23. Наскальная живопись

23. Наскальная живопись

Мы снова у вокзала, но дальше от платформы; увидев из нашего нового окна приближающийся поезд, было бы невозможно на него успеть. И не столько из-за расстояния, сколько из-за приусадебных участков, огороженных заборами. Шума здесь меньше. Если смотреть вдаль, виден переезд со шлагбаумом.

Промежуточная квартира, которую Павел отремонтировал, досталась немцам. Им понравился наш дизайн.

От большей части мебели нам пришлось отказаться, сюда вместились лишь стол, стулья и кровать. Мы разгородили комнату высокой книжной полкой. Шарлоттин шкаф! Он отделял от меня отца с Шарлоттой, полка выполняет ту же функцию: в одном помещении спальня, в другом – моя мастерская. Ателье Дикер-Брандейс. Конвертируемое пространство.

Моя дорогая!

У меня было совсем плохо на душе, сейчас чуть полегчало. Я очень занята работой. Мы закончили все дела по устройству квартиры и понемногу ее обживаем. Труда было затрачено немало. Видно, как многому научился Павел, это дает надежду на будущее. Большую часть из того, что было нужно, сделал он, и уже без страха и волнения. Это лучший признак. Ты удивишься, как он похудел, это ему очень идет; вопрос только в том, как он все это выдержит?

При виде Павла, зашкуривающего рейки полок, покрывающего дерево лаком, привешивающего консоли к потолку, примеряющего новые шторы, у меня ноет душа. Завтра нас могут попросить и отсюда.

Дива устроилась хорошо, как никогда, работает очень усердно. У нее прекрасный сад, сама она хорошо выглядит. Вопрос в том, как долго она там пробудет. Надеюсь, что до конца лета. Мы переезжаем и не заботимся об авансе. Художнице посчастливилось продать 4 картины за два дня, в том числе известный тебе пейзаж Влтавы. На этой неделе к тебе прибудут две картины.

Я думала, что мы на лето уедем в Ждарки. Природа… и деньги не летят там с такой скоростью. Картошку и прочие овощи покупаем за полцены, молоко и творог Книтлы ссужают нам за бесценок. Так было прошлым летом. Но кто знает, что будет этим? Может, и они уже побоятся взять к себе евреев?

Так мы и живем. Лечим глаза, волнуемся за Юленьку, которая не так покакала, пьем витамины в таблетках, чтобы как-то компенсировать скудость питания, словом, пытаемся сохранять форму. Но достаточно прочесть газету, не между строк вовсе, а именно то, что там написано, сомнений не остается – нас хотят уничтожить. Это не способствует вдохновению, но придает кураж. Все нарисовать, все записать. Сдать дела.

24.4.1941

Моя дорогая девочка!

Твоему письму от 22 или 25.03 мы все трое были, как всегда, очень рады, а я особенно, поскольку ты постоянно вытягиваешь меня, как скрипящую телегу, из дерьма, и на какое-то время все возвращается на круги своя. Если ты соберешься с силами и еще раз изложишь те возражения, ответ на которые потерялся при переездах, то на сей раз я отвечу вразумительно и по порядку. Меня радует, что ты действительно достала и прочла все книги, о которых мы говорили. Я тоже ухватила кое-что из книг по искусству, которые, как мне кажется, тебе подойдут.

Частью комплексного представления об асинхронности переживания своего «я» является также и то, что известная сумма способностей падает на благоприятную почву и расцветает; другая часть продолжает питаться прежними представлениями; и еще одна часть, будучи лишена почвы, атрофируется или инкапсулируется, как инфузория, ждущая живительной капли непредсказуемо долго и кажущаяся мертвой до тех пор, пока не придет ее время.

Надеюсь, вскорости смогу послать тебе что-то из Клее.

Я поселилась внутри своих писем и, как червячок, прогрызаю дырки в памяти. Кого-то вижу как сейчас, а кто-то так и остался буквой, не номером, нет-нет, обычной буквой без человеческих очертаний. А господин К. – разве не буква? Буква. Но за ней стоит собирательный образ. Это – высокая литература, а не эпистолярный жанр, которым я спасаюсь от тоски в гроновской безнадеге.

Не знаю, смогла бы я изложить все это кому-нибудь, кроме тебя. Ты снова спрашиваешь меня о «содержании». Проще всего было бы прочесть «Искусство и общество» Вильгельма Хаузенштейна, два тома, вышедшие в изд-ве «Пипер» в Мюнхене. Это сочинение весьма интересно именно в том, что касается трактовки понятия содержания; пока приведу тебе несколько выдержек, которые мы обсудим более детально.

Попробую коротко сформулировать то, что я сама об этом думаю. Картина, как правило, несет лишь рудименты «содержания» (буквального). Но на основе ряда произведений искусства, принадлежащих определенной эпохе, можно сделать некоторые заключения о ее содержании, а именно о доминирующих настроениях или течениях мысли. Для того чтобы быть хоть в какой-то степени уверенным в правильности этих заключений, необходим солидный аппарат знаний.

К сожалению, я весьма смутно помню, что пишет Фробениус о наскальной живописи охотников (служившей, разумеется, целям колдовства, магии). Суть в том, что она стремится к максимальной достоверности, чтобы придать колдовству действенность. Намечается также путь, по которому должен пройти зверь, чтобы охотник наверняка мог его убить. Ферворн в «Психологии примитивного искусства» пишет: «Каждому, кто окинет критическим взглядом произведения искусства доисторического человека начиная с древнейших эпох и вплоть до новейших, бросится в глаза разительный контраст между искусством палеолитических охотников на мамонтов и оленей, с одной стороны, и народов эпох неолита, бронзы и железа, с другой.

Изображения оленей, бизонов и лошадей эпохи палеолита в подавляющем большинстве случаев отличаются поразительной жизненностью и верностью природе, тогда как идолы, петроглифы, фигуры животных и людей на урнах и бронзовых сосудах, относящиеся к более поздним эпохам, все без исключения выполнены в неподвижной, конвенциональной, стилизованной манере, без малейшего намека на достоверность и динамизм. Те – передают характерные особенности животного свободно, в виде наброска, скупыми линиями и в правильной перспективе, так что зрителю кажется, будто у него перед глазами живой объект, эти – с полным пренебрежением к анатомии и перспективе».

Ни мифология, ни легенды не составляют содержания, скорее они являются поводом или отправной точкой. Импрессионистам и повод неважен, для них главное – впечатление; абстракционисты считают, что можно отбросить предметность, чтобы наконец сосредоточиться на цвете (а сюрреалисты – на психическом состоянии).

Откуда этот переворот? От концепции души и основанного на ней разделения человеческого существа на тело и душу.

Негры, индейцы, островитяне южных морей, т.е. те народы, у которых представления о душе и религиозные идеи разрослись до такой степени, что поглотили всю их жизнь‚ являют нам примеры идеопластического искусства.

Пахнет паленым. Пшенная каша! Сверху еще ничего, есть можно, но нижний слой превратился в хрустящую коричневую массу, а уж что под ним… Я перекладываю то, что не спалила, в миску, черпаю ковшом воду из ведра и заливаю кастрюлю. Дом очень старый, трубы в нем проржавели настолько, что вода из крана стала коричневой. Умываться ею можно, но для варки приходится носить воду из колодца. Благо он во дворе.

Что у нас здесь замечательно, так это сад под самым окном. Весной это особенно радует глаз. Нарциссы и тюльпаны выстроились в шеренги, бело-желтая справа, красно-бордовая слева, мирный парад во время войны.

Павел спит, уронив голову на клавиши «Мерседеса». Адела засыпает прямо посреди разговора, а Павел – в паузах между делами. И просыпается легко.

Продолжим?

У тебя на лбу отпечатались кругляшки! Посмотри в зеркало! – Павел передергивает плечами, сгоняет сон. Притом что глаза у нас одинаковые, мои с трудом закрываются и с трудом открываются. Его же – в одно мгновение.

Мы стоим перед зеркалом, Павел стучит пальцами по лбу, набирает текст: «Хаузенштейн, прочесть два тома, издательство “Пипер”…»

Ой, у нас с тобой и лбы одинаковые!

Прогуляемся?

Ни за что! Загнанный зверь должен завершить свой трактат об охотниках.

Хаузенштейн говорит (опираясь на множество примеров), что искусство охотников развилось из чистой потребности в изображении (искусство ради искусства, никакой цели, никакой магии). «Изменения климата согнали оленей и мамонтов с насиженных мест и заставили людей изыскивать новые средства существования, а именно: скотоводство и земледелие. Новым художественным феноменом стал орнамент. Его шаблоны служили магическим целям; тот, кто изображает другого, завладевает его душой. Еще и по сей день австралийские аборигены не дают себя изображать; одна мать из суеверия не дала мне нарисовать ее годовалого ребенка, считая, что он может из-за этого умереть».

Мне тут тоже повстречалась цыганка с ребенком. Полнокровная, большеротая, в яркой цветастой косынке, она несла на прямых руках иссиня-бледного ребенка – голова откинута, глаза закрыты. Увидев меня с альбомом, она выставила вперед растопыренные пальцы. Как заклятие. Я написала эту картину по памяти и показала Зденке Турковой, а она и говорит: «Это была наша, гроновская цыганка». – «Почему была?» – «Потому что в Гронове больше нет цыган, их выслали с территории Протектората как расово чуждых». Зденка знает все. Нет, не все. Вот этого она наверняка не знает: напротив того места, где нас уничтожили, был цыганский лагерь.

Женщина наделена тонкой, высокоорганизованной нервной системой и мускулатурой глаза и руки. Она играет ведущую роль в новом типе хозяйства, в том числе в производстве керамики; свойственный женщине суеверно-заботливый дух становится одним из наиболее существенных факторов в возникновении геометрического орнамента (но я полагаю, ей не хватало тысячелетнего зрительного и чувственного опыта живого движения, присущего охотникам).

Если охотнику, кроме собственного существования, терять было нечего, жизнь примитивного земледельца и скотовода уже нуждалась в защите. Утратив первоначальную дерзновенность борьбы за существование, он переживает чувственные впечатления с мистическим страхом и пытается преодолеть их с помощью религиозной схоластики».

Нужно очень много знать, чтобы с пользой для дела продраться сквозь все эти гипотезы. Добавь к этому твои новоприобретенные сведения из Леви-Брюля, новые знания о методике, основательности и интуиции, почерпнутые у Мюнца, и ты поймешь, сколь ничтожно малое значение имеет буквальное или заданное названием содержание картины. Видишь, какой огромный период накопления и утрамбовки сотен сюжетов понадобился людям для того, о чем ты, собственно, спрашиваешь.

Так как Павел уже устал, на сегодня я заканчиваю и хочу только сообщить тебе еще несколько наиболее актуальных вещей.

1. Вероятно, нас посетят Буши – это плюс.

2. Наш договор истекает 30 июня – это минус. Надеемся, что сможем передать для тебя через Бушей красивый жакет.

О прочих наших личных обстоятельствах они тебе расскажут. Все передают тебе привет и обнимают. Ф.

Надо было закрыть миску крышкой и обернуть полотенцем. В чем теперь греть кашу? Бытовые неурядицы портят настроение. Я хватаю ни в чем не повинную кастрюлю, сыплю в нее песок, скребу железякой по дну.

Как только кончится это безобразие, мы наймем кухарку, прачку и полотера. Заживем как герои романов. Приемы, лакеи, ливреи…

Павел думает, что такое бывает только в книгах.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.