые части шестнадцатой армии генерала Лукина. Но по распоряжению Ставки они перебрасываются на Западный фронт под Смоленск и спешно грузятся в эшелоны.

— Потребуем от Лукина выставить заслон. Ведь, если немцы прорвутся в Шепетовку, ему все равно придется прекратить погрузку и вступить в бой. Пусть уж лучше не ждет, когда фашисты к нему пожалуют. Мы имеем связь с ним? — спросил Кирпонос меня.

Я ответил, что прямой связи с Лукиным нет, но с ним можно связаться через военного коменданта станции Шепетовка или через Киев. Командующий отдал распоряжение связистам, а для верности приказал направить к Лукину одного из командиров штаба, чтобы тот обрисовал ему обстановку. Н. С. Хрущев обещал переговорить со Ставкой и добиться разрешения на временную задержку в Шепетовке оставшихся частей 16-й армии.

А Кирпонос снова склонился над картой.

— Ставьте новые задачи нашим механизированным корпусам, — обратился он к Пуркаеву. — Восьмой повернем на северо-восток, пусть наступает прямо на Дубно, а пятнадцатый всеми силами ударит на Берестечко. Если Рябышев в районе Дубно соединится с корпусами Рокоссовского и Фекленко, то прорвавшиеся вражеские части окажутся в западне.

Бригадный комиссар А. И. Михайлов и комбриг Н. С. Петухов повезли новый приказ в 8-й и 15-й мехкорпуса. Вскоре туда же выехал Н. Н. Вашугин.

И опять потянулись часы мучительного ожидания. Штаб 5-й армии как в воду канул: ни одного донесения. Молчали и штабы мехкорпусов. Что там у них? Начали ли они наступление? Как оно развивается? Ни на один из этих вопросов я не мог ответить начальнику штаба фронта. Посланы в войска наиболее толковые офицеры оперативного отдела. Но когда еще они вернутся… Пока только генерал Астахов добывает для нас кое-какие сведения: его летчики видят, где сейчас идут наиболее ожесточенные бои. Но им с высоты нелегко разобраться: резко очерченной линии фронта нет, вместо нее кое-где образовался настоящий «слоеный пирог» — наши и вражеские части расположились вперемежку.

Нечего и говорить, как трудно в таких условиях управлять войсками, разбросанными на огромном пространстве. Однако в штабе фронта не чувствовалось и тени растерянности. Характерно, что это отмечал и противник. 27 июня начальник генерального штаба гитлеровских сухопутных войск Гальдер, подводя итоги пятому дню войны, записал в дневнике:

«На стороне противника, действующего против армий „Юг“, отмечается твердое и энергичное руководство. Противник все время подтягивает с юга свежие силы против нашего танкового клина».

А вот что пишет в своих воспоминаниях бывший командующий 3-й немецкой танковой группой генерал Гот:

«Тяжелее всех пришлось группе „Юг“. Войска противника, оборонявшиеся перед соединениями северного крыла, были отброшены от границы, но они быстро оправились от неожиданного удара и контратаками своих резервов и располагавшихся в глубине танковых частей остановили продвижение немецких войск. Оперативный прорыв 1-й танковой группой, приданной 6-й армии, до 28 июня достигнут не был. Большим препятствием на пути наступления немецких частей были мощные контрудары противника».

Как видим, даже фашистские генералы вынуждены были признать, что в результате активных боевых действий войск Юго-Западного фронта был сорван в самом начале войны, в ее первые дни, гитлеровский план стремительного прорыва главных сил группы армий «Юг» к Киеву. Потери врага были настолько внушительны, что для продолжения наступления на киевском направлении немецкому командованию потребовалось перебросить из стратегических резервов значительное число соединений, направить сотни танков с экипажами, чтобы пополнить танковые дивизии генерала Клейста.

Штаб фронта, его оперативный и разведывательный отделы принимали все меры, чтобы уточнить обстановку. Кирпонос то и дело наведывался на узел связи. Не уходил отсюда и Пуркаев. Только Н. С. Хрущев не покидал своего кабинета. Сюда непрерывно приезжали посланцы из Киева и областных центров республики, решали вопросы дальнейшей мобилизации всего населения на отпор врагу.

Лишь во второй половине дня 27 июня картина на южном фланге 5-й армии стала понемногу проясняться. Прибыли наши посланцы из 8-го и 15-го мехкорпусов. Рассказали, сколько хлопот доставили войскам наши все время меняющиеся распоряжения. Ночью, получив приказ об отходе, некоторые дивизии уже снялись с места и под прикрытием заслонов начали движение на восток. Потом поступил приказ вернуться назад и продолжать атаки в указанных ранее направлениях. Едва Рябышев и Ермолаев успели задержать отходившие части, было получено новое распоряжение: изменить направления атак. Командиры корпусов немедленно стали поворачивать дивизии на новые направления, а это не так-то просто сделать. Генерал Рябышев был поглощен выполнением этой задачи, когда к нему на КП нагрянул Вашугин. Горячий, энергичный, Николай Николаевич сердито отчитал командира корпуса за медлительность, настоял, чтобы спешно была создана подвижная группа. В нее включили 34-ю танковую дивизию полковника И. В. Васильева и корпусной мотоциклетный полк. Бригадный комиссар Н. К. Попель, возглавивший эту группу, немедленно двинул ее вдоль шоссе Броды — Дубно. Начало было многообещающим: танковый полк подполковника П. И. Волкова в жестоком, но коротком бою разделался с мотопехотным батальоном и танковой ротой немцев у села Грановка и устремился к местечку Верба — последнему опорному пункту фашистов на подступах к Дубно.

Корпусной комиссар Вашугин, убедившись, что мехкорпус Рябышева включился в наступление, снова сел в машину. С немалыми трудностями, подвергаясь опасности наткнуться на какой-нибудь просочившийся в наш тыл немецкий отряд, он проскочил в 15-й мехкорпус. Но здесь даже его напористость ничего не дала. Соединение было крепко сковано беспрерывными вражескими атаками и двинуться в наступление не могло. Вашугин возвратился в Тарнополь расстроенным. Мы тоже ничем не смогли его порадовать. Обстановка на правом крыле фронта оставалась неясной. Результатов наступления мехкорпусов Рокоссовского и Фекленко мы не знали. С Рябышевым связь прервалась, и было неизвестно, овладел ли он Дубно. Ничего не сообщал и командующий 16-й армией о том, удалось ли ему создать надежный заслон против прорвавшейся в Острог вражеской группировки.

Неустойчивость связи вынуждала командование рассылать во все концы своих ответственных представителей — А. И. Михайлова, М. А. Парсегова, К. П. Подласа, А. Ф. Ильина-Миткевича. В бесконечных разъездах находились многие офицеры штаба фронта, и в первую очередь, разумеется, из оперативного и разведывательного отделов. У нас обычно на месте можно было застать не более пяти-шести человек. И на их плечи ложилась вся огромная работа, связанная со сбором информации и обеспечением управления войсками. Мы перевели отдел на штаты военного времени. Он расширился, но людей приходилось брать из тех, кто оказывался под рукой. Поэтому на первых порах, пока новички осваивались с делом, на опытных товарищей ложилась двойная тяжесть. Весьма помог мне генерал Панюхов, выделив из состава своего отдела боевой подготовки нескольких офицеров, хотя и не имевших опыта оперативной работы, но хорошо знавших положение в войсках. Лучшими среди них были уже солидные по возрасту майоры Прибыльский, Савчук, капитаны Майоров, Масюк.

Я был безмерно рад, когда в этой обстановке ко мне ранним утром 28 июня заявился мой старый товарищ Никанор Дмитриевич Захватаев.

— Товарищ полковник! — начал он строго официально. — Прибыл для прохождения дальнейшей службы в должности вашего заместителя. — И тотчас широко улыбнулся: — Здравствуйте, Иван Христофорович! Вот и снова мы вместе!

От неожиданности я не нашел слов и лишь крепко обнял его. Да, в столь тяжкое время заполучить такого прекрасного помощника — счастье.

Наши жизненные пути чрезвычайно схожи. По возрасту почти ровесники, в мировую войну были офицерами русской армии, в ряды Красной Армии вступили почти одновременно. Я окончил Военную академию имени М. В. Фрунзе в 1934 году, Никанор Дмитриевич — годом позднее. В 1938 году я завершил учебу в Академии Генерального штаба и остался преподавателем в ней. Через год ко мне присоединился Захватаев. В 1940 году я уехал в войска Киевского Особого военного округа. Не прошло года, и он появился тут.

Захватаев был обаятельным человеком, с типично русской внешностью. Я всегда верил в его способности, и не ошибся. Позже он прославился как командующий 1-й ударной армией, которая вписала в историю Советских Вооруженных Сил не одну героическую страницу.

28 июня мой заместитель был направлен к Потапову. Он должен был на месте разобраться в обстановке и оказать возможную помощь в решении общей задачи, стоявшей перед войсками правого крыла нашего фронта.

Поскольку положение в районе Острога оставалось для нас неясным, командующий фронтом решил выдвинуть на подготовленный по линии Староконстантинов, Базалия, Новый Вишневец отсечный оборонительный рубеж свои резервы: 24-й мехкорпус, 199-ю стрелковую дивизию и закончившие к тому времени свое формирование три противотанковые артиллерийские бригады — на тот случай, если фашистские войска из района Острога повернут на юг, в тыл главным силам фронта.

Командиры резервных соединений были срочно вызваны в штаб. Среди них был мой товарищ генерал-майор Владимир Иванович Чистяков, старый конник, соратник легендарного Котовского. Мы знали друг друга с 1924 года, со времени учебы в высшей кавалерийской школе. Сейчас Чистяков командовал 24-м мехкорпусом. Приехав в Тарнополь, он сразу же разыскал меня и поинтересовался последними данными с полей сражения. Когда речь зашла о задаче его корпуса, Чистяков выразил опасение за свой правый фланг. Я успокоил друга: мне уже было известно, что правее корпуса Чистякова, в Остропольский укрепленный район, будет переброшена 1-я воздушно-десантная бригада. Она-то и прикроет его правый фланг.

— Эх, дело не только в этом, — вздохнул Чистяков. — Корпус наш далеко не тот, каким хотелось бы его видеть. Ведь мы только развернулись с его формированием. Новых танков получить не успели, автомашин нет, с вооружением плохо… Так что, дружище, если услышишь, что не так хорошо воюем, не суди строго. Знай: делаем все, что в наших силах.

Мы уже распрощались, когда я вспомнил, что в корпусе Чистякова 216-й моторизованной дивизией командует мой бывший сослуживец по Ленинаканскому кавалерийскому полку Ашот Саркисян. Спросил, как у него дела. Чистяков заговорил о полковнике Саркисяне с восторгом. Отличный командир, любимец бойцов.

Приятно было слышать, что оправдались те аттестации, которые я писал на Ашота Саркисяна, когда он еще был командиром эскадрона в моем полку. Лихой конник и душевный человек, он отличался живым и острым умом. Все схватывал на лету, в совершенстве владел любым оружием и слыл большим знатоком тактики. Бойцы так и льнули к нему, готовы были часами слушать его беседы — всегда глубокие, яркие, страстные.

— Умеет наш Ашот словом зажигать людей, — сказал Чистяков. — А сейчас это особенно нужно.

Очень хотелось мне увидеться с Саркисяном. Но так и не удалось. Мой отважный друг геройски погиб в тяжелых июльских боях…

Чистяков и командиры других соединений, выдвигаемых на отсечный рубеж, получив задачи, уехали. Но впоследствии выяснилось, что мы поспешили выдвинуть сюда наш последний крупный резерв. Фашистское командование в те дни вовсе не намеревалось поворачивать на юг свою главную ударную группировку. Враг рвался прямо на Киев. Выручили нас инициатива и энергичность командарма М. Ф. Лукина. Об этом рассказал возвратившийся ночью из 16-й армии офицер оперативного отдела.

Генерал Лукин сразу же оценил угрожающие последствия прорыва немцев на Острог. Он немедленно поднял по тревоге готовившийся к погрузке в эшелоны 381-й мотострелковый полк подполковника А. И. Подопригоры и двинул его навстречу врагу. Затем командарм начал перебрасывать к Острогу и другие части 109-й моторизованной дивизии 5-го мехкорпуса, которые уже погрузились было в вагоны. И все-таки сил не хватало. Но Лукин, человек напористый и властный, прибрал к рукам все, что оказалось поблизости. Дело осложнялось тем, что командарм остался без своего штаба, который уже выехал на Западный фронт. Лукина и это не смутило. Из группы оказавшихся под рукой командиров он создал небольшой орган управления. Ничего, что все средства связи сводятся к нескольким легковым машинам и мотоциклам. Помощники командарма — народ разворотливый и неутомимый. Они объехали окрестные леса, куда откатились остатки подразделений, уцелевшие после тяжелых боев с вражескими танками, собрали людей, ободрили их. Оказались здесь и артиллеристы, сумевшие, можно сказать, из-под гусениц фашистских танков вывезти свои пушки. Пополнили артрасчеты пехотинцами, связистами, подобрали недостающих командиров батарей и огневых взводов. Получилось три артиллерийских дивизиона. Все, что удавалось собрать таким образом, командарм направлял под Острог. И вот уже в ходе развернувшихся боев появилось у нас новое войсковое объединение, которое в сводках и донесениях стало именоваться оперативной группой Лукина. Вскоре в нее влилась отошедшая сюда 213?я мотострелковая дивизия. Группа Лукина приняла на себя весь удар фашистских танковых и моторизованных войск, прорвавшихся на острогско-шепетовском направлении, и остановила их.

Это была не единственная порадовавшая нас новость. В конце дня генерал Рябышев донес, что передовые части его корпуса разгромили противника и с боями ворвались в Дубно. Но он ничего не сообщил о 9-м и 19-м мехкорпусах, которые почему-то не пробились к городу.

Успех 8-го мехкорпуса несколько поднял наше настроение. Н. Н. Вашугин повеселел. Командующий фронтом, не дожидаясь сведений из 5-й армии о положении ее войск, отдал приказ 28 июня возобновить общее наступление с целью разгрома танковой группировки противника, действовавшей на дубно-острогском направлении. На поддержку уже введенных в бой войск были направлены свежие соединения, подошедшие из глубины. Теперь вражеская группировка будет атакована с трех сторон: с северо-востока — 9-м и 19-м мехкорпусами; с юго-запада — силами 8-го и 15-го механизированных, 36-го и 37-го стрелковых и 5-го кавалерийского (14-я кавдивизия) корпусов; с востока — группой генерала Лукина.

Подписанный в 4 часа утра боевой приказ был отправлен в войска. Появилась уверенность, что теперь-то уж мы добьемся перелома. Но картина, благополучно выглядевшая на штабных картах, оказалась далекой от действительности.

Из поступивших от Потапова донесений стало известно, что штаб 5-й армии пока не смог восстановить нарушенную связь со своими войсками. Поэтому положение 15-го и 27-го стрелковых и 22-го механизированного корпусов неизвестно.

Генерал Рокоссовский сообщил, что его 9-й мехкорпус в бою с танковой группировкой противника понес значительные потери, особенно от массированных ударов авиации, и вынужден был отойти к Ровно. Выдвинувшаяся вперед и окруженная фашистами 20-я танковая дивизия корпуса вырвалась из кольца лишь благодаря самообладанию полковника М. В. Черняева, исполнявшего обязанности командира дивизии, и командиров полков.

Трудновато пришлось и 19-му мехкорпусу. Под давлением крупных танковых сил он с тяжелыми боями отходил от Дубно на Ровно.

Оказалось, что наша радость по поводу рывка 8-го мехкорпуса в Дубно была преждевременной. Он ворвался, что называется, в самое осиное гнездо и теперь заперт там, как в ловушке. Наши офицеры связи не могли проникнуть в Дубно — всюду натыкались на заслоны противника. Послали туда штабного командира на самолете. Он не вернулся…

Все складывалось не в нашу пользу. Увлекшись организацией контрудара, мы втянули в него все наши силы, а линия старых укрепленных районов по-прежнему оставалась без войск.

Опасность такого положения поняла и Ставка. Не надеясь на то, что мы сможем сдержать лавину фашистских танков, она начала предпринимать экстренные меры. Поступило распоряжение подчинить Киевский укрепленный район командующему 19-й армией генералу И. С. Коневу, которому предписывалось срочно сосредоточить свои войска на подступах к украинской столице по линии Горностайполь, Макаров, Фастов, Белая Церковь, Триполье и в течение 29 и 30 июня организовать там оборону.

По-видимому, Ставка уже не рассчитывала, что у нас хватит сил разгромить ударную группировку группы армий «Юг» и пробиться к границе. Об этом свидетельствовала и телеграмма с требованием передать командирам 87-й и 124-й стрелковых дивизий, которые все еще продолжали сражаться у границы, приказ: «Оставить технику, закопав ее, и с ручным оружием пробиваться лесами на Ковель».

Кирпонос вызвал генерала Астахова и полковника Бондарева и распорядился любыми способами — самолетами и через разведчиков — доставить приказ окруженным дивизиям. Тяжко было на сердце: если даже удастся передать это распоряжение, сумеют ли соединения пробиться сквозь такую толщу фашистских войск?

Всю ночь на 29 июня мы пытались уточнить положение и состояние войск на правом крыле фронта. Из 5-й армии возвратился наконец полковник Захватаев. Поездка ему выдалась трудная: командарма Потапова теперь отделяла от нас широкая полоса, занятая глубоко вклинившейся танковой группировкой противника. На обратном пути самолет Захватаева был подбит и совершил вынужденную посадку. Пришлось ему добираться на машине в объезд через Шепетовку.

Доставленные Никанором Дмитриевичем сведения не радовали. Стало известно, что 15-й стрелковый корпус и части 22-го мехкорпуса оставили Ковель и отходят за реку Стоход. И я невольно вспомнил: героически оборонявшимся у границы 87-й и 124-й стрелковым дивизиям приказано пробиваться как раз в Ковель!

135-я стрелковая дивизия 27-го стрелкового корпуса, 31-й стрелковый и 9-й механизированный корпуса, как доложил Захватаев, ведут ожесточенные бои, с трудом сдерживая вражескую группировку, рвущуюся к шоссе Луцк — Ровно с юга, 19-й механизированный корпус отбивается от врага уже на окраинах Ровно.

Побывал мой заместитель и у Лукина. Под угрозой прорыва врага в Шепетовку командарм спешит с погрузкой и отправкой на Западный фронт соединений 5-го механизированного корпуса. Лишь 109-я моторизованная дивизия этого корпуса и наспех собранные подразделения дерутся у Острога, Правда, сражаются они стойко, но Лукин жалуется, что силы его группы с каждым днем убывают, и трудно сказать, смогут ли они продержаться еще два-три дня. Его главная опора — 109-я моторизованная дивизия — в первых же контратаках у Острога понесла серьезные потери. Тяжело ранен ее храбрый командир — полковник Николай Павлович Краснорецкий. Большие потери не сломили духа людей. Снова и снова они бросались в бой. В цепях атакующих шли и командиры полков, примером личной отваги воодушевляя подчиненных. Натолкнувшись на яростное сопротивление, фашистские войска вынуждены были здесь остановиться. Но они тотчас же нащупали разрыв фронта между группой Лукина и 36-м стрелковым корпусом, правый фланг которого обрывался к юго-востоку от Дубно, упираясь в реку Иква. Фашисты ринулись в эту брешь.

Как остановить их? Командующий, Военный совет и штаб фронта лихорадочно искали выход. Для общего наступления сил явно недостаточно. Переход к обороне по всему фронту теперь уже не спасал положения. Просить разрешения у Ставки на отвод войск на рубеж старых укрепленных районов? Это казалось преждевременным.

Генерал М. П. Кирпонос принял решение: продолжая активными действиями сковывать главные силы немецкой 6-й армии, усилить удары по прорвавшимся в район Острога танковым соединениям Клейста и тем самым заставить их отказаться от наступления.

Новый боевой приказ был уже готов, когда на КП фронта примчались заместитель командира 12-й танковой дивизии полковник Е. Д. Нестеров и комиссар этого соединения полковой комиссар В. В. Вилков. Оба выглядели подавленными. Они доложили, что 8-й мехкорпус в крайне тяжелом положении. Значительная часть его сил во главе с бригадным комиссаром Попелем сражается в окружении. Корпус понес большие потери, оставшиеся люди вымотаны беспрерывными боями.

Во время этого разговора, при котором присутствовали Пуркаев и я, вошел Вашугин. Мы заметили, как он побледнел, но не придали этому особого значения. Подумали, просто переживает человек за неудачу, в которой и он отчасти был повинен. Никто не мог предполагать, какой это был для него удар. Не дождавшись конца разговора, Николай Николаевич ушел.

А нам предстояло пересматривать все заново. Было ясно, что на 8-й мехкорпус больше рассчитывать нельзя. Командующий приказал вывести из боя уцелевшие его части. Но тогда теряло смысл и наступление 15-го мехкорпуса, тоже истощенного к этому времени до предела. С выводом же этих корпусов резко ослаблялась вся наша ударная группировка. На кого же теперь возлагать задачу разгрома прорвавшихся к Острогу танковых войск противника? Все надежды на армию Потапова. Посильное содействие ей окажут помимо фронтовой авиации лишь 36-й стрелковый корпус и оперативная группа генерала Лукина. Начало перехода этих сил в общее наступление командующий фронтом назначил на 1 июля.

Генерал Кирпонос поручил мне доложить о принятом им решении членам Военного совета. Захватив рабочую карту и свои записи, я направился к Н. С. Хрущеву. Он был необычно грустен и, выслушав мой доклад, без колебаний одобрил намеченные мероприятия. Узнав, что я направляюсь к Вашугину, член Военного совета с горечью сказал:

— Не ходите. Теперь уж не придется ему докладывать. Отвоевался Николай Николаевич…

Вашугин застрелился. Это был честный, бескомпромиссный, энергичный человек, но слишком впечатлительный и легкоранимый. Тяжесть неудач сломила его…

Пока мы раздумывали над тем, как побольше собрать сил для возобновлявшегося 1 июля контрудара, из Москвы один за другим следовали запросы, вызовы на переговоры. Чувствовалось, что Ставка обеспокоена обстановкой на нашем фронте.

Меня вызвал к аппарату заместитель начальника оперативного управления генерал М. Н. Шарохин. В течение нескольких минут телеграфный аппарат выстукивал вопросы: «Что происходит в районе Дубно, Луцка, Ровно? Куда вышли танки противника в этом районе? Где находится Потапов? Где его 15-й стрелковый корпус? Каковы результаты контрудара 8-го и 15-го мехкорпусов?»

Исчерпывающих ответов на все эти вопросы я, естественно, дать не мог. О 15-м стрелковом корпусе сообщил, что он оставил Ковель и отходит на реку Стоход. Успел ли он выйти к реке, пока неизвестно. Контрудар мехкорпусов оттянул на себя значительные силы прорвавшейся на Ровно и Острог вражеской группировки, но в боях 8-й и 15-й мехкорпуса понесли значительные потери. Часть сил 8-го мехкорпуса окружена в районе Дубно. Принято решение вывести эти корпуса в резерв.

Долго еще забрасывал меня вопросами генерал Шарохин. По-видимому, мои ответы не удовлетворили Генеральный штаб. Вскоре на телеграфной ленте появилось:

«У аппарата Жуков. Срочно пригласите к аппарату Кирпоноса».

Михаил Петрович располагал такими же сведениями, что и я. Он лишь дополнил, что 36-й стрелковый корпус переходит к обороне по восточному берегу реки Иква на фронте Збытин, Судобичи, а 14-я кавалерийская дивизия занимает рубеж Кременец, Дунаюв. Жуков спросил, не думает ли командование фронта перебросить в район Кременца и 24-й механизированный корпус, и пояснил:

«Нарком приказал мне передать вам, чтобы вы обратили внимание на обеспечение своих коммуникаций южнее линии Славута, Кременец, так как противник может резко повернуть на юго-запад и пройтись по тылам 36-го и 37-го стрелковых корпусов».

Кирпонос покосился на меня:

— А что я говорил!

(Незадолго перед этим М. П. Кирпонос и М. А. Пуркаев так и не пришли к единому мнению в этом вопросе. Командующий считал, что фашистское командование неизбежно соблазнится перспективой выхода на коммуникации наших 6-й и 26-й армий, чтобы отсечь их от укрепленных районов, расположенных на линии старой границы. А Пуркаев отрицал такую возможность, предполагая, что оно пойдет на все, чтобы прорваться к Киеву. Однако Михаил Петрович все же настоял на выдвижении 24-го мехкорпуса, 195-й стрелковой дивизии и трех противотанковых артиллерийских бригад на рубеж Староконстантинов, Новый Вишневец.)

А телеграф продолжал передавать распоряжения начальника Генерального штаба: «В связи с нарушением границы Венгрией организовать тщательное наблюдение и разведку в сторону Мукачево. Особенно нарком настаивает на закрытии разрыва на участке Луцк, Станиславчик, чтобы изолировать прорвавшуюся мотомеханизированную группировку противника. Одновременно нужно добить ее в районе Острог, Дубно, Ровно. Для этого танковые части Лукина в полном составе бросить в направлениях на Здолбунов и Мизоч. Заставьте Рябышева по-настоящему атаковать, особенно танками КВ и Т-34».

Кирпонос ответил, что почти все свои танковые части Лукин отправил уже на Западный фронт, а мехкорпус Рябышева окончательно обескровлен.

Но Жуков подчеркнул, что Ставка требует главное внимание уделить развитию событий на шепетовском направлении, то есть на участке группы Лукина, и, «разобравшись, дать объективную оценку возможности уничтожения прорвавшейся группировки противника». В конце переговоров Жуков проинформировал Кирпоноса о положении на соседних фронтах. Его оценка выглядела весьма оптимистичной. «У соседа справа (Западный фронт) положение выправляется. Все его части приводятся в порядок: найдены и отводятся на линию старой границы. Минский укрепленный район не прорван, Минск в наших руках… Мехчасти Павлова* четырьмя корпусами сейчас готовятся к разгрому мехкорпусов противника в районе Слуцка. Товарищ Сталин особенно настаивает я требует бить корпуса противника с тыла, отрезая их пути питания. У вас такой случай подвернулся, и на этом можно крепко проучить заносчивого противника».

Заманчивый план, но реализовать его мы не имели возможности. Слишком непосильное бремя свалилось на плечи наших войск с первого дня войны, и оно давило, не давая им распрямиться во весь рост.

Снова застучал аппарат. «Федоренко**, — сообщал Жуков, — выслал вам запасные части к танкам. Проследите за их продвижением».

Эта весть обрадовала генерала Кирпоноса: ведь значительная часть уцелевших старых учебно-боевых машин встала из-за нехватки запасных частей.

Задача, которую в этот день Москва ставила войскам правого крыла нашего фронта, в общем отвечала сложившейся обстановке, но была трудновыполнимой. К этому времени 5-я армия ценой огромных усилий сдерживала натиск противника. Она уже не была способной к широким активным действиям. Необоснованно переоценивались и возможности группы генерала Лукина. Его малочисленные и наспех сколоченные части находились на острие главного удара фашистских войск, и приходилось удивляться, как они еще держатся. Возможно, в Генштабе ожидали, что Лукин бросит в наступление свои танковые дивизии. Но они уже были отправлены на Западный фронт. В распоряжении Лукина оставался один танковый полк. Как он такими скромными силами целую неделю удерживал натиск фашистской танковой лавины? Сколько энергии и решительности потребовало это от командиров! Какую стойкость и самопожертвование проявили бойцы!

Командующий фронтом приказал мне принести запись его переговоров с Жуковым. У него в кабинете в это время находились Хрущев и Пуркаев. Кирпонос велел мне зачитать телеграфную ленту. Обменявшись мнениями, все сошлись на том, что принятое сегодня решение возобно —

вить 1 июля контрудар на правом крыле фронта вполне отвечает указаниям, которые передал начальник Генерального штаба.

В очередном боевом приказе 5-й армии ставилась задача 1 июля нанести из района Цумань, Ставок, Клевань (северо-западнее Ровно) удар с целью отсечения прорвавшейся в Ровно мотомеханизированной группировки противника и ликвидации разрыва между 5-й и 6-й армиями.

От генерала Музыченко приказ требовал прочно закрепиться главными силами своей ар —

— — — —

* Командующий Западным фронтом.

** Начальник Автобронетанкового управления Красной Армии.

мии на рубеже населенных пунктов Дубно (к юго-востоку от него), Кременец, Золочев, Бобрка.

В связи с тем что 26-я и 12-я армии все еще вели бои вблизи границы и поэтому оторвались от главных сил фронта, приказ требовал от командармов отвести свои войска на восток, чтобы прочно закрепиться на рубеже Борщев, Журавно (для армии генерала Костенко), Вишнюв, Калуш (для армии генерала Понеделина). Для парирования возможных неожиданностей в распоряжение командармов выводились небольшие резервы: в 26-й армии — две стрелковые дивизии, в 12-й — одна стрелковая дивизия.

24-му механизированному корпусу генерала Чистякова, действовавшему в тесном взаимодействии с 199-й стрелковой дивизией и тремя противотанковыми артиллерийскими бригадами, была подтверждена задача продолжать подготавливать отсечный противотанковый рубеж по линии Острополь, Красилов, Базалия, Лановцы, Вишневец.

В столь напряженной и неопределенной обстановке командование фронта не могло оставаться без крупного резерва, и мы попытались его создать. Было решено, что в него войдут выводившиеся из боя 4, 8 и 15-й мехкорпуса, а также две стрелковые дивизии 49-го стрелкового корпуса, продолжавшие свое движение из глубины к линии фронта. Однако больших надежд на мехкорпуса возлагать не приходилось: они были до предела истощены и измотаны.

Военно-воздушные силы фронта нацеливались на решение трех основных задач: нанесение ударов по вражеской группировке, развивавшей наступление от Дубно на Ровно и Острог; содействие армиям в отражении атак фашистских танков как в процессе отхода на новые рубежи, так и при закреплении на них; прикрытие от воздушных налетов районов сосредоточения наших мехкорпусов.

Таким образом, в новом боевом приказе мы невольно признавали, что наступательные возможности войск фронта исчерпаны. И хотя в нем еще упоминалось о контрударе силами 5?й армии, приказ был фактически пронизан духом обороны.

Бои шли уже недалеко от Тарнополя. Настала пора переводить отсюда командный пункт фронта, иначе возникла бы угроза нарушения управления войсками. Об этом и предупреждал генерал армии Жуков. Было решено в ночь на 30 июня переехать в Проскуров. Вечер прошел в суматохе сборов: готовили документы и походное имущество к погрузке на автомашины.

Мне с группой офицеров было поручено до прибытия штаба на новое место оставаться в Тарнополе и поддерживать связь с войсками. Лишь под утро, получив сообщение, что штаб прибыл в Проскуров, выехала и моя группа. На старом командном пункта до прибытия туда нового хозяина — штаба 6-й армии — оставался один из моих заместителей — подполковник М. Р. Соловьев.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.