Коктейль под названием «Мотивация»

Коктейль под названием «Мотивация»

Не так часто, но встречаются люди, для которых стремление к успеху так же естественно, как стремление любителя пива, пропустившего три-четыре кружечки, к заведению о двух дверях, на которых изображены мужской и женский силуэты. Они даже не задумываются, что именно влечет их к заветной цели. Просто очень хочется.

Большинство же соискателей успеха в большей или меньшей мере задумываются о мотивах, которые влекут вперед и вверх. Если не по отношению к себе, то перемывая косточки другим.

Я уже упоминал о том, что успех не приходит сам по себе. Процесс его достижения описывается многими глаголами: «искать», «ловить», «зарабатывать», «добиваться», «завоевывать»… Каждое из этих действий требует затраты времени, нервов, средств, «пота и крови». И все же миллионы людей, активнейшая и, преимущественно, лучшая часть человечества, и тысячи лет назад, и сегодня ищут, добиваются, ловят, завоевывают…

Зачем?

Нужна им эта суета сует?

Задайте эти вопросы успешным людям даже одной профессии – и вы услышите много разных ответов.

Кто-то из актеров, например, скажет: «не могу жить без аплодисментов», другой признается: «мне интересен сам процесс» (т. е. у него любовь к искусству), третий таким образом зарабатывает хлеб насущный («я люблю жить хорошо, но ничего другого делать не умею»)…

Почти то же самое вы услышите от представителей науки, врачей и педагогов, конструкторов и архитекторов, сценаристов и режиссеров, спортсменов и тренеров…

У людей в погонах свои «фишки». У одного – жажда вести за собой тысячи людей, вершить великие дела… У другого – выйти на пенсию в пятьдесят лет. У третьего – чтобы при этом все ему «брали под козырек»…

Скорее всего, никто из опрошенных в своем ответе не лукавит. Он говорит правду. Но, во-первых, это его личная правда. Во-вторых, это не вся правда, а полуправда (может, четвертушка, даже сто граммов правды). Потому что нет человека, которого к успеху двигал бы только один мотив. Всегда есть и другие, послабее, действующие периодически, запрятанные в самых далеких закоулках души.

Но мотивов всегда несколько. И они всегда – коктейль.

По причине человеческой индивидуальности типового рецепта не существует. Довольно печальное наблюдение: рецептура такого коктейля, даже составленного на основе правильных заповедей (от буддистских заветов до кодекса строителей коммунизма), на величине успеха чаще всего сказывается отрицательно.

Я попытаюсь рассказать о вкусе некоторых ингредиентов коктейля под названием «Мотивация успеха». Их выбор определяется и тем, что каждый из них я имел удовольствие продегустировать лично.

Как-то мне на глаза попала статья по социологии, в которой довольно убедительно утверждалось, что брак по расчету более устойчив, чем по любви. Вполне может быть.

Любовь подобна случайно подхваченной болезни: заболел – потерял рассудок – выздоровел – опять заболел…

Правда, уже другой болезнью…

А расчет есть расчет. Выполняется он на трезвую голову. Рисуем табличку: плюсы в левой колонке, минусы – в правой. Плюсов больше, чем минусов – под венец. Больше минусов – извините, не судьба.

Но здесь без оговорки не обойтись: погоду тоже прогнозируют на основе расчетов…

Я вспомнил о «любви» и «расчете» в связи с тем, что, в отличие от семейной жизни, любовь к делу, которым занимаешься, является наиболее устойчивой. Любимому делу изменяют гораздо реже, чем еще недавно изменял (изменяла) любимой женщине (мужчине). Думаю, что профессиональное неравнодушие, увлечение является самой органичной, а, следовательно, комфортной причиной стремления к успеху. Как и любовь между мужчиной и женщиной, она непознаваема и соединяет в себе многое. В том числе, стремление к самореализации, желание показать себя в лучшем виде, кураж…

В этом случае для вас приоритетным становится не проявление успеха (награда, повышение, гонорар…), а сам процесс работы.

Советские времена. В магазине ткани хорошо одетая женщина подзывает продавщицу.

– Мне, пожалуйста, четыре метра этой ткани (показывает на рулон).

– Но это ткань для ночной рубашки!

– Я знаю.

– Вы покупаете для себя?

– Да.

– Но вам хватит двух с половиной метров…

– Милочка! У меня муж научный работник. А для них главное – поиск, а не результат.

Среди людей, с которыми мне довелось работать, не менее половина были те, для кого не единственным, но главным стимулом успешной карьеры была возможность самореализации. Себя я отношу их числу. Доказать это непросто, но попытаюсь.

Когда в 1990 году председатель Пермского облисполкома Виктор Петров предложил мне стать одним из его заместителей, первая реакция была отрицательной: три предыдущих года потребовали от меня больших усилий, чтобы поставить на ноги Пермский отдел Института экономики. Одновременно я оставался заведующим кафедрой в университете, где все было отлажено, в том числе человеческие отношения. На новой должности я, к тому же, солидно терял в оплате.

Бросать все и начинать сначала в совершенно новой для меня ипостаси (прежде я никогда не работал в аппарате)?

Но почти сразу я задал себе вопрос: по какому поводу ты радовался неделю назад?

Накануне раза два-три я убеждал зампреда облисполкома Бориса Мазуку, курирующего экономику, сотворить нечто рыночное (что конкретно, не помню). Он осторожничал, не говорил ни да ни нет. И вдруг звонок: «Знаешь, Евгений Саулович, пришла мне в голову мысль…». И почти один к одному излагает то, в чем я пытался его убедить. Естественно, я ответил, что это отличная идея…

Сижу я напротив В. Петрова и думаю: а ведь если соглашусь, то мне никого не придется уговаривать, я получаю возможность реализовывать мои идеи, проекты, которые, в той или иной степени готовности, лежат на полках или бродят в голове! При всех «за» и «против» этот аргумент стал решающим.

Самый простой, лежащий на поверхности, мотив добиться успеха – материальный.

Для «птицы среднего полета» каждая ступенька служебной лестницы – это возможность получить прибавку к зарплате, предпосылки улучшить свои жилищные условия. В советское время успех проявлялся, в основном, в не денежной форме: прикрепление к престижному лечебному заведению, к закрытому спецбуфету или столу заказов (в столице – к «кремлевке»). Последнее проявлялось в периодическом доступе к баночке икры, отечественной балыковой колбасе и финскому сервелату, коньячку и даже, страшно подумать, к чешскому пиву. Атрибутами успешности были также путевки в «цековские», «совминовские», ведомственные санатории.

Для сегодняшних орлов бизнеса, парящих высоко в небе, успех материализуется по-иному: переход от блокирующего в контрольный пакет акций, еще одна поглощенная компания конкурентов, яхта на один метр длиннее, чем у Дерипаски, покупка телеканала, который пять лет говорил о тебе всякие гадости…

Материальный стимул успеха понятен каждому и относится к числу эффективно действующих для подавляющего числа людей.

Оставшаяся часть населения заслуживает того, чтобы о ней поговорить подробнее. Я делю ее на три категории.

Первая равнодушна к материальным благам по очень уважительной причине: они считают, что у них и так все есть. Дело даже не в сумме банковских счетов и числе объектов принадлежащей им недвижимости и «движимости». С этим у них тоже все в порядке. Но главное – эти люди хорошо воспитаны и по своему менталитету не жадные.

Вторая – бессребреники, тончайшая, исчезающая прослойка общества, представители которой добросовестно трудятся и, не являясь зажиточными, равнодушны к материальным благам.

Третья – «пофигисты». Этим все «по фиг», «до лампочки». И сама работа, и успех, и его материальная составляющая. Психологически это люди слабые, безынициативные, часто завистливые. Как ни странно на первый взгляд, но «кнут» или «палку», насилие над собой они воспринимают как должное.

Работая в РАГСе[147], я был научным руководителем одной исследовательской работы с солидным бюджетом, позволяющим заключить договор с таксопарком на регулярное обслуживание. Два года меня возили одни и те же водители, с которыми я, как обычно, вел разговоры «за жизнь» вообще и как на нее заработать – в частности. Короче, о режиме работы и заработках таксистов я был осведомлен.

Во время отпусков и командировок проректора по науке В. Чичканова я оставался за него «на хозяйстве» и редко, но пользовался его служебным автомобилем. Водитель проректора постоянно жаловался на низкую зарплату, на «не ту» машину, на «не то» начальство.

Однажды, когда он вновь завел свою песню, я посоветовал:

– Если все так плохо, иди на такси. По крайней мере, зарабатывать там будешь в два-три раза больше.

Ответ был откровенным:

– Так там же сейчас порядка нет, никто никого не погоняет. Хочешь – выезжай в шесть утра, хочешь – в одиннадцать, никто слова не скажет. Там я вообще на работу ходить не буду.

Такой ход мысли не безынтересен, но не нов. Году в 1970-м или 1971-м, работая в ППИ, я был направлен во главе двух групп студентов на уборку картофеля в Чернушинский район Пермской области.

В день прибытия я встретился с бригадиром, и мы согласовали план наших действий: в 7.00 я поднимаю дежурных, в 7.30 общий подъем (в это же время приходит картофелекопалка), в 8.15 – завтрак, в 9.00 приходят машины с мешками, и студенты приступают к уборке.

Мы из минуты в минуту встали, приготовили завтрак, «зарядились» и вышли на поле. На поле – безлюдье и тишина…

Благо, накануне я поинтересовался, в каком доме жил бригадир, и в 9.30 уже стучал в его дверь. Дверь была не заперта. Бригадир одетый спал на кровати безмятежным сном. Рядом стояла недопитая бутылка с самогоном. Во мне проснулся мастер прокатного стана: не без применения физической силы я вывел его из этого счастливого состояния, поставил в вертикальное положение и, держа за грудки, с использованием ненормативной лексики, кратко изложил все, что я думаю о нем, о его близких родственниках и об основах колхозного строя…

Через полтора часа техника прибыла на поле.

Не скажу, чтобы эта экзекуция доставила мне удовольствие. Вечером я взял в сельпо бутылочку и направился в тот же самый дом снимать напряженность.

Как пишут в дипломатических протоколах, «встреча прошла в атмосфере взаимопонимания и взаимоуважения». «Другая сторона» признала неправильность своих действий и заявила: «Я бы на твоем месте еще не так врезал»…

Налив «по последней», я обратил внимание на убогость жилища моего собеседника, на царящий в нем бардак и решился задать не совсем тактичный вопрос:

– А что у тебя в доме так хреново? Зарабатываешь мало или достать не можешь?

Впервые за весь день боевых действий мой партнер по социалистическому разделению труда обиделся:

– Мне на все хватает! Трудодней[148] на пол-литра в день всегда набегает, закусь – вот она, в огороде. А мебеля полированные нам не нужны. Пусть куркули из Березовки за них ломаются…

Уже потом я узнал, что в деревне Березовке размещалась одна из трех бригад колхоза. Если люди из двух других жили в этих краях испокон веков, то «березовские» были вторым и третьим поколением раскулаченных (куркулей), высланных откуда-то из Черноземья в годы коллективизации. К тому времени колхозная уравниловка еще не отбила у них стремление к труду, к аккуратности, привычку к более-менее достойному образу жизни.

Теперь о причине того, что именно «пофигистам» я уделил столько внимания в книге, посвященной успеху, удаче.

В общепризнанном понимании слова «успех» это явление к ним отношения не имеет. Хотя сами они так не думают и, за исключением не так уже частых приступов черной зависти, даже жалеют тех недоумков, которые день за днем, с утра до вечера вкалывают неизвестно для чего. Приступы черной зависти появляются у них по случаю приобретения соседом чего-либо стоящего (в 1960–1970-е годы, например, – телевизора, мотоцикла). За последний век массовые приступы проявлялись в особо опасной форме революции (с поджогами домов буржуев) и раскулачивания.

О «пофигистах» забывать нельзя. Потому что «пофигист» может оказаться и с высшим образованием, и даже при приличной должности. И мое искреннее соболезнование, если он оказался вашим партнером или подчиненным.

Целый букет мотивов к достижению успеха содержат два слова: «моральные стимулы». Чего только там нет. Звезды на погонах, ордена и медали на груди, грамоты и дипломы в рамках на стене. Ласкающие слух титулы: «заслуженный», «народный», «почетный», «лауреат», «академик», «чемпион», «победитель»… Несравненное ни с чем удовлетворение, получаемое от аплодисментов восхищенных зрителей. Знаки внимания со стороны людей, мнением которых дорожишь.

Наличие сформировавшихся веками ступеней моральной оценки успеха можно обнаружить в любой сфере человеческой деятельности.

На этом принципе построено прохождение военной службы: от лейтенанта до полковника – шесть ступенек, подъем на каждую из них не прост, но реален для большинства. Для узкого круга особо талантливых и (или) удачливых предусмотрен генеральский «лестничный марш». Его цену четко охарактеризовал пермский облвоенком Анатолий Самойлов, обмывая свои генеральские погоны: генерал – это не звание, это счастье!

Менее известны (и популярны) аналогичные классные чины государственной службы.

В науке таких ступенек четыре: кандидатская и докторская степени, две академические ступени, эквивалентные получению генеральского звания.

Звания заслуженного и народного артиста, спортивные разряды… Впрочем, не только спортивные. Для тех, кто разбирается, слова «токарь шестого разряда» значат очень много…

Преодоление каждой ступеньки – событие, праздник, ритуал (с новой «звездочкой» в стакане водки). А праздник – стимулирует!

В начале 1970-х я спросил у «голоса» пермских праздничных демонстраций[149], прекрасного драматического актера и рассказчика анекдотов Виктора Саитова: почему, судя по доске объявлений его театра, им всегда требуются рабочие сцены, но никогда – артисты? Хотя знал, что зарплата у рабочих была не меньше, чем у артистов.

Витя выдержал классическую сценическую паузу и ответил вопросом на вопрос:

– А тебе приходилось получать в свой адрес аплодисменты? Только не дежурные, настоящие.

Теперь уже не сценическую, а вынужденную паузу сделал я. Потому что вспомнил, что несколько раз в жизни и мне перепадали настоящие аплодисменты. Когда на беговой дорожке переполненного чусовского стадиона «Металлург» я «наказывал» своих пермских, березниковских или лысьвенских соперников, не менее тысячи болельщиков скандировали мое имя. И это было что-то…

Не далее как через год-два мне посчастливилось заслужить овации в относительно небольшой, но взыскательной аудитории – в Краснокамске, на городском партийно-хозяйственном активе.

В эти времена в сети партийной учебы изучали курс «Управление». Я читал лекцию, совпадающую с темой почти завершенной докторской диссертации: «Управление техническим прогрессом на промышленном предприятии». Главная мысль заключалась в разъяснении разницы между двумя процессами: повседневным производством и техническим развитием. Первый был устоявшимся, его можно было планировать с большой точностью. Второй процесс – создание и внедрение нового. Процесс творческий, рискованный. Когда задуманное может свершиться, а, может быть, и нет. Делался вывод: во втором случае следует предусматривать резервные пути, варианты, средства.

После завершения лекции, которую я прочитал для актива Пермского обкома, ко мне подошел секретарь Краснокамского горкома КПСС Мочалов и предложил в ближайшую субботу повторить ее для краснокамцев. Он знал, что у меня были там хорошие знакомые:

– Начнем в 10, к 11.30 закруглим, а потом известная вам компания, банька, шашлычок.

В 11.15 я закончил лекцию. Председательствующий для проформы спрашивает у аудитории:

– Вопросы есть?

Всем на удивление, крупный, килограммов на сто, мужчина из первого ряда поднимает руку.

– Товарищ доцент! Мне ваша лекция понравилась. Вот только одно не понял: что значит сделать поправку на риск, на творческий фактор?

В ту пору еще был жив Михаил Шолохов, и я решил воспользоваться его известностью и авторитетом. Обращаюсь к залу:

– Мы можем заказать Михаилу Александровичу Шолохову новый роман объемом в 400 страниц?

Зал дружно отвечает:

– Можем!

– А новый шедевр?

В зале разброд и шатания. Кто «за», кто «против». Отвечаю сам:

– Я считаю, что нет, несмотря на его талант. Может получиться что-то выдающееся, но может и не получиться! Понятно?

Мой оппонент вдруг громко и четко произносит:

– Нет, не понятно!

В растерянности смотрю на него, вдруг обращаю внимание на его сизый нос и, раздвинув указательный и большой палец по вертикали, задаю вопрос:

– Употребляете?

– В меру, в меру!

– Тогда поймете. Бывает же иногда: водка – холодная, закуска – все, что пожелаешь, компания – все свои в доску… А не идет!

Двухметровая фигура встает, секунды две молчит, а потом радостно, на весь зал:

– Понял! Понял!

В этом случае пьянящее чувство творческой победы я ощутил с некоторым сдвигом во времени. Когда после парилки наша компания уселась за стол, хозяин произнес тост: «За уважаемого гостя, благодаря которому стены нашего зала заседания услышали овации, каких никогда в них не было до сих пор и вряд ли прозвучат в обозримом будущем»…

Через 20 лет это подзабытое и ни с чем не сравнимое ощущение вновь, как молодое, вернулось, когда наши студенты с бурным восторгом встречали шутки своих преподавателей, звучавшие со сцены Пермского университета во время студенческой театральной весны…

Последние и самые дорогие для меня настоящие аплодисменты я услышал летом 1998 года. Это произошло во время празднования Дня города в чусовском Дворце металлургов. Ведущий вечера объявил: «Слово предоставляется министру Российской Федерации, нашему земляку Евгению Сапиро». И, как по команде, все присутствующие в зале встали…

В те секунды, что я шел к сцене, передо мной промелькнули и родители, и военное детство, и «та заводская проходная, что в люди вывела меня»[150]…

Что тут говорить… Аплодисменты, признательность сотен людей – это наркотик. И «слезть с этой иглы» дано не каждому. Да и… надо ли?

Не последним цветком в букете «моральные стимулы» является честолюбие.

Думаю, что понятию «честолюбие» несколько не повезло. Чаще всего оно преподносится как негативное качество человека. А это далеко не всегда соответствует истине.

В словаре «честолюбие» трактуется как «жажда известности, почестей, стремление к почетному положению»[151]. Такое стремление является достоинством человека или его недостатком?

Честолюбие – категория весьма противоречивая. Это антипод вроде бы однозначно «положительного героя» – скромности. Если бы эти два человеческих качества можно было измерить количественно и «положить» на график, то максимальное значение скромности соответствует нулевому честолюбию. На другом конце оси координат все наоборот: максимум честолюбия, ноль скромности.

Далеко не всякий психотерапевт может определить ту «критическую точку», до которой накапливается здоровое честолюбие, чтобы, перевалив этот рубеж, превратиться в нездоровое, выдавливающее из человека остатки, как правило, дефицитной скромности. Тем не менее, очевидно, что в разумных дозах это качество необходимо любому, кто стремится к успеху. Независимо от сферы деятельности.

Если бы мне пришлось отвечать на вопрос, является ли для меня честолюбие движущей силой карьерного роста, то пришлось бы ответить:

– Каюсь, грешен!

Отлично помню удовлетворение от своего первого служебного кабинета – кабинета заведующего кафедрой. И не только оттого, что удобнее стало работать. Ласкала взгляд табличка на двери с фамилией и регалиями. И, конечно, на очередной карьерной ступени первого вице-губернатора персональная машина и спецсвязь в ней (занимающая, кстати, половину багажника) обеспечивали не только мобильность и оперативность в работе… Первое время пребывания в должности министра приятно удивляла легкость доступа к заповедным местам (закрытая зона Кремля, премьерский блок Белого дома), и к их обитателям («первым телам»).

Приятно было пошутить, перефразируя известный анекдот: думал ли ты, Сапиро, что когда-нибудь будешь спать с женой сенатора (министра)?

Возвращаясь к противоречивости «честолюбия», ради научной объективности и собственного оправдания добавлю пару слов по этому поводу.

Если без лукавства, то честолюбие – это еще и желание похвастаться перед людьми собственными успехами. Что в этом плохого, если таковые успехи действительно имеются? Особенно, если это «хвастовство» – твой отчет перед дорогими тебе людьми.

У моего друга Владимира Мовчана дома висит незабываемая фотография. На водительском месте крутого «Мерседеса» крупным планом запечатлена маленькая, сухонькая пожилая женщина в деревенском платочке. На ее лице одновременно и самоирония (смотрите, куда я уселась!) и уверенность в том, что она на этом месте по праву.

По праву, потому что это машина ее Вовки, который когда-то ушел из родного нищего дома служить в армию, а теперь – полковник, уважаемый человек – приехал отчитаться перед мамой о своем житье-бытье…

Я уверен, что высокая оценка этого бытия, услышанная от мамы, явилась для полковника Мовчана более ценной, чем именной пистолет, который вручили ему накануне, несмотря на то, что этой наградой он очень дорожит.

Подобную (полковничью) историю мне рассказывал и наш общий друг сенатор Валерий Федоров.

Отец Валерия Ивановича – из тех ковровских мастеровых, руками которых в самом прямом смысле создавалось славное русское оружие. Ковров – город небольшой, все друг друга знают, тем более что Иван Федоров был в нем человек не последний. Домой в отпуск Валерий Иванович приехал вскоре после получения полковничьего звания и, соответственно, положенной по рангу папахи.

Когда отец с сыном собрались вместе пройтись по городу, полковник начал одеваться в «гражданку». Эта попытка была немедленно и категорически пресечена Федоровым-старшим: «Надень форму и папаху!»

Потом они шли по улице рядом, и каждый третий встречный почтительно здоровался с отцом, и каждому из них он гордо представлял:

– Мой сын. Полковник!

Рассказывая это, Валерий Иванович посетовал: «Жаль, что отец не дожил до того времени, когда мог представить меня землякам генерал-полковником».

И я его понимаю. Отчитаться перед своими родителями о назначении федеральным министром я смог только перед их могилами на пермском кладбище…

Договорившись, что мотивация удачи – это коктейль, никак не уйти от вопроса: а каково распределение в этом коктейле моральных и материальных стимулов, мотивов?

В конце 1960-х на научном семинаре, который проводил основатель экономического факультета Пермского университета доцент И. Сандлер, обсуждалась тема соотношения материального и морального стимулирования работников. Докладчик построил график, из которого было видно, что при низкой оплате моральные стимулы почти не действуют и в разы уступают материальным. Но когда человеку уже хватает на кусок хлеба и крышу над головой, он начинает обращать внимание на моральные стимулы. Более того, наступает переломный момент, когда влияние моральных и материальных стимулов выравнивается (на графике кривые пересеклись в одной точке), а далее моральные стимулы приобретают большее значение (на графике – устремились вверх, оставив материальные ниже).

Сандлер подошел к графику и, ткнув карандашом в точку пересечения, спросил: «При какой зарплате это происходит?» Докладчик задумался: «Пожалуй, рублей 400–500»[152]. Снова пауза… и резко: «Впрочем, все зависит от коэффициента жадности конкретного лица».

Работающие со мною начальники и подчиненные не дадут соврать, что у Сапиро этот коэффициент был, конечно, не нулевым, но весьма малой величины. Получить премию, очередную прибавку за кандидатскую или докторскую диссертацию, гонорар за книгу было всегда приятно (и полезно), но главной «движущей силой» этот фактор никогда не был. Может быть, потому, что я вырос в достаточно обеспеченной по тем временам семье (мама работала главным врачом больницы, отец – главным инженером завода), в студенческие годы месяцами подкармливался на тренировочных сборах, а служебную карьеру начал с мастера прокатного (горячего!) цеха, нелегкая работа в котором сравнительно хорошо оплачивалась. При вполне приличном достатке родители жили весьма скромно. Может быть, даже слишком. Поэтому их потребности почти всегда были ниже возможностей. Женитьба эту умеренность не пошатнула. Жена потеряла отца в два года, а ее мама работала медицинской сестрой, зарплата которой не нуждается в комментариях. Тем не менее, запросы молодой супруги оказались в «среднесемейных» пределах. Оглядываясь назад, думаю, что, при реальных материальных возможностях семьи, молодой и (ей-Богу, не преувеличиваю, красивой) женщине идти на определенные самоограничения было не просто. Видимо, дело не столько в достатке, сколько в воспитании.

Не удивительно, что выражение «жадность фраера сгубила» было для меня органичным «с младых ногтей». Иногда, употребляя его на людях, будучи уже профессором и заведующим кафедрой, очень огорчал формального и неформального комиссара нашей кафедры Нину Борисовну Носову, которая очень хорошо относилась ко мне и искренне считала, что подобная терминология вредит моему профессорскому имиджу.

Иногда очередное повышение по служебной лестнице было сопряжено с понижением зарплаты. Почти на треть меньше я стал получать, перейдя из Академии наук в заместители председателя облисполкома. А зарплата российского министра оказалась в два раза меньше, чем у пермского спикера. В этих случаях я вспоминал ответ одного из бригадиров моей смены Ивана Воскрекасенко, который в ответ на мое поздравление с его появлением на заводской Доске почета выдал:

– Спасибо, конечно, но чести много, а денег – х..!

Оценивая рецептуру коктейля «Мотивация», я еще раз хочу предостеречь от крайностей. Рыночная экономика «по умолчанию» диктует необходимость не продавать свой труд по демпинговой цене. Но, когда самоуважение перерастает в жадность, я и сегодня вспоминаю о сгубленном не без причины «фраере».

Существует еще один не совсем здоровый карьерный мотив – показать, кто в доме хозяин. Идеология здесь проста, как солдатская портянка: до сих пор «деды» (начальники) доставали меня, теперь я покуражусь над «салагами» (подчиненными). В более мягком варианте – это возможность вкусить плоды субординации, прекрасное определение которой приведено у Константина Симонова: «Ты фельдфебель – я дурак, я фельдфебель – ты дурак!» С удовлетворением скажу, что в моей биографии ярко выраженные представители этого класса отсутствовали.

Следующим побудительным мотивом к достижению успеха назову такой: улучшение условий работы.

Прежде всего это может выражаться в получении аппарата помощников и отдельного рабочего кабинета. Если повезет – кабинета с комнатой отдыха.

В российский «социальный» карьерный пакет обязательно входит комфортное транспортное обслуживание. На короткие расстояния эту функцию обеспечивает персональный служебный автомобиль с водителем (на «западе» чиновник достаточно высокого ранга и мультимиллионер не считают зазорным сами садиться за руль, но у нас это как-то не прививается). Удобство преодоления длинных дистанций создают авиабилет в бизнес-классе или, что еще круче, персональный самолет.

В «улучшенные условия» входят такие разные, но одинаково важные позиции, как надежная и быстрая связь (вплоть до спутникового телефона) и возможность быстро и качественно пообедать.

Ко всему этому можно относиться по-разному.

С позиций борца с привилегиями – это неоправданные излишества. Я придерживаюсь другого мнения, которое имеет право претендовать на объективность по двум причинам.

Первая: большинство из этих «удобств» я имел в своем распоряжении и знаю их «вкус» не понаслышке.

Вторая: вот уже десять лет, как для меня все они перешли в категорию воспоминаний, так что меня трудно упрекнуть в том, что я защищаю собственные привилегии.

На определенном уровне служебной лестницы наличие аппарата помощников является не роскошью, а необходимостью. Иначе человек, принимающий решения ценой в сотни миллионов рублей (а кто-то и долларов), вместо того чтобы взвешивать все «за» и «против», встречаться с людьми, от которых зависит судьба проекта, будет тратить свое драгоценное время на технические, вспомогательные процедуры. Не говоря о том, что хороший секретарь, руководитель аппарата деликатно освободят шефа от тяжкого бремени общения с людьми с нарушенной психикой, взяв эту ношу на себя, а талантливый спичрайтер одной фразой сотворит ему «оптимальный» имидж…

Лично для меня большим карьерным стимулом было получение служебного кабинета с комнатой отдыха. Многолетние занятия спортом воспитали у меня почтение к режиму. Поговорка «Война войной, а обед по расписанию» – это мое. Если к этому добавить и «сон по расписанию» (включая дневной) – то дважды мое.

Относительно свободный преподавательский режим давал мне возможность иногда минут 30–40 вздремнуть после обеда. На чиновничьей работе, когда двенадцатичасовой рабочий день не исключение, а правило, это можно было осуществить лишь при наличии комнаты отдыха. Поэтому считать ее наличие роскошью никак не могу.

Что до персонального транспорта… Андрей Кузяев, президент «дочки» ЛУКОЙЛа, специализирующейся на добыче нефти и газа за рубежом, в 2007 году провел в командировках от Венесуэлы до Индонезии треть года.

В 1998 году моим коллегой по правительству, министром иностранных дел был Е. М. Примаков. Как-то мне понадобилось с ним встретиться. Позвонил – в командировке. Через несколько дней повторилось то же самое. Я попросил своих помощников узнать его график на ближайшие пару недель. Через час факс лежал передо мной.

Если бы я его сохранил, то это было бы еще одно доказательство того, что и для министра иностранных дел, и для топ-менеджера транснациональной компании персональный (закрепленный) самолет является таким же прозаичным инструментом, как метла или скребок для дворника.

Вопрос «на засыпку»: всегда ли использование руководителем высокого уровня дорогостоящих «удобств» оправдано с прагматической точки зрения? Нет ли в этом солидной доли того, что называют «надуванием щек» или, если выбирать выражения, имиджевой составляющей?

Конечно, имиджевая составляющая в «люксовской» инфраструктуре управленческого труда присутствует. Для руководителей мирового масштаба – как дань протоколу. Для тех, кто на пару порядков «помельче», она может выйти на первый план. Для остальных, находящихся между ними, грань между условиями работы и престижем настолько же тонкая, как между здоровым и нездоровым честолюбием.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.