АВТОРИТЕТ

АВТОРИТЕТ

В сентябре 1786 года в Аннаполисе состоялось совещание, посвященное торговле между пятью штатами. В ходе дебатов выяснилось, что единственный способ разрешить торговые споры — в корне изменить Статьи Конфедерации, документ, служивший чем-то вроде конституции, закрепляя полномочия центральных органов и штатов. Один из участников встречи, Александр Гамильтон, составил смелое коммюнике, призывая 13 штатов прислать делегатов на Конвент в Филадельфию в мае следующего года для принятия новой конституции. Через два дня после встречи в Аннаполисе глава виргинской делегации Эдмунд Рэндольф уже был в Маунт-Верноне и вводил в курс дела его хозяина, который поддержал призыв Гамильтона: он всегда считал Статьи Конфедерации ущербным документом, «веревкой из песка». В октябре к нему приехали Джеймс Мэдисон и Джеймс Монро, тоже бывшие на совещании, и все вместе три дня разбирали по полочкам Статьи Конфедерации. Гости явно пытались вытащить Вашингтона из его «берлоги» и заставить заняться высокой политикой.

Осенью восстание фермеров охватило Массачусетс. Во главе его стоял Даниель Шейс, в свое время отличившийся в боях под Бостоном и получивший чин капитана милиционных сил. Его «войска», вооруженные вилами, облачились в старые мундиры Континентальной армии. «Ради бога, скажите мне, в чем причина всех этих потрясений, — писал встревоженный Вашингтон 22 октября Дэвиду Хамфрису. — Если требования законны, почему их не удовлетворяют? Если это просто распущенность, почему правительство сразу не вмешается?» «Они вмиг ощутили собственную бедность в сравнении с богатыми, — объяснил ему Генри Нокс, которого просили возглавить подавление восстания, — и хотят обратить частную собственность в общую». Его воспаленное воображение рисовало картину: по Новой Англии рыщет целая армия из двенадцати тысяч головорезов, бросивших вызов законному правительству. Хамфрис, со своей стороны, пророчил гражданскую войну.

В это же время Мэдисон сообщил Вашингтону, что виргинское Законодательное собрание намерено назначить его главой делегации штата на Конституционный конвент в Филадельфии. Отставной главнокомандующий оказался в неловком положении: он уже отказался от приглашения участвовать в съезде Общества Цинциннатов, намеченном на то же самое время — май 1787 года, — и дал понять, что не будет переизбираться его председателем, ссылаясь надела и расстроенное здоровье: приступы малярии и новой для него хвори — ревматизма. У него так разболелась рука, что нельзя было даже поднять ее или перевернуться в постели на другой бок. Поэтому 18 ноября он написал Мэдисону, что не сможет поехать в мае в Филадельфию; к тому же он еще в 1783 году пообещал, что не станет заниматься политикой.

Но не думать о политике было невозможно. В ноябре люди Шейса воспрепятствовали проведению судебной сессии в Вустере. Губернатор штата Бодуэн объявил руководителей восстания вне закона и назначил награды за их головы. В конце года Шейс попытался захватить арсенал в Спрингфилде, чтобы осадить Бостон, как в 1775 году; нападение отбили залпами картечи, несколько человек погибли. На следующий день подоспел генерал Бенджамин Линкольн с четырьмя тысячами солдат и рассеял отряд Шейса. Тогда он разбился на мелкие группы. Восстание грозило перекинуться из Массачусетса на другие штаты. «Горючий материал имеется в каждом штате, — писал Вашингтон Джеймсу Мэдисону, — и искра может зажечь пламя… Если мы не изменим нашего политического кредо, то надстройка, которую мы воздвигали в течение семи лет с такими большими издержками — золотом и кровью, — должна пасть. Мы стоим на краю анархии и беспорядка…»

Нокс разбил повстанцев; Шейс сдался и вместе с тринадцатью соратниками был приговорен к смертной казни. Теперь уже Вашингтон требовал проявить милосердие к побежденным, чтобы не создавать порочного круга жестокости и насилия. Они были помилованы.

Между тем законодатели Виргинии настаивали на том, чтобы именно Вашингтон представлял штат на Конвенте. По своему обыкновению генерал решил посоветоваться с друзьями и всю зиму переписывался с Мэдисоном, Хамфрисом, Ноксом и Джеем. Как и в 1775 году, больше всего его беспокоило то, что дело может «не выгореть». И что тогда о нем подумают? Весьма вероятно, что ему предложат стать председателем Конвента! Хамфрис был с этим согласен и считал, что, согласившись на участие в полузаконном собрании, Вашингтон рискует своей репутацией. Нокс советовал поехать, но предупреждал, что Конвент в самом деле может оказаться незаконным, поскольку не соблюдены процедуры, изложенные в Статьях Конфедерации. Зато участие Вашингтона привлечет к Конвенту северные штаты, которые бойкотировали совещание в Аннаполисе. Джей прислал набросок будущего государственного устройства с разделением властей: пусть одни издают законы, другие исполняют, а третьи судят. Вашингтон начал колебаться: а вдруг его неучастие расценят как отречение от республиканских принципов?

К мучительным раздумьям добавились семейные проблемы: в начале января скончался брат Джек, и Мэри Болл, оставшись без его поддержки, опять была недовольна старшим сыном, хотя тот не получал с принадлежащей ей фермы ни пенни, при этом платил за нее налог на землю и рабов. «С меня сейчас требуют больше пятисот фунтов, 340 с небольшим — только налог за 1786 год, и я не знаю, где или когда смогу раздобыть хоть один шиллинг для его уплаты, — писал Джордж матери 15 февраля. — За последние два года я не собрал урожая. В первый год я был вынужден покупать зерно, а в этот год мне нечего продать, моя пшеница столь дурна, что я ни сам не могу ее есть, ни другим продать, табака же нет вовсе. Те, кто должен мне денег, не могут или не хотят платить, не будучи понуждаемы к тому судом… тогда как мои расходы на содержание семейства и гостей, которые постоянно у меня бывают, непомерно высоки — гораздо выше, чем я могу себе позволить, не продав части своего поместья, что я и намерен сделать, чтобы не погрязнуть в долгах… Вот каково мое истинное положение». К письму он приложил 15 гиней.

Двадцать восьмого марта Вашингтон написал губернатору Рэндольфу: он покоряется судьбе и готов поехать на Конвент. Но в конце апреля, когда он уже собирался отправиться в Филадельфию, держа больную руку на перевязи, его вдруг срочно вызвали во Фредериксберг вестью, что его мать и сестра при смерти. Тревога оказалась ложной, но Вашингтон действительно нашел мать сильно изменившейся: она страшно исхудала (у нее развился рак груди). Похоже, Джордж был не в курсе, что она так серьезно больна. Бетти поправилась, однако была поражена видом сильно постаревшего брата. В общем, семейная встреча оставила тяжелый осадок в душе каждого. К тому же Вашингтон узнал, что лишился закадычного друга — 3 апреля в Англии скончался Джордж Уильям Фэрфакс.

На рассвете 9 мая 1787 года Джордж Вашингтон отправился навстречу судьбе в сопровождении верного Билли Ли и еще двух рабов — Джайлза и Париса. У него раскалывалась голова, да и желудок был расстроен — скорее всего, на нервной почве. Мало того что он не ждал ничего хорошего от Конвента, так еще и ума не мог приложить, где взять денег, чтобы расплатиться с долгами и свести концы с концами. Марта с ним не поехала; хватит, она уже помоталась по лагерям и чужим квартирам; не девочка уже, да и за детьми кто присмотрит?

От Честера до Филадельфии генерала провожали процессия из сановников и отряд легкой кавалерии. При въезде в город артиллерия дала 13 залпов, офицеры салютовали, звонили колокола. Несмотря на отвратительную погоду, восторженная толпа заполнила тротуары. Вашингтон вынул руку из повязки, и газета «Пенсильвания пакет» радовалась тому, что «наш старый и верный командующий предстал в расцвете здоровья и славы».

Вашингтон поселился у Роберта Морриса, а свой первый визит вежливости нанес достопочтенному Бенджамину Франклину. Старику было уже за восемьдесят, он тоже мечтал уйти на покой, но 18 октября 1785 года, вернувшись из Франции, был избран губернатором Пенсильвании. С Вашингтоном они не виделись с 1776 года. Франклин мучился от подагры и камней в почках, но ради гостя откупорил бочонок темного пива.

Конвент должен был открыться 14 мая, однако вовремя прибыли только делегации Виргинии и Пенсильвании, а для кворума требовалось присутствие представителей семи штатов. Коротая время, Вашингтон засыпал своего нового управляющего Джорджа Огастина советами по ведению хозяйства. Попутно он разрешил проблему с Обществом Цинциннатов: вместо посещения собраний пообедал вместе с двумя десятками его членов, а 18 мая согласился на свое переизбрание председателем, дав понять, что будет лишь «свадебным генералом». Пока же он вращался в лучшем обществе и возобновил дружбу с богатым семейством Пауэлов, причем в большей степени не с Сэмюэлом, а с его супругой Элизабет — очаровательной, эрудированной и умной женщиной, правда, опечаленной недавней смертью двух своих сыновей.

Пунктуальная виргинская делегация заседала каждый день по два-три часа и выработала план будущего государственного устройства: три ветви власти, двухпалатный Конгресс с пропорциональным представительством. Мэдисон и Вашингтон, ратовавшие за сильную центральную власть, одержали победу в диспуте над Рэндольфом и Джорджем Мэйсоном. Наконец, в пятницу 25 мая кворум был обеспечен и Конвент открылся официально. Было решено, что Франклин выдвинет кандидатуру Вашингтона в председатели, но старик расхворался из-за сырой погоды и попросил сделать это Роберта Морриса. (Впоследствии Франклин всё-таки посещал заседания Конвента; его носили в паланкине четверо заключенных местной тюрьмы.) Вашингтон был избран единогласно, а секретарем стал майор Уильям Джексон, бывший штабист генерала Линкольна.

Председатель занял свое место на возвышении, где стоял деревянный стул с высокой спинкой, на которой было вырезано восходящее солнце. На нем был старый военный мундир. Он произнес небольшую речь, заявив, как и 12 лет назад, что не подходит для этой роли и просит заранее простить, если он с ней не справится. И работа началась.

Что бы Вашингтон ни говорил, он идеально подходил для роли председателя-спикера, обязанного сохранять нейтралитет. Само его присутствие внушало американцам уверенность в том, что делегаты заняты делом, а не подковерной борьбой. Вашингтон считал дебаты настолько важными и секретными, что даже в личном дневнике не намекал на их содержание, а однажды устроил строгий выговор легкомысленному депутату, оставившему листок с записями на столе.

Заседания продолжались каждый день с десяти утра до четырех пополудни, в остальное время делегаты были предоставлены самим себе. Вашингтону удавалось побыть одному лишь рано утром, во время верховых прогулок в компании раба Джайлза. Куда бы он ни направился, его встречали, словно главу государства; толпы ходили за ним следом. В начале июня он уступил настойчивости генерала Миффлина и устроил смотр пехоте, кавалерии и артиллерии Филадельфии. Вашингтон был нарасхват: то он пил чай с депутатами в «Сити-Таверн» или «Индиан Куин», то обедал с членами американского ирландского общества Святого Патрика, то посещал анатомический музей, то позировал художникам. Оставаясь «над схваткой» во время работы, он и в быту не допускал никакой фамильярности. Однажды Александр Гамильтон предложил Гаверниру Моррису пари: он оплатит ужин для дюжины делегатов, если тот подойдет к Вашингтону, хлопнет по плечу и скажет: «Мой дорогой генерал, как я рад видеть вас в добром здравии». Моррис попробовал — и сильно пожалел об этом: Вашингтон обернулся и молча смерил его ледяным взглядом. Впрочем, он сильно оживлялся, когда разговор касался интересных ему тем: однажды посетил мельницу на реке Скулкилл и замучил ее владельца вопросами, а будучи в гостях у Франклина, изучал изобретенные хозяином механизмы и восхищался катком для отжима белья после стирки.

Начало работы Конвента было обнадеживающим: делегаты выказывали редкостное единодушие. Но со временем возникли и разногласия, в основном связанные с принципом представительства, так что июнь выдался жарким — и в прямом, и в переносном смысле. Джеймс Мэдисон выступал за прямые выборы палаты представителей на пропорциональной основе; его поддержали делегаты от густонаселенных штатов. Но Уильям Патерсон из Нью-Джерси выдвинул план равного представительства штатов в Конгрессе. Вашингтон не высказался по этому поводу, хотя поддерживал Мэдисона. Тогда Ганнинг Бедфорд из Делавэра выступил с пламенной тирадой против больших штатов, намекнув на отделение малых: «Есть иноземные державы, которые возьмут нас за руку». В начале июля Александр Гамильтон, временно возвратившийся в Нью-Йорк по делам, написал Вашингтону записку: «Боюсь, мы упустим золотую возможность спасти американскую империю от разобщения, анархии и страданий». Два оставшихся делегата от Нью-Йорка уехали 5 июля и больше не вернулись.

Первая страница Конституции США. 17 сентября 1787 г.

Последняя страница Конституции США с подписями членов Конституционного конвента. Обведена подпись Вашингтона

Это лишь утвердило Вашингтона в его убеждении, что стране жизненно необходима сильная центральная власть, способная возобладать над местечковым эгоизмом. Он умолял Гамильтона вернуться. В середине месяца пришли к неуклюжему компромиссу: малые штаты получат равное представительство в сенате, а нижняя палата будет избираться по пропорциональной системе.

Не менее горячие споры разгорелись по поводу рабства. Некоторые делегаты с юга даже пригрозили покинуть Конвент, если кто-то станет покушаться на их традиции. Договорились, что в тексте конституции не будет термина «рабство». При определении размеров представительства ³/₅ рабов будут учитываться как население штата (рабы составляли 40 процентов населения Виргинии и 60 процентов населения Южной Каролины). В работорговлю никто не будет вмешиваться еще по меньшей мере 20 лет, а хозяева беглых рабов смогут получить их обратно даже из «свободных» штатов.

По поводу исполнительной власти единодушия также не наблюдалось. Идея о полномочном президенте, независимом от законодательного органа и способном накладывать вето на законы, кое-кому казалась еретической, попыткой насаждения монархии в новой упаковке. Бенджамин Франклин вообще предлагал учредить вместо президента небольшой исполнительный комитет. Весьма возможно, что первый президент окажется порядочным человеком, говорил он, но где гарантия, что его преемник не приберет к рукам всю власть? В результате за Конгрессом закрепили значительные полномочия, в том числе право объявлять войну.

Время шло, работа продвигалась с трудом, и Вашингтон порой позволял себе вставлять замечания, чтобы вывезти буксующий воз на торную дорогу. Например, когда один делегат предложил закрепить в конституции численность постоянной армии, ограничив ее тремя тысячами солдат, Вашингтон сухо заметил: уж конечно, никакая иностранная держава, решившая захватить США, никогда не выставит против нее больше трех тысяч воинов. А когда решался вопрос о том, скольких людей должен представлять каждый член Конгресса, он высказался в пользу тридцати тысяч вместо сорока (так и решили). Зато он полагал, что большинство в Конгрессе, способное отменить президентское вето, должно составлять не менее чем три четверти, но в итоге остановились на двух третях.

«Командировка» сильно затянулась, Вашингтон томился. Дела в Маунт-Верноне всё никак не шли на лад: урожай пшеницы 1787 года погубили засуха и нашествие долгоносика. Однажды Вашингтон с Робертом Моррисом съездил на рыбалку и на обратном пути завел разговоры со встречными фермерами, выуживая у них информацию о выращивании гречихи. В указаниях Джорджу Огастину он настаивал на продолжении экспериментов с севооборотом, велел ему высевать новые злаки — пшеницу, ячмень, овес, рожь, гречиху, кукурузу, а также клевер, луговой ржанец, тыкву, картофель, репу и лен. Он не мог дождаться окончания заседаний Конвента. Наконец 12 сентября делегатам раздали отпечатанные экземпляры текста Конституции США, и Вашингтон, разбирая его вместе со всеми, лично внес необходимые исправления. Он признавал, что документ несовершенен, но рассчитывал, что в ходе внесения поправок он будет улучшен. Главное — в стране, наконец, установится порядок, а значит, можно будет продать свои земли по достойной цене, а не по два доллара за акр, как ему предлагали. (Эти надежды не оправдались, и Вашингтону, чтобы расплатиться с долгами, пришлось продать 32,373 акра земли в Огайо.)

И вот в понедельник 17 сентября 1787 года была «единогласно» (из пятидесяти пяти делегатов к концу заседаний остались 42, а подписали документ 39 человек) принята Конституция США из семи статей: о полномочиях законодательной, исполнительной и судебной властей; о равноправии штатов; о внесении поправок в Конституцию; о соотношении законодательства федерации и штатов и признании долгов; о ратификации Конституции. Документ одобрили 11 штатов; штат Нью-Йорк представлял один Гамильтон; Рэндольф и Мэйсон от Виргинии и Элбридж Джерри из Массачусетса подписывать отказались, Род-Айленд вообще бойкотировал Конвент. Мэйсон заявил, что новое правительство «выродится либо в монархию, либо в тираническую аристократию». Вашингтон воспринял его слова как личное оскорбление, и их тридцатилетней дружбе пришел конец.

Согласно последней статье, для вступления Конституции в силу было достаточно, чтобы ее ратифицировали специально созванные конвенты девяти штатов, хотя Бенджамин Франклин настаивал на ратификации всеми тринадцатью штатами: для всех или ни для кого; так что окончательного согласия достигнуть не удалось.

В последний день работы Конвента Франклин сказал нескольким делегатам, что раньше никак не мог понять, восходит или заходит солнце на спинке стула Вашингтона, а вот теперь видит, что всё-таки восходит. Все пошли в «Сити-Таверн» выпить «на посошок».

Восемнадцатого сентября Вашингтон пустился в обратный путь в своей карете, подновленной в Филадельфии (в окна вставили стеклянные окна, сделали латунные накладки, набили подушки для сидения, постелили на пол ковер). Он так спешил добраться до дома, что чуть не погиб: после проливных дождей реки разлились, но он не желал ждать, пока вода спадет, и решил ехать по старому прогнившему мосту. Одна из лошадей оступилась и сорвалась с моста, увлекая за собой другую, а вместе с ней и карету, в бурлящий поток. По счастью, находившиеся поблизости мельники обрубили постромки и предотвратили несчастье. На закате 22 сентября карета въехала во двор перед усадьбой.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.